Улыбка развоплощенного

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 1. Прибытие

Глава 2. Щупальце тьмы

Глава 3. Осада

Глава 4. Лига Скорпиона

Глава 5. Предательство

Глава 6. Пленники

Глава 7. Жертвоприношение

Глава 8. Отступление

Глава 9. Город магов

Глава 10. Шантаж

Глава 11. Битва при Альмарино

Глава 12. У короля

Глава 13. Кин-Тугут

Глава 14. Разведка

Глава 15. Штурм храма

Глава 16. Три дороги

Глава 1. Прибытие

Был месяц цветения садов, пышные белые наряды покрывали яблони и вишни, соловьи только начали петь, а нежную изумрудную траву еще не опалило солнце. Среди лугов и небольших перелесков вилась узенькая тропинка. В невысокой траве шуршали ужи, в воздухе гудели толстые майские жуки, все кругом дышало весной, свежестью и покоем.

Невысокий молодой человек приятной, хотя и обыкновенной наружности, неспеша ехал по тропинке, опустив поводья. Пользуясь этим, его рыжий мерин умудрялся то ущипнуть травинку, то оторвать свежий листок с куста. Голубые, как незабудки, глаза всадника оставались невеселыми. Его не радовали ни птичий щебет, ни легкий ветерок, шевеливший светлые, цвета спелой пшеницы, волосы.

Вдруг внимание начинающего мага шторма, совсем еще недавно покинувшего стены Академии Триединства в Альмарино, привлекло яркое белое пятно среди безупречной зелени. Некоторое время он раздумывал, что бы это могло быть, затем решительно спешился и свернул с тропинки. Лошадь спокойно продолжала щипать траву, а маг отправился взглянуть на белое диво поближе. Его взгляду предстала удивительная картина: множество крупных белых пятизвездчатых цветков с нежно-розовым оттенком у сердцевины на тоненьких высоких стебельках. Их танец под ветром отличался необычайным изяществом, головки то склонялись, то снова устремлялись к солнцу, тонкие лепестки то просвечивали насквозь, то становились вновь молочно-белыми. Молодой маг никогда раньше не видел ничего подобного, даже в знаменитом саду мастера Малахитуса. Ректор Академии, будучи магом леса, проявлял живейший интерес к ботаническим редкостям, экзотическим растениям и просто красивым цветам. Усевшись на траву поодаль, чтобы ненароком не помять это чудо, путешественник достал из сумки свои припасы и расположился на привал. Маг шторма успел уже изучить нрав своего мерина и знал, что тот никуда не денется.

Теперь самое время рассказать его историю. В ней до сего момента было не слишком много примечательного, никаких похищений в детстве, потери памяти и прочих знаменательных ужасов, без которых редко обходится жизненный путь волшебника. Аметисто родился и вырос в семье купца в приморском городе Уланда. Надо вам сказать, что этот город славится необычайно красивым храмом в честь Гидроса, великого бога воды и ветров, коему более всего обязаны своими успехами рыбаки и мореходы, и жемчугом, который добывают в Восточном заливе. Этим-то жемчугом и другими морскими чудесами и торговал купец Омар. Его коммерческие успехи были столь велики, что он не только дал старшему сыну, Аметисто, хорошее воспитание, но разрешил покинуть родной дом и поступить в Альмаринскую Академию Триединства, полагая, что собственный маг сможет придать купеческому дому особый блеск. Молодой человек, конечно же, избрал факультет шторма, надеясь в будущем послужить родному городу. Ведь именно на этом факультете обучали магии воды и воздуха, управлению ветрами, дождем и снегом, бурями и многими другими погодными явлениями. Маги шторма весьма ценились среди моряков и купцов, торговавших с заморскими странами. Выпускники этого факультета владели еще и целительством, не зря же главный лекарь короля был магом шторма, хотя Его Величество не слишком жаловал Академию Триединства. Но чего ни сделаешь ради собственного здоровья!

Но за время усвоения новых знаний наш герой привык к уютной красоте Альмарино и чрезвычайно заинтересовался наукой. Когда обучение было успешно окончено, и чародея оставили при кафедре, ему показалось, что лучшего и желать нельзя. Его усердие в научных изысканиях и магической практике покорило даже декана факультета шторма Корнерота, который из-за своего язвительного нрава нечасто имел достойных учеников, но в Аметисто увидел продолжателя своего дела. Как звали почтенного профессора на самом деле, никто уже и не знал, поговаривали, что от родителей ему досталось имя столь сложное и труднопроизносимое, что им не пользовались даже в королевской канцелярии, а прозвище приклеилось к нему еще в юности, когда он представил свой знаменитый доклад о лечении с помощью ядов медуз.

Теперь, сидя на мягкой траве, вдали от шумного Альмарино, молодой чародей-штормовик с грустью вспоминал полки с книгами и свитками, темные своды магической лаборатории, нечастые, но веселые посиделки с друзьями. Кто-то теперь варит в больших колбах искусственные смерчи, тайну которых он пытался разгадать? Не без гордости вспомнил Аметисто и обстоятельный доклад на зимнем заседании магического совета, после которого восхищенный Малахитус жал ему руку и поздравлял так горячо, что не оставалось сомнений в будущей блестящей карьере начинающего исследователя. И все это рухнуло! А из-за чего? Из-за какой-то девчонки, всего-навсего третьекурсницы!

В месяц таяния снега у волшебников бывал традиционный весенний бал. И надо же было такому случиться, что обычно тяжелый на подъем Аметисто поддался уговорам своего друга мага леса Гладиолуса и посетил это мероприятие. Нарядный зал, студентки в легких платьях всех цветов радуги, солидные волшебницы — и те одеты хотя и скромно, но по моде. Среди них — госпожа Сердолика, служительница великого Титаниуса, чье огненное атласное платье струилось и переливалось подобно истинному пламени. Для Аметисто она всегда была образцом не только красоты и магического искусства, но и строгости в профессии. Ни одной ошибки в заклинаниях, ни одной впустую потраченной крупинки магической энергии!

— И почему деканом факультета огня выбрали Опалуса? — недоумевал в который раз молодой человек. — Неужели только из-за особой силы его заклятий? Нет, он не может сравниться с ней ни по изяществу чародейских формул, ни по доброжелательному отношению к студентам.

Надо сказать, что у Малахитуса на это была важная причина, хоть и вполне человеческая, а не магическая. Когда его выбирали ректором Академии, единственный черный шар подбросил именно Опалус. Уж как ректор об этом узнал, осталось загадкой, но вскоре это стало достоянием гласности. Да и прежде между ними нередко пробегала черная кошка. Ректор не хотел, чтобы его заподозрили в обычной мстительности, и яро агитировал и даже хлопотал в королевском Совете за утверждение Опалуса в должности. Был ли он прав, кто знает. Но никто не мог спорить с тем, что Опалус весьма успешный маг огня, да к тому же не столь прямолинеен, как госпожа Сердолика.

Аметисто дожевал ломоть хлеба, отхлебнул из фляги, и тяжело вздохнул. Да, мысли его несколько уклонились от бала. А ведь именно здесь, рядом со столь почитаемой им Сердоликой он впервые увидел девушку, ставшую причиной его сегодняшнего положения. По контрасту с пламенным нарядом старшей волшебницы, младшая была одета в узкое облегающее зеленое платье. Вместе с неподвижным взглядом ее глаз необычного дымчатого цвета оно делало ее похожей то ли на змею, то ли на волшебную ящерку Геоса. Казалось бы, ничего прекраснее этой девушки нельзя было и представить: стройная фигура, густые черные кудри, яркие губы, но холодный обжигающий взгляд останавливал каждого, кто, может быть, захотел бы поухаживать за ней.

— Кто это? — спросил Аметисто.

— Ты что, смеешься или серьезно? — изумился Гладиолус. — Совсем ушел в свои изыскания, наружу торчит одна голова! Это же восходящая звезда нашего факультета, Морионита. Ты, что не был на последнем заседании Магического Совета? Она там показала заклинание мгновенно вырастающего дерева, хотя она учится еще только на третьем курсе. Мне бы так... Да и родители у нее — благородные граждане Архена, и богатые притом. Да ты посмотри, она, кажется, тобой заинтересовалась, — беззлобно подколол товарища Гладиолус.

В этот момент объявили дамский танец. К изумлению всех присутствующих Морионита пригласила Аметисто. Танец оказался медленным, и ученому магу не составило труда поддерживать достаточно легкие фигуры, а еще потихоньку изучить кое-что, хранившееся в великолепной головке его партнерши. Еще совсем молодым парнишкой, едва только начав интересоваться девушками, когда о магических дарованиях не было и речи, Аметисто с удивлением обнаружил у себя весьма своеобразную особенность. Стоило только будущему чародею внимательно приглядеться к какой-нибудь девушке, как ему раскрывалась, что называется, вся ее подноготная. Конечно, он не мог с точностью читать мысли, но черты характера, желания и помыслы прелестных барышень и простолюдинок, их отношение к людям и к нему самому оказывались, как на ладони. С парнями ничего подобного не получалось. Вначале его это чрезвычайно забавляло, ибо путешествие по содержимому прелестных головок казалось увлекательным. Но позже, когда он стал постарше... все стало куда как менее забавным. Сколько ему привелось увидеть тщеславия, пустого кокетства... А иногда и вовсе становилось очевидно, что девушка к нему неравнодушна, и это лишало его самых замечательных минут — сомнений, догадок и прочего, без чего любовь становится весьма пресным блюдом. В конце концов, Аметисто окончательно утратил интерес к женскому полу.

Но сегодня он решил снова воспользоваться даром, о котором не говорил даже друзьям. И что же он увидел?

"Раздражительный и агрессивный характер! Всегда хочет быть первой и любит настоять на своем. Завистлива и подозрительна. Танцует со мной, а сама только и думает, что кто-то насмехается над ее выбором, готовится унизить ее, или перейти дорогу. От нее не миновать и магического удара, если что не по ней. И как только преподаватели ее терпят. Не иначе, как из-за знатного происхождения. Не зря отец говорил мне: "Нам, купцам, со знатью не по пути!" Уф, словно в щупальцах ядовитой медузы побывал" — вздрогнул Аметисто, покидая сознание своей партнерши по танцам. Решив, что эта девушка не в его вкусе, он проводил ее на место и быстро оставил зал, не обращая внимания на вопросительный взгляд Гладиолуса.

Казалось бы, все это такие пустяки, незначительный бальный эпизод. Хотя Гладиолус не раз припомнил его товарищу, живописуя на все лады, сколько поклонников у молодой магички леса, как она с ними сурова и насмешлива. Да и их общий товарищ, красавчик Аурелио, тоже маг шторма, подливал маслица в огонь, пытаясь привлечь внимание Мориониты всякий раз, когда они все вместе с ней сталкивались. То преподносил ей вынутую прямо из воздуха красивую раковину, то говорил замысловатый комплимент. Она же только смеривала Аурелио презрительным взглядом, или бросала небрежное "спасибо". Но парень не унывал, у него девушек хватало и так. Он уверял Аметисто, что магичка леса в него влюблена. А почему? Да просто потому, что не может заполучить очередного воздыхателя.

Все бы так и осталось пустяками. Мало ли что бывает, тем более в студенческие годы. Но Морионита стала преследовать бедного Аметисто записками, оставлять в его комнате магические сувениры и попадаться на глаза везде, где только возможно. Даже таверну "Три поддубовика", где чародей любил проводить свободное время, умудрилась посетить, хотя совсем не любила пива. Однажды в конце месяца весенних палов Аметисто, уставший от своих экспериментов и разнежившийся на теплом солнышке, забрел в таверну, уселся у любимого стола и принялся потихоньку попивать пиво, не обращая внимания ни на что вокруг. Скрип подвигаемого стула вырвал его из приятных мыслей ни о чем. Подняв голову, он с изумлением обнаружил, что рядом с ним сидит Морионита. Черное кожаное платье, великолепно облегало ее изящную фигуру, а на шее блестел серебряный амулет в виде ласточки с нефритовыми глазами. Даже ее взгляд в этот теплый день, казалось, утратил обычную холодность и колючесть и лучился теплым солнечным светом. В руке у нее, как ни странно, оказалась большая кружка пива.

— Привет, Аметисто, давай посидим вместе, — неожиданно ласково и непринужденно произнесла она.

— Здравствуй, Морионита, — с трудом скрывая удивление, отозвался маг, — рад тебя видеть, хотя вообще-то "Три поддубовика" — не самое подходящее место для такой девушки, как ты. Конечно, это не какой-нибудь замшелый постоялый двор, где полно всякого сброда, но все-таки...

— Но я же здесь, надеюсь, не одна, ты ведь составишь мне компанию?

— Конечно, я не возражаю, но...

После этого "но" любая другая девушка обиделась бы и хлопнула дверью. Но только не Морионита. Девушка и не думала уходить. Она отхлебнула пива, которое на самом деле не жаловала, скривилась, но продолжала сидеть, как ни в чем не бывало. И тут Аметисто почувствовал, что, кажется, выпил на этот раз слишком много любимого напитка. Голова закружилась, чародей резко встряхнулся и понял: "Это магия, причем, кажется, наиболее зловредный тип приворота..."

И в эту минуту дверь таверны с грохотом распахнулась, и на пороге возникло трое весьма довольных и радостных магов. Гладиолус с растрепанными каштановыми волосами, которые он, как истинный маг леса нечасто причесывал, прижимал к животу огромную бутылку, оплетенную в ивовые прутья, а рыжий толстяк Базальт с факультета огня потрясал солидных размеров окороком. Аурелио, смахнув со лба непослушную соломенную челку, брякнул по струнам изящной лютни. И все вместе наперебой закричали:

— Аметисто, друг, мы ищем тебя по всему городу!

— Скорее пошли с нами, земля уже просохла, всюду летают бабочки, поют птицы, отметим конец месяца весенних палов на природе!

— Эй, а что это за красотка с тобой, ты никак подцепил Мориониту?!

— Тихо вы все, сегодня он мой! — сердито оборвала чародеев Морионита, и глаза амулета-ласточки загорелись зеленым.

— А вот и нет, он всегда наш! — закричал весельчак Базальт, известный говорун, шутник и обжора.

— И никого я не подцепил... — растерянно возразил Аметисто, и, будто очнувшись, со скоростью смерча рванулся с места и скрылся с друзьями за порогом таверны.

— Бум! — хлопнула дверь

— Дзинь! — звякнула полупустая кружка пива.

А в голове Аметисто, увлекаемого компанией друзей к весенним радостям, продолжали звучать последние фразы, выловленные из сознания магички леса: "Я должна выдержать! Скоро, уже через месяц, день Цветка! Если я пройду его успешно, мне обещали досрочный выпуск! О, я не стану тут задерживаться, меня ждет Эйдалон-Бравир, у моих ног будут важнейшие вельможи королевства, я смогу участвовать в политике! А этот... какой-то там жалкий сын купца, со своей нелепой наукой..."

Дальше стало еще хуже. Похоже, Морионита вообразила, что у нее есть соперница и стала делать мелкие пакости всем девушкам, с которыми как-то был связан Аметисто. Даже лаборантке, которая мыла колбы, она подсунула едкое мыло, и девушка на несколько дней лишилась возможности работать.

В конечном итоге в один из дней начала месяца цветения садов Аметисто был вызван к мастеру Малахитусу. Ректор, как обычно, сидел в любимом кресле, склонившись над бумагами. Их у Малахитуса было не меряно. Он лично составлял проекты развития Академии, отчеты для короля, инструкции, финансовые документы. Оторвав от очередного бюрократического опуса взгляд внимательных карих глаз, Малахитус ласково посмотрел на вошедшего. Невысокого роста, лысоватый, ректор не носил бороды и предпочитал самый обычный костюм, не увлекаясь вычурностью типа колпака с золотыми звездами или туфель особого покроя. Нельзя сказать, что Малахитус был таким уж бюрократом, но долгие годы общения с королевской канцелярией, постоянное выпрашивание денег на нужды Академии кого угодно сделают склонным к делопроизводству. Секретарши он не имел, полагался в основном на свою память и образцовый порядок в знаменитых зеленых папках, где хранился весь архив. Обходительность Малахитуса со студентами, особенно с дамами вошла в поговорку. "Любезен, как ректор", — говаривали в Академии. Однако за его любезностью скрывалась твердость в случае необходимости. Вот и теперь он приветливо спросил:

— Как дела? Как успехи?

— Господин ректор, я понимаю, что Вы позвали меня не за тем, чтобы спрашивать, как дела. Давайте перейдем к делу, — спокойно ответил Аметисто.

— Видишь ли, мальчик мой, дело, о котором я хочу поговорить, уж очень деликатное... — медленно произнес глава Академии. — Скажи-ка мне, что это у тебя за история с Морионитой?

— Какая еще история?! — вспыхнул Аметисто. — Всего лишь один раз с ней танцевал, да и то дамский танец! Препротивная особа, да к тому же еще и злобного нрава!

— Ай-ай-ай, Аметисто, как не стыдно так говорить о женщине! — укоризненно покачал головой Малахитус. — А знаешь ли ты, что она влюблена в тебя и по этой причине у нее магический срыв, она стала хуже заниматься и применяет кучу вредоносных заклинаний?

— Можно подумать, что я соблазнил ее! — молодой чародей все еще кипел от возмущения.

— Да знаю, знаю, ты тут, конечно, не причем... — примиряюще произнес ректор. — Но у нее — уникальные способности, она — единственная за многие годы магичка леса, которая не боится огненной стихии. Недаром ей покровительствует сама Сердолика. Нам никак нельзя ее потерять, да и архенская знать будет недовольна...

— Но я-то что могу сделать? — немного остыв, спросил Аметисто.

— Что ты можешь сделать, уже решено, — ответил Малахитус, обрадованный тем, что юноша, наконец, успокоился и готов его выслушать. — Мы отправляем тебя в Стефеншир, где на днях умер один из магов шторма. Ты поработаешь там год-другой, наберешься жизненного опыта, а то совсем засиделся в лаборатории. А там, глядишь, все и уляжется...

Аметисто терпеливо ждал продолжения, он уже стыдился своего неподобающего тона.

— Эх, молодость, молодость..., — Помолчав еще немного, вдруг мечтательно произнес ректор. — Я в свое время тоже бывал в Стефеншире, премилый городок... Я тогда, помню, служил походным магом у королевских стрелков, их послали туда для усмирения джеггов. Эх, какие же там арбузы!

И Малахитус пустился в пространные воспоминания о своей службе в Стефеншире, причем он говорил не о воинских делах, а все больше о стефенширских девушках, конях, садах и прочих радостях жизни, как будто его пребывание в этом пограничном городке было веселой прогулкой.

— Но почему меня не хотят отправить в Уланду? — прервал поток красноречия Аметисто.

— Уланда подождет, там достаточно магов шторма, — тон ректора снова стал серьезным. — А в Стефеншире нужен глаз до глаз. Я недавно получил известие, что среди джеггов началось беспокойство. Эти кочевники не раз причиняли неприятности королевству. Поезжай туда, мой мальчик, и да пребудет с тобой благословение Триединства.

После этих слов Аметисто уже не нашелся, что возразить. Страх показаться трусом в глазах начальства был сильнее, чем недовольство полученным приказом. Он молча поклонился и вышел, а в голове все вертелись последние слова Малахитуса о благословении. Было удивительно услышать такое от ректора в неофициальной обстановке. Все в Академии прекрасно знали, что маг леса не был особым приверженцем религии, а если кто-нибудь пытался вызвать его на разговоры о силах Триединства и наилучших способах поклонения им, то он всегда произносил одну и ту же фразу:

— Господа, это слишком сложный и комплексный вопрос, обращайтесь лучше к Сердолике, на то она у нас и жрица Титаниуса.

— Видно, дело-то дрянь, — думал Аметисто, выходя из кабинета, — и Морионита только предлог. Не иначе, ректор что-то знает новенькое о джеггах и хочет иметь там своего человека.

В Академии знали, что Малахитус действительно постоянно интересовался кочевниками и недаром. Говорили, что его бабка была из этого племени, и именно от нее он получил внешность южанина.

В дорогу Аметисто пришел проводить сам мастер Корнерот. На его лице цвела кривая улыбка, за которой он скрывал огорчение от расставания с любимым учеником. Всклокоченная борода, ветхий костюм с жирными пятнами от магических реагентов, показались Аметисто такими родными, что он не знал, что и сказать на прощание. Декан подвел к нему рыжего мерина и, ухмыльнувшись, произнес:

— Приказано не тратить на тебя заклинания перемещения. Твоему отъезду не велено придавать огласки, дело-то уж больно того... деликатное. Смотри, там, в Стефеншире, поменьше думай о барышнях, получше изучи новые штормовые явления, в степных краях их немало, не забывай писать все примечательное в тетрадь, будь аккуратен. И помни — наука не кончается на кафедре! — Декан закурил трубку и, не оборачиваясь, направился в сторону Академии.

Сидя на траве в безлюдном месте, Аметисто вспоминал прошлое и с досадой думал о том, что едет в места, где хрупкий мир в любой момент может быть разрушен, а ни боевого, ни шпионского опыта у него нет. Головки удивительных цветов, которые налетающий ветер трепал и так, и сяк, представлялись ему похожими на него самого, столь же беззащитного перед грядущими превратностями судьбы.

Перелески закончились, и взгляду спускавшегося с холма Аметисто в лучах вечерней зари предстал небольшой город, окруженный каменной стеной с четырьмя башнями, каждая из которых была увенчана флагом Триединства. Символы трех богов: на голубом поле три золотистых треугольника, соединенных углами, в каждом из которых помещен знак одного из трех богов — язык пламени, три волны и лист дерева, были видны довольно четко.

— Надо же, а флаги-то совсем новенькие. И это в такой-то глуши, — удивился Аметисто.

Главные ворота, к которым направлялся наш герой, окованные железом и не страдавшие излишним роскошеством, тем не менее, выглядели прочными и не заржавленными. Чародей подъехал и трижды негромко стукнул кольцом по блестящей поверхности ворот. Из круглого окошка сверху высунулся стражник.

— Кто такой, чего надо? — грубовато осведомился он.

— Новый маг шторма, с личным письмом самого мастера Малахитуса, — с достоинством ответил Аметисто.

— Что-то я тебе не верю, — мрачно произнес стражник. — Вид больно невнушительный, да и одет ты, господин хороший, не в обиду будь сказано, не по-магически.

И действительно, Аметисто носил самые обыкновенные рубаху и штаны, как обычный горожанин, подражая в простоте одеяния ректору. Если бы не традиционный амулет в виде раковины и не шапочка с двумя кисточками, "академичка", как ее называли в Альмарино, ничто не выдавало бы в нем мага шторма.

— Да посмотрите же на рекомендательное письмо, господин стражник, — умоляюще произнес чародей, вытащив из-за пазухи свиток и подняв его повыше.

— Вот еще, мы чтению не обучены. Сиди и жди, пока пошлю за кем-нибудь из гильдии, — буркнул стражник и исчез в окошке.

— Я, кажется, снова буду ночевать на улице. Интересно, а за разжигание костра меня не накажут? — Аметисто было обидно, что его так встречают, но забраться в город магическим способом, перелетев через стену, словно птичка, он не решился, хотя ужасно хотел поскорее добраться до какой-нибудь таверны и отдохнуть. А пока пришлось считать минуты, сидя на примятой траве у ворот.

Солнце уже садилось, когда в окошке появился очень старый маг шторма, в поношенном долгополом кафтане и туфлях с загнутыми носами.

— Так-так, — проскрипел он. — новенький, значит. Ну-ка, покажи, голубчик, что там у тебя за письмо.

Подать столь важную бумагу в высокое окошко просто так Аметисто, понятное дело, не мог, пришлось сделать это с помощью воздушного потока.

— Да, похоже, ты кое-что умеешь, молодой человек, — одобрительно произнес старик. — Жаль только, я очки забыл, как же теперь прочитать твое послание?

— Так испытайте меня, не торчать же мне здесь всю ночь! — начал понемногу закипать выпускник Академии.

— Ладно, так уж и быть, проходи, вроде ты не похож на джегга, — смягчился глава магической гильдии. — Только покажи сначала что-нибудь из ваших последних академических заклинаний.

И Аметисто, вдохновленный тем, что он, наконец, попадет в город и, может быть, даже поужинает в теплом и приятном месте, постарался, как мог.

"Мне нужна гроза, небольшая", — мысленно приказал он, и, подчинившись заклинанию, тучка, без дела болтавшаяся на небосводе, стала постепенно надуваться, темнеть, и, наконец, хлынула легким и быстрым весенним дождичком. Мокрые ворота распахнулись, и за ними молодого мага встретило крепкое рукопожатие главы гильдии:

— А ты молодец, не зря учился! Смотри-ка, как быстро вызвал дождь! Твое умение здесь будет очень кстати, а то нам приходится сушеные рыбьи хвосты для зелий дождя из Уланды выписывать. А дело хлопотное и недешевое, ведь не от всякой рыбы хвосты в дело годятся.

При упоминании Уланды Аметисто слегка пригорюнился, понимая, что не скоро еще попадет в родные места, но жажда новых впечатлений была сильнее воспоминаний и он, весело ведя в поводу коня, двинулся вслед за главой магической гильдии туда, куда тот взялся его проводить. По дороге словоохотливый старик старался рассказать новому коллеге о городе, о его правителе, в общем, обо всем, что знал. Ему нечасто удавалось это делать, поскольку маги из дальних краев не очень-то спешили оказаться в Стефеншире, который считался провинциальной окраиной и славился не магическими искусствами, а пшеницей, арбузами, овечьей шерстью и изделиями из нее.

— Хорошо, что Академия прислала тебя, — говорил старик, пока они неспеша брели по улицам города. — У нас тут глушь, и гильдия-то только по названию гильдия, нас ведь теперь всего шестеро осталось. Все мы уже немолоды, а выпускника Академии в нашу провинцию не больно-то заманишь. Да и работа у нас скучноватая, по большей части дожди вызываем, землица-то здесь плодородная, только засухи слишком часты. Летом несем погодный караул: граду не даем посевы бить, от холода их защищаем. Ну и целительством, конечно, занимаемся. А вообще Стефеншир не зря называют городом воинов. Магов в нем — раз-два и обчелся. Мы да еще пара лесовиков — вот и все колдовские силы.

— А как у вас дела с доходами? — спросил Аметисто. Он не был особенно жаден до денег, но уландийское происхождение все же давало о себе знать. Кроме того, чародей понимал, что теперь не будет жить на всем готовом, как в Академии, и придется довольно часто вспоминать о том, как добыть хлеб насущный.

— С доходами неважно, жители не слишком богаты, а если бы они платили за дождь или лечение по полной стоимости, то урожаи были бы на вес золота, и уж не продать бы тогда стефенширскую пшеницу.

— А как же вы тогда справляетесь? Или хватает королевского жалования?

— Жалование-то есть, да на него и кошки не прокормишь, король-то наш скупой, хотя куда он складывает деньги, никто не знает. Когда б не наш градоначальник, лорд Гелиодор, совсем худо бы пришлось, а так он от собственных средств магам приплачивает. Хоть и лорд, но понимает нужды тех, кому приходится нелегко. "У того, кто слышит только звон монет, и бык может отелиться, и рыба в капкан попадает", — вот как он говорит.

— Хм, какое, однако, звучное имя у вашего градоначальника — Гелиодор!

— Еще бы! По делам и имя, как говорил один мой ныне покойный друг. Правитель города нашего и крепости комендант — человек достойный, потомственный воин, глава рыцарского ордена Золотого Леопарда. Братство сие уже много лет бережет южную границу.

— Интересно... Про Лигу Скорпиона я слышал, а про орден Золотого Леопарда нет.

— Это и не удивительно, Гелиодор не знается с вашими академиками, и о делах ордена не распространяется.

— А как же тогда денежная помощь магам ?

— Наш правитель — человек благоразумный и справедливый, личные пристрастия с общественным интересом никогда не смешивает. Если нужно, он нас к любым городским делам привлекает, хоть и скрепя сердце. Видно сразу, чем-то ему наши магические средства не по душе. И держится всегда с нами очень уж официально. Но это все не важно. К такому человеку мы всегда со всей душой. Ведь это он со своим орденом главную победу над горными яргами одержал. И теперь джегги его как огня боятся

— Как же так?! Герой великой войны с яргами — и здесь, в такой глуши? И о его подвигах нашим студиозусам ничего не рассказывают?

— Да ведь за двадцать лет, что прошли с тех пор, как отгремела война, много воды утекло. Поначалу слава Гелиодора была так велика, что затмила дела многих других военачальников, да и сам король на фоне блестящего рыцаря смотрелся не очень. Говорят, Его Величество нарочно послал Золотых Леопардов в глушь, юг от джеггов защищать, а Гелиодора назначил нашим градоначальником, чтобы в столице о них поменьше слышно было. Вот ведь какова королевская милость! Но и здесь, на границе, рыцари подвигов своих не оставили и сумели себя проявить. Три года тому назад у джеггов молодой воин, Шрам по прозвищу, начал молодежь подбивать на набеги, стали скот угонять, грабить деревеньки, да и жителей в плен забирать. Но куда уж кочевникам против лорда Гелиодора! Собрал наш правитель городское ополчение, рыцарей во главе поставил и разбил джеггов в пух и прах! Так что у нас все горожане его почитают и считают за большую удачу, что такие доблестные воины берегут Стефеншир.

Так за разговором чародеи добрались до здания гильдии, которое находилось в отдаленном квартале. Здание — это, конечно, сказано слишком громко. Всего лишь небольшой двухэтажный дом из серого ноздреватого известняка, который добывали в заброшенных катакомбах неподалеку от города. Деревянные рамы в окнах потемнели, крыша из коричневой черепицы местами имела дырки, вокруг не было ничего привлекатльного, ни кустарников, ни цветочных клумб. Над входом висела традиционная раковина, тоже потемневшая от времени, да так, что ее когда-то нежное розовое нутро было изрядно покрыто плесенью. Правда, рядом оказался неплохой сарай, куда Аметисто было позволено поставить свою лошадь.

— Здесь живу только я один, у остальных магов и их семей свои домики. Пойдемте, коллега, не чурайтесь нашей скромности, — пригласил старый волшебник.

Аметисто покорно отправился за ним, удивляясь только тому, что услышал уже кучу разнообразных сведений, но новый начальник до сих пор ни разу не спросил его имени и не представился сам.

— Глубокоуважаемый глава гильдии, а как мне к Вам обращаться? — решился, наконец, спросить выпускник Академии.

— Зовите меня господин глава, поток времени давно унес наши имена, так что не стоит их вспоминать. А я буду называть Вас молодым человеком, ведь Вы действительно единственный молодой член нашего магического общества. Надеюсь, Вы не обидитесь?

Это несколько удивило Аметисто, однако он решил не торопиться разбираться во всех местных обычаях. Тем временем старик остановился возле скромной, слегка обшарпанной деревянной двери:

— Вот Ваши апартаменты, коллега. Не стесняйтесь, располагайтесь как дома. Обедать можете в таверне "Старая дрофа" на соседней улице. Это недалеко, и к тому же с магов там берут вдвое меньшую плату. Вы только не думайте, что здесь такая уж забытая Триединством дыра и никаких удобств. Конечно, мы не так богаты, как магистры Академии, но, тем не менее, у нас даже есть неплохая библиотека, она в подвале, я потом Вам выдам личный ключ. Сказав так, глава гильдии отворил дверь в отведенную Аметисто комнату и убрался куда-то по своим делам.

Глава 2. Щупальце тьмы.

Среди темного елового леса, где земля покрыта густым зеленым ковром кисличника, потому что другие растения не выживают в такой чаще, пряталось особое место. Несколько замшелых коряг лежали возле абсолютно черного круга от костра. Видно было, что костер здесь разводят так часто, что растительность не успевает восстановиться. Сюда приходил один весьма могущественный человек, подолгу сидел, глядя в пламя костра, в котором ему виделись лица тех, кого он знал и любил когда-то. И сегодня среднего роста, коренастый господин с лысиной и сединой, мелькающей в остатках шевелюры, в кафтане, с вышитым на груди языком пламени явился сюда. Он уложил посредине черного круга вязанку хвороста, взмахнул рукой, и пламя постепенно начало разгораться. Невеселые мысли одолевали мага огня Опалуса. Казалось бы, одиночество должно быть для него привычным, но теплое пламя костра пробуждало воспоминание о покойной супруге и дочери. Девочку, оставшуюся без матери в 13 лет, он оставил под присмотром простых служанок, посвятив себя всецело магии. А ведь это переломный возраст. Теперь он жалел об этом. Шестнадцатилетняя девушка совершенно не интересовалась отцовским ремеслом.

— Не нужна мне твоя магия, ты целыми днями пропадаешь в Академии, ничего другого не видишь, а я хочу жить полной жизнью, иметь друзей, веселиться, а не запирать себя в пыльной библиотеке.

— Девочка моя, — пытался убедить ее отец. — Магия — великая вещь, она дает власть и могущество и может помогать людям.

— Никому я не желаю помогать, а власть и могущество оставь себе, отец, мы, молодые, хотим свободы и счастья!

— Я запру тебя на замок и заставлю учиться!

— Ну и пожалуйста, запирай, у меня все равно нет никаких способностей!

И действительно, сколько маг огня ни бился, дочь упорно не желала осваивать даже азов, хотя чувствовалось, что определенные способности у нее имелись. Наконец, отец махнул рукой и оставил ее в покое, надеясь, что все перемелется, и со временем ее удастся хотя бы удачно выдать замуж.

Видно, Опалусу гораздо ближе была его деятельность в Академии, чем воспитание даже любимой дочери.

А девушка, не спросившись отца, отправилась с компанией развеселой молодежи в Уланду и не вернулась обратно. Друзья ее в ответ на расспросы отца уверяли, что с ней все благополучно, просто девушке понравилась тамошняя жизнь. С тех пор о ней не было ни слуху, ни духу. Никакие магические усилия, никакие деньги, которые Опалус платил купцам, чтобы они разыскали дочь, ни к чему не привели. Лишь однажды один приезжий рассказал, что видел его дочь в Уланде, причем в весьма и весьма дурной компании и к тому же сильно пьяную. С тех пор маг огня заставлял себя не думать об этой заблудшей душе, еще более погрузившись в мир своей магии.

Сегодня костер почему-то горел не слишком ярко, сизый дым от сырого хвороста расходился рваными полосами, ел глаза, и магу привиделось лицо дочери, которую он не видел уже несколько лет. Что бы он ни отдал в этот момент, чтобы вернуть ее! Но это было лишь одно мгновение, костер разгорелся ярче, пламя загудело, и Опалус вновь вернулся к привычным мыслям о совершенствовании магии, о могуществе, которого он достигнет, пользуясь новыми, еще не опробованными никем путями.

Вдруг его внимание привлекла одна из коряг. На ней расположились в два ряда ярко-розовые выпуклые шарики с блестящей гладкой поверхностью. Нечасто приходилось встречать Опалусу эти удивительные создания природы. Рождаясь в виде маленьких комочков, они постепенно набухали, приобретали необычную окраску, а затем сливались, образуя самые причудливые формы. Сегодня рисунок, создаваемый ими, сложился в некое подобие наглой усмешки неизвестного существа. Холодок пробежал по спине Опалуса, чародею почудилось, что незнакомая сила приближается к его любимому месту. Это не был след одного из богов Триединства, он бы узнал его, хотя в последнее время не слишком жаловал своим посещением их храмы. Это не был след деревенской ведьмы, лесовика или зверя. Даже не будучи магом леса, Опалус прекрасно это понял. Мановением руки затушив костер, маг предпочел отправиться восвояси, не заметив, как с тяжелой еловой ветки вспорхнула маленькая желтоголовая птичка и полетела вслед.

Назавтра у декана факультета огня Альмаринской академии Триединства Опалуса ожидался особый день. Он наконец-то собрал все магические зелья для изготовления настоящего зомби. На его удачу накануне издох знаменитый на всю Академию пес Одуванчик. Большой, лохматый, белый с черными пятнами, он долгие годы неизменно лежал возле главного входа. Пес никогда не лаял, даже с места вставал нечасто, но студенты любили его и считали, что перед экзаменом надо непременно принести ему что-нибудь вкусненькое или почесать за ухом. И вот живой талисман скончался от старости. Из уважения к столь достойному животному садовник зарыл его под кустом возле пруда.

Зомбирование было под запретом не только в Академии, но и во всей Катахее, но что может удержать истинного ученого! Для науки Опалус не жалел никаких усилий, мало того, старался все субсидии, которые получал для дополнительной поддержки, пустить на новые волшебные средства, даже своих учеников не балуя денежными премиями. В мечтах он зомбировал совсем не собаку, но решил начать с малого, опасаясь огласки в случае, если эксперимент будет неудачным.

Конечно, на подобные дела Опалус не решился бы без должного покровительства. Во время нередких визитов в столицу, которые декан факультета огня, в отличие от многих магов Альмарино очень даже любил, он познакомился с могущественными вельможами. О, он оценили его хитрость, научную смелость и желание быть первым.

— Что ж, — говорил один из них, принимая Опалуса конфиденциально в своем загородном доме, — ваши изыскания сулят нам немалые барыши. На зомби уже есть перспективные заморские покупатели. Да и кристаллы дальновидения, которые, Вы, надеюсь, сможете усовершенствовать, не останутся без применения.

— Не сомневайтесь! — с жаром говорил Опалус. — Еще небольшие усилия...

— Однако, Ваше рвение небезопасно — с сомнением пожал плечами вельможа. — Если Вам не удастся действовать тайно, то... Вы понимаете, что играете с огнем?

— Играть с огнем — это моя профессия! — довольно сухо возразил маг. — Уж не думаете ли Вы, что магом огня я считаюсь только на бумаге?

— Нет, конечно, я так не думаю. — ответил высокородный покровитель. — И скажу Вам прямо, мои агенты достаточно хорошо изучили Ваши возможности. Но не забывайтесь, помните, что не судят только победителей.

— И все же я хотел бы определенных гарантий, — продолжал настаивать Опалус. — Причем не только вознаграждения, но и моей безопасности.

— О вознаграждении не беспокойтесь, — заверил его вельможа и как-то туманно добавил: — А вот насчет безопасности...

— Что-то Вы темните, Ваша Светлость... — нахмурился маг огня. — Без должных гарантий никакого результата Вы не получите. У меня найдутся и другие покровители.

— Не блефуйте, у нас в столице все взаимосвязано, — произнес вельможа, а затем, наклонившись к самому уху Опалуса, прошептал: — Я могу предложить Вам кое-что: в случае, если Ваши опыты по зомбированию станут известны, Вы можете рассчитывать на джеггов. Переждете там, может быть поднимете небольшой мятеж... А там разберемся.

— Какой мятеж?! — перепугался Опалус. — Какие джегги!? Да я в жизни не был в этих самых степях!

— Ничего страшного, это выход на самый крайний случай, — все с той же полунасмешливой интонацией сказал покровитель мага. — Знаете, там есть еще такой Шрам...

— Какой еще Шрам?! — пролепетал Опалус, понимая, однако, что ужасаться все-таки поздно, потому что он уже на крючке.

— Да не волнуйтесь Вы так, это всего лишь обходные варианты, я уверен, что у Вас все получится, — произнес вельможа, как видно, вовсе не собираясь заранее раскрывать все свои карты.

После столичных дискуссий Опалус всегда возвращался в Альмарино с двойственными чувствами. Он радовался полученным деньгам, которые ему давали в качестве авансов, гордился, что его все-таки ценят стоящие у власти, но и трепетал, понимая, что путь, на который он вступает, может привести как к успеху, так и к самому страшному провалу за всю его жизнь.

Настала полночь. Вооружившись лопатой, опрысканной заранее приготовленным снадобьем, маг отправился к пруду. Подсвечивая волшебным огоньком, он принялся старательно раскапывать могилу пса, стараясь ничего не повредить. Но как на грех, в это время на скамейке возле пруда устроился с любимым пивом известный на всю Академию бездельник Базальт. Он любовался луной и радовался начинающейся весне. И тут услышал необычные звуки. "Неужели тут кто-то ищет клад?" — подумал студент и подкрался поближе. Каково же было его изумление, когда осторожно развинув кусты, он увидел собственного декана с лопатой... Увлеченный раскопками, Опалус ничего не замечал, а Базальт, с которого сразу соскочил весь хмель, надумал проследить, что же будет дальше.

— Интересно, найдет ли декан клад? Вот будет, что рассказать друзьям, — подумал он. — А то они уже ворчат, что я на каждой пирушке рассказываю все одни и те же байки.

К изумлению Базальта, Опалус достал вовсе не кованный сундчок или кувшин, а труп пса и понес его в Академию.

— И зачем декану это понадобилось? — размышлял студент. — Он не маг леса, и даже не штормовик, анатомия — не его специальность, а для чего еще может быть нужна дохлая собака? А вдруг это что-то запретное? Придется доложить мастеру Малахитусу, я, конечно, не доносчик, но что-то мне не по себе.

Малахитус был готов беседовать с коллегами в любое время дня и ночи, ибо считал, что информация — страшная сила. Услышав доклад Базальта, ректор успокоил его:

— Друг мой, не надо волноваться, должно быть у мастера Опалуса созрели новые научные идеи. Идите-ка лучше отдохните, да смотрите, по Академии — ни словечка, а если проговоритесь, все отнесут на счет Вашей излишней любви к пиву!

Базальт убрался восвояси, сознавая, что его маленькая слабость и без того стала слишком известной. А Малахитус не стал ложиться спать, посидел некоторое время в раздумья, после чего решительными шагами направился прямо в кабинет Опалуса. Первое, на что он обратил внимание, это магическая защита двери. Это ректору очень не понравилось.

— Это неспроста, — подумал он и постучался. — Откройте коллега, это Малахитус!

В обычное время Опалус тут же открыл бы дверь. Он был не прочь поболтать, а уж подкалывать Малахитуса было его излюбленным занятием. Но сегодня декан факультета огня был явно не расположен толочь воду в ступе. Малахитус начал уже не стучаться, а молотить в дверь, а затем, не получив ответа, попросту взломал защиту заклинанием. Его возмущенному взору предстала жутковатая, хотя в чем-то и смешная картина. На полу в агрессивной позе стоял ... пес Одуванчик. Таким его еще никто не видел: из пасти стекала пена, глаза горели багровым огнем, а шерсть стояла дыбом, как будто ее смазали клеем.

— Что Вы сделали, Опалус! — закричал Малахитус вне себя от гнева. — Некромантия строго запрещена!

— И это говорите мне Вы, не создавший за последние несколько лет ни одного нового заклинания! — насмешливым тоном возразил Опалус. — Вы, погрязший в Ваших бумагах, отчетах и субсидиях, Вы, только и думающий об интригах в королевском Совете, смеете тут говорить о запретах в науке! Да Вам и не снилось такое достижение!

— Да без этих субсидий и отчетов у Вас не было бы средств на то, чтобы сотворить Ваше ужасное зомбирование! — Малахитус уже с трудом сдерживался. — Вот на что Вы тратите королевские деньги! Сейчас же уничтожьте Это, или завтра же доклад ляжет на стол королю!

— Нет, не уничтожу, а Вы сию же минуту покинете мой кабинет и вернетесь к своей любимой бюрократии. — холодно произнес маг огня, стараясь изо всех сил не выдавать, как он разгневан.

Однако ректор пропустил это заявление мимо ушей:

— Зачем Вам понадобилась эта нелепая злобная зверюга?! Как Вы вообще посмели сотворить подобное чудовище из бедного Одуванчика?!

— Это не чудовище, а мое лучшее достижение, первый шаг к созданию армии боевых псов — зомби! — в ярости выдал сам себя Опалус.

— Каких боевых псов?! — заорал Малахитус, который редко повышал голос до такой степени. — Так это не просто научный эксперимент?! Если это действительно некромантия, берегитесь!

В эту самую минуту в комнату огненным вихрем влетела Сердолика. То ли чародейку, любившую тоже поработать ночью, привлекли отчаянные вопли Малахитуса, то ли она просто каким-то образом почувствовала, что происходит что-то неладное, но ее появление для творения Опалуса оказалось роковым. Посреди комнаты с оглушительным треском разорвался огненный шар, запущенный разгневанной волшебницей. Мощное заклинание в мгновение ока уничтожило злосчастную собаку, так что от нее не осталось и следа. Огонь принялся расползаться по стенам. Малахитус выскочил за дверь, и остановился, с ужасом слушая грохот ломающегося оборудования, гудение пламени и вопли сражающихся в кабинете магов огня. Будучи магом леса, он не очень-то жаловал огненную стихию и не мог решить, каким образом ему вмешаться.

— О великий Геос! Какой кошмар! Они же разнесут всю Академию! — причитал он, не зная, что предпринять.

Наконец все стихло, и из обугленной двери выскочила растрепанная, покрытая сажей Сердолика:

— Сбежал, подлец, прямо через окно! Молот Титаниуса на его голову! Никогда не думала, что этот интриган посмеет повернуть магию против коллег!

— Почему Вы так о нем говорите, — удивился Малахитус, который хотя и был возмущен до глубины души, вовсе не хотел сразу списывать декана факультета огня в какие-то там злодеи.

— О, Вы слишком плохо его знаете, — тяжело дыша, проговорила Сердолика, — Вы наверное, даже не догадываетесь, что на последних выборах в Академии, когда Вас утверждали ректором, единственный черный шар положил именно он... Мало того, накануне выборов у нас с ним состоялась весьма странная беседа...

— Я давно обо всем догадался, но полагал, что он поступил так из-за обыкновенной человеческой слабости, называемой завистью. Но расскажите мне, о чем он говорил с Вами? — подался вперед Малахитус, заинтригованный словами чародейки. Казалось бы, надо поскорее отпустить даму и позволить ей привести себя в порядок, а, кроме того, занятся ликвидацией последствий пожара. Но происшествие на время лишило мага привычной любезности и выдержки.

Отдышавшись, Сердолика продолжила:

— Он всегда вечерами задерживается в кабинете. Как-то я проходила мимо, а он, как будто нарочно, приоткрыл дверь и завел разговор, скажем так, на весьма неожиданную тему. Столько пафоса вложил в речь о том, что руководство академии совсем выстарилось! Дескать, оно не имеет никаких новых идей, молодые маги бегут в Эйдалон-Бравир или даже в дальние земли на заработки, скоро совсем некому будет поддерживать волшебные науки в Альмарино! И мне все советовал подумать о кресле ректора. Намекал на свои столичные связи, которые могли бы... Но я не хочу вдаваться в эти грязные подробности.

— И что Вы ответили?

— Я? Я сказала, что самые умные как раз и уезжают в столицу, а таким дуракам, как мы с ним — самое место здесь. И мы достойны такого руководства, которое имеем. Он смутился и вернулся в свой кабинет.

— Ох уж эти женщины! Всегда много чего знают, но нужную информацию выдают, когда она уже бесполезна, — сокрушился Малахитус и добавил: — Пойдемте, дорогая Сердолика, назад к нему в кабинет или в то, что от него осталось. Надо ликвидировать последствия пожара, чтобы не поднимать лишнего шума, а то не дай Триединство, дойдет до королевского Совета! Будем тогда знать! К тому же Вам нужно привести себя в порядок. И вот еще что важно: никому ни слова, пока не узнаем, что случилось с Опалусом!

Ректор и Сердолика вернулись в разгромленный кабинет. Они даже не подозревали, что маленькая мышка, рванувшаяся по коридору из-под их ног вовсе не случайная жертва произошедших событий.

Каково же было изумление Малахитуса, когда на следующий день он увидел Опалуса, шествовавшего по коридору Академии с самым невозмутимым видом. Оторопев от такой наглости, Малахитус позвал его в свой кабинет.

— Господин Опалус, как Вы расцениваете вчерашнее происшествие? — напрямик спросил он декана факультета огня.

— Какое еще происшествие?

— Как! — воскликнул ректор. — Вы смеете отрицать, что вчера занимались запрещенной некромантией и устроили пожар в своем кабинете?

— Во-первых, пожар устроила Ваша любимица Сердолика, — довольно наглым тоном произнес Опалус. — А во-вторых, Вам, господин Малахитус, не следует забывать: о том, что моим исследованиям тут чинят препятствия, могут узнать в Эйдалон-Бравире. Тогда Вам не поздоровится! У меня есть влиятельные друзья, заинтересованные в моих разработках!

— И Вы осмелились назвать эти беззаконные деяния научными исследованиями?! — вскипел Малахитус.

— Это — настоящая наука, которая принесет славу Академии и новые завоевания короне, не то, что какие-то Ваши цветочки, — гордо сказал маг огня.

— Значит, Вы против основного правила Академии: не вмешиваться в захватнические войны! — ректор опять едва не сорвался на крик. — А мои цветочки, о которых Вы так нелестно высказываетесь, между прочим, уже спасли множество жизней!

— Спасение жизней оставьте этим мокрицам, штормовикам, которые ничего лучшего не знают, как лечить ядом медуз! — с явным презрением произнес Опалус.

— Вы еще смеете оскорблять мастера Корнерота! — возмутился намеку Малахитус.

— Я многое смею! — неожиданно заявил декан факультета огня, забыв всякий страх перед начальством. — Я — подлинный маг огня, моя сила должна найти достойное применение! Хватит прятаться по лабораториям, перебирать мелкие заклинания, мы должны увеличить наше могущество!

— Вот и ищите свое могущество за пределами Академии! — воскликнул Малахитус, окончательно выйдя из себя. — Я не позволю здесь культивировать властолюбие, это против всех наших древнейших правил! Вы уволены, Опалус! С сегодняшнего дня Вы больше не декан и лишаетесь всех полномочий! Я не боюсь Ваших, так сказать, друзей в столице, а доклад о Ваших недостойных деяниях завтра же будет в королевском Совете!

— Ну это мы еще посмотрим, — прошипел Опалус, в гневе покидая кабинет Малахитуса.

Глухой еловый лес раскрыл свои объятия мятежному магу огня. Черный круг на земле, казалось, стал еще шире, потеснив побуревший, будто обожженный кисличник. Вместо ярко-розовых шариков на коряге устроилось такого же цвета небольшое липкое существо со щупальцами, которые медленно начали вытягиваться по направлению к рукам мага. Пухлое розовое тело то надувалось, как шар, то снова оседало, тысячи крохотных красных глазок глядели прямо на волшебника.

— Пошла прочь, мерзость, — вздрогнул Опалус, выбрасывая вперед руку с мгновенно вспыхнувшим на кончиках пальцев язычком пламени.

Раздалось отвратительное шипение, запахло паленым, щупальце отдернулось, а существо, издав резкий свист, от которого у мага заложило уши, плюнуло прямо в ему в лицо противно пахнущей зеленой грязью. Опалус едва успел закрыть глаза, и тут же в его сознании раздался скрипучий голос:

— Так-то ты относишься к моему верному слуге, который пришел помочь тебе!

— Не нужна мне помощь, — стараясь казаться храбрым, произнес Опалус, но голос его предательски задрожал. Он почувствовал отголоски той неизвестной силы, которая испугала его именно здесь совсем недавно.

— Не нужна, говоришь? А кто хочет могущества и готов ради него пойти на нарушение запретов? Разве не ты?

— Назови себя, тогда мы сможем поговорить, — решительно сказал Опалус, который все еще никак не мог понять, кто же это явился в его укромном месте.

— Знаешь ли ты имя Уфу Темного?

— Имя я слышал, но знаю, что сущность, называвшая себя так, давно покинула наш мир.

— В твоих силах, о маг огня, вернуть ее! Если ты поверишь мне и будешь слушаться, получишь многое! Все маги Катахеи не смогут сравниться с тобой в могуществе, перед тобой раскроются невиданные горизонты!

— И что я должен сделать?

— Для начала — немногое. Прикоснись к моему слуге без боязни, да убери пока свое пламя, оно еще тебе пригодится.

Слова эти показались Опалусу крайне обидными, и он вместо ответа ударил яростным снопом пламени прямо в пухлое тело противного создания! Вонь от горелого поднялась еще сильнее, но голос и не думал умолкать:

— О! Ты действительно горд и силен, маг огня! Мне нравится твоя злость! Значит, ты не жалкий тип, подобный нынешним магам, которые прикидываются милосердными от слабости! Я беру тебя на службу!

Не успел Опалус сдвинуться с места, как его с ног до головы опутали розовые липкие щупальца, в мгновение ока выросшие до размера изрядной змеи и увеличившиеся в числе.

— Не бойся, я не убью тебя, лишь перенесу туда, где будет положено начало твоим великим делам.

— Это куда?! И что я, собственно, за это получу?! — сердито спросил Опалус. Маг уже понял, что эта невидимая сущность зачем-то в нем нуждается, отчего его склонность выторговывать что-то для себя проснулась даже в таком неблагоприятном окружении.

— Да ты еще и торговаться собираешься? Наверное, и интриги плести умеешь? Лучшего слуги и не придумаешь. — восхитился голос, потеряв окончательно свою свирепость, — Да мы с тобой такие грандиозные дела совершим! Ты поможешь мне, Уфу Темному, воплотиться на земле Катахеи, а я дам тебе все, о чем ты втайне мечтал.

Липкие щупальца крепко сдавили не очень-то сильное тело мага, и он потерял представление о времени и пространстве.

Очнулся Опалус в Красной Степи. Легкий ветерок колыхал зеленые пряди молодой травы, в вышине парил орел, тут и там стояли шатры, покрытые шкурами, а в воздухе носился запах овечьего молока, костров, и всего прочего, что свойственно стойбищу кочевников.

— Ага, джеггское становище, — догадался Опалус, сразу вспомнив и то, о чем говорил загадочный голос, и то, что он сам знал о воинственных джеггах, и то, на что намекал его вельможный покровитель. Всплыло и имя — Шрам. Таинственная сущность тоже не заставиа себя долго ждать.

— Иди туда, — произнес голос в голове, — для того, чтобы я воплотился, нужно много крови и жертв, джегги помогут тебе в этом!

Опалус, впрочем, и без всякого голоса прекрасно понял, что ему теперь остается уповать только на свою хитрость и умение заставить джеггов пойти против Катахеи. Других союзников поблизости явно не было, а его могущественные покровители в столице были далеко, и неудачу в Академии нужно было искупать перед ними усилиями на других направлениях.

Прошло несколько дней, но Опалуса никто в Академии больше не видел. Начались перешептывания, поползли гадкие слухи. Наконец, несколько магов огня, причем не где-нибудь, а на очередном Совете, предъявили Малахитусу претензию:

— Куда делся наш декан?

— Он уволен.

— То есть, как это — уволен?! Разве это возможно без решения Совета?

— Не понравилась рожа — и выгнал! — ни с того ни с сего брякнул Малахитус.

Маги оторопели. Такое высказывание было не только совершенно против всяких правил, но и никак не согласовывалось с характером ректора.

— Что с Вами, господин ректор? Да здоровы ли Вы? — услужливо спросил мастер Корнерот и, подойдя поближе, обнаружил, что Малахитус действительно болен:

— Да у Вас же лихорадка, Вы подверглись огненной атаке замедленного действия.

— Ничего подобного, я совершенно здоров! — возразил ректор и добавил:

— Опалус практиковал некромантию, готовил секретное оружие для завоеваний, что противоречит нашим правилам, и именно за это был изгнан мной из наших рядов.

— Не может быть! — испугались маги, которые все же уважали Опалуса за его высокую квалификацию.

— Очень даже может! — поднялась с места молчавшая доселе Сердолика. — Я лично вынуждена была сразиться с Опалусом, потому что он совсем обезумел.

— А почему же Вы до сих пор молчали? — раздались возмущенные голоса.

— Мастер Малахитус просил меня сохранить это происшествие в тайне, он надеялся разобраться с этим сам, думал, что ему удастся вразумить коллегу. Но теперь молчание бессмысленно, — разъяснила чародейка и добавила, обращаясь к главе Академии:

— Господин ректор, пойдемте, я должна помочь Вам, наверняка Ваше состояние вызвано заклятием Опалуса.

— Я справлюсь сам! — сердито возразил ректор, но неожиданно пошатнувшись, начал медленно оседать на пол. Сердолика и Корнерот тут же подхватили его и на руках вынесли из зала.

Глава 3. Осада

Вождь джеггов знаком приказал вошедшему сесть. Воцарилось длительное молчание. Воины разглядывали незванного гостя, а Опалус внимательно смотрел на кочевников, пытаясь понять, кто из них будет ключом к будущему могуществу. Наконец Волчий Коготь, великий вождь Красной Степи, велел подать кумыс.

— Выпей с нами по обычаю гостеприимства, — с подобающей важностью обратился он к Опалусу.

Чародей, сдержанно поклонившись, принял из рук молодого джегга кожаную чашу и отхлебнул небольшой глоток. Нельзя сказать, что он хорошо знал обычаи степняков, хотя и читал о них. Он не спешил, не желая сделать неверный шаг, рассматривая тех, кто сидел вокруг вождя. Его внимание привлек бритоголовый воин, чье лицо рассекал широкий шрам. Бойцы помладше, что называется, смотрели ему в рот.

"Хороший экземпляр, — подумал Опалус, — в нем храбрость и жестокость сочетаются со стремлением к власти. А вот будет ли полезен старый вождь?"

Ритуал угощения затянулся. Волчий Коготь неторопливо прихлебывал кумыс. Воины застыли, словно каменные статуи. Наконец, маг огня не выдержал:

— О, великий вождь, твоя слава перешагнула рубежи Красной Степи и дошла до нас, магов Триединства...

— Будет тебе, чужеземец, ты не заезжий певец, чтоб произносить льстивые слова. Говори, зачем пришел! — прервал его Волчий Коготь, сердито поправляя свое ожерелье из желтых волчьих когтей, которое и дало ему право на нынешнее прозвание.

— Знаешь ли ты, о вождь, что в мире народилась новая великая сила? Она даст все тому, кто будет самоотверженно служить ей! — снова начал маг огня.

— Что же это за сила? — перебив Опалуса, спросил Волчий Коготь. — Мы не знаем других сил, кроме наших степных духов!

— Ваши степные духи лишь слуги этой силы! Она способна дать признавшему ее власть над всей Катахеей! — воскликнул чародей, вложив в свою речь столько пафоса, сколько мог.

— Зачем нам Катахея? — пожал плечами вождь. — Нынче мы хорошо прожили зиму, скот нагуливает жир, жены принесли потомство, а жрецы предвещают прекрасное лето. На что нам чужие земли, у нас есть все свое.

— Ты велик, вождь, но не прав, — голос Опалуса начал приобретать льстивую окраску окраску. — Посмотри на этого молодого воина со шрамом, его глаза горят огнем, он наверняка хотел бы власти над миром. У тебя должно быть немало таких, молодых, которым надоела унылая жизнь пастухов!

— Как смеешь ты указывать мне, великому вождю Красной Степи! — гневно оборвал его Волчий Коготь и приказал:

— Шрам! Выброси чужеземца вон из шатра!

Однако Шрам даже не пошевелился.

— Шрам! Повинуйся! — вождь уже начал выходить из себя.

— Довольно я повиновался! — неожиданно рыкнул молодой воин. — Ты, Волчий Коготь, стареешь. Молодежи нужна война, чтобы проявить себя. Набегов не было уже три года! Сабли ржавеют, кони теряют боевой пыл! Ты стал совсем как стефенширский купец! Мы будем слушать этого человека, а потом сами решим, следовать за ним или нет!

— Ах, так! — окончательно рассвирепев, закричал Волчий Коготь. — Схватить его! Он покусился на власть вождя!

Но никто не бросился хватать Шрама, все слишком хорошо знали о жестокости и силе молодого кочевника и его приспешников. Воспользовавшись возникшим замешательством, Опалус, которому уже нечего было терять, метнул огненный шар, созданный одной лишь силой отчаяния, прямо в грудь вождю. Одежда на Волчьем Когте вспыхнула, и он в считанные мгновения превратился в пылающий факел. Все вокруг оцепенели.

— Так будет со всяким, кто воспротивится силе Великого Уфу! — прорычал Опалус, удивляясь про себя, откуда у него берется такая сила. — Ты, Шрам, будешь новым вождем и поведешь джеггов на катахейские земли!

Шрам, испуганный не менее других воинов, первым обрел дар речи, гордо подошел к волшебнику, и воскликнул:

— Я принимаю власть над племенем! Да будет храбрость залогом нашей победы! Хватит сидеть по шатрам!

Прошло меньше месяца, а Шрам и его воины уже сформировали из джеггов порядочное войско. Это оказалось нетрудно: погода стояла прекрасная, лошади были в полной силе, а молодым кочевникам хотелось помахать саблями, пограбить, угнать у соседей скот. Они даже не подозревали, что обычным разбойничьим набегом дело на этот раз не ограничится. Опалус тем временем усердно воспитывал джеггских колдунов, пытаясь хоть немного обучить их боевой магии. У них, конечно, были свои способности, они умели здорово заострять сабли, лечить коней, да и людей тоже, но магия огня получалась у них из ряда вон плохо. Единственное, в чем они превосходили Опалуса, это страх, внушаемый ими воинам. Устроив колдунам пару магических представлений и дав понять, что за ним стоит сила, более могущественная, чем он сам, мятежный маг надеялся, что они обеспечат ему влияние на все войско.

Особое опасение Опалусу внушала Лига Скорпиона, он боялся, что воительницы перехватят джеггов по дороге, и им не удастся начать успешные грабежи селений вокруг Стефеншира для поддержания боевого духа. Чтобы избежать встречи с грозными девами, Опалус надоумил джеггов пробираться мелкими отрядами, которые двигались, не трогая деревенек, прямо к Стефенширу. Воительницы старательно наблюдали за этими перемещениями, но пока не могли понять, к чему идет дело. На всякий случай они послали весть лорду Гелиодору. Осторожный правитель не только постарался со всей возможной тщательностью усилить оборону, но и приказал магам шторма отправить особое магическое послание в Академию Триединства. Маги, а в их числе и вновь прибывший Аметисто, срочно начали обновлять запас боевых свитков, вызывающих бурю, варить целебные настои и готовиться к боям. Однако нападать на джеггские отряды первым лорд Гелиодор не счел целесообразным — мало ли что может стоять за этими загадочными вылазками. Ведь пока джегги никого не грабили и деревень не трогали. Вот так противники и выжидали, копя силы.

Постепенно собравшись в перелесках вокруг города, джегги в один из вечеров подтащили к стенам штурмовые лестницы, метательные машины и приступили к штурму. Однако на стенах их уже ждали. Гелиодор потстоянно требовал, чтобы маги шторма усердно вели разведку под покровом невидимости. Сверху полетели стрелы, камни и кипящая смола, заранее заготовленные предусмотрительными горожанами. Несколько лестниц сразу было свалено вместе с джеггами, а магу огня в этой обстановке просто нечего оказалось поджигать. Он тщетно пытался призвать к порядку войско, не имевшее опыта в штурме городов, угрожая огненными шарам. Но отступление было неминуемым.

К радости нового вождя при свете факелов паладины ордена Золотого Леопарда вырвались из боковых ворот и вломились в самую гущу осаждающих.

— Настоящая битва! — закричал Шрам, нисколько не боясь тяжеловооруженных рыцарей, хотя прежняя встреча с этими воинами кончилась для него не слишком хорошо. — Цельтесь им в глаза.

Джеггские воины, беспрекословно слушавшиеся командира, начали метать легкие копья в рыцарей. Паладины рубились изо всех сил, пока Гелиодор, опасаясь за жизни подчиненных, не дал приказ отступить и вернуться к воротам. Чтобы на плечах паладинов в город не ворвались джегги, в дело вступили маги шторма. От ворот поднялась вызванная заклятьем пыльная буря, которая не подпускала врагов к стенам до тех пор, пока последний рыцарь не скрылся в городе, и ворота наглухо не закрылись. Разошедшаяся буря между тем становилась все сильнее, сметая все на своем пути.

— Эй, волшебник, спасай наших воинов! — зарычал Шрам. — Их того и гляди, унесет проклятая буря! Давно не было в Красной Степи такой!

— Я маг огня, это не мои проблемы! Командуй отступление, Шрам! — Пытаясь перекричать яростный рев ветра, отозвался Опалус.

Разозленный до предела Шрам нехотя повел воинов, ряды которых успели изрядно поредеть, подальше в степь. Прямая атака не удалась.

После первой неудачи Опалус приказал устроить специальные тренировки для джеггов, чтобы они научились штурмовать стены, заставлял их проходить через магический огонь, дабы избавить от страха перед льющейся сверху смолой. Город обложили со всех сторон, однако это не радовало Шрама, который привык лихо скакать на коне и сплеча рубить врагов.

Стефенширцы мужественно встретили постигшую их беду, и лишь с грустью посматривали с городских стен на вытоптанные джеггами только что засеянные поля. Воды городские источники и вправду давали с лихвой, но после двухнедельной осады было решено отправить магов за припасами в резервное хранилище за городом, в старых каменоломнях, которое было предусмотрительно создано по приказанию самого лорда Гелиодора и охранялось магическими барьерами, так что ни мыши, ни плесень не могли повредить запасы. Внутри города лорд не соглашался создавать такие хранилища, считаля, что столько постоянно действующей магии может принести вред. Маги под покровом невидимости прошли мимо джеггских постов и благополучно добрались до неприкосновенного запаса. Молчавший всю дорогу Аметисто во время погрузки, наконец, не выдержал и спросил:

— Господа, а почему мы под таким великолепным покровом невидимости не можем напасть на джеггов, уничтожить их вождей, или на худой конец вести эффективную разведку?

— Ты что, вправду не знаешь или насмехаешься? — сердито произнес стоявший ближе всех к нему маг.

— Откуда ему знать, ведь в Академии слишком мирная и благополучная жизнь, — раздалось с другой стороны.

— И все-таки, почему же? — снова спросил Аметисто.

— Свитки невидимости сделаны таким образом, что стоит только применить оружие, неважно, для нападения или защиты, как магии приходит конец, — объяснил, смягчившись, спутник молодого чародея.

— Вот именно, — подхватил еще один член группы. — А вы, молодой человек, не думайте, что мы здесь в провинции такие уж трусы. Мы много раз пытались улучшить эти свитки, но безуспешно.

Пристыженный Аметисто не нашел ничего лучшего, как замолчать. Вытащив из хранилища мешки, маги начали погрузку.

— Раз-два взяли, — закричал маг леса, вскидывая толстый мешок с пшеном на телегу.

— Сколько уже нагрузили, — раздался голос старшего по группе, мага шторма

— Сто двадцать мешков, — дружно отозвались маги.

— Хватит, поехали, — скомандовал старший.

Телеги, сопровождаемые магами, успешно добрались до Северных ворот. Поле невидимости, созданное ими, надежно защищало от посторонних глаз. Неожиданно одна из телег наскочила на камень, и лежащий на самом верху мешок плюхнулся на дорогу и выскочил из-под барьера невидимости. Камни распороли старую мешковину, и пшено посыпалось на землю.

— Недотепы, где были ваши глаза, все пшено вывалили в пыль! — шумел глава гильдии.

Он кричал и грозил, забыв о том, что их могут услышать джегги. К счастью, поле невидимости обладало способностью блокировать звук, и враги их не услышали, а упавший мешок не привлек ничьего внимания, кроме огромной стаи галок. Птицы сразу увидели, что им будет чем поживиться. Отталкивая друг друга от добычи, они накинулись на пшено. Стараясь подобраться поближе, птицы били друг друга крыльями, кричали, а некоторые даже пытались клевать соперников. Неподалеку от этой толпы устроилась самая слабая галка, маленькая, с длинными тонкими ногами, взъерошенной головой и широко раскрытым, как у птенца клювом. Не решаясь приблизиться, она стояла в стороне, оглашая воздух пронзительным криком.

— Нет, ты смотри, птицы, а бранятся, как торговки на базаре, — смеясь, сказал маг леса.

— Где они только таких слов набрались? — подхватил второй.

— А эта, с краю, какова! Прилетела позже всех, и еще кричит: "Почему мне не дали?!" Где же ты раньше-то была, голубушка?

И оба мага, несмотря на неблагоприятное положение, когда джегги с их степной внимательностью могли заметить птичье беспокойство и обратить внимание на происходящее, не смогли удержать хихиканье.

— Чему смеетесь коллеги, — с грустью спросил Аметисто, не умевший понимать языка птиц.

Ему было совсем не до смеха, потому что именно он нагружал эту злосчастную телегу и чувствовал себя виноватым и за потерю пшена, и за нарушение маскировки. Но все же невольно улыбнулся, глядя на разборку у птиц.

— Магическую нитку скорей, — прошептал один из магов шторма. Заклинание само сделало всю работу без всякой иглы, маги погрузили наполовину пустой мешок на телегу и въехали в ворота.

После этого Аметисто еще не раз приходилось ездить за припасами. К счастью он наловчился погружать мешки гораздо лучше, и подобные истории больше не повторялись.

Казалось, осажденный город постепенно начинает привыкать к своему положению. Пришел месяц зелени, когда прекратились резкие перепады погоды, и всюду воцарилось тепло. Дела в крепости шли не так уж и плохо, тем более что рыцари поняли, что джегги распознали их слабые места, и в открытые сражения старались не лезть. Маги шторма совершали тайные вылазки и под покровом невидимости поставляли защитникам еду и информацию. И хотя джегги по-прежнему стояли лагерем под стенами, ни одна из попыток штурма не увенчалась успехом. Шрам надеялся, что когда-нибудь запасы у стефенширцев подойдут к концу, и город можно будет взять измором. Однако этот момент все никак не наступал, осада затягивалась, что крайне злило Опалуса. Ему хотелось, наконец, показать катахейцам всю мощь стоявшей за ним силы. Между тем Уфу Темный все настойчивее требовал жертв, а джегги умудрились до сих пор не привести ни одного пленника. Наконец, магу все это порядком надоело, и он решился лично возглавить следующую операцию.

Когда Шрам решился на очередную вылазку к стенам, не столько ради успеха, сколько для того, чтобы воины окончательно не заскучали, маг огня отправился с ними. Нельзя сказать, что ему было совсем не страшно, но он придал себе самый решительный вид и запасся мощнейшими заклинаниями.

Вылазка была назначена на вечер. Главной задачей Шрам поставил подобраться как можно ближе к стене и дать возможность магу проявить свое искусство. Под покровом сумерек небольшой отряд джеггов с максимальной осторожностью подобрался к подножию главной наблюдательной башни. Бегающие черные глазки Опалуса остановились на деревянной крыше. Он принялся чуть слышно бормотать совершенно непонятные стоящим рядом джеггам слова, одновременно медленно вытягивая вперед руки. Внезапно с его ладоней беззвучно сорвался небольшой огненный шар. Он быстро увеличивался прямо на лету и при соприкосновении с целью взорвался с оглушительным треском! Крыша тут же вспыхнула как сухой хворост, горящие обломки засыпали часового, а джегги и Опалус, не оставляя себе времени понаблюдать за причиненным ущербом, рванулись к следующей башне, где все повторилось, причем в еще большем масштабе. Постепенно одна за другой запылали верхушки всех четырех башен, образуя чудовищный огненный сигнал. Тем временем нападающие добрались до самого низкого места в стене. Здесь маг применил заклинание огненного града, которое создал в своих бдениях совсем недавно. Целью был самый большой городской склад, однако заклинание оказалось настолько мощным, что огненной волной захватило целый квартал.

— Срочно поднять магов шторма! — потребовал лорд Гелиодор, когда ему доложили об огненном бедствии.

Прибывшие по команде члены гильдии шторма бросились тушить пожары, обрушивая целые ливни на охваченные огнем строения и спасать пострадавших. После того, как последствия магической атаки были ликвидированы, чародеям еще долго пришлось устранять ущерб от пролитой воды. Пока все это происходило, о джеггах и Опалусе никто даже не вспоминал, и враги благополучно удалились восвояси. Они были в полном восторге, такой успех им даже не снился.

— Повторить операцию! — приказал Опалус на следующую же ночь, что и было выполнено.

Казалось бы, зачем ему в таком деле джегги? Но Опалус был не так прост. Во-первых, магу нужна была охрана на случай обнаружения, а во-вторых, лишний раз продемонстрировать свое могущество кочевникам было необходимо.

Как ни старался лорд Гелиодор выставлять дополнительные посты на стенах и магические заслоны в виде моментально возникающей водяной стены в некоторых особо важных местах, он никак не мог предусмотреть, где в следующий раз появится Опалус. А у того с каждой вылазкой возрастали магические силы. Еще бы, ведь Уфу-то был доволен своим верным слугой!

Единственное, что не нравилось Опалусу, было то, что джеггские колдуны выказали себя не самым лучшим образом. Им ни разу не удалось состряпать даже плохонького огненного шара.

— Болваны, дикари! — орал он на почтенных степных чародеев во время очередной магической тренировки. — Начинающие студенты в Академии и то умеют больше!

— Господин, а кто такие эти студенты, — гнусаво тянул в ответ самый старый колдун.

— Тьфу на вас! — в гневе начал топать ногами Опалус, — великий Уфу в наказание ниспослал мне таких последователей. Все придется по-прежнему делать самому!

Но, несколько поостыв, маг огня осознал, что в неспособности его новых учеников есть и свои плюсы:

"Не хватало еще, чтобы они стали равными мне! Пусть уже лучше остаются такими, какие они есть" — подумал Опалус и с новым рвением принялся готовиться к следующим нападениям.

Конечно, затянувшаяся осада Стефеншира, невозможность переговоров со своими покровителями в Эйдалон-Бравире, и некоторая неопределенность в отношениях с Уфу не радовали его, но приходилось довольствоваться тем, что есть.

Лорд Гелиодор, понимая, что джегги собрали достаточно большие силы, начал беспокоиться. Опыт военачальника говорил, что золотых леопардов не так много, чтобы одержать победу, а собрать городское ополчение и натренировать его уже нет ни времени, ни возможности. После длительных раздумий он вызвал на ковер главу гильдии магов шторма:

— Господин маг! Надеюсь, Вы понимаете, что в сложившейся ситуации успех обороны города целиком зависит только от вашей гильдии?

Такой официальный тон не предвещал ничего хорошего, хотя маг понимал, что длительное сидение в кресле градоначальника кого угодно заставит объясняться казенным языком.

— Мы понимаем это и готовим решительные действия, — сказал старый чародей. — Назавтра состоится великое моление Триединству в главном храме, и мы верим, что нам будут даны знамения и помощь.

— Что ж, видимо и вправду остается надеяться только на Триединство, — встревожено думал лорд Гелиодор, отпуская мага. — Уж если старый глава гильдии, не отличающийся особым благочестием и посещающий храм один-два раза в году так заговорил. Однако надо будет все же отдать приказ рыцарям мобилизовать всех способных сражаться.

На следующее утро, когда солнечный луч только коснулся позолоченной кровли храма Триединства на центральной площади, торжественная процессия магов шторма, одетых по такому случаю в синие и фиолетовые мантии с потускневшими от времени серебряными нашивками, изображающими молнии, двинулась к храму. Для Аметисто тоже подобрали подходящий наряд, и он с удивлением почувствовал, что от одежды исходит знакомый с детства смешанный аромат йода, соли и сушеной рыбы. В торжественном молчании маги вошли под своды храма, и церемония, которую не должен был видеть никто из простонародья, началась.

Когда через несколько часов, усталые и измученные, волшебники вышли из ворот храма, по их непроницаемым лицам никто не смог бы прочесть того, что их угнетало и печалило. Но каждый из них думал только об одном:

— Почему боги Триединства оставили нас? Почему не послали знамения?

Но об этом не говорили, даже между собой. И только старая нищенка, каждый день сидевшая возле храма, поднялась со своего места и подошла к главе гильдии.

— На, возьми причитающееся тебе и дай пройти, — сказал ей старик.

— Послушай меня, маг, — вдруг произнесла женщина, обыкновенно не отличавшаяся многословием и даже просьбы свои не сопровождавшая излишними стенаниями и жалобами, — ты думаешь о том, почему Триединство хранит молчание? Помни, не следует возлагать на богов то, что люди должны делать сами.

Услышав такие слова, маг переменился в лице и, опустив голову, двинулся дальше, сознавая, что более неуместного знамения ему не посылали за всю его жизнь.

Урон, наносимый городу вражеской магией, с каждым днем становился все больше, запасы магических ингредиентов у штормовиков начали резко таять. Глава гильдии вынужден был сам явиться с докладом к лорду Гелиодору.

— Милорд, наши магические силы на исходе..., — упавшим голосом начал он.

— Как прикажете это понимать, господин глава гильдии? — сердито оборвал его правитель.

— Очень просто, — спокойным, хотя и печальным голосом ответил штормовик. — Многие наши снадобья производятся не здесь. Путь в Уланду долог, и даже если мы снарядим туда обоз, можем не успеть. Надо срочно менять тактику.

— И что Вы предлагаете? — недоверчиво спросил лорд Гелиодор.

— От обороны следует перейти к нападению, — отозвался маг. — Я бы на Вашем месте срочно обратился за помошью в Лигу Скорпиона, пока мы еще способны обеспечить магическое прикрытие, если они соизволят отрядить в город воительниц!

Гелиодор надолго задумался. Он и сам чувствовал, что так дальше продолжаться не может, и своими силами им не справиться с врагами, неожиданно получившими мощную магическую поддержку. Но насколько можно рассчитывать на помощь скорпиониц? Их ведь не так уж и много. Да и гордость бывалого командира не позволяла призвать для подмоги женщин, пусть и известных своим боевым мастерством. Но теперь, когда Гелиодор выслушал мага, он даже остался доволен, ибо полагал, что принять разумный совет со стороны — честь для мудрого правителя.

— Обсидиан, — приказал он председателю городского совета, — распорядитесь, немедленно послать голубиную почту в Обитель Лиги, а Вы, господин маг, — добавил он, обращаясь к главе гильдии шторма, — обеспечьте нашему крылатому посланцу надежный покров невидимости.

Белоснежный голубь с письмом на лапке плавно взлетел с полуразрушенной крыши одной из башен. Когда он развернулся против света, его силуэт стал казаться черным, хотя конечно, эту игру контрастов видел только маг шторма, для которого покров невидимости ничего не значил.

— Так, — тяжело вздохнула предводительница Лиги Скорпиона, развернув письмо и увидев знакомый со времен туманной юности почерк, — нас опять ждут нелегкие дни. Но ведь для этого мы и существуем, — добавила она привычным холодным тоном.

И никто не узнал, какие воспоминания пробудила в ней сухая деловая просьба стефенширского градоначальника.

Глава 4. Лига Скорпиона

— Веселее, девочки, веселее! — подбадривала Сапфира подруг, согнувшихся в три погибели над пропалываемыми грядками.

Жаркое солнце заставляло воительниц, которые выполняли обычные огородные работы, многократно отирать пот со лба. Надо сказать, что такое времяпрепровождение не было для них чем-то необычным. Обитель Лиги Скорпиона славилась натуральным хозяйством: у них были и пашни, и огороды, и даже собственные стада, тем более что пастбища вокруг были превосходными. Они сами разводили своих знаменитых, не слишком красивых, но чрезвычайно выносливых и послушных лошадей, равных которым по боевой выучке не было во всем королевстве.

Сапфире в месяц первого льда исполнилось двадцать четыре года. Но она была уже испытанной воительницей и дослужилась до командира десятки. Важная должность, ведь всего-то отважных дев в обители было не более двух сотен.

Воинские дела заключались в охране южных границ и постоянном наблюдении за джеггами. Кочевники, несмотря на договоры и обязательства, оставались непредсказуемыми. Традиции обители заставляли каждую из девушек уметь не только махать мечом, но и выполнять различные работы: готовить, стирать, варить варенье и так далее и тому подобное. Так и Сапфира, не раз отличившаяся в стычках с джеггами за восемь лет жизни в обители, не гнушалась подмести пол и постирать белье, хотя больше всего обожала печь пироги и работать в палисаднике. Нельзя сказать, что она отказывалась от другой работы (да и кто бы ей позволил — порядки в Лиге были весьма строги), но сельское хозяйство и кулинария доставляли ей гораздо большее удовольствие, чем война.

Как же такая, казалось бы, совсем не воинственная особа оказалась в Лиге, знаменитой Лиге, которая уже больше двухсот лет обеспечивала покой на юге Катахеи? Девушка была родом из Эйдалон-Бравира. Ее отец, важный государственный чиновник, в год ее совершеннолетия впал в немилость и оказался в тюрьме, а мать не пережила этих событий. Не будем останавливаться на этих печальных эпизодах, тем более что рассказ наш должен идти дальше. Старшая сестра Сапфиры, Сердолика, к этому времени уже давно окончила обучение в магической Академии Триединства и осталась там, сделавшись жрицей бога огня Титаниуса и занимаясь магической практикой. Она давно оторвалась от семьи, ни разу не видела своей младшей сестры, которая родилась в ее отсутствие, все придворные интриги, в результате которых потерпела крах карьера ее отца, были для нее чем-то далеким и малопонятным. Но, оставшись в одиночестве, Сапфира на последние гроши все же отправилась к сестре в Альмарино. С замиранием сердца юная девушка вошла в храм Титиниуса.

В центре большого, выложенного красной гранитной плиткой круга, возле чаши с огнем, протянув прямо в пламя необыкновенной красоты руки, сидела высокая, непередаваемо красивая женщина. Платье ее переливалось всеми оттенками алого, оранжевого и желтого, будто само состояло из языков пламени. Чуть поодаль, низко склонив головы, опустились на колени горожане.

"Неужели это моя сестра" — изумилась Сапфира, робко подходя поближе к молящимся. Старик с белой бородой резким движением сухой жесткой руки пригнул ее голову:

— Нельзя глазеть на жрицу могучего Титаниуса во время священного обряда! И откуда ты, такая невежда, появилась?

— Но это моя сестра...— в страхе пролепетала девушка.

— У жрицы Титаниуса не может быть сестер, она принадлежит великому богу и нашему городу, — сердито прошипела старуха рядом.

Бедная Сапфира опрометью вылетела за дверь храма и опустилась на колени среди причудливых глыб, окружавших его со всех сторон. Это был знаменитый сад камней Титаниуса, причем каждый самоцвет или даже простой осколок гранита имел свое значение, а некоторые могли служить для обращения к самому богу, но это было известно только посвященным. Вдруг она заметила камень необычной золотистой окраски, который напомнил ей тот, что был в любимом перстне отца. Девушка подошла поближе и остановилась. Ей хотелось и прикоснуться к камню, и заплакать от обиды. Но слез не было. Девушка не знала, что Сердолика все же сохраняла какие-то воспоминания о своей семье, и жрица приходила сюда после каждого обряда. Вот и сегодня она подошла к любимому камню и увидела незнакомую девочку, в нарядном дорожном платье, но довольно-таки измученную и грязную.

— Кто ты и что здесь делаешь?

— Я твоя сестра Сапфира, наш отец в немилости, в тюрьме, а мать умерла. Вот я и пришла к тебе...

— Чем докажешь?

В ответ девушка протянула жрице медальон с миниатюрным портретом отца. Изумлению Сердолики не было предела, ведь такой же был у нее самой! Но родственные чувства после стольких лет...

— Что ж теперь с тобой делать? Пойдем в Академию, пусть тебя испытают, вдруг у тебя есть колдовские способности...

— А отец? Ты не поможешь ему?

— К сожалению, я не умею возвращать милость королей, — холодно возразила жрица, и Сапфира поняла, что сестра довольно далека от дел этого мира.

Не зная, что еще сказать, бедная девушка молча двинулась за стремительным потоком пламени, которое являла собой волшебница.

Испытание, увы, оказалось неудачным, никаких способностей у Сапфиры не выявилось.

— Куда ж теперь тебя? — недовольно проворчала волшебница. — Состояние отца, как ты говоришь, конфисковано в пользу короны, жить тебе не на что, магичкой ты не станешь, что ж тебе, в горничные наниматься?

— Пожалуйста, сестра, не прогоняй меня, — взмолилась Сапфира. — хочешь, я буду твоей служанкой?

— Да ты ничего не умеешь, — услышала она в ответ, — жила в холе, в неге, полный дом слуг. Знаем мы это благородное воспитание! Пропадешь ты тут, а мне некогда заниматься твоим обучением.

Сжавшись от таких речей, бедная девушка чуть не заплакала, но не хотела показывать перед сестрой свою слабость.

— Ладно, кажется, я придумала, что с тобой делать, — смягчившись, сказала Сердолика. — Завтра мы отправляем с нарочным кое-какие свитки в обитель Лиги Скорпиона, поедешь с ним и поступишь туда. Это и почетно, и прилично для девушки знатного рода.

Так Сапфира в шестнадцать лет оказалась в Лиге. Это было единственное в пределах Катахеи сестричество, куда вступали девушки, дававшие обет безбрачия. Туда принимали и замужних женщин, если у них не было детей, и они могли предоставить доказательства плохого обращения со стороны мужа. Дисциплина в обители была железная, ранний подъем, тренировки, постоянная занятость, разнообразные испытания на стойкость и мужество, а также на послушание старшим, в общем, все так, как обычно бывает в монастырях и подобных воинских общинах. Конечно, как водится, изнеженной в богатом родительском доме девушке все это давалось не сразу, но фирменным стилем обители было не прогонять никого, дать возможность каждой найти свое место. Здесь не практиковали излишней жестокости по отношению к вновь прибывшим, давая им время привыкнуть, занять свое место в сложном хозяйстве Лиги. Постепенно Сапфира, которая была неглупа и хотела найти себя в этой жизни, научилась столь многому, что даже строгая Предводительница оценила ее по достоинству.

День подходил к концу, воительницы заканчивали работу, собираясь отправиться на вечернюю молитву Триединству, которая совершалась в небольшом храме. В этот момент раздался гулкий звон колокола.

— Всеобщая тревога! — встрепенулсь девушки и поспешили в главный зал, где уже их ждали.

— Сестры! — провозгласила Предводительница, убедившись, что все воительницы в сборе. — Нас призывают в Стефеншир! Город осадили джегги. Нам сообщают, что у врагов объявился неизвестный, чрезвычайно опасный колдун. Первые три десятки отправляется на помощь осажденным. Я еду с ними. Подать сюда два свитка невидимости!

Получив необходимые свитки, Предводительница взяла один из них в руки, а другой протянула своей заместительнице.

— Накинуть покров невидимости на обитель! — приказала она. — Вести постоянное наблюдение! Чтоб ни одна джеггская лисица сюда не проникла! В серьезные стычки до получения новых сведений не вступать! Ждать голубиной почты! Собираемся!

Поздним вечером следующего дня скорпионицы достигли окрестностей Стефеншира. Уже с холма они увидели, что город плотно обложен большим войском джеггов. Было ясно, что пробраться в город будет не так-то просто. Выбрав место, где джеггских палаток было поменьше, а караульные стояли пореже, воительницы, привели в действие свиток невидимости и, не произнося ни звука, свирепой волной пронеслись через джеггский лагерь, затоптав при этом достаточно врагов своими конями. Ничего не понимающие джегги махали саблями направо и налево, но, не видя противника, не смогли нанести воительницам какого-либо урона.

Возле самой городской стены свиток был свернут, и легион подошел к воротам. Стража, предупрежденная лордом Гелиодором, быстро опустила подъемный мост, и в полной темноте девы въехали в город. Ворота немедленно захлопнулись. Стуча копытами по булыжникам, не боясь уже нарушить маскировку, отряд двинулся к главной площади. Там, при свете масляных фонарей толпился народ, привлеченный необычным зрелищем. Еще бы, ведь стефенширцам не часто доводилось увидеть отряд Лиги Скорпиона в полном вооружении. Посмотреть на таинственных воительниц пришли мужчины и женщины, простолюдины и знать. Тут же оказался и Аметисто, который старался ничего не пропустить из того, что происходило в городе. Он смотрел на медленное шествие невиданных коней — небольшого роста, кряжистых, более мохнатых, чем обычные лошади, удивлялся необычным прическам воительниц — жестким косичкам в виде скорпионьих хвостов, которые торчали из-под рогатых шлемов.

— Эй, парень, — услышал он вдруг у себя за спиной и, обернувшись, увидел, что к нему обращает немолодой горожанин, — не больно-то ты на них заглядывайся.

Аметисто, посмотрев вокруг, с удивлением понял, что все мужчины стоят, потупив глаза, чего нельзя было сказать о женщинах.

— А что, на них смотреть запрещено?

— Не то, чтобы запрещено, но... Да ты видно нездешний, не знаешь про скорпионий взгляд. Эти девицы дают обет безбрачия, на мужчин и не смотрят, но если вдруг какая-нибудь из них взглянет на тебя — беды не оберешься.

— А что такого?

— Так ты наших историй не знаешь, а вот я тебе расскажу...

....Давно это было, тогда в наш городок прибыли рыцари, которых прислала тогдашняя королева для защиты Юга от джеггов. А Лига Скорпиона уже тогда была, и славились эти девушки не только храбростью и воинским искусством, но и дивной красотой, чего сейчас про них, конечно, не скажешь, нет теперь таких красавиц. И вот один из рыцарей полюбил воительницу. И она, видать, к нему испытывала нежные чувства и решилась нарушить обет. И ушли они в Красную степь, а на рассвете, проснувшись, рыцарь не увидел возлюбленной, лишь огромный скорпион сидел на камне, печально свесив свой хвост. Не вынес храбрец, хоть и не боялся ни врагов, ни магии, ни демонов, того, что случилось, и бросился на меч...

Аметисто со вниманием слушал рассказ, он любил таинственные старинные истории, но обстановка вечера, близость опасности, неверный свет факелов привели к тому, что немудреная легенда показалась жуткой и пугающей...

— Да, бросьте вы пугать приезжего всякими сказками, — заметил другой горожанин, — можно подумать, что кто-то там с ними в степи был, все видел и рассказал.

— Нет, легенды — легендами, а шутить с этими девушками не стоит, — возразил третий. — Вот год назад, один человек, большой любитель женщин, приехал в гости к родне из самого Эйдалон-Бравира и все бродил вокруг обители, да пытался что-нибудь разглядеть и разузнать.

— А что с ним случилось?

— Да поймали его, привели к Предводительнице, а что дальше с ним сделали, этого он никому не говорил, только с тех пор, как завидит скорпиона, или даже простого паука, так и начнет визжать, как баба. Так и уехал, став посмешищем всего города!

— А почему их Лига носит такое странное название? — спросил Аметисто.

— Ну, эту-то легенду все знают в Стефеншире. Это было давным-давно, когда джегги устраивали кровавые набеги очень часто. Однажды они разгромили деревню, убили многих, а одна девушка осталась в живых, не добили ее. Опозоренная, она стала молиться богам Триединства, и боги услышали ее и превратили в большого скорпиона. Наутро многие кочевники умерли от яда, а остальных чудом спасли жрецы, они-то и поведали эту историю. С тех пор скорпион считается покровителем девушек с трудными судьбами. Сироты и даже вдовы могут найти приют в обители. Правда, говорят, что многие из них действительно родились в месяц первого льда, когда созвездие Скорпиона властвует на небе.

Тем временем девушки спешились и выстроились на площади, готовясь к тому, что Предводительница будет говорить с лордом Гелиодором. Аметисто захотелось поближе посмотреть на эту церемонию. Он протиснулся вперед и оказался напротив суровой дамы, лицо которой скрывала плотная серая маска из неизвестного материала, открывавшая только глаза, нос и губы, и молодой девушки, судя по трем скорпионам на нагруднике, относящейся к командному составу. Девушка казалась симпатичной, хотя отнюдь не соответствовала канонам красоты, бытовавшим в Катахее. Среднего роста, темноволосая, с румянцем во всю щеку, она напоминала скорее крепкую молодую яблоньку, чем стройную березку, воспеваемую в любовных песнях стефенширских поэтов. Тугие, короткие, торчащие из-под шлема косички, нисколько ее не портили, казалось, что эта прическа для нее самая естественная. Внезапно масляный фонарь, висевший на столбе за спиной мага, оборвался с цепочки и со звоном упал, вызвав переполох в публике. Сапфира, пытаясь понять, что случилось, сама того не желая, уперлась взглядом прямо в глаза Аметисто. Волшебник не успел опустить глаза и смотрел теперь прямо на скорпионицу. Это продолжалось недолго, но достаточно для того, чтобы магу стало не по себе.

После некоторого замешательства, вызванного досадным просшествием, Лорд Гелиодор и Предводительница произнесли приветственные речи. Девушки, взяв коней в повод, пошли строем с площади в казарму, отведенную для них, народ начал постепенно расходиться, а маг все стоял на том же месте, не очень-то понимая, почему он собственно не уходит.

— Эй, молодой волшебник, — услышал он веселый и ласковый голосок. — Может, развлечемся? Недорого возьму.

Перед ним предстала весьма миловидная, соответствующим образом одетая особа, в которой можно было без труда признать представительницу известной профессии. В другое время, маг, может быть, и заинтересовался бы и уж, по крайней мере, не преминул бы пошутить с ней. Но сегодня у него было совсем не подходящее настроение. Взгляд воительницы довел его до воспоминаний об ушедшей весне и истории с Морионитой, он был как никогда зол сам на себя и на весь белый свет. Не удивительно, что реакция его была бурной:

— Как ты смеешь приставать к волшебникам, нахалка! Мало тебе богатеев, у которых ты выманиваешь деньги! Пропади пропадом и ты, и весь женский пол! Вся моя карьера рухнула из-за женщины, да еще такие, как ты, привязываются, разрази вас всех Гидрос!

Возмущению девицы не было предела:

— Ах ты ничтожный чародеишка! Да знаешь ли ты, что моего внимания домогались самые удачливые купцы и знатные дворяне города! Отвергать главную специалистку квартала! Чтоб на тебя скорпионица своим жгучим взглядом посмотрела! Чтоб тебе никогда не знать женской ласки и всю жизнь мучаться от неразделенной любви!

Окончательно разозлившись, Аметисто одним щелчком пальцев поднял легкий смерч, которого оказалось достаточно, чтобы девица понеслась по переулку с бешеной скоростью. Не стоит произносить вслух всех проклятий и ругательств, которыми она наградила чародея, тем более что он сам их почти не услышал, а в еще более подавленном настроении отправился домой, повторяя про себя лишь одно:

— А ведь она на меня посмотрела...

Не трудно было догадаться, кого он имел в виду.

Прибытие скорпиониц оказало благотворное влияние на защитников Стефеншира. Девушки были действительно большими искусницами в воинском деле, и при участии магов шторма начали совершать успешные вылазки в лагерь джеггов, убивая всех, кто попадался на пути. Это приводило врагов в замешательство, и уже они не могли столь тщательно готовить штурм городских стен.

Аметисто все так же стремился во всем участвовать, а появление воительниц, и особенно одной из них, привело его в состояние постоянной приподнятости, он рвался во все вылазки, ходил тренироваться с мечом, хотя прежде не особенно увлекался боевыми искусствами. Однажды он оказался на тренировочной площадке в тот момент, когда там вовсю рубились на мечах боевые девы.

— Молодой человек, — обратилась к нему Сапфира. — Не хотите ли попробовать потренироваться со мной?

Аметисто, который в это время отдыхал, сидя на траве, поднял голову и увидел ту самую воительницу, с которой так неожиданно встретился глазами на стефенширской площади. Она была чудо как хороша, боевой задор озарял румянцем ее щеки, а вместо обычного строгого выражения на лице сияла самая обычная девичья улыбка.

— Конечно, — с радостью согласился Аметисто, который в этот момент даже не подумал о том, как он, махавший мечом, скажем прямо, так себе, будет выглядеть перед этой умелой воительницей. — Нападайте, госпожа!

Сапфира тут же ринулась в атаку, постепенно тесня своего соперника к краю площадки. Аметисто старался изо всех сил, вспоминая все, чему его учили на уроках воинского дела в Академии, но чем дальше, тем труднее ему было сдерживать напор противницы. Казалось, схватка будет позорно проиграна чародеем. И тут ему изменила выдержка. Раздосадованный маг швырнул учебный меч на землю, поднял обе руки в угрожающем жесте и маленький смерч рванулся прямо к воительнице. Сапфира ловко разрубила тело смерча пополам, от чего тот совершенно неожиданно затих, опуская назад на землю щепки, травинки и песок.

— Это что еще такое, молодой человек! Вы нарушаете правила учебного боя! Приберегите-ка магию для джеггов! — возмутилась девушка.

— Извините, госпожа, — пристыжено проговорил маг, подобрал тренировочное оружие и пошел прочь. Сапфира продолжила тренировку, но молодого мага запомнила, и какая-то печаль беспокоила ее с тех пор, когда она вспоминала его голубые глаза.

Не следует думать, что джегги оставили намерение захватить Стефеншир. Сами-то они может быть и решились бы вернуться в степь, но злая сила Уфу Темного, которая вела Опалуса и Шрама, нуждалась в кровопролитии. И вот однажды утром пришлось трубить общий сбор: джегги, ведомые Шрамом, защищенные заклинаниями Опалуса, двинулись на штурм всей мощью войска. Рыцари Золотого Леопарда, воительницы Лиги Скорпиона, маги шторма и леса и все граждане, способные сражаться, высыпали на стены. Осадные лестницы джеггов появились сразу на многих участках, закипел нешуточный бой. Аметисто оказался на стене рядом со знакомой воительницей, и убедился, что девушка сражается здесь не хуже, чем на тренировочной площадке. Она крушила врагов, которые лезли по лестнице, но появлялись все новые и новые.

— Бейте их! — закричал Аметисто, который очень боялся высоты, но всеми силами скрывал это и теперь под прикрытием воительниц готовился сотворить свой любимый винтовой вихрь. Заклятие оказалось таким мощным, что снесло не только лестницу напротив участка, обороняемого Сапфирой и ее подругами, на которую чародей и нацеливался, но и несколько других, так что от них остались одни щепки. Дикий вой обрушившихся с высоты крепостных стен джеггов и радостные крики защитников слились в одно. Но страх высоты — весьма неприятная штука, особенно, когда ты находишься на стенах крепости, да еще в момент осады. У Аметисто закружилась голова, он покачнулся... Казалось, падение чародея неизбежно, но тут его опутала и удержала серебристая сеть.

— Что такое, — испуганно вскрикнул Аметисто, пытаясь освободиться и полагая, что это новая ловушка джеггов.

— Ничего особенного, просто паутина, маги леса подарили, незаменима, если кто-то пытается упасть со стены, — раздался спокойный голос рядом. — Сейчас мы ее...

Ловкий удар мечом рассек путы, нисколько не задев мага, и он смог встать на ноги. Раздосадованный Аметисто увидел все ту же воительницу.

— Не смущайся, — сказала она, видя, как расстроен молодой чародей. — В бою всякое бывает, зато ты разметал почти все осадные лестницы. Посмотри, джегги отступают, пошли за новым снаряжением, только не все дойдут, — она отдала команду, и на отступающих врагов посыпался град стрел.

После этого случая Аметисто понял, что воин из него так себе, перестал вызываться добровольцем всюду, где только можно, а старался участвовать в боевых действиях только по приказам начальства. Все свободное время он проводил в библиотеке магической гильдии, надеясь отыскать там новые боевые заклинания.

Однажды на одной из отделенных полок он заметил старый-престарый свиток, покрытый пылью, пожелтевший, с растрепанным краем, напоминающим собачьи уши. Нелегко было его развернуть, чтобы древность не рассыпалась в прах, но Аметисто это удалось, и он начал разбирать полустертые буквы:

"Вначале богов было двое. Они были братья — сеятели. Один — Закон, взращивавший зерна добра, а другой — Хаос, растивший траву зла. Белый сеятель заботился о своих всходах, берег их от холода, града и засухи. А всходы Черного сеятеля не нуждались в заботе и росли как трава сорная среди поля. Как ни выпалывал Закон злые сорняки, они все равно появлялись и цвели пышным цветом. С трудом удавалось ему выращивать свои посевы, однако если ростки добра удавалось сберечь, в мире наступали счастливые времена, и беды не тревожили людей. Но случалось и так, что злая трава заглушала добрые всходы. Тогда приходили в мир смута и разруха, лились рекой кровь и слезы, и не было конца людским страданиям.

И жили в те времена на земле две женщины. Одна была красива, как день, и светла, как лучезарное солнце, и слава о добродетелях ее гремела повсюду. Ходила она по земле и учила людей праведной жизни. Тех, кто шел ее путем, благословляла она и дарила им достаток и счастье. Три имени было у нее, потому что в разных обликах видели ее. Иногда появлялась она в обличье жрицы Закона и в руках держала весы. И люди звали ее Справедливостью. Иные видели эту женщину в облике певчей птички. Услаждала она слух людской пением чудным, ничего не прося взамен. И дали ей имя Скромность. Третьи же видели ее в облике белой львицы. Такой являлась она воинам на поле битвы и давала силу рукам их, чтобы защищали они страну свою, и они называли ее Отвагой.

Другая же женщина была страшна, как чудовище. Лицо ее, черное, как ночь, было всегда перекошено от злобы, и глаза горели адским пламенем. Также как и первая женщина, имела она три имени, и видели ее люди в разных обликах. Если являлась она в облике жрицы Хаоса, то в руках у нее всегда было зеркало. Высокомерно смотрела она на людей, и они называли ее Гордыней. Часто видели ее и в обличье старой крысы, таскающей крохи в свою нору. Тогда ее имя было Жадность. А иногда превращалась она в змею ядовитую, и от каждой капли слюны ее вырастали на земле острые колючки да ядовитые ягоды. И звали люди эту змею Завистью. И смущала она смертных всякими соблазнами и сбивала их с пути истинного.

И сочетался Белый Сеятель, Закон, браком с добродетельной женщиной, и родились от этого брака три сына, три новых бога. Старший из них — Титаниус, Кузнец Судеб. Дал ему отец власть над стихией огня и повелел нести свет людям. Построил Титаниус в жерле вулкана кузницу и кует там судьбы людские. Народится, бывало, в какой-нибудь семье девочка, а бог огня для нее цветок выкует. Значит, быть ей красавицей. А если где мальчик рождается, Титаниус для него меч кует, чтоб он воином был. А бывает и так, что кует бог огня для кого-нибудь кисть, перо или флейту, и такие люди имеют разные дарования: один поэтом становится, другой — художником, третий — музыкантом. А уж если бог огня корону или скипетр для кого-нибудь выкует, то такой человек непременно становится у руля власти. И отдал Белый сеятель сыну все клады подземные, все сокровища несметные, чтобы берег их Титаниус от людского глаза, ибо никому еще богатство такое добра не принесло. А еще получил бог огня власть над сердцами людскими, и дано ему было и гнев гасить, и любовь зажигать.

Второй сын Закона — Гидрос, Владыка Вод. Он повелевает всеми морями и реками и теми, кто их населяет. Дал Белый сеятель сыну раковину и сделал его властелином всех ветров, повелев держать их в узде и каждому указывать, когда дуть и откуда. Мореплаватели и рыбаки, выходя в море, должны у Гидроса благословения просить, чтобы от бури их уберег и послал ветер попутный или улов богатый. Одно только Белого сеятеля всегда не радовало: переменчив его средний сын. То на неделю штиль на море устроит, и капли дождя от него не дождешься, то поднимет такую бурю, что не то, что в море, на улицу выйти никто не отважится. Не по нраву Закону такая переменчивость, оттого он своего среднего сына не очень-то жалует.

А еще родился у Белого сеятеля младший сын Геос. Его называют Стражем Закона и Владыкой Леса. Дал ему отец власть над всеми зверями и птицами, деревьями и травами. У него должны просить благословения пахари, пастухи и охотники. И приносить часть урожая или добычи на алтарь его. Но худо придется тем, кто живым существам ради забавы боль причинит. Мудрецы говорили: кто зверя, птицу или дерево ни за что, ни про что обидит, тому семь лет удачи не видать. Дал отец младшему сыну Весы Мира и повелел вершить суд праведный над всеми душами людскими, чтобы всякому воздалось по делам его. И приказал Геос жрецам своим вершить такой же суд на земле. И поныне дрожат перед тем судом люди неправедные, собратьев своих притесняющие, ибо не смягчают тот суд ни блеск золота, ни речи льстивые. Те же, кто честь свою ложью и преступлением не запятнал, идут на суд жрецов Геоса без страха, не опуская глаз, ибо стыдиться и бояться им нечего.

И стали называться сыновья Закона, Белого сеятеля, богами Триединства, ибо всегда втроем правили они миром. И поныне люди во всей Катахее и окрест нее поют славу им и отцу их, Закону.

А Хаос спознался с Завистью черной, Жадностью безмерной, Гордыней несказанной. Сочетался он браком с той, чье лицо было безобразно, как смертный грех, и родился от этого брака Уфу Темный, бог-разрушитель. И сеял он зло, как отец его, и толкал людей на дела неправедные, как мать его. И более всего ненавидел Уфу Темный богов Триединства. Вначале стал бог тьмы подкладывать Титаниусу, богу огня, камень под молот, чтоб судьба у людей была несчастливой. Вслед за этим расплодил он по всей земле грибы ядовитые, змей да насекомых кусачих, Геосу неподвластных. И под конец выпустил на волю смерчи и бури, которые Гидрос держал взаперти в глубоких пещерах. Увидели боги Триединства, что равновесие, Законом установленное, вот-вот нарушится, вступили с Уфу Темным в поединок и лишили его божественной силы. С тех пор обречен сын Хаоса летать бесплотным духом над далекими степями, потому что зорко следят за ним дети Закона, чтобы никогда не нашел он тех, кто отдаст себя ему в жертву, и не воплотился на земле. Ибо если случится такая беда, то придет в мир смута великая, и повергнут он будет в хаос вечный...

И вечно лежит на границе добра и зла сила великая, имя которой — магия. От столкновения тьмы и света рождаясь, людским умением управляемая..."

На этом месте от свитка был оторван кусок.

— Что за странная легенда, никогда прежде такой не слышал. Выходит, что Уфу Темный, чье имя не принято произносить, сродни богам Триединства? А магия? Добро она или зло? — маг осторожно положил свиток обратно, но прочитанное глубоко врезалось в его память.

Глава 5. Предательство

Защитники города набирали боевой опыт, в моменты затишья чинили стены, утративших кров при пожарах брали к себе родные и друзья. А от джеггов удача отвернулась. Из-за постоянных поражений Опалус не мог толком подобраться к городу, чтобы наложить на него заклятие. Маг огня пребывал в мрачном расположении духа. Уфу Темный с ним давно уже не разговаривал, и Опалусу казалось, что темный бог недоволен, и перспективы его ждут самые нерадостные.

Тем временем подходил к концу месяц зелени, и ожидался главный праздник лета — Земляничный день, в который по совпадению был основан Стефеншир. В этот день жители обыкновенно отправлялись в Южную рощу, где собирали землянику, жгли костры, готовили разные вкусности и танцевали до самой ночи. Конечно, теперь это не было возможно, но лорд Гелиодор приказал все же отметить праздник, выставить для горожан угощение на главной площади и разрешить немного музыки.

Председатель городского совета Обсидиан страшно разозлился, услышав такой приказ, он и в мирное-то время не жаловал праздников, полагая их пустой тратой денег. Всем был памятен знаменитый случай, когда он не пустил на Земляничный день своих слуг, заставив их в праздник убирать городскую ратушу, и лично следил за тем, чтобы приказание было исполнено. Однако неподчинение правителю грозило Обсидиану крупными неприятностями, и ему пришлось смириться с возложенными на него обязанностями по подготовке.

И все же, на следующий же день он, несмотря на праздник, снарядил рабочих чинить стену и сам отправился надзирать за стройкой, хотя разрушения были не очень-то и велики. В атласном белом костюме и узких туфлях с золотыми пряжками этот высокий черноволосый господин смотрелся возле стены особенно нелепо. С мрачным выражением лица он то и дело подгонял рабочих:

— Тупицы, лентяи, не умеете правильно кирпичи складывать! — бранился он, совсем не думая, что и рабочим хотелось бы в этот день быть на ратушной площади.

Раздосадованные рабочие еле-еле таскали кирпичи, не обращая особого внимания на слова чиновника.

— Все ему не десять керинов, — недовольно проворчал старший из них, но привычные к подобному поведению Обсидиана, трудяги продолжали свое дело, понимая, что ничего другого им не остается.

Скверное настроение Обсидиана было связано, конечно, не с тем, что он пропускал праздник. Дело было гораздо серьезнее. Опытный чиновник, в молодости окончивший управленческую школу в Эйдалон-Бравире, славился строгостью и мрачным характером. Редко кому из подчиненных удавалось избежать его разносов. Все у него вечно оказывались не в то время и не в том месте. Казалось, что за городскую копейку он удавится. Попробовали бы вы попросить у него денег на новую метлу или на новый фонарь. О, тут он был способен произнести грандиозную тираду, которую все его помощники уже выучили наизусть:

— Знаете ли Вы, что такое деньги, как трудно они достаются, как нелегко наполнить бюджет! Денег нет и не будет, вы ничего не делаете, чтобы их приумножить, а вам только подай на новые фонари, может еще на новую мостовую захочется?

Гелиодор, все же ценил Обсидиана за строгость, твердость с подчиненными и особенно за рачительное расходование средств. Однако и в спелом яблочке может завестись червячок. Тайно от всех Обсидиан, у которого была довольно милая супруга и взрослый сын, завел, увы и ах, молодую любовницу. На эту даму столь расчетливый обычно господин начал тратить деньги, а их с каждым днем требовалось все больше и больше. Дама оказалась привередливой: достань ей то, достань это. Скоро чиновник дошел до того, что тайно построил ей загородное именьице. Денег это стоило кучу. Обсидиан не выдержал и начал потихоньку запускать руку в городскую казну, пользуясь тем, что Гелиодор ему полностью доверял. Теперь же, когда началась война, и стены требовали частого ремонта, Обсидиан окончательно погряз в казнокрадстве, надеясь, что война все спишет, и никто не дознается, что золотые монеты из секретного фонда идут вовсе не на нужды войны, а напрямую в сундуки председателя городского совета.

Тем временем Гелиодор, пользуясь тем, что в городе праздник, и никто ему не мешает, решил проверить городские финансовые дела, которые забросил из-за военных действий. Был он больше рыцарем, чем бухгалтером, и потому позвал с собой главу гильдии магов шторма, который хотя и не более его смыслил в дебетах и кредитах, но зато магическим образом легко находил подчистки в документах, нескладицы в расчетах и прочие тому подобные нарушения. Каков же был ужас Гелиодора, когда в документах на починку городских стен обнаружилось куча потертостей и несообразностей, а в сундуках, где хранился стратегический золотой запас, число монет уменьшилось втрое!

— Это что еще такое?! В моем окружении появился вор?! — в ужасе воскликнул Гелиодор.

На что получил от мага шторма простой и лаконичный ответ:

— Думаю, господин Обсидиан нечист на руку, милорд, жаль, что Вы раньше ко мне не обратились.

— Благодарю Вас, достопочтенный глава гильдии. Никогда бы не подумал, что столь строгий к другим человек..., — лорд не докончил гневную речь и, горя от возмущения, бросился вон из сокровищницы, чтобы срочно отыскать Обсидиана.

И ему это удалось. Чиновник все еще суетился возле пролома в стене, подгоняя рабочих и окончательно забыв про праздник.

— Господин Обсидиан, отпустите, наконец, рабочих! — приказал Гелиодор, едва увидев своего заместителя. — Пусть идут на праздник, пролом не так уж велик, чтобы следовало так рьяно его чинить! А Вы останьтесь, у меня к Вам разговор!

Убедившись, что рабочие исчезли за домами, Гелиодор дал волю праведному гневу, не повышая, однако, голоса:

— Господин Обсидиан, я сегодня проверил городскую сокровищницу. Недостача слишком велика, чтобы я мог поверить, что деньги потрачены Вами для дела. Сейчас город в осаде, торговля замерла, ремонт идет из внутренних ресурсов. Где же деньги? Молчите! Никаких возражений! — гневно заявил он, видя, что его помощник приготовился оправдываться. — Не думайте, что я буду слушать Ваши оправдания! Единственное, что я могу обещать, учитывая Вашу многолетнюю службу, это то, что если в течение двух дней деньги, а я уверен, что они осели в Ваших, милорд, сундуках, вернутся на место, делу не будет дан ход! В противном случае, учитывая военное время, Вы будете болтаться на виселице!

С этими словами, Гелиодор развернулся и ушел. Обсидиан в ужасе прислонился к так и не дочиненной стене. Решительный взгляд серых глаз правителя говорил о том, что жить Обсидиану осталось и вправду недолго.

— Великий Титаниус, зачем я переправил эти монеты в погреб в своем загородном имении! Теперь их уже не достать! И никто не даст мне сейчас взаймы такую чудовищную сумму. Я погиб! Что делать? Проклятый Гелиодор, с его нелепой честностью! Проклятые скорпионицы, не давшие разрушить стены так, чтобы лорд поверил в мои расходы! — не зная, чему и кому еще послать проклятия, Обсидиан сел на коня и поехал к Северным воротам, надеясь все-таки попасть в свое имение, волею Триединства оказавшееся в стороне от боевых действий.

Стража не стала задерживать важного чиновника. Однако далеко уехать ему не удалось. Очень скоро он нарвался на отряд джеггов, которые тут же стащили его с коня, скрутили, но убивать не стали. По его наряду кочевники сразу признали в нем важную птицу и поволокли прямо в шатер, где размещался Опалус.

— О, интересный пленник, — воскликнул мятежный маг, увидев Обсидиана, — ну и какой же важный пост ты занимаешь в Стефеншире?

— Я — председатель городского совета.

— И зачем ты явился, уж не переговоры ли вести? Фу, не люблю переговоров!

Обсидиан, увидев перед собой не джегга, а катахейца, несколько приободрился:

— У меня конфликт с градоначальником! Еле унес из города ноги!

— Ох-ох, конфликт у него, и что нам с этого! — ехидным голосом протянул Опалус. — Много вас тут ходит, недовольных, вон уже сколько голов на кольях висит. Это все жертвы Великому Уфу, пожалуй, и твоя голова будет кстати!

— Смотри, не просчитайся, ты сам такой же, как я. Не зря ведь занимаешь у этих варваров важное положение, тоже, наверное, в чем-нибудь замешан! — высокомерно произнес Обсидиан.

— Не тебе, жалкий стефенширец, рассуждать о моих делах! — гневно оборвал его маг огня. — Сейчас вся сила на моей стороне, а ты всего лишь пленник.

— Ты много потеряешь, если меня уничтожишь, я не только знаю все военные тайны города, но и могу кое-что еще!

— Подумаешь, военные тайны, мы и так сметем Стефеншир с лица земли. Чем ты докажешь, что годен на что-нибудь, кроме жертвы?

— Мне ничего не стоит достать ключи от всех ворот города, — заговорщицким тоном произнес Обсидиан. — Если ты гарантируешь мне неприкосновенность, завтра в ночь все ворота будут открыты для твоего войска!

— Я все могу тебе гарантировать! — сказал в ответ Опалус. — Ведь я никто иной, как великий маг огня и последователь Уфу Темного! Но смотри, если ты лжешь! Сейчас я наложу на тебя заклятие! Завтра в полночь мы встретимся у главных ворот! Если обманешь, тебя постигнет такая смерть, что даже и представить себе не можешь, а если выполнишь условие — я сниму с тебя заклятие прямо там, на месте!

Опалус протянул руку, на кончиках его пальцев вспыхнуло багровое пламя, и нестерпимый жар опалил Обсидиана. Он понял, что дело нешуточное, и его жизнь висит на волоске.

— Иди, — сказал Опалус и приказал джеггам, которые привели пленника и почтительно ждали у входа — Эй, вы, доставить его к городским воротам, да отпустить так, чтобы было ясно, что он совершил побег!

Джегги беспрекословно исполнили волю мага огня.

Ночной сумрак окутал город, суля долгожданный отдых от дневных забот. Тишину нарушала только перекличка часовых на стенах. Хотя с приходом скорпиониц джегги стали значительно реже совершать дерзкие вылазки, лорд Гелиодор приказал на всякий случай не снимать дополнительного караула.

У городских ворот появилась фигура, закутанная в длинный черный плащ. Обсидиан стоял, прислушиваясь к каждому шороху. Скоро по ту сторону стены соберутся джегги, и он должен будет открыть им путь в Стефеншир. Мысль о предательстве внушала ему, человеку весьма строгих правил, непреодолимое отвращение, однако страх неминуемой казни за растрату городских средств был сильнее. Кроме того, едва он начинал думать о попытке уклониться от исполнения данного Опалусу слова, все его тело начинало нестерпимо гореть, заклятие мага огня давало о себе знать. Чиновник понимал, что у него нет выбора, и от этого ему становилось еще тяжелее.

Шорох за стеной отвлек Обсидиана от черных мыслей. Кажется, маг огня привел свое воинство. Нащупав в кармане ключ, бывший помощник правителя направился к воротам, щелкнул замок, и по этому сигналу джегги начали отворять тяжелые створки. Тоненько пропели стрелы, и стражи наверху осели там, где стояли. Джегги длинной вереницей, оставив конницу поодаль, вошли в город. Их движение было подобно переселению муравьев — такое же нескончаемое и почти безмолвное. Однако вторжение не осталось незамеченным. На площади неприятеля встретили воительницы Лиги Скорпиона, многие из которых смогли вывести своих коней и теперь представляли собой грозную силу. Первый же натиск кочевников получил достойный отпор. Ряды джеггов смешались. Казалось, еще немного, и они будут выбиты из города. Однако Шрам своим гневным взглядом и грозным окриком быстро восстановил порядок, и степняки с удвоенной силой ринулись на облаченных в легкие кольчуги девушек. Тем временем Опалусу наконец удалось приблизиться к месту сражения почти вплотную. Огненный шар пролетел над головами джеггов и врезался в строй скорпиониц, рассыпавшись тучей жгучих брызг. Несколько воительниц, сраженных магическим ударом, упало на землю. Еще нескольких основательно попятнало заклинанием, хотя они продолжали держаться на ногах.

Возникшее замешательство позволило воинам Шрама пробиться вглубь города. На улицах завязались ожесточенные бои. Несколько домов, подожженных заклинаниями Опалуса, уже полыхали, словно гигантские костры. Едкий серый дым заволок полгорода. Повсюду слышались лязг оружия, крики сражающихся и мольбы несчастных горожан о помощи. Воительницы Лиги Скорпиона, как могли, сдерживали захватчиков, однако, похоже, боги Триединства отвернулись от стефенширцев. Джегги теснили защитников, а некоторые уже начали грабить мирных жителей, хватая все, что попадалось под руку. Шрам, даже если и хотел, все равно не мог остановить своих головорезов, в мгновение ока рассыпавшихся по всему городу, а Опалуса гораздо больше занимал вопрос о захвате пленников для жертвоприношения Уфу Темному. Джегги, пользуясь тем, что ими никто не командует, бесчинствовали вовсю. Не было квартала, где они не разграбили бы дом или лавку и всласть не поиздевались бы над простыми обывателями. Кое-кто из жителей пытался сопротивляться, вооружившись топорами, ножами и всем, чем только можно нанести хоть какой-то удар. Несколько джеггов даже были серьезно ранены при попытке очередного грабежа. Но чаще всего кочевников встречали беззащитные старики, женщины и дети, с которыми те могли безнаказанно делать все, что захочется.

Вскоре на помощь защитникам подоспели свежие силы, однако и их было недостаточно для того, чтобы спасти город. Сапфира оказалась в числе воительниц, пришедших позднее. Когда она вступила в сражение, в городе царила полная неразбериха. Уничтожив отряд кочевников, вторгшийся в квартал, где находились казармы, в которых жили воительницы, девушки выехали на самую широкую улицу. Зоркие глаза Сапфиры заметили на другой стороне джегга, напавшего на молодую женщину.

— Поезжайте вперед! — крикнула воительница своим спутницам. — Я вас догоню!

С этими словами она вихрем перелетела туда, где происходила отвратительная сцена. Кочевник уже разорвал на несчастной женщине платье, но меч Сапфиры, неожиданно обрушившийся на него, помешал осуществлению преступного желания.

— Бегите из города! — закричала скорпионица, кинув женщине свой плащ, чтобы та могла завернуться. Спасенная горожанка бросилась бежать со всех ног.

Пришпорив любимого коня, названного Ураганом за быстроту бега, воительница поскакала дальше по улице, легко справляясь с попадающимися на пути пешими джеггами. Она уже подъезжала к воротам, возле которых кипел самый жестокий бой, когда вражеская стрела вонзилась прямо в шею коня. Несчастный Ураган рухнул, придавив воительнице ногу. Сапфира попыталась высвободиться, однако все старания причиняли только боль и ничего больше. Неожиданно сзади на голову воительницы обрушился страшный удар. Перед глазами девушки поплыли красные круги, и она потеряла сознание.

Лорд Гелиодор и его рыцари были готовы сражаться до конца. Они стояли на главной площади, рубя всех, кто осмеливался к ним приблизиться. Но врагов было так много, что у Золотых Леопардов не было никаких шансов.

— Умрем, но из крепости ни шагу! — самоотверженно воскликнул правитель Стефеншира, и рыцари поддержали его воинственными криками.

Прошло уже несколько часов, а бою все не было видно конца. Все новые и новые джеггские захватчики налетали на сомкнувшиеся ряды и падали мертвыми у их ног, но силы рыцарей иссякали. Казалось, еще немного и волна наступающих просто сомнет отважных защитников города. Однако совершенно неожиданно боевые крики джеггов перебил громкий орлиный клекот. На помощь спешили воительницы Лиги Скорпиона. Им, хотя и не без труда, удалось оттеснить джеггов с площади на соседние улицы.

— Господин правитель, — сказала Предводительница, едва переведя дыхание, — нужно отступать. Нам не сдержать напора джеггов и если мы будем продолжать сопротивление, то все погибнем.

— И это говорит отважная воительница, никогда не показывавшая врагу спину? — Гелиодор вопросительно посмотрел на главную скорпионицу.

— Да, я так говорю, милорд, — уверенно кивнула предводительница. — Мы ничего не изменим, если продолжим бой. Наши силы скоро иссякнут, и тогда все будет кончено.

Несколько джеггов попытались напасть на воительниц, прикрывавших свою начальницу, но были тут же убиты.

— Конечно, Вы тысячу раз правы, — возразил Гелиодор. — Но я — правитель и дал клятву защищать этот город до последней капли крови. К тому же долг рыцаря...

— И Вы можете назвать эти развалины городом! Да от него уже почти ничего не осталось! Что же Вы будете защищать? — перебила его предводительница. Обстановка вынудила ее забыть о почтении, и поэтому она разговаривала с лордом в таком тоне. В другое время она, конечно же, не стала бы этого делать. — Некогда разговаривать, уходим, иначе...

В этот момент на площадь принесло новую волну кочевников.

— Пробиваемся! — закричала Предводительница.

Конные скорпионицы, рубя врагов направо и налево, поскакали по центральной улице, а рыцари устремились за ними. Нежданно-негаданно подоспела помощь: все семь магов гильдии шторма сплоченной группой ворвались на площадь.

— Уходите, мы их задержим, — крикнул из последних сил старый глава гильдии, подталкивая рыцарей вызванным тут же магическим ветром. Сила его была так велика, что те уже не могли сопротивляться, и вихрь понес их и нападавших джеггов по горящим улицам. Волшебный вихрь еще больше раздувал пожары, жители бежали кто куда, а рыцари пришли в себя только, когда их вынесло за ворота, где движение воздуха постепенно ослабело. Здесь их уже ждали скорпионицы.

— Скорее на коней, — кричала Предводительница, — наши лошади вынесут двоих!

Поредевший отряд поскакал в обитель Лиги.

А что же маги? На сотворенный вихрь они потратили свои последние запасы. Осталось обходиться только личной магией, сила которой уже не была так велика. Тем не менее, молнии, ледяные стрелы и прочие "мелочи" не позволяли джеггам приблизиться. Но и магам не удавалось выбраться из кольца. Отбивая вражеские атаки, волшебники надеялись постепенно выбраться из города, а там будь что будет. Медленно отступая с ратушной площади, они наткнулись прямо на Опалуса в окружении элитного отряда кочевников.

— Далеко ли собрались, дорогие коллеги? — злорадно усмезнулся маг огня.

Аметисто с ужасом узнал декана факультета огня, но сделать уже ничего было нельзя. Обессилевших магов окружило огненное кольцо, которое вскоре сжалось так, что они едва помещались внутри. От нестерпимого жара магам стало совсем плохо. Никакие мелкие заклятия уже не помогали. Повернув голову, Аметисто увидел, что глава гильдии медленно оседает на землю, схватившись за сердце. Огненное кольцо продолжало тащить штормовиков за собой, оставив мертвого главу гильдии на залитой кровью площади. Очнулись несчастные маги в подвале городской ратуши.

— Этих — тоже сюда, — раздался голос Опалуса, и в распахнувшуюся дверь швырнули нескольких пленников, которых в темноте было трудно разглядеть, — и смотрите, чтоб ни один волос больше не упал с их головы! Они принадлежат Уфу Темному! Вы, Обсидиан, ответите за них головой!

После этих слов дверь захлопнулась.

Глава 6. Пленники

Немного отдышавшись, Аметисто сотворил маленький тусклый огонек и отправил его в полет, чтобы хоть немного познакомиться с местом, где они теперь находились. Рассмотреть удалось немногое. Подвал под городской ратушей, куда со всего города по приказу мятежного мага огня тащили пленников, представлял собой внушительное зрелище. Он содержался в прекрасном состоянии: чисто выбеленные стены, никаких крыс, плесени и тому подобной гадости, которая обычно обитает в подземельях. Лорд Гелиодор предназначал этот подвал для хранения городской казны, важных архивов или стратегических запасов, но пока не успел применить это помещение для дела. Правда, в одном из углов громоздилось несколько больших сундуков, из-за которых слышались тихие стоны.

Огонек прожил недолго, и в помещении опять воцарилась полная темнота. Она разрывалась тусклым светом только тогда, когда по крутой лестнице проводили очередных несчастных.

— Друзья, мы должны позаботиться об освещении, — сказал Аметисто, — давайте все вместе сделаем огонек побольше, из числа тех, что бывают в грозу на мачтах кораблей, это не потребует от нас много сил.

Маги согласились, и вскоре посреди под низким сводом повис слабенький синеватый шарик. Конечно, света от него было очень мало, масляная лампа и та дала бы больше, но достаточно для того, чтобы штормовики могли осмотреться. Заглянув за сундуки, Аметисто обнаружил, что прямо на полу кучкой сидят скорпионицы, изрядно помятые и израненые в недавней схватке, а одна и вовсе лежит пластом.

— Мы должны помочь этим храбрым девам, — решили маги и, собрав последние силы, принялись за лечение.

Оказалось, что раны у девчонок легкие, и даже оглушенную воительницу удалось быстро привести в чувство. В неверном свете магического огонька девушка с трудом поднялась с пола:

— О, великое Триединство, — с горечью прошептала пострадавшая, осознав, что оказалась в плену, — как же такое могло случиться? Как джеггам удалось пробраться в город?

— Вряд ли нам удастся сейчас это узнать, — возразил Аметисто, — а ты, госпожа, лучше не печалься, ты и так пострадала, нужно, чтобы силы вернулись к тебе.

— Кажется, это с тобой мы недавно стояли на стенах, а теперь делим одну камеру, — узнала Сапфира своего лекаря.

— А до этого мы вместе тренировались, и я был, увы, совсем не у ударе..., — задумчиво сказал чародей: — Меня зовут Аметисто, а тебя, благородная дева?

— Сапфира, — без особой охоты отозвалась воительница, у нее дико болела голова, и даже то, что теперь придется существовать в одном помещении с мужчинами, с трудом преодолевая стыдливость, пока еще не дошло до ее сознания.

Между тем маги оказывали первую помощь остальным скорпионицам. Девушки горячо благодарили своих спасителей и принялись внимательно оглядывать помещение, насколько позволял неверный свет волшебного огонька. Самодельный магический светильник, однако, вскоре пришлось погасить. Дверь зловеще заскрипела. Пленники тут же приняли самый понурый вид, чтобы не выдать даже малого улучшения своего положения.

Не без удивления маги узнали голос председателя городского совета, столь хорошо знакомый в Стефеншире:

— Эй, вы, болваны, живее, что застряли! И поосторожней, корчагу не разбейте!

Оказалось, что им принесли хлеб, воду и кое-что еще. Но это не был дар бескорыстного милосердия. Обсидиан боялся за жизнь пленников, беречь которых ему приказал маг огня. Он не особенно вникал, для чего они нужны, но совсем не желал сам оказаться на их месте.

— Как! Наш тюремщик — Обсидиан? — удивление магов было вполне понятным. Погибший глава гильдии никому не успел рассказать о происшествии с городской казной. — Так вот почему джегги взяли город!

Но долго размышлять об участи Стефеншира магам было некогда.

Как только слуга удалился, и дверь снова захлопнулась, они опять сотворили грозовой огонек, чтобы помогать другим пленным, ведь среди них тоже были раненые. Иное дело скорпионицы. Девы были молоды, теперь уже здоровы, и не привыкли подолгу быть без дела. Сперва, выбравшись из-за сундуков, которые из-за тяжести так и не удалось сдвинуть, они тщательно обследовали место заключения. Увы, никаких лазеек или секретных дверей не обнаружилось. Не зная, что готовит им враг, девы затосковали. Увидев, что подруги загрустили, Сапфира преодолела свое уныние.

— Эй, девочки, — раздался на весь подвал ее звонкий голос, — что это вы все носы повесили? А ну, нашу скорпионскую боевую запевай!

И воительницы хором грянули знаменитую песню Лиги Скорпиона, которую знали все от Предводительницы до недавно вступивших новичков.

Вновь призывает Лига Скорпиона

Сменить покой на риск и звон мечей,

Вперед, навстречу темным легионам,

Погоним нынче боевых коней.

Богам всесильным сотворим молитву,

Пусть прочь уйдут сомнения и страх,

Мы — женщины, рожденные для битвы,

С отвагой в сердце и огнем в глазах.

В доспехах из архенской светлой стали

Стоим на страже мирных городов,

Не раз твердыни вражеские брали,

Поддерживали братьев и отцов.

Судьбу не просим мы о снисхожденье,

Превратностей пытаясь избежать,

Любой исход — триумф иль пораженье

Как должное умеем принимать.

Песня скорпиониц показалась магам столь зажигательной, что они начали хлопать в ладоши, топать ногами и вовсю подпевать. Аметисто даже попытался дудеть в волшебную раковину. Чего только не сделаешь в условиях тяжелого стресса! Между тем девицы окончательно разбушевались, принялись молотить единственной обнаруженной в подвале скамейкой в тяжелую дверь, орать на разные голоса, выкрикивать боевые кличи и подняли жуткий шум.

Пленники понятия не имели о том, что в Стефеншире уже ночь. Не знали они и о том, что Обсидиан заночевал в каморке сторожа, возле самой двери, не доверяя охрану никому другому. Поначалу он слегка задремал, крепко сжимая в руке увесистый колокольчик для вызова слуг.

"Что они там творят?!" — испугался новоявленный тюремщик, вырванный из дремоты шумом и грохотом. Конечно, бывший чиновник мог бы вызвать джеггов, но боялся, что те переусердствуют и нанесут пленникам слишком серьезные повреждения, а этого Опалус приказал не допускать ни под каким видом. Обсидиан подошел к двери и попытался урезонить шумевших, угрожая им всякими карами. В ответ воительницы разбушевались еще больше, начали посылать предателю отборнейшие проклятия, которых в арсенале Лиги их было предостаточно, и грозить ему разнообразными способами расправы, которые его постигнут, когда он в свою очередь попадет к ним в плен. Разозленный сверх всякой меры, но так и не решившийся применить силу, Обсидиан еще раз проверил, хорошо ли заперт подвал и, положившись на прочность запоров, отправился к себе. Между тем пленников постепенно одолела усталость, взрыв их активности улегся, и они не нашли ничего лучшего, как уснуть прямо на голом полу. Спалось им, сказать по правде, неважно, как, впрочем, и Обсидиану, у которого от шума и криков страшно разболелась голова.

Среди ночи в подвале раздался непривычный шорох. В свете магического огонька, который все же оставили на всякий случай, Сапфира с испугом заметила, что один из сундуков, за которыми устроились девы, медленно сдвигается в сторону.

— Это еще что такое, кто-то к нам лезет? Или мне начало мерещиться? — удивилась воительница и разбудила подруг.

— Но не может же нам всем мерещиться одно и то же, — прошептали те, присмотревшись.

Тем временем сундук остановился.

— Ну, вот видишь, нам действительно почудилось. Давай лучше спать, а то кто знает, что будет с нами завтра. Мы должны быть готовы дорого продать свои жизни, а пока нужно беречь силы.

— Нет, мне не показалось, он снова движется! — настороженно произнесла Сапфира.

Сундук тем временем отодвинулся со своего места на такое расстояние, что под ним открылась порядочная дыра в полу. Через нее вполне мог бы пролезть человек. И этот человек не замедлил появиться. Из дырки выглянула взъерошенная голова , затем по краям легли две тонкие руки.

— Эй, там внизу, давайте сюда, я уже в лордовском хранилище! — сказала кому-то незванная гостья, выбираясь наверх.

Пока скорпионницы изумленно разглядывали девушку, в которой по ее лохмотьям можно было легко признать обитательницу бедных стефенширских кварталов, в подвале появились еще двое ее сотоварищей.

— Хм, а что в сундуках? — спросил один из них.

— Увы, ничегошеньки, — с насмешкой сказала девушка, которая успела пооткрывать все незапертые крышки, — я же говорила тебе, дурья башка, что здесь еще ничего нет! А ты все — городская казна да городская казна. Тьфу, только время потратили! Ладно, давайте осмотримся получше, тут вроде как посветлее, чем мы думали

— Эй, девчонки, а вы кто? — и, не дожидаясь ответа, резвая особа выскочила из укрытия на середину подвала.

— О, знакомые лица! — радостно заверещала девушка, оглядевшись. — Глядите-ка, маги шторма! Попались, голубчки!

Тут один из штормовиков узнал красотку:

— Так-так-так, сама Гиацинта Адская Белка! Все еще пробавляешься своим ремеслом? И война тебе, видать, не помеха!

— Ах, ты старый сморчок! — взвизгнула воровка. — Все не можешь забыть срезанного кошелька! Ловко тогда я тебя лишила месячного жалованья!

— Попрошу не оскорблять уважаемых членов гильдии шторма! — поднялся со своего места Аметисто.

— Нечего сказать гильдия, полтора старика! — насмешливо сказала Адская Белка, повернувшись к молодому магу. — Мы, между прочим, тоже гильдия, Лунного кинжала! И никогда не убиваем, и не бросаем в беде тех, кто пострадал от врагов Стефеншира! Раз уж нам не удалось получить добычи, выведем всех вас на волю! Чтобы вы знали: стефенширские воры — люди чести, и не продаются глупым и жалким джеггам, у которых и украсть-то нечего.

Пока длились перебранки, Сапфира, у которой было достаточно здравого смысла, тихонько приказала своим подругам передать другим пленникам, что нужно готовиться к побегу.

— Ну, что, пошли, ребята! А ты, — и Адская Белка указала одному из воров на сундук, — вернешь все, как было, чтобы наши секреты не достались врагам, да и градоначальнику тоже, когда он получит свой город обратно.

Вслед за воровкой спустились маги, затем трое горожан и наконец скорпионицы и еще двое воров. Пришлось, согнувшись в три погибели, ползти по узкому подземному ходу. Кое-где капала со стен вода, кое-где на головы падали комки земли. Все происходило в полном молчании. Воры боялись магов, а маги — воров. Никто не зажигал огня. Только воительницы сохраняли не только внешнюю, но и внутреннюю невозмутимость, ведь среди них были особы с самым разным прошлым.

Ход постепенно стал забирать наверх. Запах сырости все усиливался, и вскоре Адская Белка радостно возгласила:

— Ура, ребята, выход близко. Что вы ползете, как дождевой червяк через лужу?! Давай, подтянулись, не задерживай!

И действительно, через некоторое время где-то впереди забрезжил слабый свет. Через узкое отверстие даже Гиацинта с е стройной фигуркой протиснулась не без труда. Следом полезли пленники. Особенно тяжело досталось одному магу, отличавшемуся тучной фигурой. Но даже и он, воодушевленный близкой свободой, не жалел свои бока и весь ободранный и исцарапанный выбрался-таки наружу. Все оказались на берегу небольшого ручья, который слегка поблескивал в свете синеватых молний, предвщавших скорую грозу.

— Тихо! Огня не зажигать! — приказала Гиацинта. — Как-нибудь обойдемся! Кто куда, а мы, пожалуй, пойдем.

Но в этот момент сильнейший раскат грома оглушил людей, и с темного ночного неба обрушился ливень такой силы, что вокруг не стало видно совсем ничего. Дождь лил стеной, ноги воров и пленников скользили по глинистому откосу берега, кое-кто успел даже плюхнуться в ручей, а Гиацинта совсем потеряла ориентацию в пространстве. К ливневым потокам присоединился град. Крупные, величиной с вишню, шарики, больно колотили людей по спинам и рукам, не давая поднять головы, чтобы осмотреться. Ручей в считанные минуты превратился в бурный поток, перебираться через который в темноте становилось небезопасно.

Вся компания вынуждена была остаться там, где их застала непогода. Терпеливые скорпионицы не произносили ни звука, а воры бранились почем зря, требуя от магов прекратить разгул стихии.

— Но мы не можем ничего сделать! Наши магические силы истощены, их едва ли хватит на заклинание, способное остановить эту бурю, — говорил за всех самый старый маг шторма.

— Будет вам, — возмутилась Гиацинта, обращаясь к сотоварищам. — Можно подумать, что вы никогда не мокли под дождем и не ночевали на улице. Кто вы вообще, воры, или изнеженные дворянчики?

Адская Белка ненавидела жалобы, но понимала, что находиться под ударом градин не очень-то приятно.

— А вообще-то хорошо, что идет дождь, ведь в такую погоду ни один джегг не выйдет нас догонять, даже если побег будет замечен, — ободряюще заметил Аметисто.

— Я предлагаю всем вместе отправиться в обитель Лиги, — предложила Сапфира. — А вы, господа из гильдии Лунного кинжала, не бойтесь, — добавила она, увидев скептическое выражение на лицах воров, — никто вас не тронет, если вы оставите свои привычки за оградой обители. Я буду просить Предводительницу, чтобы вас хорошо наградили за спасение наших жизней.

— Дашь клятву? — спросила Адская Белка.

— Дам! — уверенно ответила воительница. — Ты знаешь, что скорпионицы справедливы и никогда не бросят камень в упавшего. Клянусь клешней скорпиона, вам будет оказан достойный прием и не нанесено никакого ущерба!

После этих слов Гиацинта Адская Белка уже не помышляла о бегстве, а начала подумывать о том, как наиболее безопасным путем перебраться через опасный ручей. Все пленники взялись за руки, составив цепь, по концам которой встали Аметисто и еще один маг шторма помоложе, а посередине все остальные. Вереница начала медленно двигаться вдоль ручья, пытаясь отыскать такое место, где и берег более пологий, и ширина поменьше. Тем временем дождь и град как по команде прекратились, из-под рваных туч выскользнула луна, и в ее свете вся компания успешно перебралась на другой берег. Мокрые, перепачканные в земле и глине, но целые и свободные люди чувствовали себя готовыми к любым приключениям. Скорпионицы взяли инициативу в свои руки, приказали всем построиться по двое и повели разношерстую колонну прямо к обители, дорогу к которой они знали наизусть и могли найти и днем, и ночью по приметам, ведомым только членам Лиги.

Глава 7. Жертвоприношение

Морионита сидела на полу в маленькой узкой комнатенке на самой верху Башни Раскаяния. Сквозь узкое отверстие в потолке блеснул рыжеватый луч заходящего солнца. Дверь со скрипом растворилась и на пороге в золотом сиянии вечерней зари возникла величавая фигура жрицы Титаниуса.

— Милая Морионита! Что же ты наделала! Как можно быть такой несдержанной? — ласково, но в то же время с некоторой укоризной произнесла волшебница огня.

Морионита не отвечала, гордость и злость не позволяли ей плакать, а беседовать с Сердоликой, которая все время покровительствовала ей и иногда выручала из неприятных ситуаций, не было сил. А та между тем продолжала:

— Послушай, дорогая, у тебя есть шанс исправить ситуацию. Девушка, пострадавшая от твоей кислотной стрелы, спасена. Если ты публично повинишься перед всем Советом магов, то тебя все же решено выпустить досрочно, правда, с дипломом последней степени. Пожалуйста, не отвергай эту возможность.

Морионита не отвечала, но услышанное только подлило масла в огонь.

"Как! Мне — и диплом последней степени! — думала она. — Как какой-нибудь бездари! Что скажет отец! Он будет разгневан, и вместо Эйдалон-Бравира... Да он просто выдаст меня замуж за этого... Про которого он не раз говорил мне, противного юнца, замечательного только тем, что он унаследовал огромные имения. Все мои мечты разбиты!"

— Пожалуйста, послушай меня, — вновь ласково обратилась к ней Сердолика.

— Уходи, пока я не превратила тебя в змею, — ответила девушка, и глаза ее загорелись таким безумным огнем, словно в нее вселился демон.

Махнув с досады рукой, Сердолика быстро вышла, захлопнув за собой дверь. Ее надежды не оправдались. А Морионита, успокоившись, стала прикидывать, какая участь все же ее ждет: "Нет, они не убьют меня, побоятся моего отца, но без покаяния мне отсюда не выйти."

Она вспомнила, как два года тому назад, еще на первом курсе, стала свидетельницей такого действа. Тогда один из молодых магов тоже совершил запретное. Его приговорили к обряду покаяния, когда перед лицом всего магического Совета он должен был рассказать о своем проступке, а потом стерли у него все магические познания и отправили на родину без выходного пособия и диплома.

— Выйти из зала Совета таким, как он? С идиотской улыбкой на лице? Нет, ни за что! Пока волшебная сила при мне, а они не знают, что я способна на полное превращение — прочь отсюда, и никто не сможет мне помешать! — громко сказала магичка, и ее голос отразился эхом от стен камеры.

Девушка решительно сжала свой амулет, превратилась в ласточку и легко проскользнула в высокое окошко. С нежным писком птичка пронеслась над башней и полетела все дальше и дальше от города, который казался теперь враждебным и чужим.

Город магов, Альмарино, остался далеко внизу. Что ждет одинокую, хотя и очень сильную волшебницу? Не следует думать, что сущность этой девушки исчерпывалась лишь гордыней и вздорным характером. О, она была далеко не глупа. Если кто-нибудь полагает, что птичка королек и серая мышка, которые видели достаточно из приключений Опалуса, всего лишь случайные стихийные духи — то он глубоко заблуждается. Заклятие полного превращения открыло Морионите небывалые возможности. Опалусом же девушка интересовалась давно, конечно совсем не в том смысле, как можно было бы подумать. Ее привлекала загадка, которую она чувствовала в невзрачном на вид волшебнике. И теперь, оставшись без руля и без ветрил, магичка ринулась к хорошо известному ей тайному лесному убежищу. Не легко было ласточке, привыкшей к полету в просторах неба, проскользнуть в чащу леса. Пришлось сменить обличье — серая с черным зигзагом на спине змея поползла по мягкому моховому ковру. Желтые немигающие глаза увидели весьма неприятную картину: опаленные рыжие ветки елей и заполнивший почти всю полянку черный круг, покрытый серыми гребешками золы. Будто небольшой огненный вихрь танцевал здесь свой яростный танец и был внезапно затушен силой более могущественной, чем он сам.

Изящно приподняв головку, змея застыла, прислушиваясь и пытаясь уловить магические следы, которые могли бы поведать ей, что здесь произошло. Однако поймать удалось лишь достаточно четкий и ведущий во вполне определенном направлении магический след Опалуса.

"Так, — подумала молодая волшебница. — Теперь я знаю, куда отправился маг огня. Еще бы понять, зачем и почему."

Но ничего, что позволило бы решить эту задачу, не обнаружилось.

"В змеиной шкуре плохо думается, не зря же говорят, что рептилии глупы" — прошипела про себя Морионита, и вернула себе человеческий облик, отлично сознавая, что здесь никто не будет ее искать.

Отдышавшись и прислонившись к стволу ели, девушка еще острее почувствовала безвыходность своего положения:

"На что решиться? Остаться вольной колдуньей? Но тогда придется постоянно опасаться лесных духов, которые так и будут норовить предложить свои услуги, причем за очень высокую цену... А если... если найти Опалуса? Его след достаточно четкий, а он сам далеко не дурак... Если он решился на отступничество, то наверняка у него есть могущественные союзники. Может быть, мне удастся сыграть с ними в свою игру."

И чародейка, вновь приняв змеиное обличие, отправилась по следу мятежного мага огня. На окраине леса змея, упруго свернувшись в клубок, притаилась в уютной моховой подушке. А наутро лишь серая шкурка напоминала о том, что здесь ночевала гадюка. Легкая быстрая ласточка ринулась в полет, ловя по пути комаров и подставляя крылышки разгорающемуся рассвету.

Разграбление Стефеншира длилось всю ночь. Стоны и крики гибнущих жителей, лязг оружия, пламя пожаров — все эти ужасы, конечно же радовали Уфу Темного, но совсем не показались приятными Опалусу. Маг вообще-то не был любителем таких вещей, а его участие в боевых действиях за довольно долгую жизнь заключалось исключительно в дистанционных боях. Одно дело швырнуть во вражеские ряды на изрядном расстоянии жидкий огонь и совсем другое — видеть вблизи, как в живые тела вонзается страшная сталь. Не видя разумного способа остановить джеггскую жестокость, которая ему представлялась излишней, он сел на коня и ускакал подальше в степь. Здесь, сидя у волшебного костра, маг огня встретил рассвет, браня про себя варваров: а ведь как было бы хорошо получить этот город целым в полное владение.

"Что, доволен, Уфу Темный? — произнес он мысленно, обращаясь к своему покровителю. — Сколько крови я пролил в твою честь!"

— Нисколько ты не пролил, за тебя старалась джегги, а ты всего лишь несколько огненных шаров запустил, — раздался насмешливый голос в его голове.

— Нечего смеяться, без меня джегги так и не решились бы напасть, и никакой крови ты не получил бы вовсе, — злобно возразил маг.

Эти слова не прошли для Опалуса даром. Черный вихрь тут же затушил костер и пронесся над головой, чуть не сбив огневика с ног и оставив его в состоянии полной слабости.

"Я разгневал Уфу, какой же я идиот, — подумал Опалус и даже не произнес, а простонал, рухнув на колени:

— О, Великий Уфу, прости мне, несчастному, дерзкие слова! Я без тебя ничто, молю тебя — верни мне свое расположение! Я клянусь верно служить тебе! Ты, могучий и непобедимый, тебе ведомо все сущее, выручи и спаси своего раба!

Опалус еще долго и витиевато умолял бы темного бога, но тот, как видно, не жаловал многословия.

— Ну, хватит, хватит, — снова раздался голос в его голове, — с твоих молитв не воплотишься! У тебя много пленников, которых ты предназначил мне в жертву, так что соверши обряд как должно, в старых катакомбах — это даст нам обоим еще большую силу!

В это время подъехал Обсидиан. Его как обычно суровое лицо на этот раз было почти желтым от бессонной ночи и головной боли.

— Что с Вами, господин Обсидиан, — спросил маг огня. — Почему Вы оставили свой пост? Как пленники?

— Они исчезли, подвал пуст, не иначе как это происки магов! — мрачно произнес бывший чиновник.

— Этого не может быть, я сам запечатал дверь рунами огня, они непреодолимы для штормовиков! Это Вы опять где-то недосмотрели! — обрушился на него Опалус. — Кого я теперь принесу в жертву Уфу?! Не Вас же?!

"Ясное дело, не меня, ведь я пока что единственный катахеец, кроме тебя, в этой банде" — подумал Обсидиан, но ничего не сказал.

— Убирайтесь! С глаз моих долой! — прорычал Опалус, окончательно выйдя из себя.

Обрадовавшись такому обороту дела, Обсидиан тут же влез в седло и ускакал, надеясь переждать гнев мага. Чиновник прекрасно понимал, что им друг от друга пока что никуда не деться.

Избавившись от общества Обсидиана, маг помрачнел еще больше. Связываясь с кочевниками, он, конечно, вовсе не мечтал провести с ними всю свою магическую жизнь. В глубине души он полагал, что рано или поздно сможет войти в контакт со своими влиятельными друзьями в столице, а они уж сообразят, как с выгодой использовать джеггский мятеж, на возможность которого сами же и намекали. Тут были разные способы, от организации карательной экспедиции с получением из королевской казны куда большего количества средств, чем требовалось, а разницу — в карман, до разнообразных интриг, которые могли бы привести к чему угодно, вплоть до падения важнейших вельмож королевского Совета и перераспределения власти. Были у Опалуса и свои варианты. В конце концов, в нужный момент можно было продать Шрама, кому следует, и еще, пожалуй, оказаться героем. А там и все его грешки в Академии порастут быльем. Но сейчас он чувствовал, что злая сила Уфу гораздо опаснее, чем он мог предполагать. Сидя и размышляя таким образом, Опалус невольно обратил внимание на ласточек-береговушек, которые вились над протекавшем неподалеку ручьем, где у них в крутом бережке были норы. Приглядевшись, маг заметил, что среди бурых спинок и крылышек выделяется пара черных и блестящих. Эта птичка явно выглядела как городская ласточка, которые не водились в степи, но в избытке гнездились под крышами Стефеншира.

"Что она тут делает? — удивился маг огня и стал разглядывать птичку внимательнее. — Хм, да пичуга-то непростая, — довольно скоро понял он. — Это явно превращенный маг, или скорее магичка. Поди-ка сюда, голубушка!"

И повинуясь силе Опалуса, ласточка, отчаянно трепыхая крыльями, подлетела совсем близко. Еще одно усилие, и маг схватил бы ее, но тут вырвавшееся облако дыма закрыло собой и ласточку, и самого Опалуса. Когда дым рассеялся, взгляду мага предстала сидящая на земле очень красивая девушка, в грязном, изорванном платье, со спутанными кудрями цвета воронова крыла и с амулетом в виде ласточки на груди.

— О! — воскликнул Опалус. — Прекрасная Морионита, какими судьбами?!

— А Вы, собственно, что тут делаете, господин декан? — спросила в свою очередь чародейка.

— Потом, все потом, — рассыпался в любезности маг. — Давайте сначала приведем Вас в порядок. Спуститесь-ка к ручью, а я пока разожгу костер.

Когда через некоторое время чародейка поднялась от ручья, Опалус встретил ее фляжкой доброго вина, горстью орехов и сушеных фруктов.

— Угощайтесь, дорогая Морионита, расспросы потом, — по-прежнему ласково предложил волшебник.

— Ах, господин декан, благодарю Вас. Надеюсь, Ваша степная экспедиция идет успешно? — проговорила девушка тоном светской особы. Она сразу поняла, что Опалус, который обычно не отличался способностью быть ласковым с дамами, неспроста проявляет такую любезность.

— Дорогая Морионита, что с Вами случилось, как Вы оказались в этих местах? — поинтересовался между тем чародей.

— Да вот, — ответила магичка, которая вовсе не собиралась откровенничать. — Делала кое-какие волшебные дела, о которых как Вы сами понимаете, распространяться не следует.

— Ну мне-то Вы можете довериться, я ведь не Вашей гильдии, значит не конкурент.

— Знаете, я проверяла заклинание полного превращения и сбилась с дороги.

— Понимаю, понимаю, — ответил Опалус, который конечно прекрасно знал, что маги леса с дороги так просто не сбиваются, и полагал, что Морионита столь неудачно врет лишь из-за усталости и неожиданности встречи. Он надеялся, что постепенно стефенширское вино и хороший прием развяжут девушке язык, и он узнает правду.

— Э-ге-гей, колдун, посмотри на наших воинов! — раздался вдруг громкий крик, и маги увидели большой отряд джеггов, который приближался к ручью. Впереди на коне несся довольный Шрам. — Мы славно разграбили город! У нас хорошая добыча! Ты не обманул нас!

— Вы все должны чтить Великого Уфу и удача пребудет с вами, — мгновенно вскочив с земли и приняв грозный вид, произнес Опалус. — Уфу восхищен вашей доблестью!

С этими словами он выбросил в воздух фонтан пламени с обеих рук, дабы еще раз уверить кочевников в силе своего бога. Вздрогнувшие от этого представления воины быстрой рысью двинулись подальше от этого места, магические штуки по-прежнему внушали им ужас.

— Как, Вы, ученейший из магов Академии, и связались с этими... дикарями? — недоуменно спросила Морионита

— А Вы? — резковатым тоном отозвался Опалус. — Как это Вы, надежда лесного факультета, оказались здесь в степи, да еще в таком виде? Не сомневаюсь, что речь идет о каком-то запретном колдовстве. Признавайтесь, что Вы натворили, и тогда я подумаю, как Вам помочь! А что касается Шрама и его людей, то это никакие не дикари, а мое личное войско. Они только что, этой ночью захватили Стефеншир!

Морионита несколько опешила. Чтобы у Опалуса да личное войско? Он всегда был известным интриганом, но уж никак не воином. И как ему удалось заставить джеггов его уважать? Одного волшебства на это не хватило бы.

Пока она раздумывала, маг перешел в наступление:

— Знаете, я, кажется, догадываюсь, что произошло. Вашим талантам не нашли должного применения, Вы сотворили что-нибудь запретное, а этот ретроград Малахитус Вас попросту выставил из Академии! Что, не так?

— Меня еще никто ни откуда не смел выгнать, не то, что Вас, — вырвалось у Мориониты.

— Тише, девочка, здесь тебе не Академия, — осадил разбушевавшуюся волшебницу маг огня. — Джегги, знаешь ли, женщин держат на задней половине шатра и слова им не дают. А ты так устала, что, пожалуй, далеко не улетишь. Так что имей в виду, с учетом твоей красоты я здесь для тебя главная опора, а не то попадешь вон, десятой женой к Шраму. Понравился?

— А что он, по крайней мере, получше некоторых академических юнцов, — попыталась пошутить Морионита, а сама подумала: "Ничего себе, какие у него, однако, перепады от любезности к угрозам, совсем не похож на прежнего хитроумного и сдержанного декана."

После этого чародейка надолго замолчала. Видя, что девушка хмурится, и того и гляди, рассердившись, снова станет ласточкой и полетит неизвестно куда, Опалус смягчил тон:

— Ладно, ладно, я пошутил, мне и самому не больно-то нравятся эти кочевники. Да делать нечего. Пожалуй, расскажу тебе все как есть, а уж ты решай сама, стоит ли игра свеч.

Конечно, Опалус вовсе не собирался раскрывать перед магичкой все свои карты, но похвалиться покровительством Уфу Темного он решился, тем более, что это показалось ему единственным способом привлечь волшебницу на свою сторону и получить помощь для контроля над джеггами.

— Знаешь ли ты об Уфу Темном?

— Это еще кто такой? — недоверчиво спросила Морионита.

Хотя кое-какие слухи об этой сущности до нее доходили, она решила прикинуться незнающей, чтобы получить побольше информации.

— Не кто такой, а великое божество, — ответил Опалус. — Он выбрал меня, чтобы я помог его воплощению и обещал мне магическую власть, равной которой до сих пор не было.

— О, это интересно! И что же ему нужно взамен?

— Да ничего особенного, то же, что и всем темным властелинам, побольше крови, разрушений и жертв.

— Не очень-то ты его, похоже, почитаешь, — усмехнулась Морионита.

— Это я-то не почитаю, — испугался Опалус. — Да что ты такое говоришь! Я позволил кочевникам разграбить Стефеншир в его честь!

И тут же в его голове раздался знакомый голос:

"Ну да, ты позволил, как же! Если бы не этот, как его там, ты до сих пор торчал бы под стенами!"

Опалус еле сдержал себя, чтобы не ответить голосу очередной грубостью. Он совсем не хотел, чтобы при девушке его снова пригибал к земле недавний черный вихрь. Внутреннее молчание было вознаграждено, никаких неприятных явлений больше не последовало, и голос умолк, видимо, Уфу тоже было интересно, куда пойдет беседа. Морионита тем временем решила продолжить:

— И что же ты за это получил?

— Во-первых, полную покорность изрядного войска отъявленных головорезов, теперь я могу завоевать любой город королевства и ставить свои условия, — медленно, как лектор за кафедрой, произнес Опалус. — Во-вторых, мои колдовские способности возросли в несколько раз, а в третьих, теперь у меня есть союзник-маг.

— И кто же это? — спросила магичка.

— Как кто, конечно, ты, Морионита! Ведь ты явно поссорилась с академическим начальством. Я знаю, ты честолюбивая девушка и просто так не позволила бы себе совершить безрассудный поступок. Не будем говорить о том, как ты здесь оказалась, это твои проблемы. Я спрашиваю: готова ли ты вместе со мной служить воплощению Уфу Темного и разделить со мной даруемое им величие?

Такая пламенная речь несколько озадачила Мориониту, но гордость не давала ей признаться в том, что она попала в тупик.

"А что если я соглашусь на все условия этого всем известного интригана? А потом мы посмотрим!" — подумала волшебница, а вслух произнесла:

— Я согласна!

Опалус был очень доволен таким поворотом событий, хотя конечно не строил иллюзий на ее счет, ведь о своеволии и эгоизме этой даровитой особы ему было прекрасно известно. Но в глухой степи выбирать не приходилось. Более того, в голове у мага огня тут же созрел отличный замысел: заставить девушку совершить жертвоприношение и тем самым и самому избавиться от неприятной обязанности, и ее связать кровью.

— Согласна? — произнес он. — Отлично! Сегодня вечером в старых каменоломнях мы принесем великую жертву и заложим храм Уфу!

Морионита вздрогнула, потому что в голосе огневика послышались совсем уж не свойственные ему ноты, ей показалось, что вместо него говорит сам Уфу Темный, но отступать она не привыкла.

Вечерело. Небольшой отряд во главе со Шрамом, джеггские колдуны, Опалус и Морионита ехали к старым каменоломням. О том, что там находится старинное место поклонения Уфу, никто не знал, кроме самого Опалуса, которому сообщил об этом не кто иной, как пресловутый голос в его голове. Сзади тащилась хорошо охраняемая повозка, в которую поместили несколько отловленных в спешке несчастных горожан, предназначенных в жертву.

Маг огня был очень раздосадован тем, что маги шторма и воительницы, к поимке которых он приложил личные усилия, сбежали, и теперь ему приходится приносить в жертву всякую мелочь, как он выражался. Но делать было нечего. Подъехав ко входу в каменоломни и оставив коней под охраной, все начали спускаться вниз. Джегги совсем не хотели лезть под землю, степным воинам сам дух пещер казался опаснее любых сражений. Но Опалус полагал, что кочевникам непременно надо видеть весь ритуал, чтобы они прониклись ужасом перед могуществом Уфу. Пришлось освещать туннели магическим огнем, но это было и неплохо, от него резво разбегались в стороны всякие твари, которыми в изобилии кишели катакомбы. Медленно и торжественно процессия, возглавляемая магом огня, двигалась по старым туннелям, он отчетливо чувствовал, что в этих местах сила Уфу сохранилась с наибольшей полнотой, вероятно, именно здесь темному богу поклонялись в прежние времена. Чем дальше они шли, тем страшнее и труднее им было двигаться, бедные пленники совсем не могли идти, и джеггам пришлось тащить их. Наконец туннель повернул, и в неверном свете магического огня предстало жуткое зрелище. В пустом зале у самой стены высилась черная статуя, в два человеческих роста, она изображала, по-видимому, самого темного бога, ибо кто еще решился бы иметь столь нелепый и отталкивающий облик. Членистое тело, грубые клешни и уродливая голова не давали никакой возможности хотя бы восхититься его мощью или грозной красотой. Возле статуи находился каменный жертвенник.

Опалус торжественным шагом прошествовал к жертвеннику и жестом приказал подтащить поближе пленных. Джегги и их колдуны с суеверным страхом выстроились вокруг.

— Госпожа леса! Вам, великой и непобедимой, предоставлено почетное право принести эту жертву.

Морионите, на которую во все глаза глядели джегги, не оставалось ничего другого, как подойти прямо к камню.

— Возьми этот кинжал! — громко крикнул маг.

Девушка без всякого трепета крепко ухватила красивый кинжал, который ей протянул маг. Она не знала, каков будет ритуал, а спросить заранее не решилась все из-за той же гордости. Надо сказать, что если бы она и спросила, Опалус не ответил бы, ведь он и сам не знал, как правильно надо все делать, но полагал, что для начала сойдет и простейший вариант — зарезать людей на камне Уфу. По знаку мага на камень возложили первого пленника.

Распустив вокруг себя для пущего эффекта языки пламени, Опалус громко и торжественно произнес:

— О, Великий Уфу! Да будет угодно тебе принять эту жертву!

У Мориониты, которая, наконец, поняла, что ей предоставлена кровавая работа, начали дрожать пальцы. Казалось, еще немного и торжественность момента будет нарушена, но, подняв глаза, она встретилась взглядом со Шрамом! Взгляд жестокого вождя был полон презрения, и, казалось, говорил: "Ну что, колдунья, ты сможешь? Или твое место у очага, среди всех, носящих покрывала?"

От этого в ее душе как будто возродились все унижения последних дней, подлинные и мнимые. Гнев и гордыня всплыли как хищные рыбы из глубин океана. Кинжал, будто сам собой, вонзился прямо в горло пленника, которого тут же оттащили и заменили другим. Совсем озверевшая от вида крови, страха и ощущения власти над людскими жизнями Морионита все убивала и убивала, пока последний из стефенширцев не был мертв. В этот самый момент Опалус погасил магический огонь, и в зале воцарилась полная тьма, которая скрыла и Опалуса, которому было совсем не по себе, и упавшую от ужаса прямо на окровавленный камень Мориониту, и устрашенных жестокостью женщины джеггов. В темноте раздалось жуткое шипение, затем зловещий хохот и, наконец, отчетливые слова:

— Поздравляю, мои верные слуги! Вы положили начало возрождению моего храма! Здесь будет мой главный дом! Достройте его, и ваше могущество приумножится!

Как только голос смолк, Опалус зажег магический огонь. В свете его маг увидел наглую улыбку статуи, стоящих на коленях испуганных джеггов, и, как ни странно, вполне пришедшую в себя Мориониту. Похоже, прикосновение к жертвенному камню позволило ей воспользоваться силой Уфу и самообладание вернулось к ней в полной мере.

— Храбрые воины! — вскричал чародей. — Госпожа леса! Наши жертвы приняты! Теперь мы восстановим храм Уфу, и наше войско получит новые победы!

После такой короткой, но эмоциональной речи Опалус зажег еще более яркий огонь и двинулся к выходу, остальные последовали за ним.

На следующий день маг огня распорядился, чтобы Обсидиан, которому был дан в помощь изрядный отряд джеггов, согнал уцелевших жителей Стефеншира для ремонта храма Уфу и устройства его наземной части. Сам он полагал, что следует захватить еще какой-нибудь город, чтобы потрафить грабительским инстинктам кочевников, увеличить количество жертв и усилить свою мощь.

— Неплохо бы напасть на Альмарино, — рассуждал он, сидя в шатре вместе с Морионитой.

— И Вы полагаете, что удастся так просто одолеть магов Академии? — c сомнением возразила волшебница леса. — Я думаю, что сначала надо провести еще какую-нибудь эффективную операцию, по-моему, лишь сила темного бога может позволить нам покончить с магами Триединства, а она пока еще не наша.

— И что ты предлагаешь? — спросил огневик, не особенно веря, что девушка предложит что-нибудь стоящее, хотя после успешного жертвоприношения начал не только уважать, но и побаиваться свою спутницу и старался вести себя с ней очень осторожно.

— Я предлагаю напасть на Уланду. Этот богатый порт слабо укреплен, я думаю, нас ждет успех!

Естественно, магичка вовсе не собиралась рассказывать Опалусу о том, что с этим городом у нее связаны некоторые свои виды. Чародею предложение показалось вполне разумным, и цель следующего завоевания была намечена.

Глава 8. Отступление

Когда стефенширские пленники добрались, наконец, до того места, где должна была быть обитель Лиги, их встретил густой туман, за которым ничего нельзя было разобрать. Садилось солнце, усталые беглецы еле-еле переставляли ноги, уже не надеясь сегодня разжиться какой-нибудь едой и готовясь ночевать под открытым небом.

— И куда это вы нас притащили? — первой начала возмущаться Гиацинта, обращаясь, конечно же, к скорпионицам.

— Прямо к главным воротам Лиги! Можешь не сомневаться. Над обителью висит заклятие невидимости, — ответила Сапфира, и девушки хором подали условный знак, напоминавший орлиный клекот.

Сначала ничего не произошло, но через некоторое время из тумана вынырнули две фигурки в полном вооружении. Часовые сразу же узнали Сапфиру и ее подруг, легко определили, что с ними вместе пришли маги шторма, и удивились только присутствию обычных горожан и еще каких-то оборванцев:

— Кого это ты притащила с собой, Сапфира?

— Это — воры Лунного кинжала, — четко и без всяких высокопарных слов, как было принято в Лиге, представила воительница своих освободителей.

— И зачем они нам? — спросила девушка-страж, смерив воров весьма неодобрительным взглядом.

— Я дала клятву, что с ними обойдутся по-хорошему, потому что именно им мы обязаны свободой, — спокойно ответила Сапфира, хотя тон, которым сослуживица с ней разговаривала, ей очень не понравился. — Они спасли нас из плена и заслуживают награды.

— Это дело надо разобрать в присутствии Предводительницы, — поставила точкустаршая по караулу, и тут же исчезла в тумане, видимо, чтобы позвать кого-нибудь для сопровождения нежданных гостей.

Вскоре она вернулась с еще двумя скорпионицами и те повели честных горожан и воров в дом для гостей, который имелся возле ворот Лиги. А старшая по караулу обратилась к магам шторма:

— Господа, мы просим вас вместе с нами пройти к нашей Предводительнице. Надеюсь, у вас найдется, что рассказать. А потом мы проводим вас в комнаты, где вы сможете отдохнуть и восполнить утраченные силы.

После этих слов скорпионицы и маги вошли в ворота обители, и холодный туман, окутывавший ее, поглотил прибывших.

Оставив город в руках джеггов, Предводительница Лиги вместе со своим отрядом и уцелевшими Золотыми Леопардами укрылась в обители. Не выработав пока еще плана боевых действий, они вели почти бесконечное обсуждение того, как быть дальше.

— Нужно сделать все, чтобы освободить Стефеншир от захватчиков! — горячился Гелиодор.

— Как враги могли проникнуть в город? Выходит, их кто-то впустил! В таком случае, кто предатель? — возмущалась Предводительница, ждавшая не пылких патриотических речей, а тшательного анализа ситуации. Она считала, что все случившееся является плодом опасного заговора, может быть даже против короны.

— Если бы я знал...— вздохнул лорд.

Конечно, у него имелись подозрения на этот счет, но он опасался высказать их вслух, чтобы не опорочить человека ошибочно. А если его подозрения справедливы? Тогда он, Гелиодор, в первую очередь и виноват, ибо недосмотрел за подчиненным.

В это время девушка-страж ввела в кабинет магов шторма и Сапфиру.

— Сапфира, как я рада, что ты жива! — воскликнула Предводительница. — Как же тебе удалось спастись?

— Я вместе с двумя подругами попала в плен, — ответила Сапфира, хотя ей было неприятно рассказывать о своей неудаче. — Там же, к великому сожалению, оказались и маги шторма. По счастливой случайности нас всех обнаружили и вывели из подвала стефенширские воры, и за это именем Лиги я обещала им покровительство. Теперь они здесь, в доме для гостей.

— Как! — возмутился Гелиодор, — Вы притащили с собой этих проходимцев?! Только их нам здесь не хватало!

— Должна Вам сказать, милорд, что в нашем теперешнем положении и воры могут пригодиться, — тут же отпарировала Предводительница. — Стоит ли гнушаться ими, тем более что город-то сдан, как мне кажется, не без участия какого-то высокопоставленного лица.

— Это почему Вы так думаете? — спросил бывший правитель Стефеншира.

Ответ последовал от старого мага шторма:

— Госпожа Предводительница права! Знаете, кто охранял нашу темницу? Сам председатель городского совета!

Бедному Гелиодору ничего не оставалось, как признать, что его первоначальные подозрения оправдались на все сто:

— О великое Триединство! — лорд схватился за голову. — Я сам, своими руками погубил Стефеншир! Следовало повесить этого человека немедленно, как только я узнал о том, что он запускает руку в городскую казну!

Никто не знал, что на это сказать, однако когда разговор продолжился, речь о ворах уже не заходила. Маги шторма продолжали свой рассказ о бое на площади, о смерти главы гильдии. Они говорили все по очереди, чтобы не упустить важных деталей, которые могли быть полезны для будущих планов. Последним слово взял Аметисто:

— По-моему, хуже всего то, что на стороне джеггов оказался бывший декан факультета огня, Опалус. Это очень сильный маг, не удивительно, что даже вся гильдия шторма не смогла справиться с ним.

— Вот видите, милорд, — главная скорпионица, услышав слова молодого мага, вновь обратилась к Гелиодору, совершенно подавленному известием о предательстве Обсидиана. — А Вы хотите отбить город храброй атакой! Нет, так мы ничего не добьемся, кроме огромных потерь.

— И что Вы предлагаете, — упавшим голосом спросил бывший градоначальник.

— Нам следует отступить, — решительно заявила наставница Лиги, — и, кроме того, желательно получить помощь от Академии Триединства. Я немедля пошлю магическую весть в Альмарино. Подать сюда свиток воздушной почты!

Набросав сообщение, Предводительница свернула свиток, и послание в то же мгновение исчезло.

— Предлагаю всем рыцарям и отборному отряду воительниц Лиги под моим личным командованием выдвинуться к Альмарино, — продолжила она, как только дело было сделано. — Во-первых, нет сомнений в том, что беглый маг Опалус непременно захочет напасть на город магов, и мы не только упредим его появление, но и поможем защитить город. Во-вторых, здесь, как я уже говорила, мы одни без помощи альмаринских магов ничего не сделаем. Что касается остающихся воительниц Лиги, им поручается вести наблюдение и, по возможности, осуществлять налеты на джеггское войско, скрываясь в обители, где мы оставим покров невидимости.

— От Альмарино, насколько мне известно, идет хорошая дорога на север, — сказал Гелиодор, уже смирившийся с тем, что командовать здесь будет не он. — Оттуда я и мои леопарды отправимся к королю за помощью.

— Итак, решение принято! — провозгласила Предводительница. — С рассветом мы выступаем!

После этого все разошлись по отведенным комнатам, тем более что бывшие пленники были так измучены, что просто валились с ног.

На следующее утро поход объединенного отряда начался. Выбрали самых выносливых коней, лучшее оружие и уже готовились вынырнуть из-под покрова невидимости, когда появились Адская Белка и ее сотоварищи:

— Эй, Сапфира, куда это вы наладились?

— Я так и знал, что от воров всегда дождешься какого-нибудь беспокойства, — проворчал лорд Гелиодор.

Однако Предводительница, чувствовавшая себя здесь полной хозяйкой, тихо шепнула ему на ухо:

— Неужели Вы, милорд, полагаете, что таких людей можно оставить в обители? Их надо взять с собой, от греха подальше, а в походе и воры на что-нибудь сгодятся.

Судьба Адской Белки и ее сотоварищей была решена.

— Господа члены гильдии Лунного кинжала, согласны ли вы отправиться с нашим отрядом и оказать помощь, если в ней возникнет необходимость? — спросила она воров.

За всех ответила Гиацинта:

— Да уж, коготок увяз — всей птичке пропасть. Мы идем с вами и будем соблюдать все условия, какие вы поставите!

Ворам привели коней, и небольшой отряд двинулся в путь. Первые несколько дней двигались почти в молчании, беспокоясь о том, не будет ли погони, как там подруги из Лиги, что будет с городом и его жителями. Вокруг простирались летние перелески, поля, луга, природа жила своей жизнью, и ей не было дела до людских распрей. Большинство членов отряда были молоды, полны жизненных сил, и когда стало ясно, что враг остался позади и не собирается их догонять, они начали разводить по вечерам костры, беседовать и даже петь песни. В походной обстановке исчезли все строгости Лиги, и девушки-воительницы спокойно разговаривали со своими спутниками о чем попало. В один из таких вечеров Сапфира и Аметисто оказались рядом возле костра. Воительница играла на лютне приятную мелодию и чуть слышно напевала. Неожиданно к костру подсела Гиацинта:

— Играешь? — спросила она Сапфиру. — Дай-ка и мне попробовать, а то моя лютня осталась в Стефеншире.

Скорпионица не решилась отказать, хотя ей и не хотелось давать свой инструмент в чужие руки. Гиацинта некоторое время молча перебирала струны, а затем не слишком ловко, но зато с большим энтузиазмом завела песню. Играла она так себе, но голосок ее был приятным и довольно-таки громким:

Я как кошка крадусь темной ночью вдоль крыш,

Как лисица хитра, осторожна как мышь,

Все старанья твои бесполезны, дружок,

Не поймаешь меня ни в капкан, ни в силок.

Если даже, однажды, себе на беду

В сеть закона по воле судьбы попаду,

Очень скоро свободу верну все равно,

Не пройду через дверь, так пролезу в окно.

Караульный стоял, охраняя тюрьму,

Незаметно скользнула за спину ему,

Нападения сзади он явно не ждал,

Был ударом кинжала убит наповал.

Пусть удачливы мы далеко не всегда,

Но друзей не бросаем в беде никогда.

С нами справиться способа нет до сих пор,

И по-прежнему в мире блаженствует вор.

Песню услышали и от других костров, оттуда раздались аплодисменты и одобрительный свист. Довольная Гиацинта сказала, обращаясь к Сапфире:

— Вот видишь, как меня принимают, а вы все думаете, что мы только воровать и можем. А я, между прочим, потомок одного из знатных архенских родов. Когда умерли мои родители, мне было всего десять лет. А моя тетка была презлющая особа, и частенько поколачивала меня. Наконец, когда мне все это окончательно надоело, я сбежала из дома, и теперь свободна как муха в полете. А до десяти лет меня воспитывали как знатную девицу, и музыка, и танцы, и все такое....

— Да все они так говорят, — тихо шепнул Аметисто Сапфире, — кажется, им с этими легендами легче переносить свою участь.

Но вслух оспаривать рассказы Адской Белки никто не стал. К чему обижать бедную девушку? Она, может быть, впервые в жизни оказалась среди обычных людей, которые не гнушались ею, хотя знали о неблаговидном ремесле, которым ей приходилось жить.

— А почему у тебя такое странное прозвище? — спросила Сапфира.

— Адской Белкой меня стали называть в гильдии за ловкость и рыжие волосы.

Да уж, Адскую Белку неплохо знали в Стефеншире и думаю не только в нем одном, — произнес рыцарь в серебристом шлеме. — Никогда не думал, что придется оказаться с ней в одной компании.

Эти слова несколько смутили Гиацинту и она, вернув лютню хозяйке, потихоньку побрела к своим товарищам. Сапфира и Аметисто остались у костра вдвоем.

— Послушай, Сапфира, расскажи мне что-нибудь, — попросил Аметисто, который отлично знал, что большинству девушек гораздо больше нравится рассказывать, чем слушать.

— О чем же мне рассказать? Наша жизнь в обители довольно однообразна.

— А ты расскажи о походе в Драконовы горы, — предложил молодой чародей, который уже мельком слышал об этом славном деянии лиги Скорпиона и надеялся, что девушка не удержится и поведает что-нибудь о себе. Однако не тут-то было.

— Ты, наверное, знаешь, что Драконовы горы — необычное место, — начала воительница. — Они не такие уж высокие, скорее холмы, поросшие густым лесом. А еще там есть входы в настоящие подземные пещеры. Они гораздо красивее стефенширских катакомб. Там даже можно найти настоящие подземные озера и в тишине услышать, как с потолка мерно капает вода, отсчитывая время.

— А зачем, собственно, вас туда послали, так далеко от вашего постоянного места, — спросил Аметисто, пытаясь вернуть разговор к воинским делам.

— Это было специальное поручение короны. В этих горах объявились неизвестные чудовища. Нужно было разведать, кто они, какими силами обладают и не опасны ли они для Катахеи.

— И что, чудовища действительно были?

— Да, были, хотя об этом было приказано не распространяться. Оказалось, что бодалы и стегалы, так мы их прозвали, не только опасны, но и маловосприимчивы к магии, а ведь с нами были несколько опытных колдунов. Сколько-то этих существ удалось порубить мечами, но я думаю, там еще немало осталось.

— А кому они служат?

— А этого нам так и не удалось узнать. Но уж, по крайней мере, не Триединству.

Но больше про себя Сапфира ничего не рассказала. И все же тихий летний вечер располагал к беседе, и девушка, которая за несколько дней привыкла к молодому магу и, казалось, относилась к нему совершенно по-дружески, в свою очередь попросила:

— Будет нам обсуждать всяких чудовищ, лучше расскажи мне об Альмарино.

— Знаешь, — сказал в ответ чародей, — я хотя и родом из Уланды, люблю Альмарино больше всех городов на свете. Это действительно волшебный город. Он живет в согласии с природой. На его улицах растут деревья, такие же, как в окрестных лесах, мимо струиться небольшая речка с желтыми и белыми кувшинками. А сколько в ней рыбы! Даже не нужно посылать в Уланду за магическими ингредиентами, которые делаются из рыб и водных улиток. В городских сквериках часто можно увидеть маленьких шустрых белочек. Какие же они забавные! А еще в Альмарино очень много птиц. Сейчас, там, наверное, во всю поют соловьи. Совсем как сегодня здесь.

И в эту минуту поблизости действительно запел соловей. Аметисто и Сапфира в молчании слушали переливистые трели, и ничто не тревожило их в эти минуты. Соловей все не умолкал, и тогда Аметисто, совершенно поглощенный этой летней ночью, решился проникнуть в мысли сидевшей рядом воительницы. Небольшое усилие — и... ничего. К изумлению молодого человека следующий слой сознания девушки, в который он смог проникнуть, был заполнен обетами, правилами и инструкциями на все случаи жизни. Как будто маг стоял возле шкафа, в котором плотно одна к одной стояли толстые книги с золотыми буквами на корешках, такие, которые служат больше для создания престижа владельца такой библиотеки, чем для повседневного чтения. Сколько не старался маг проникнуть сквозь эту толщу, сколько не искал лазеек — ничего не получилось.

— Ах, Аметисто, у меня что-то ужасно разболелась голова, — сказала девушка усталым голосом и побрела прочь от костра.

Тут только волшебник опомнился и ужаснулся:

— Что же это я творю? Хорошо еще, что она не магичка, а то бы могла разгадать мой секрет, да еще и обиделась бы не на шутку.

Больше Аметисто за все время похода не предпринимал попыток узнать тайные помыслы скорпионицы, довольствуясь ее дружелюбной беседой и не претендуя на что-либо иное.

Наконец, после долгих дней похода, перед взглядами небольшого, но очень серьезного отряда возникли очертания города магов. У Аметисто радостнее застучало сердце, когда он узрел причудливые узорчатые башенки Академии, веселую зелень садов и ощутил легкое прикосновение магической защиты окружавшей самый замечательный городок Катахеи, который даже не нуждался в сколько-нибудь массивной стене, потому что его охраняла магия, посвященная всему Триединству сразу. Сапфира печально глядела на все это великолепие, вспоминая давнюю не слишком-то приветливую встречу с сестрой. Маги шторма, которые окончили Академию в весьма и весьма далекие времена и с тех пор не бывали в Альмарино, с интересом взирали на изменившийся город, который со времени их молодости разросся, повеселел и приобрел менее строгий вид. Ворота у города все-таки были — видимо для представительности. Мастер Малахитус и другие старшие маги частенько говаривали:

— Что же это за город без ворот? Где встречать важных гостей хлебом-солью? Что украшать цветочными гирляндами по праздникам? А главное, куда выносить ключи от города в случае нападения неприятеля?

Последнему ритуалу придавалось особое значение. Легенда свидетельствовала, что при последнем нападении то ли яргов, то ли джеггов, то ли вовсе каких-то заморских монстров, глава Академии, признав капитуляцию, преподнес нападавшим великолепные позолоченные ключи от города. Что было дальше, легенда умалчивала, однако вражеская армия в город не вошла, а дубовые рощи возле Альмарино разрослись до невероятных размеров. Не исключено, что вражеские воины были в одночасье превращены в деревья, однако точные сведения терялись в глубине веков.

У ворот прибывших стефенширцев встретил дежурный маг, который сразу же признал своих собратьев и пропустил их в город.

Глава 9. Город магов

Сразу по прибытии в Альмарино, Аметисто отправился в Академию. По дороге он и его товарищи-маги много раз отправляли магические послания, но ответа не получили и теперь спешили узнать, в чем дело и каковы должны быть их дальнейшие шаги.

— Что новенького? — по давней привычке вместо приветствия спросил Корнерот, декан факультета шторма, увидев своего бывшего ученика.

Удивительным образом, эта простая фраза, которую Аметисто слышал миллион раз и прекрасно понимал, что она всего лишь заменяет "добрый день", взбесила молодого чародея не на шутку. Сказались волнения, страхи и простая усталость.

— Что новенького — что новенького, — совершенно не в своем стиле передразнил молодой человек. — Не видите, что ли, я с дороги, весь в пыли, голоден и вообще непонятно, как еще жив! А все потому, что академическое начальство упустило Опалуса, а он, между прочим, и есть причина всех бедствий в Стефеншире, о которых Вы прекрасно осведомлены!

— Да, Аметисто, не пошли тебе на пользу твои странствия, ты стал непочтителен, да и науку, верно, забросил! Ну да ладно, тебя ждет сам Малахитус, поспешим к нему, расскажешь, все как есть.

Вообще говоря, декан вовсе не был таким уж строгим, как хотел казаться, и хорошо относился к своему ученику, просто он не ожидал от него такой невежливости.

После подробного доклада Малахитусу, Аметисто наконец пришел в свою старую комнату, привел себя в порядок и отправился в таверну "Три поддубовика", где обычно собирались молодые чародеи, надеясь встретить там своих прежних товарищей по Академии. Таверна была весьма знаменитым местом в Альмарино. Она славилась грибной кухней, здесь даже умели готовить чрезвычайно вкусные жареные поддубовики, которые многие жители не брали, полагая, что они ядовитые. Злые языки утверждали, что хозяин таверны не брезгует изготавливать яды из грибов — по особому заказу, только для специальных целей, ходили слухи и о том, что по праздникам здесь подают мухоморную настойку, от которой у посетителей начинаются видения, а маги теряют способность хорошо колдовать. Но на самом деле это были лишь разговоры завистников, ведь более доходной таверны не было во всем Альмарино. А все потому, что хозяин дружил с магами, обеспечивал им возможность проводить у себя конфиденциальные встречи, а они взамен немножко колдовали у него на кухне, делая блюда и напитки необыкновенно вкусными.

Переступив порог, Аметисто к большой радости тут же увидел трех своих друзей, Аурелио, Гладиолуса и Базальта. Они сидели за любимым столиком, заказав, как это нередко бывало в годы учебы в Академии, изрядное количество пива и грибной солянки.

— Эй, Аметисто, неужели это ты?

— Скорее иди к нам и расскажи все новости!

— Новости исключительно плохие. Джегги взяли Стефеншир, у них командует Опалус, а ведь он очень даже крут и по всем признакам готовит воплощение...

— Тихо, тихо, друг, не гневи богов Триединства произнесением этого имени.

— Ладно, не буду, все равно это ничего не изменит. Нас скоро ждет война, так что давайте, пока еще есть возможность, попьем пивка, съедим грибов, а вы мне расскажете, что нового в Альмарино.

— Вот, — произнес Гладиолус, — говорил мастер Малахитус одному бездельнику, который сидит напротив тебя, чтобы он занимался, как следует, а он вместо этого все время проводил тут и не сдал минимум по магической символике. Придется ему теперь готовиться к переэкзаменовке, а то его не допустят к защите магической диссертации.

— Да уж! Какая тебе, друг, диссертация, когда ты еще свои исследования огненной сущности саламандр не закончил, — съехидничал Аметисто, который хотя и очень любил своего друга, не особенно верил в его приверженность наукам.

— Подумаешь, символика, — насупился Базальт, — зато я умею лучше всех метать огненные шары. Если будем воевать, это пригодится больше всякой магической науки.

— Огненные шары, — протянул Аурелио. — Прошлый век. Вот у нас на факультете недавно изобрели морозную молнию — вот это оружие, так оружие, поражает избирательно и замораживает надежно!

— Да будет Вам, ребята, я получше новость расскажу. У нас с факультета леса лучшая ученица сбежала! Да ты ее знаешь, Аметисто, это та самая Морионита, красавица — злючка! После твоего отъезда она совсем голову потеряла, все искала заклинание, чтобы навести на тебя любовные чары, но действующих на расстоянии не сыскалось. И тогда вдруг что-то в ней переменилось, будто вся ее энергия пошла на магическую учебу, за месяц она освоила некоторые заклинания, которые удаются только Малахитусу. Единственное, что ей никак не давалось, это выращивание цветов, не зря же говорят, что для этого доброта нужна. В день Цветка все и случилось. Вы ведь знаете, что это за испытание для магичек леса. Они должны за день вырастить самый лучший цветок, какой только смогут, причем считается, что он выражает самую сущность волшебницы и от того, каким он будет, зависит благосклонность наставников и будущая судьба. Я сам был там и все видел. Цветок Мориониты был невиданным чудом: лилия потрясающей красоты со стройным стеблем, изящная, но почему-то густого черного цвета с серебряными тычинками. Я и все присутствующие не могли глаз отвести. А еще одна девушка вырастила лилию с лепестками нежного золотого цвета. Казалось, от нее льется свет, такой мягкий, что на него можно было смотреть без труда. И тут в зал вошел Малахитус. Сначала он добродушно похвалил цветы всех участниц, а там были розы, ромашки, даже подснежники, а потом направился прямо к двум лилиям, которые в силу обстоятельств росли рядом. Он склонился над золотой лилией и произнес: "Этот чудесный дар доброго сердца будет теперь в моем цветнике." А на черную даже не взглянул.

Тут же листья черного цветка ощетинились длинными колючками, на которых повисли капли цвета крови, а в лицо девушки, получившей признание ректора полетела кислотная стрела! Что тут было, страшно представить! Вызванные маги шторма буквально чудом спасли лицо бедной страдалицы, а Мориониту крепко держал сам Малахитус, хотя она вырывалась и магическими, и физическими способами и даже умудрилась его оцарапать. К счастью подоспела госпожа Сердолика и помогла связать злосчастную магическими путами. Ее отправили в Башню Раскаяния, на самый верх, куда давно уже никого не помещали. Так что вы думаете, на следующий день камера оказалась пуста. Не иначе, негодная девчонка обратилась маленькой птичкой и вылетела в окошко. Никто и не подозревал, что она уже умеет такое. С тех пор о ней ничего не слыхали. Малахитус старался скрыть это происшествие, слишком уж большой это урон его престижу, да слухами земля полнится!

— Да, дела нехорошие, как бы она не оказалась там же, где Опалус!

— Ладно, хватит вам рассказывать всякие неприятные новости. Все беды еще впереди, как-нибудь выкрутимся. А сейчас давайте споем нашу круговую, — сказал Аурелио и отхлебнул порядочный глоток из своей кружки. Остальные последовали его примеру, и Базальт запел:

Стихий пробужденье

Несет разрушенье,

Природою дан мне

Опаснейший дар:

Страшнее в три раза

Проклятья и сглаза

Запущенный ловко

Из пламени шар.

Песню подхватил Аурелио:

Могу, если надо,

Дождем и прохладой

Сменить утомивший

Безжалостный зной,

Движеньем единым

Смиряю лавины,

Тайфун заставляю

Пройти стороной.

Следом вступил Гладиолус:

Спешат к моей двери

И птицы, и звери,

Как нашим, владею

Я их языком.

Кто с лесом сроднится,

Легко становиться

Научится белкой,

Стрижом иль жуком.

К последнему куплету присоединился даже Аметисто, который обычно не пел, считая, что ему медведь наступил на ухо:

Должны быть у мага

Лишь ум и отвага,

А грубая сила

Ему не нужна,

Без крови и стали

Врагов побеждали

Творцы заклинаний

Во все времена.

Громко стуча кружками, они повторили последний куплет еще три раза, перед каждым усердно смачивая горло пивом, а, закончив, заказали еще и еще. Веселье все не унималось, маги, окончательно раззадорившись, стали запускать разные шутихи — маленькие молнии, смерчи, а маг леса даже попытался превратиться в мышь, но вовремя опомнился, заметив на подоконнике толстого хозяйского кота. В результате он успел только наколдовать себе длинный мышиный хвост, который тут же отвалился, перебитый молнией Аурелио.

— Что ты делаешь?! Больно же! — возмутился Гладиолус. И в этот момент кот схватил хвост и выпрыгнул в окно.

— Ты еще должен сказать мне спасибо, а то кот уже нацелился на тебя! Пьяных-то он не любит, особенно, если напивается мышь!

— Ну и шуточки у вас, — сказал Аметисто, — прямо как в веселые студенческие времена.

Сам он не особенно налегал на пиво, ибо даже встреча с друзьями не избавила его от печали и дурных предчувствий. Наконец на поднятый шум прибежал хозяин:

— Господа маги! Пожалуйста, потише, а то сюда явится альмаринская стража, и ночевать вам придется не в ваших башнях, а в кутузке!

Хозяин совсем не боялся молодых чародеев, он имел секретное предписание от самого Малахитуса следить за их поведением и в случае чего не давать им распоясаться. Все об этом знали, и обычно до серьезных потасовок дело не доходило. Так и на этот раз, молодые люди утихомирились, а Аметисто принялся извиняться за всех, ведь он любил своих товарищей и понимал, что они набрались порядком вовсе не от радости встречи, а от того же беспокойства, которое его наоборот держало подальше от пивной кружки. Выйдя на улицу, они продолжали беседу. Аметисто пришлось рассказать всю историю сначала, и он ненароком обмолвился:

— Если бы вы знали, с какой девушкой мне пришлось делить трудности пути во время отступления из Стефеншира!

— Что за девушка? — тут же встрепенулся Аурелио, который из-за своей внешности считался большим специалистом в любви, хоте на деле совсем таковым не был.

— Надо же, тебя заинтересовала представительница прекрасного пола, — рассмеялся Базальт. — Никогда не думал, что с тобой когда-нибудь такое случится, видно не зря тебя отправили изучать жизнь за пределами нашего города.

— Ну, расскажи, расскажи нам о своих похождениях, не таись от друзей, — потребовал Гладиолус, не слишком, однако, надеясь услышать какие-нибудь пикантные подробности.

Аметисто уже и не рад был, что проболтался:

— Да знаете, ничего такого, просто я подружился с воительницей Лиги Скорпиона.

— Да ты что, с ними и дружить-то невозможно, они все суровые, только и знают, что махать мечами! — разом воскликнули все три его товарища.

— Ничего подобного, Сапфира... — тут Аметисто прикусил язык, поняв, что он проговорился еще больше, — она даже на лютне здорово играет, и поет, и вообще...

— Да ты никак влюбился в нее, — подколол приятеля Гладиолус.

— Да ты что, их любить нельзя, будто не знаешь, — и Аметисто по обыкновению покраснел.

— Это в мирное время ничего нельзя, а сейчас того и гляди война, неизвестно, что со всеми нами будет. А я бы, например, постарался с ней встретиться и здесь, — заявил Аурелио

— Больно ты храбрый! А впрочем, их ведь поселили в помещениях при Академии, девчонки живут на втором этаже, в комнатах, которые припасены для новых поступающих по осени. Так что давай, не теряйся, а мы, пожалуй, пойдем, не будем тебе мешать, — сказал Базальт, и на его лице появилась двусмысленная усмешка.

Подначки друзей, выпитое пиво и теплая летняя ночь сделали свое дело, и Аметисто размечтался. Но сразу выполнить задуманное чародей не смог, поскольку всю ночь потратил на то, чтобы разведать в какой именно комнате поселили Сапфиру. Может быть, он и не стал бы тревожить девушку, но при мысли о том, как в следующий раз друзья будут его дразнить, расхрабрился и утром привел свой план в исполнение.

Сапфира сидела в своей комнате, которую ей выделили в альмаринской Академии. Было тихое ясное утро. Битва на горизонте пока не маячила, и воительница находилась в самом романтическом расположении духа. Все ее мысли были об Аметисто. Сапфира чувствовала, что с каждым днем все больше привязывается к этому молодому человеку. Его светлая, слегка лукавая улыбка, добрый взгляд голубых глаз притягивали к себе как магнит. Еще недавно она посмеивалась над его стремлением доказать себе и всем, что он настоящий сильный маг, но теперь постоянное желание подтрунить над воспитанником Академии Триединства пропало, словно его и не было.

Некоторое время воительница задумчиво смотрела на потолочную роспись, сидя в мягком бархатном кресле, затем встала и медленно подошла к окну. Ее взору предстала чудная картина летнего утра. Солнце уже поднялось над горизонтом, заливая полнеба золотым светом, легкие облачка были окрашены в нежно-розовый цвет. На противоположной стороне небосвода, которая казалась необычно темной, Сапфира разглядела тонкий белый серп луны. Встреча двух светил была вполне обычным явлением для этого времени года, и воительнице вдруг вспомнилась старинная песня о двух небесных конях, обреченных вечно жить в разлуке. Она отошла от окна, взяла любимую лютню и стала тихо напевать, перебирая струны:

Среди лугов небесных,

В краю прозрачных гор,

Гуляет конь чудесный

На воле с давних пор.

Ступая горделиво,

Выходит по утру,

Как пламя, вьется грива

Златая на ветру.

Хлопнула створка открытого окна. Воительница подумала, что это ветер, и продолжила пение:

Едва он удалится

Под вечер на ночлег,

Младая кобылица

Свой начинает бег.

Возлюбленным забыта

В тоске и гневе бьет

Серебряным копытом

О гулкий небосвод.

С зарею миг свиданья

Сомненья гонит прочь...

Но снова расставанье

Приносят день и ночь.

Едва она закончила последний куплет, как в комнату с подоконника спрыгнул тот, о ком она буквально только что думала с радостным трепетом в сердце, хотя такие мысли были не позволительны для воительниц Лиги Скорпиона.

— Аметисто, ты? — с непритворным удивлением в голосе спросила она. — Как ты сюда попал?

— Я услышал твой голос и так захотел тебя увидеть, что не удержался и влез сюда по плющу ..., — попытался, краснея от смущения, объяснить молодой чародей.

— Но как же тебе удалось это сделать? Ведь ты же..., — воительница хотела сказать "боишься высоты", но вовремя осеклась и замолчала.

— Знаю, что ты хотела сказать, — мягко произнес Аметисто, постепенно обретая уверенность. — Но если воспользоваться заклятием невесомости, то...

— Сапфира! — раздался за дверью строгий голос Предводительницы Лиги. — Ты почему заперла дверь? У тебя что, гости?

Услышав это, Аметисто тут же бросился к окну, понимая, что если их застанут вдвоем, несдобровать и ему, и Сапфире. В эту самую минуту Предводительница, подозревая неладное, открыла дверь запасным ключом. Она всегда держала запасные ключи на случай, если кто-нибудь из ее подопечных вздумает втайне нарушить обет, и здесь в Альмарино а не оставила этой привычки.

— Так — так — так, — строго сказала начальница, увидев прыгающего в окно Аметисто и потупившуюся Сапфиру. — Ну и как прикажешь это понимать, моя дорогая?

Тем временем молодому чародею удалось спрыгнуть в сад. Но он так спешил, что забыл про заклятие невесомости, и приземление получилось весьма жестким. Потирая ушибы, и, на чем свет стоит, ругая себя за то, что не сумел справиться со своими чувствами, Аметисто поплелся в таверну "Три поддубовика", где с горя пробыл почти весь день.

— Ну, что же ты молчишь? — вновь обратилась к своей подопечной Предводительница, проводив мага насмешливым взглядом.

— Видите ли, госпожа, — запинаясь дрожащим голосом начала Сапфира. — Аметисто принес мне записку от сестры и...

— Ты никогда не умела врать, Сапфира, — укоризненно покачала головой предводительница. — Эту записку я видела у тебя в руках еще вчера. И к тому же почту через окно носят только голуби. Но тебе повезло, я слышала ваш разговор и знаю, что ты не нарушила клятвы, данной Лиге. Поэтому я тебя прощаю. А этому авантюристу передай, чтобы был поосторожнее, если снова вздумает влезть в окно к какой-нибудь девушке.

Потрепав Сапфиру по плечу, Предводительница удалилась. Сапфира печально стояла посреди опустевшей комнаты, устремив глаза в пол. На ковре обнаружился платочек. Машинально воительница подняла его. Это был самый обычный платок из белого шелка. На нем было вышито сердечко и всего одно слово "Люблю". Сапфира не сомневалась, что платок оставил Аметисто. На всякий случай она спрятала платок в шкаф из красного дерева.

— Что бы это могло значить, — задумалась девушка. Минутная радость сменялась отчаянием и сомнениями. Наконец, отряхнув наваждение этого странного утра, воительница решила, что, скорее всего, это просто новая мода у магов. Когда же она заглянула в шкаф, чтобы взять свой плащ, никакого платочка там уже не оказалось.

— Глупости это все, не мое это дело думать о молодых магах! Он мне друг, но не больше! — сказала сама себе девушка и отправилась по своим делам.

Тем временем Аметисто допивал неизвестно какую по счету кружку пива, мечтая, чтобы в таверну поскорее пришли его друзья и помогли ему в излечении синяков и шишек, сам он был уже не в состоянии это сделать. И действительно к вечеру неразлучная троица снова появилась в зале:

— О, Аметисто, да ты никак и не уходил?

— Не уходил? — переспросил Аметисто, еле ворочая языком. Пьяницей он не был и такое состояние было для него непривычным. — Еще как уходил!

— И какие у тебя успехи? — хихикнул Аурелио.

— Успехи? — пожал плечами Аметисто. — Грандиозные! Посмотрите на мои руки и ноги.

Друзья посмотрели не без удивления:

— Это что же, воительница тебя так разукрасила? И одежду разодрала? Ну и любовь, однако, у этих скорпиониц!

— Без оскорблений, господа, я не позволю порочить мою воительницу!

— Тогда почему ты в таком виде?

Хотя Аметисто и был изрядно навеселе, но понял, что либо друзья будут продолжать говорить о девушке разные не слишком-то пристойные вещи, либо ему придется рассказать все, как было. Он выбрал второе.

— Да, — протянул Гладиолус, услышав сбивчивый рассказ, — не повезло тебе. Эй, Аурелио, — крикнул он штормовику, — давай сюда свою походную аптечку, надо помочь товарищу.

Аурелио начал рыться в сумке, и вдруг из-под его капюшона выглянула порядочная золотая косичка.

— Что это ты себе наколдовал? — встрепенулся Базальт, никогда не видевший у приятеля подобной прически.

— А что, разве некрасиво?

— Что значит, красиво или некрасиво, — вмешался в разговор Гладиолус. — Ты кто, в конце концов — маг шторма или жеманная барышня?

— Между прочим, эта последняя мода, из самого Эйдалон-Бравира! — попытался защититься Аурелио.

— И ты подражаешь этим столичным хлыщам? — удивился Базальт. — Да знаешь ли ты, какие у них там нравы?

— Не знаю, и знать не хочу, а волосы у меня все равно самые красивые на факультете шторма!

— Тоже мне, — протянул Гладиолус. — О красоте задумался. Гляди, дождешься насмешек от мастера Корнерота.

Пока друзья препирались, Аметисто положил голову на стол и заснул. Ему снились могучие плющи, по которым можно было лазать, как по деревьям, Сапфира, выпивающая необыкновенно огромную кружку пива одним махом, и золотая косичка его друга, извивавшаяся подобно змее.

Глава 10. Шантаж

Был теплый летний вечер. Город Альмарино жил своей повседневной жизнью. Изменилось только одно: в нем появилось больше воинов, чем обычно. Днем скорпионцы и золотые леопарды усердно занимались учебными боями на аренах Академии, а вечерами они были свободны и бродили по красивым узким улочкам, садам и паркам города магов. А чародеи тем временем приводили в порядок защитные и оборонительные системы, обновляли боевые заклинания и магические ловушки, готовясь к приходу джеггов. Мало кто сомневался, что война не замедлит достичь и этих мест. Больше всего волновался, конечно, лорд Гелиодор, которому не терпелось выступить в поход и освободить захваченный Стефеншир, но он умело скрывал свои чувства под маской внешнего спокойствия, понимая, что без помощи магов успех не гарантирован.

Аметисто все дни трудился в поте лица. И хотя декан факультета шторма частенько посмеивался над его чрезмерным усердием, которое далеко не всегда приносило успех, но, будучи мудрым наставником, нередко говаривал:

— Да не волнуйтесь Вы так, юноша, Вы уже давно закончили учебу, а ведете себя как студент-первокурсник! Заклинания от чрезмерной скрупулезности тускнеют и портятся, немного импровизации не помешает!

Как-то вечером, когда снизившееся над горизонтом солнце превратило окна в домах напротив Академии в расплавленное золото, молодой человек задумчиво брел вдоль стены окружавшей его родное учебное заведение. В пруду под стенами отчаянно квакал лягушачий хор, раздавался громкий свист носящихся в небе стрижей.

— Быть дождю, — подумал Аметисто.

Ему вспомнился необыкновенный ливень, накрывший их во время бегства из Стефеншира, и ноги сами понесли его к корпусу, где поселились воительницы Лиги Скорпиона. И хотя после памятного свидания, прерванного неожиданным появлением Предводительницы Лиги, он ни разу не видел Сапфиру, а его магические занятия полностью заняли все его мысли, одного свободного и прекрасного вечера оказалось достаточно, чтобы прежние чувства опять воскресли в его душе. Он подошел к знакомому строению и остановился, глядя на увитые плющом окна на втором этаже. По неизвестным магической науке причинам, именно в этот момент Сапфира выглянула в окно и увидела Аметисто. Волшебство вечера было таково, что девушка тут же выбежала к нему навстречу, не забыв, тем не менее, прихватить с собой пару кинжалов, чтобы в случае непредвиденных обстоятельств заявить, что она идет тренироваться в метании. Вот ведь какова была выучка у этих воительниц!

— Здравствуй, Аметисто!

— Да пошлет и тебе Триединство доброго вечера, прекрасная воительница, — сорвалось с языка у мага, и он тут же замолчал, не зная, что еще сказать.

Смущенная Сапфира не нашла ничего лучшего, как заговорить о погоде:

— Какой дивный нынче вечер! А как прекрасны отблески солнца на пруду! — произнесла она, но тут же снова умолкла, почувствовав, что ее слова более подходят знатной благовоспитанной барышне, чем испытанной в боях воительнице. Помощь явилась неожиданно — откуда-то послышалась грустная песня:

Любил мальчишка бегать по утрам

На дальний луг, к отцовским табунам,

Был жеребенок для него, как друг

Брал мягкий хлеб из влажных детских рук.

Прошли года, и рыцарь молодой

Защитой стал стране своей родной,

Когда огонь войны кругом пылал,

Скакун-красавец в бой героя мчал.

Зачем так скоро путь им пересек

Губитель счастья, беспощадный рок?

Сражен воитель вражеским мечом,

А конь тоскует под чужим седлом.

Слушая эту песню, молодые люди уже не стремились продолжать совершенно бесполезную беседу. Внезапно взгляд воительницы упал на несколько высоких черемух возле пруда, которые в свое время посадили студенты Академии Триединства. Эти кусты каждую весну радовали глаз пышным цветением, а соловей, поселившийся в них, не оставлял без своего пения ни одну ночь. Соловей, правда, теперь уже не пел, его время кончилось. Но что же случилось с кустами! Все они были оплетены густой, липкой паутиной, которая скрывала их практически полностью. Спутанная как пленница от корней до макушки, черемуха была не в силах победить напасть. Видно было, как внутри паутинного шара шевелятся толстые ленивые гусеницы отвратительного грязно-зеленого цвета.

— Брр!— вырвалось у Сапфиры.

— Нынешний год неблагоприятный для черемухи, — поспешил разъяснить Аметисто, радуясь, что он, наконец, нашел тему для разговора. — Хотя некоторые считают, что это дурное предзнаменование, на самом деле это всего лишь гусеницы черемухового шелкопряда. Между прочим, из этой паутины удается получить некоторые волшебные ингредиенты.

В этот момент над головой молодого чародея пронеслась самая обыкновенная ласточка. Но это оказалась не простая птица. После ее исчезновения прямо в руках у Аметисто появился причудливый конверт белого цвета. Изумленный маг не нашел ничего лучшего, как распечатать его и начать читать. При первых же строках письма лицо Аметисто залила краска, а когда он дошел до конца, самообладание совсем покинуло его, и последние фразы он начал проговаривать вслух.

— Мы стоим у стен Уланды! Помни, судьба города в твоих руках...

— Что случилось? Что ты там бормочешь? — Сапфира, видя такое положение дел, сразу забыла про свое смущение и бросилась к боевому товарищу.

Бедный маг, окончательно потеряв голову, не смог нечего скрыть:

— Понимаешь, это письмо от одной магички. Она, когда я еще был студентом, влюбилась в меня и натворила тут таких дел...

— А ты? — ревниво вздрогнула воительница, хотя ей не то что ревновать, но даже проявлять какие-либо чувства, кроме дружеских, не полагалось. Однако она вовсе не была такой бесчувственной особой, которой притворялась по долгу службы.

— Да я ее терпеть не мог! Такая гордячка, совершенно лишенная добросердечия...

— Но она красивая?

— Ну, как тебе сказать? Черные кудри, стройная талия — все при ней, но как вспомню ее выходки...

— И что же теперь?

— Кошмар! Она в стане уфистов, пишет, что они осадили мою родную Уланду, и только от меня зависит спасение города!

— И чего она хочет? — не удержавшись, съехидничала Сапфира.

Тут Аметисто окончательно залился краской и упавшим голосом произнес:

— Она предлагает мне свою любовь, причем в таких выражениях... А если я не соглашусь, что тогда будет с Уландой, с моими родными?

— И что же ты собираешься теперь делать?

— Я... Я отправлюсь туда, не пожалею даже кристалла перемещения...

— А потом?

— Потом... Я буду любить ее, а после заколю кинжалом, или устрою магическую дуэль. В общем, ей не жить!

— Опомнись, Аметисто, разве это возможно?! Убить женщину после любви может только отъявленный негодяй!

— Что ты понимаешь в любви, ты, давшая свои обеты!

— Достаточно понимаю, мы не наивные простушки и прекрасно знаем, что происходит между мужчиной и женщиной. Наши обеты держатся не на неведении, а на твердом убеждении. Смотри, как бы с тобой не случилось несчастье. Вот, например, знаешь ли ты историю про канарейку?

— Нет, — произнес маг, потрясенный таким напором со стороны скромной воительницы и готовый выслушать, что угодно.

— Наша Предводительница знает немало подходящих историй, — сказала воительница. — Но больше всего она любит рассказывать про воина, полюбившего волшебницу, которая из ревности превращала его каждый день в канарейку и держала в клетке, а человеческий облик возвращала только к ночи. Как бы и тебе не попасть в такую же ловушку! На твоем месте я бы немедленно отдала письмо твоему декану.

— Я не выдержу его насмешек.

— Ну, тогда мастеру Малахитусу. Я слышала, что в молодости он был неисправимым романтиком, и с тех пор над молодежью никогда не смеется.

Молодой человек не нашелся, что ответить.

— Смотри, Аметисто, этот воробей, наверное, когда-то жил на Альмаринском рынке. Какие у него закопченные и грязные перышки, видимо он там не купался, боясь улететь и потерять выгодное местечко, — Сапфира, видя, что ей не уговорить чародея, сменила тему разговора.

На ветке той самой черемухи, на которую они недавно обратили внимание, сидел воробей, взъерошенный, закопченный, но довольно упитанный, наверно с рыночной еды. Аметисто подумал, как нелегко приходится этой маленькой птичке, лишившейся по неизвестной причине крова и надежного источника пропитания, и поймал себя на мысли, что он сам похож на такого воробья. Между тем воробей внимательно изучал паутину, а потом принялся ее расклевывать. Сначала попытки продырявить прочную сеть не принесли результата, но воробей не сдавался, и вскоре ему удалось проделать в паутине дырку. Мага, наблюдавшего за птицей, одолело любопытство — что будет дальше? Воробей тем временем проклевал достаточно большую дыру и исчез внутри гигантского кокона. Послышалась возня, шуршание и возмущенное чириканье. Через несколько минут воробей появился снова, в клюве у него дергалась огромная толстая гусеница. Повернув к чародею голову, птица смерила его презрительным взглядом и улетела, зажав в клюве драгоценную добычу. Обернувшись, волшебник увидел, что Сапфиры уже нет. Тяжело вздохнув, он вспомнил первый пункт инструкции для начинающего мага, написанной самим Малахитусом: в случае затруднений обращаться к старшим по должности. Молодой чародей уныло побрел к главному корпусу, однако, не доходя до места, столкнулся с самим Малахитусом и протянул ему письмо со словами:

— Вот письмо из вражеского лагеря, надо проверить, нет ли в нем магической ловушки.

Заинтересованный Малахитус положил письмо в карман, велел Аметисто ждать его перед своим кабинетом, а сам отправился разыскивать магов других гильдий для того, чтобы наиболее эффективно разобраться с этим вопросом. Надо сказать, что Малахитус, несмотря на свое высокое положение, всегда старался разложить ответственность между коллегами, а сам уйти в тень, не особенно опасаясь, что над ним посмеиваются за его такую якобы трусость. Не тратя магической энергии на поиски, он двинулся прямо к пруду, где как он знал, любила вечерами прогуливаться Сердолика. И действительно, жрица Титаниуса сидела на своей любимой скамейке, украшенной кованными языками пламени и любовалась большими белыми кувшинками на глади пруда. Заметив Малахитуса, она сказала:

— Посмотрите, коллега, как много борщевика развелось на другой стороне пруда. Заросли скоро станут выше двух человеческих ростов. А какой неприятный у него запах! Я уже посылала сюда слуг, чтобы они его скосили, но вредное растение опять вырастает, придется, как видно, применить магию.

— Не сейчас, дорогая Сердолика, нынче каждая магическая крупинка на счету. И к тому же у нашего пруда еще много красивого... Эти необыкновенные кувшинки, ласточки... — неожиданно мягким и нежным голосом произнес Малахитус, опускаясь рядом на скамью.

Сердолика с удивлением вслушивалась в странную интонацию, с которой говорил волшебник. Они давно работали вместе, и ничего подобного она за ним не замечала. Внезапно Малахитус протянул руки и попытался обнять ее за талию.

— Да знаете ли Вы, сколько мне лет! — вспыхнула чародейка, увернувшись от его объятий.

— Конечно, знаю, моя дорогая, — нисколько не смутившись, проворковал ректор. — Я, между прочим, старше Вас как минимум втрое. Но вы сегодня так ослепительны...

Он не успел закончить фразу, потому что в это мгновение огненный снаряд взрыл землю у самых его ног. Чародей резко рванулся со скамейки, оступился и кубарем скатился в пруд. Когда же он, выплевывая ряску и вытряхивая из карманов забравшихся туда лягушек, выбрался из воды, оказалось, что Сердолики уже и след простыл. Не понимая толком, что с ним произошло, Малахитус на скорую руку высушился с помощью магии и отправился в свой кабинет. Только там, усевшись в любимое зеленое кресло и немного отдышавшись, ректор вспомнил о магическом послании, которое передал ему Аметисто, и вызвал к себе магов Совета. Они долго рассматривали все еще недосушенное письмо, вертя его и так и эдак, потом позвали Аметисто и стали проверять его память, от чего тот краснел и бледнел попеременно, но так ничего и не обнаружили. Единственное, что они поняли, это то, что Уланда в опасности, и нужно думать о помощи этому городу. И тут в кабинет вихрем, как это частенько водилось, влетела разгневанная Сердолика. Однако долго высказывать свое возмущение маги ей не дали и сразу протянули письмо.

— Господа маги, письмо промокло, и его свойства частично замаскированы, — с хорошим знанием дела произнесла чародейка. — Давайте высушим его, причем желательно по-простому, у камина, чтобы заклинаниями ничего в нем не повредить.

Совету последовали, и у Сердолики в руке оказался белый листок с небольшими разводами от прудовой воды.

— Фи! — скривилась волшебница, прочтя первый абзац. — Какое бесстыдство! Не удивляюсь, что Вы, молодой человек, так смущены, но не беспокойтесь, здесь никто не будет над Вами смеяться, ведь не Вы же это писали... А между прочим, письмо-то с довеском... В нем особое заклинание — страшнейшая любовная ловушка. Если бы Вы не отдали его нам, а оставили у себя, через пару дней Вы заболели бы любовной горячкой, а предметом стала бы наша отступница. И тогда ничто не спасло бы Вас от предательства и гибели. Наша бывшая ученица становится опасной, такое заклинание не только доставить по назначению, но даже составить не так-то просто. Оно способно воздействовать не только на адресата, но и на других людей. Теперь понятно, почему кое-кто, не будем показывать пальцем, сегодня угодил в пруд!

Никто, конечно, не понял последней фразы, но Малахитус слегка вздрогнул, зная, что речь идет о нем. Злополучное письмо тут же бросили в огонь, а в Уланду решили послать двух магов шторма, наиболее опытных и храбрых, открыв для них спецпортал, поскольку для более серьезной помощи не хватало ресурсов и времени. Аметисто тут же вызвался добровольцем, но Малахитус сразу же осадил его:

— Хватит с Вас приключений, друг мой, не хватало Вам столкнуться вплотную с Морионитой и погубить себя и все дело. Сидите-ка Вы лучше здесь и ждите дальнейших приказов.

Довольно быстро активировав портал и отправив в Уланду самого мастера Корнерота и Аурелио, Совет продолжил заседание.

Мастер Корнерот и Аурелио летели по синеватому межпортальному коридору. Это продолжалось довольно долгое время и чародеям начало казаться, что переходу не будет конца. Неожиданно обоих ослепил неизвестно откуда взявшийся яркий свет и через несколько секунд маги обнаружили, что стоят на узкой улочке прибрежного городка.

— Наконец-то я могу снова вдохнуть воздух родной Уланды! — радостно воскликнул Аурелио, который по случаю важной миссии даже расстался со своей знаменитой золотой косичкой, над которой частенько посмеивались его друзья.

— Тише, друг мой, — осадил своего ученика Корнерот. — Не стоит кричать о нашем прибытии всему городу.

Конечно, декан факультета шторма понимал чувства молодого человека, который также как и Аметисто был родом из Уланды, но за время учебы и практики в Академии ни разу не смог навестить родные места за неимением времени. Однако он прекрасно сознавал и то, что среди горожан могли оказаться замаскированные джеггские шпионы, которым совершенно не нужно было знать о появлении посланцев Академии.

Малахитус рассчитывал перебросить штормовиков к воротам, но явно перестарался с заклинанием, потому что портал открылся на другом конце города. Людей в порту, а именно там оказались маги, было немного. Погода стояла безветренная, и волны лениво наползали на берег, шлифуя разноцветные морские камни. У одного из пирсов на якоре стоял большой красивый, трехмачтовый корабль со знаком Триединства на флагах. На его левом борту была изображена золотая роза, рядом с которой красовалась надпись: "Роза Востока".

— Корабль отца Аметисто, — объяснил Аурелио, не дожидаясь вопроса мастера Корнерота. — Раньше у этого парусника было другое название, но оно было не очень благозвучным, и нынешний хозяин решил его переименовать. А почему он выбрал "Розу востока", этого я сказать не могу. Вообще-то у нас, в Уланде, так называют красивых девушек, когда признаются им в любви. О, роза востока, пленен я тобою, — начал декламировать молодой чародей, однако мастер Корнерот укоризненно посмотрел на него, и Аурелио тут же замолчал.

— Скажи-ка мне, а как давно ты знаешь Аметисто? — спросил декан факультета шторма. — Что-то не верится, что вы познакомились в Академии, по-моему, вы и раньше были друзьями, разве нет?

— Наши семьи дружат довольно давно. Когда лет десять назад корабль моего отца разбила буря, именно родственники Аметисто выручили нас из беды, предложив торговать вместе с ними. Объединение принесло немалый доход, который позволил мне и моему другу поступить в Академию. Да вон, кстати, дом его отца, давайте зайдем к ним в гости.

— Нет, не стоит, — ответил Корнерот, не желая афишировать перед горожанами прибытие магов из Академии да к тому же стыдившийся своего старого поношенного костюма и неумения вести светские беседы. — Лучше пойдем, поищем какую-нибудь таверну. Раскрывать до времени наше прибытие не к чему.

— Хорошо, — согласился Аурелио. — Я знаю одну недорогую и очень уютную, "Горбатый кашалот" называется. Между прочим, в ней как раз собираются местные маги шторма. Будем надеяться, ее хозяин еще не разорился и не закрыл свое заведение.

— Ну, веди меня, абориген, — и на лице декана появилась его всегдашняя усмешка.

Действительно, в зале этого заведения они встретили самого главу местных магов шторма. Два старых мага тут же по им одним известным признакам не только признали друг друга, но и определили место и значение в магической иерархии. Видя важного гостя из Альмарино, уландиец тут же не преминул показать, что нисколько не смущается перед ним:

— Что, милостивый государь, опять прибыли за сушеными медузами? Каковы Ваши научные успехи?

— Медузы подождут, — сердито ответил Корнерот, который обычно нечасто повышал голос. — У нас сегодня более серьезные дела. Мы получили известие, что вскоре на Уланду нападут джегги. Надеюсь, вы в курсе и принимаете меры, коллега?

— Да, мы уже знаем об этом, — тут же убрав шутки в карман, ответил глава уландийской гильдии. — И готовим им достойную встречу. Мы постоянно следим за передвижением кочевников, по нашим данным они в данный момент находятся в двух днях пути отсюда.

— Хм! — обрадовался Корнерот. — Значит, письмо действительно было лишь попыткой шантажа и у нас еще есть время. Так каков ваш план обороны?

— Мы мобилизовали все силы штормовиков, все резервы дождя, бури, молний, ветра...

— Дождя, бури, ветра..., — передразнил декан факультета шторма. — А Вы знаете, что у наших врагов главенствует сам Опалус, бывший декан факультета огня? Ему ни дождь, ни ветер не помеха! Да к тому же недавно к ним примкнула одна беглая магичка леса. Эта парочка стоит всего джеггского войска вместе взятого.

— А что Вы можете предложить?

— У нас есть пара новых идей, но лучше будет их обсудить в другом месте, все-таки таверна есть таверна.

После этих слов уландиец вместе с Корнеротом и Аурелио отправились прямо в здание гильдии, куда быстро вызвали всех местных магов, и работа над системой отпора неприятелю закипела.

Джеггское войско, ведомое Шрамом, готово было с налету напасть на Уланду, тем более что городские стены не казались такими уж неприступными. Однако магическая разведка не дремала и навстречу кочевникам выдвинулась легкая конница, которую содержали уландийские купцы. Казалось, начнется обычная немагическая битва, в которой уландийцы, несмотря на свою ловкость и выучку неминуемо потерпят поражение, прежде всего потому, что джегги были во много раз многочисленнее их. Опалус и Морионита по традиции не торопились вступать в бой, прекрасно понимая, что магическая атака не за горами. Опалус приготовил самые лучшие огненные заклинания, зная, что сила уландийских магов в повелевании водой и воздухом. Он готовился использовать ветер, чтобы огненные валы покатились на город, испарять невиданные ливни, которые штормовики могли бы на них обрушить, в общем, полагал себя во всеоружии. А Морионита обновила запас ловчих сетей, чтобы брать в плен вражеских магов и других значительных персон. Однако все пошло совсем не так, как задумывали служители Уфу, и причиной этому было присутствие Корнерота и его ученика. Пока джегги ждали подхода основной части войска, а уландийцы пытались поразить их стрелами, маги шторма начали осуществлять свой тщательно разработанный план. Посреди поля неожиданно завертелся небольшой пыльный вихрь, на который лучники с обоих сторон не обратили никакого внимания. Однако прошло совсем немного времени, вихрь разросся, загудел ветер, и густая стена пыли разделила оба войска. Все вокруг потемнело, солнечный день сменился дымным маревом.

— Назад! Идет пыльная буря! — закричал Шрам, но этот крик уже не был нужен, ведь каждый джегг знал, что это за явление природы. Воины без всякой команды слезли с коней и начали сбиваться в плотную кучу, чтобы защитить себя от всепроникающего песка и пыли. Для представителей степного народа это не было чем-то из ряда вон выходящим, но сражаться в таких условиях не представлялось возможным. Растерянным оказался только Опалус. Он метал навстречу пыльной буре стены пламени, но огонь гас и ничего полезного не приносил. Поняв, что его заклинания никак не применимы, маг не нашел ничего лучшего, как вместе с Морионитой отступить подальше, под прикрытие искусственной рощи, которую девушка наколдовала тут же. Но рощица была маленькой, и в ней удалось укрыться только части кочевников. Остальные так и остались под пылевой завесой. Тем временем над джеггским войском появилось совершенно невиданное облако ядовито-зеленого цвета. Оно ползло со стороны уландийских окраин, где по традиции находились красильни, кузницы, доки для починки кораблей, кожевенные и прочие ремесленные мастерские, которые в изобилии поставляли ядовитые воды в городские отстойники, где они годами очищались, чтобы потом вернуться в море. И теперь, поднятый силой магических заклятий, весь яд уландийских окраин обрушился на джеггов. Кроме того, штормовики подмешали к облаку все свои ядовитые запасы. В ход пошли все те же порошки из медуз, иглы морских ежей, плавники морских дьяволов и прочее, и прочее, и прочее...

Джеггские воины кашляли, задыхались, один за другим погибая от страшных ядов. Спаслись только те, кто отполз к магической роще, которая одна сохраняла более или менее безопасный воздух. Тем временем пыльная буря осела, и уландийцы, которые не пострадали, поскольку ветер дул от них, бросились, было, на врага.

— Куда лезете, марш в город! — закричал глава магической гильдии, скача вдоль линии уландийкой конницы. — Вы сыграли отвлекающую роль, ваша работа окончена! Быстро уходите, а то отравы надышитесь!

Делать было нечего, и командир уландийского войска скомандовал отступление. Тем временем маги шторма с помощью колдовских устройств наблюдали результаты своего удара. Половина войска джеггов была мертва. Другие, которые вовремя смогли ускакать на безопасное расстояние, кашляли, чихали и отплевывались от пыли. Лишь через несколько часов Шраму и его приближенным удалось собрать измученное войско и отправиться к ближайшей реке, чтобы отмыться, отдышаться и подумать о спасении. Ни о каком штурме Уланды речь уже не шла.

Маги, оставив в покое широкую полосу отравленной земли, которая осталась на месте невиданной битвы, отправились в город вслед за конницей. Теперь нужно было только не выпускать нападающих из вида, чтобы держаться в курсе их планов.

Как ни странно, Опалус не услышал от Уфу ни капли упреков! Похоже, в жертву темному богу вполне сгодились джегги.

— Ха-ха-ха! — раздался веселый голос в голове мага. — Вот это атака! Как, зависть не разбирает? Потрясающе! Ты должен взять это на вооружение!

— Чему ты радуешься, повелитель? — c досадой спросил Опалус. — Половина моего войска мертва! С кем я теперь пойду сражаться дальше во славу Тьмы?

— Слава Тьмы? Много ты понимаешь! Столько мертвецов не было даже в Стефеншире! — засмеялся темный бог, — Мне все равно, какой они крови. Что джегги, что катахейцы — все одно жертвы. Мне хоть яргов принеси — все сгодится. А в степи всегда можно набрать новых воинов.

Голос замолчал, оставив Опалуса в полном недоумении.

— Что будем делать, Шрам? — невесело обратился маг огня к джеггскому вождю, хотя обычно не снисходил до такого обращения с ним.

— Мы должны отомстить магам! — ответил джегг. — Ведь это из-за них доблестные воины погибли, даже не вступив в битву! Пойдем на главный магический город!

— Да справимся ли мы? — изумился маг такой решимости кочевника.

— Даже если не справимся, теперешнее войско нельзя вернуть в степь, оно не достойно отцовских шатров! Или победа — или смерть! Джегги не могут вернуться с поражением!

— А если все войско погибнет у стен Альмарино?

— Такова воля степных духов! Зато о них сложат песни, а новые воины будут доблестнее этих!

— Вот это речь настоящего воина! — вдруг с восторгом воскликнула молчавшая доселе Морионита. — Мы идем на Альмарино! Пусть эта битва будет победной!

И в дымчатых глазах колдуньи сверкнул золотистый огонек. Пораженный Опалус не знал, что и сказать. Благоразумие призывало его вернуться в степь за подкреплением, но сила Уфу, вдруг проявившаяся в женщине, пугала и требовала действий. Неизвестно, что бы он ответил, но темный бог позаботился о нем. В голове опять раздался знакомый голос:

— Вот видишь! Женщина и дикарь служат мне лучше, чем ты, хваленый маг огня! Теперь уж ты не сможешь праздновать труса!

Потемневший лицом Опалус сказал:

— Что ж, погибшие воины будут жертвами Уфу и откроют нам путь к новым победам! Вперед, на Альмарино!

Глава 11. Битва при Альмарино

С некоторых пор, а именно после памятной сцены с галкой, Аметисто почувствовал, что птицы занимают особое место в его жизни. В этом его еще более убедила история с поддельной ласточкой. Теперь, когда он снова вернулся к лабораторным занятиям, стараясь опробовать как можно больше военных заклинаний, он нередко, отдыхая, подходил к окну и наблюдал за птицами. Однажды он услышал, что в кустах боярышника за окном раздается особенно звонкое и многоголосое чириканье, воробьи были явно чем-то взволнованы. Выглянув в окно, чародей увидел, что в колючих ветвях застрял воробей, а остальные птички суетятся вокруг, не имея возможности помочь. Аметисто спустился вниз, раздвинул ветки и вытащил трепещущее тельце из западни. Каково же было его изумление, когда он разглядел пленника:

— Ну и ну! С виду обычная птаха, а в клюве-то — самые настоящие зубы! Прямо не воробей, а какой-то вера-бей! Увидишь такое чудовище — пожалуй, усомнишься в силе великого Геоса! — воскликнул чародей, не выпуская находки. — Видно, здесь не обошлось без темного колдовства, иначе кто бы мог так изуродовать безобидную птичку. Понесу-ка я его к мастеру Малахитусу, — и Аметисто, не давая дергающемуся изо всех сил существу покинуть кулак, направился в кабинет ректора.

— Да — а, — пораженно протянул мастер Малахитус, — вот так находка... Видно, здесь не обошлось без козней Мориониты. Надо срочно это чудовище исследовать.

Но сколько маги леса не исследовали, им так и не удалось разгадать секрет необычного существа. Поняли только, что это магический лазутчик, и решили поместить его живьем в музей природных аномалий, который основал Малахитус, где было полно чудовищ вроде голубей с четырьмя крыльями, телят с восемью ногами, двухголовых черепах и тому подобных ужасов, правда, в основном в виде чучел.

Через несколько дней в таверне "Три поддубовика" был пойман подозрительный тип. Аметисто, Гладиолус и Базальт обратили внимание на незнакомца, который то доставал из кармана свиток, то клал обратно.

— Эй, чужестранец, — обратился к нему Базальт, — а ты знаешь, что в этой таверне могут запросто грибами отравить?

— Как это? — испугался незнакомец

— Да очень просто. Если ты не маг, то, скушав солянку из поддубовиков, испортишь себе желудок, ну а если маг — ничего не случится. Это все для того, чтобы посторонние сюда не ходили. А, ты, я смотрю, маг, все глядишь на свой свиток, только что-то не пойму, какой гильдии.

— Я из дальних мест, там нет гильдий, — не нашелся, что сказать, незнакомец, прикидывая, как бы ему покинуть таверну.

— Куда?! Ты еще не насладился лучшим пивом в Альмарино, — ехидно заметил Гладиолус, быстро набросив на чужака ловчую сеть из паутины.

Почувствовав, что попался, шпион, а это, конечно же, был шпион, выхватил кинжал и принялся резать паутину с бешеной скоростью. Паутина летела клочьями, казалось, что ничто не удержит лазутчика. Если бы Аметисто не сбил его с ног потоком ветра, долго бы пришлось ловить его по городским улицам. А так друзья быстро скрутили лазутчика, не преминув отнять у него кинжал и свиток, и отвели прямиком в Академию. Там маги взялись за него, как следует, без всякого сожаления вытряхнув из него все, что он знал. Оказалось, что это не простой лазутчик, а один из джеггских колдунов, которых пытался обучать сам Опалус, и знал он довольно много.

Удалось восстановить всю картину боевых действий при Уланде и узнать, что после этой крупной неудачи Опалус ведет свое войско прямиком к Альмарино. Выяснив это и осознав, какие мощные силы джеггов втянуты волшебниками-отступниками в войну, Малихитус приказал созвать полный Совет магов:

— Господа, мы собрались здесь, чтобы обсудить наше трудное положение. Все вы знаете, что в нашем замечательном коллективе завелись преступные элементы. Они предались темному богу, не будем называть его имени, и разразившаяся война вскоре достигнет нашего города! Наш священный долг — защищать оплот магии, нашу Катахею, нашу науку от посягательств злодеев, бросить все силы на борьбу... — в общем, несмотря на серьезность положения, Малахитус опять был в своем репертуаре и не мог удержаться от пышных и развесистых фраз, которыми славилось каждое его выступление.

Усердие его было вознаграждено, как обычно: некоторые маги, особенно из молодежи пересмеивались, а кто-то даже начал дремать, как это всегда бывало на длинных докладах ректора. Между тем, начав с серьезных вопросов, Малахитус через некоторое время скатился до повторения традиционных своих речей, которые все уже давно выучили наизусть:

— Прибавим в работе, каждый маг должен создавать как можно больше новых заклинаний, нужно бороться за королевские субсидии...

При слове "субсидии" встрепенулась Сердолика:

— Как вы можете, господин Малахитус, у нашего порога враги, а Вы все про субсидии!

— Извините, забылся, — ректор мгновенно очнулся, перестав иметь вид весеннего глухаря, который, как утверждали маги леса, поет, не слушая ничего вокруг.

— Так что Вы хотели нам предложить? — спросила жрица огня.

— Господа маги, нам необходимо принять решение, — медленно, с расстановкой начал глава Академии. — Сила наших врагов велика, а надежды на скорую помощь короля немного. Нам нужно принять меры на случай возможной сдачи города!

— Это безумие, Малахитус! Вы хоть понимаете, что Вы предлагаете? — возмутились все маги разом.

— Я не предлагаю, а пытаюсь рассмотреть самый худший вариант, — спокойно произнес ректор. — Предположим, нам не удастся справиться с Опалусом, Морионитой и джеггами. Даже если город будет взят, наши знания и наши артефакты не должны попасть в руки врага! Предлагаю отправить все наши самые важные артефакты, свитки и книги с надежной охраной из молодых магов в крепость Кин-Тугут, оставив здесь только то, что необходимо для боевой магии. Здесь останется гораздо больше магов, чем уйдет, и мы будем вести оборону без страха и упрека.

— Все это нужно сделать тайно, чтобы никто не перехватил наш обоз по дороге, — тут же заявил один из коллег. Это показывало, что обсуждение начинает становиться на деловую почву.

Тем временем, измученное джеггское войско занимало удобные позиции неподалеку от города. Близко подойти пока не решались, рассчитывая на информацию от лазутчиков, которых послали предостаточно. Опалус не сомневался, что пароли магической защиты города поменяли еще тогда, когда он внезапно исчез из Академии. И он был прав. Поэтому знания мага огня об обороне Альмарино никакой пользы принести не могли. Опалус прекрасно понимал, что город им не взять. Все его помыслы были сосредоточены на том, чтобы как можно лучше понять желания Темного бога и исполнить их. Он попытался поговорить с ним, удалившись подальше от войска, и действительно получил вполне четкие, хотя и не сулящие больших перспектив указания:

— Что, струсил, маг? Понял, что Триединые сильнее тебя? Это хорошо, значит, ты не зарвешься. Да мне и не нужен этот город. Мне надо, чтобы ты забрал в плен побольше магов и устроил великий обряд воплощения в моем храме. Надеюсь, ты не забыл, что должен его отстроить?

— Что ты Великий Уфу! Как я мог об этом забыть!

— Доверяй, но проверяй! — услышал маг в ответ насмешливые слова, и голос в его голове замолчал.

Морионита тоже пребывала в нервном напряжении. Ее сжигала досада на неудавшееся любовное колдовство и Опалуса, который, видимо что-то почувствовал и опять стал относиться к ней с легким пренебрежением. В такой обстановке самым выдержанным и толково действующим был Шрам. Он сумел мобилизовать джеггских колдунов на разведку, воодушевил войско будущей местью и день и ночь заставлял своих крепить боевую выучку.

Понятное дело, магия была хороша только для особых случаев, когда нужно что-нибудь спалить, изменить погоду или превратить неугодную персону в лягушку. Но накормить все еще немалое, хотя и здорово поредевшее войско с помощью магии пока еще не удавалось никому. Припасов джегги с собой носили не так уж много, обозы не подъезжали, и голодные воины принялись грабить и опустошать окрестные деревни. Делали они это столь успешно, что очень скоро маги в Альмарино поняли, что еще немного, и все крестьяне, которые кормили город, будут убиты, скот их зарезан и съеден, и, в конечном счете, вся основа выживания города окажется под угрозой. Терпеть эти бесчинства дольше было нельзя, нужно было срочно контратаковать. К несчастью, именно к этому моменту Малахитус с помощью Базальта, которого Сердолика, как ни странно, оставила вместо себя, отправляясь в Кин-Тугут, довольно хорошо научился наблюдать за действиями противника с помощью кристаллов дальновидения. Гневу и возмущению ректора, когда он увидел страдания простых крестьян, не было предела:

— Я лично покараю уфистов! — кричал он. — Я еще помню, как служил в королевских войсках! И мои заклинания еще не заржавели! Базальт, ты отправишься со мной. Возьмем еще двух штормовиков и двух магов леса.

— И одного огненного, — добавил Базальт, который не хотел быть единственным магом своей стихии в этом сборище. — Неплохо бы, кстати, устроить не просто дерзкую вылазку, а более серьезное нападение. Но только не забывайте, господин ректор, что у врагов есть Опалус!

При упоминании о бывшем декане факультета огня Малахитус почувствовал в словах молодого мага тень упрека и окончательно вышел из себя:

— Вы еще будете напоминать мне о моих промахах! Чтоб я этого больше не слышал!

Оторопевший Базальт, который не привык видеть ректора в такой ярости, не знал, что и возразить, и предпочел выждать.

— Итак, все делаем втайне! — тоном заправского командира произнес Малахитус, немного остыв от гнева. — В городе сплошные лазутчики! Позавчера еще одного колдуна поймали! Мы должны выступить малым отрядом и, не трогая джеггов, пробраться прямо к Опалусу и Морионите, чтобы захватить их врасплох. Если наш план будет удачным, то, потеряв своего идейного вдохновителя, кочевники сами отступят и вернутся в степи.

План ректора Академии был принят. Ночью семь магов во главе с самим Малахитусом тихо вышли из городских ворот. Скользя как тени, они продвигались к лагерю неприятеля. Наконец им удалось приблизиться к сторожевым кострам. Отвести глаза страже не составляло труда. Множество палаток, бродящие вокруг дозорные воины — все давало прекрасную возможность для маскировки. Заклинание "чужого облика", удачно примененное магами леса, позволяло всей группе выглядеть похожими на обычных кочевников и не привлекать ничьего внимания. Наконец у одного из костров, поодаль от остальных альмаринские маги увидели Опалуса и без всякого колдовства, просто по принципу семеро на одного, прямо в джеггском облике бросились на отступника и мгновенно скрутили его.

— Шрам! Это что, бунт?! — закричал ничего не понимающий Опалус. — Убери своих головорезов, а не то я обращусь к силе Уфу!

Но схватить Опалуса — это еще только полдела. Сила Уфу позволяла мятежнику вырываться из рук семи сильных чародеев, которые не решались применить магию, и отчаянно звать на помощь. Первой на его зов откликнулась Морионита со своей необыкновенной паутиной. Все восемь магов, включая самого Опалуса, оказались в сетях. Теперь колдовать было небезопасно — можно было попасть по своим.

— Морионита, выпусти меня отсюда, эти негодяи меня убьют! — кричал маг огня, в то время как замаскированные альмаринцы, раздосадованные своей неудачей молотили его со всех сторон так сильно, как только могли.

Наконец, Морионита догадалась сбросить весь шевелящийся клубок тел в яму, предназначенную для пленных. Не выдержав такого обращения, главный служитель Уфу, на чем свет стоит, кляня предприимчивую девушку, прожег в сети дыру и воззвал к своему богу.

— Здорово ты попал! Ну и повеселился же я, глядя на твою вольную борьбу. В другой раз учись приемам рукопашного боя, пригодится, — рассмеялся в ответ Уфу, однако тут же выдернул своего слугу из ямы.

Отдышавшись, Опалус с помощью заклятия "глаз колдуна" внимательно пригляделся к улову Мориониты. Радости огневика не было предела, ведь в яме оказались его злейшие враги и среди них сам Малахитус.

— Теперь-то я узнаю все магические ключи к городу! Думаю, что нежным телам академического начальства джеггские шутки не очень понравятся, — произнес колдун, потирая руки. — А потом, я приберегу их для великого жертвоприношения во имя воплощения Уфу.

Тем временем плененные маги решали, что им делать дальше. Яма, в которой они находились, была достаточно глубокой, так что их шепот сверху никто не мог разобрать. Штормовики предлагали устроить вихрь и подняться наверх с помощью воздушного потока. Однако Малахитус приказал им замолчать.

— Если мы попытаемся бежать, нас тут же скрутят, — сказал он. — Я считаю, что в данный момент нужно думать не о спасении собственных шкур, а о том, как в нашем, скажем прямо, незавидном положении хоть чем-то помочь городу. Опалус, ясное дело, прикажет нас пытать, чтобы вызнать все об охранных заклятиях. Но у нас есть преимущество, потому что никто из нас не знает систему до конца. Часть ключей осталась в Альмарино. И как бы ни усердствовали джегги, это ничего не даст.

— Но нам вовсе не хочется принять мучительную смерть, — возразил Базальт.

— А кто тебе сказал, что мы собираемся умирать? — незамедлительно парировал Малахитус. — Сначала будем сопротивляться, делать вид, что ни за какие коврижки не выдадим нашу тайну, а как только нам пригрозят чем-нибудь страшным, сразу все и расскажем, как будто им удалось нас сломать. Только то, что мы им скажем, нам нужно сочинить самим, причем магические ключи должны быть сложны для исполнения и как можно более правдоподобны. За работу!

И маги начали усердно придумывать серию заклинаний, которые были бы похожи на настоящие, обеспечивающие щит города.

Сцену с выдачей тайны удалось разыграть как по нотам. Первую часть заклинания выдал Базальт, причем Малахитус бросал на него такие испепеляющие взгляды и так извивался в своих путах, что Опалус поверил в то, что получает часть подлинной информации. Постепенно, под угрозами все элементы заклинания были сообщены врагу. Они оказались настолько сложны, что слуге Уфу пришлось записывать их самым тщательным образом. Наконец, мятежный маг огня вытер пот со лба и приготовился на следующий день опробовать приобретение. Единственное, чего он боялся — это то, что в таком сложном переплетении заклятий найдется какая-нибудь ошибка, и что исправить ее будет невозможно.

Наутро джеггскому войску был дан приказ идти на штурм города. Пленных магов опутали крепкой сетью и в специальной повозке тащили с собой, чтобы потребовать с них исправления заклинания в случае непредвиденных обстоятельств.

Приблизившись к воротам, Опалус начал медленно, с расстановкой читать сложный канон, и часть защиты успешно снялась — альмаринские маги были не настолько глупы, чтобы сразу подставлять себя под удар. Однако, разрушение первого слоя, которое можно было обнаружить только с помощью магии, повлекло за собой общегородскую тревогу! Из ворот в мгновение ока выскочили отряды альмаринской конницы и бросились на джеггов. Началась такая рубка, что Опалус был вынужден прекратить чтение заклятия и броситься на помощь своему войску. Швыряя огненные шары направо и налево, чародей уже не думал о вскрытии магической защиты.

В это время пленные маги потихоньку начали плести особое контрзаклятие, странным образом действовавшее на врага: стрелы летели мимо, дротики ломались в воздухе, а джеггские кони начали падать замертво, придавливая собой всадников.

— Никак кто-то пытается нас сильно проклясть, — нахмурился Шрам, и кинулся к Опалусу. — Куда ты смотришь, маг, опять увлекся своими огненными игрушками! Не видишь, что творится с воинами!

— Войско — это твоя забота, Шрам! — гневно закричал служитель Уфу. — Мое дело — магия! А ты, я гляжу, совсем распустил своих людей, они полностью потеряли выучку!

И в это мгновение представилось очередное доказательство словам Опалуса: линия джеггской конницы разом выстрелила во врага из луков, но ни одна стрела не достигла цели.

— И это называется славные лучники! — скривился волшебник. — Если так пойдет дальше, мы проиграем!

— Вперед, мои воины! Целься вернее! — закричал, не слушая его, вождь джеггов.

Но его храбрый порыв привел лишь к тому, что джегги бросились в атаку и были порублены альмаринскими всадниками. В ближнем бою у воинов Шрама отчего-то не хватало силы удара, ловкости и боевого задора. Ему ничего не оставалось делать, как скомандовать отступление. При бегстве служители Уфу, тем не менее, не забыли про повозку с магами.

На следующий день, похоронив убитых, джегги принялись за усиленные тренировки, на которых, к немалому удивлению Шрама, все шло просто прекрасно.

— Не иначе это альмаринское колдовство, — решил он.

— Я тебя предупреждал, что города нам не взять, — сказал ему Опалус. — Да и добычей там особенно не разживешься.

Маг огня, получивший в руки достойные жертвы, помышлял теперь только о том, как бы поскорее вернуться в стефенширские каменоломни и достроить храм, как он не раз обещал Уфу Темному. Однако Шрам был неумолим. И Опалус сдался, потому что так до сих пор и не нашел своего ключа к джеггам. Он уже был готов к тому, что от войска мало что останется.

— Мне бы сохранить хоть небольшой отряд, чтобы довезти магов до Стефеншира, а остальные джегги пусть пропадают пропадом, — думал служитель темного бога. Ему пока еще не приходило в голову, что порча, наведенная на его войско, идет не из Альмарино.

Упорный Шрам приказал провести еще одну атаку. Опалусу снова пришлось приняться за злополучное заклинание. На этот раз ему удалось продвинуться как будто бы дальше — но результат опять оказался ужасным. На стены города высыпали маги, которые начали расстреливать врагом всем, что только было в их арсенале — в джеггов летели молнии, сыпался снег, неизвестно откуда обрушивались камнепады... В довершении всего в тылу у войска оказались стаи злобных волков, которые набрасывались на лошадей и всадников, сбивали их с ног и мгновенно загрызали насмерть. А джеггкие воины опять, словно по чьей-то злобной воле, утратили боевую выучку.

Опалус метался от одной стычки к другой, тщетно пытаясь переломить ход этих мелких частей сражения с помощью огненных заклятий. Однако в этой неразберихе ему удавалось только убивать отдельных альмаринских конников. В какую-то минуту он так увлекся, что не заметил, как сзади к нему подкрался огромный почти седой волк. В огромной пасти щелкнули острые зубы. Казалось, что еще минута, и магу огня придет конец.

— Сгинь! — раздался рядом свистящий шепот Мориониты, и волк, опустив голову, потрусил в лес.

Опалусу ничего не оставалось, как двигаться дальше вместе с магичкой леса, хотя ему совсем не хотелось быть обязанным ей жизнью. Сражение окончилось полным разгромом джеггского войска. Остаткам пришлось уносить ноги. Даже Шрам был ранен, правда, не тяжело. Чудом удалось не потерять в сутолоке отступления возок с магами, к которому Опалус приставил самых отборных воинов. Добравшись до опушки ближайшего леса, джегги остановились там.

— Однако славная была сегодня битва, — раздался голос в голове измученного и совершенно разбитого мага.

— Какая там славная, если мы опять проиграли, — возразил Опалус, которому, казалось, уже нечего было терять.

— Подумаешь, кочевники! — фыркнул Уфу. — Ведь ты, мой верный слуга, цел! А воинов еще наберешь, вдвое больше. Да заодно, наконец, бросишь эту глупую затею — воевать за Альмарино. Говорил же я тебе, дострой храм, дай мне воплотиться, и тогда вся Катахея будет у тебя в кармане. А ты слушаешь этого дикаря и теряешь время. Завтра же выступай обратно к Стефенширу, у тебя неплохая добыча для главной жертвы при открытии моего храма. Я верю в тебя!

Такая длинная речь немало удивила слугу Уфу. Но делать было нечего, оставалось только объявить волю бога оставшимся джеггам и приказать им трогаться в обратный путь. Кочевники были сильно измучены, да и выжило их в побоище не так уж много, так что никаких попыток бунта не последовало. Кое-как собравшись, изрядно потрепанное войско двинулось обратно к Стефенширу.

Глава 12. У короля

Лорд Гелиодор и рыцари Золотого Леопарда в полном составе отправились в столицу сразу после большого совещания у Малахитуса, где было принято решение просить королевской поддержки в борьбе против уфистов, как теперь называли врагов, угрожавших Катахее. Предполагалось, что все встретятся в Кин-Тугуте, дождутся вестей из Альмарино и только после этого предпримут дальнейшие действия. Путь пролегал мимо знаменитого озера Легенд. Об этом великом озере, похожем на море по глубине и размерам, рассказывали немало историй. Самая известная из них повествовала о том, почему среди такой грандиозной водной глади не было ни одного острова.

Однажды, когда на месте Катахеи еще простиралась чахлая безводная пустыня, боги Триединства решили осмотреть свои владения. Перед взорами всесильных сыновей Закона предстали раскаленные пески без конца и края, над которыми носились сеющие гибель смерчи. Старший из братьев, Титаниус, сказал:

— Пусть каждый из нас трижды ударит священным копьем. Я хочу, чтобы эта земля стала цветущей. Да будет так!

Он взял неприкосновенное для смертных оружие и высоко поднял его. Первый удар вызвал сильное землетрясение. Одни участки земли вздыбились, другие, наоборот, провалились. Так родились горы и равнины. Затем из-под земли изверглась горячая лава, и дано было начало вулканам. И, наконец, Кузнец Судеб высек искру, которую спрятал в кремень.

— Ты будешь появляться при ударе огнива и дашь огонь людям, которые будут жить здесь, — сказал он.

Затем копье перешло к среднему брату, Гидросу. Сначала повелитель воды и воздуха прогнал все смерчи, чтобы они устраивали свои дикие пляски только там, где нет ничего живого, и разослал повсюду мирные ветры, указав каждому его направление. Затем выбил из горы источник чистейшей воды. Потекли реки, загрохотали, срываясь вниз, водопады. После третьего удара плеснула о берег соленая волна. Зашумел, омывая раскаленную пустыню, могучий океан и пески отступили под его натиском.

А Гидрос передал копье младшему из братьев, Геосу. И вот уже пробилась сквозь увлажненную землю шелковистая трава, зазеленели густые леса. Затем по поднебесью полетели птицы, в чащах появились разные звери, рыбы поплыли по водоемам.

— А третий удар? — спросил Титаниус брата. — Ты забыл о нем?

— Я уже создал все, что был должен, — ответил Геос.

— Хорошо, — сказал бог огня. — Я сам завершу ритуал сотворения.

Ударом священного копья старший сын Закона создал в Алмазных горах глубокую пещеру, куда боги поместили свое оружие. Люди, поселившиеся на преобразившейся земле, берегли святыню, как зеницу ока, и она приносила им счастье и оберегала от врагов.

На озере, которое в то время носило название Большого Западного, был остров, называвшийся Сантаверина. Здесь находилось небольшое селение, где жили два добрых друга. Один из них волею Триединства имел не одно, а целых три сердца. Он никогда не уставал и был могучим и непобедимым, ибо сердца его бились попеременно — когда утомлялось одно, его сменяло другое. Другой ничем особенным не отличался, однако был известен своей богобоязненной и честной жизнью. Однажды тот из них, у которого было три сердца, предложил другу отправиться в столицу, на церемонию избрания правителя. В то время власть в стране не передавалась по наследству, и правителя выбирал народ. Когда друзья прибыли в город, на главной площади собралась толпа людей: всем хотелось узнать, кому будет передана власть. Вскоре появился председатель народного собрания и торжественно провозгласил:

— Народ сантаверинский! Сегодня радостный и счастливый день! На престол вступит новый правитель. Я надеюсь, что наш выбор будет правильным и справедливым. Да ниспошлет нам благословение великое Триединство!

Началось голосование. Но никому не удалось получить одобрение достаточного числа граждан. И тут кто-то назвал имя человека с тремя сердцами. Весь народ поддержал это предложение - о таком правителе, с чистой, не запятнанной дурными помыслами душой, которого не одолеет ни один, даже самый сильный и ловкий враг, люди и не мечтали. Носитель трех сердец сделался правителем Сантаверины. Своего друга он назначил главным советником. Народ полюбил доброго и милостивого владыку, покорившего людей своим умом, силой и щедростью. Будучи страстным книголюбом и сторонником просвещения, правитель часто посещал старинную библиотеку во дворце и не только сам читал древние книги, но и старался обнародовать их содержание. Чтобы народ мог получить образование, он издал указ о постройке специальных школ, где преподавались не только науки, но и основы древней магии.

Как-то раз, читая одну из книг, он нашел в ней упоминание о священном копье и заинтересовался им. Древний текст гласил, что тот, кто войдет в алмазную пещеру и возьмет в руки это оружие, станет таким же могущественным, как боги Триединства. Раньше ему и в голову не приходило покуситься на достояние высших сил, но теперь, когда пределы земной власти им были достигнуты, поселилась в его сердцах великая гордыня. Неслыханная затея смутила его разум. Захотелось ему большего могущества и власти, чем может быть дано человеку. Позвал правитель своего советника и сказал:

— Сегодня ночью мы отправимся в алмазную пещеру и овладеем священным копьем. Ты поможешь мне и получишь награду. Я дам тебе и твоему сыну обширные земли, и вы станете самыми богатыми людьми в мире!

Ничего не ответил праведный советник, ибо знал, что великий грех задумал совершить его повелитель, что страшная кара постигнет их. В душе он, однако, верил, что боги Триединства не допустят святотатства, и им не удастся попасть в пещеру.

Наступила роковая ночь. Страшась за своих близких, советник отправился вслед за грозным владыкой. И вот они уже стоят перед огромной чугунной дверью. Правитель попробовал толкнуть ее, но дверь не поддалась, хотя была не заперта. Тогда он потянул ее на себя, включив всю мощь сначала одного сердца, затем двух и наконец всех трех. Непокорная дверь начала медленно отворяться. Когда проем расширился настолько, что в него мог пройти человек, правитель отпустил тяжелую дверную ручку и мгновенно исчез во мраке. Несчастный советник, воздев руки к небесам, молил богов помешать злодейству, которое вот-вот должно было совершиться. Но, как видно, всесильные повелители стихий не слышали его голоса, ибо вскоре из пещеры вышел правитель со священным копьем в руках. Гордость светилась в его глазах. Подумать только, он завладел оружием, которое не мог добыть ни один смертный! Теперь все будут трепетать перед ним! Горе тому, кто скажет хоть одно неосторожное слово!

Но не долго пришлось властителю Сантаверины радоваться и наслаждаться своим могуществом. Боги никогда не прощают попытки человека сравняться с ними. Через несколько дней после того, как священное копье было похищено из пещеры, разразилась страшная буря. Град величиной с куриное яйцо побил посевы. Не успели люди оправиться от этой беды, как нежданно-негаданно явилась другая. Начался падеж скота, болезни и голод привели к гибели даже самых выносливых пород животных. А в довершение всех бедствий вспыхнула эпидемия и унесла столько жизней, что остров наполовину опустел.

Праведный советник с ужасом наблюдал происходящее. А правителя словно подменили. Ослепленный блеском священного копья, он перестал видеть беды народа. Наконец, в день именин правителя, когда все придворные по обычаю должны были предстать перед ним с поздравительными речами, советник смог удостоиться аудиенции. И это он, который раньше мог в любое время беседовать со своим другом и повелителем! Вместо поздравлений владыка услышал печальные речи своего министра.

— Как ты смеешь омрачать мой праздник! — в гневе вскричал обладатель трех сердец и приказал придворному колдуну превратить советника в ворону. Но чистота сердца этого человека была столь велика, что получилась белоснежная чайка. С печальным криком полетела она над озером.

Прошло несколько лет. Повзрослевший сын советника, видя бедствия, постигшие его родину, начал думать, как спасти людей. Узнав о похищении священного копья, он подумал:

— А что же боги Триединства, почему они наказывают народ, который ни в чем не виноват, оставляя благоденствовать похитителя? Надо найти их и рассказать о том, что происходит на острове.

Сын советника отправился в Алмазные горы и начал призывать богов. Но на почтительные возгласы никто не откликнулся. Юноша стал кричать громче, бить в барабан, распевать гимны, но и это не помогло. Наконец, сын советника воскликнул:

— Да существуете ли вы, боги Триединства! Может быть, вас уже и нет на свете?

— Что? — загремело в скалах. — Кто посмел усомниться в нашем существовании?

— Я! — гордо воскликнул отважный юноша. — Если бы боги существовали, они не допустили бы, чтобы за прегрешения одного человека страдал весь народ!

— Кто это говорит? — раздался голос помягче.

— Я говорю! Сын праведного советника, который всеми силами противился похищению священного копья!

— Сына такого человека можно выслушать, — раздался совсем мягкий, подобный шелесту листвы, голос.

— Говори! — приказали все голоса сразу.

И юноша рассказал обо всем, что случилось за последнее время на острове.

— Вот видите, — сказал тихий голос, обращаясь, как видно, к двум другим. — Стоит оставить людей без попечения, как самые лучшие сбиваются с истинного пути.

— Как же теперь поступить? — спросил сын советника.

— Остров надо уничтожить, зло на нем пустило слишком сильные корни! — загрохотал Титаниус.

— А как же простые люди? — прошелестел Геос.

— Все очень просто, — сказал Гидрос. — Я затоплю остров не сразу, и те, кто захочет спастись и внемлет призыву этого юноши, успеют сделать лодки и уплыть на берег озера.

— А кто покажет нам дорогу?

— Кайотен! явись, Кайотен! — позвал бог вод.

На его зов тотчас прилетела чайка. Юноша поклонился богам и отправился в столицу, белоснежная птица полетела вслед за ним. На главной площади сын министра объявил:

— Великие боги Триединства приказывают всем строить лодки. Через два дня остров будет затоплен.

Кто-то уже имел лодки, ведь остров жил рыбной ловлей, кто-то спешно их построил. Только правитель и его приближенные не стали ничего делать, решив, что это козни сына советника, жаждущего отомстить за отца.

Но вот день великого потопа наступил. С утра небо хмурилось, надвигался шторм, и, наконец, над озером поднялась огромная волна, какой еще никто не видел. Люди начали спешно садиться в лодки и отталкиваться от берега. Ветер погнал лодки прочь от острова, где все рушилось под напором яростного шторма. Впереди летела чайка. Чем дальше уплывали люди, тем спокойнее становилось озеро. Вскоре островитяне увидели вдали краешек земли.

А тем временем во дворце правитель тщетно боролся с волнами, сжимая в руке священное копье. Вельможи давно утонули, лишь правителю три сердца позволяли все еще держаться. Рядом с ним бултыхался придворный колдун. Не выдержав усилий, он в последний раз взмахнул руками и превратился в рыбу.

— Ты куда! — вскричал правитель. — Почему ты не спас своего повелителя?!

С этими словами он утонул. И не спасли его ни три сердца, ни священное копье, ни непомерная сила. А колдун уплыл неизвестно куда.

А спасшиеся жители острова благополучно высадились на берег. Здесь они начали новую жизнь и основали большой город, получивший название Эйдалон-Бравир. Позже появился еще один город, потом еще... Так вокруг озера возникла целая страна, названная Катахеей. А священное копье с тех пор лежит на дне озера, доступное только богам Триединства.

Не очень-то хотелось Гелиодору проезжать этой дорогой, с которой у него было связано много печальных минут, но она была самой надежной. Неспешно двигались рыцари по берегу великого озера, так же неспешно парили над водой чайки, временами пролетала скопа, держа в когтях бьющуюся рыбу, а в более мелких местах, где заросли кустарника подходили к самому озеру, резко вскрикивали чибисы. Так же было здесь и много лет тому назад, когда лорд был молод, сражался в этих местах с яргами и любил молодую девушку, которая была при его войске сестрой милосердия и помогала раненым вместе с магами шторма, хотя совсем не умела колдовать. Ее нежный голосок и ласковые руки приносили пострадавшим воинам покой и утешение. Но однажды, когда золотые леопарды отправились в дальнюю вылазку, на лазарет напал небольшой отряд яргов. Те из раненых рыцарей, которые могли держать оружие, храбро вступили в схватку. На помощь подоспели маги шторма, угостившие незваных гостей молниями, и все могло бы кончиться благополучно, но возлюбленная лорда в пылу битвы оказалась под ударом яргского шамана. Хотя у дикарей были довольно примитивные заклятия, но яды, которые они могли изготавливать, не знали себе равных. И вот такой ядовитый плевок попал прямо в лицо единственной девушке в этом бою. Маги шторма чудом спасли ей зрение, но лицо ее оказалось изуродовано. После этого сестра милосердия исчезла бесследно, и никто больше не мог ее отыскать. Лорд полагал, что она стала жрицей одного из богов Триединства где-нибудь в отдаленном месте, но забыть ее не мог даже спустя столько лет.

Король Катахеи вошел в зал Совета как раз в тот момент, когда вельможи, наконец, обменялись привычными любезностями и рассказали друг другу все сплетни, которые им удалось узнать. Его Величество никогда не приходил ни на какое мероприятие вовремя, без хорошего опоздания. Почему-то он полагал, что, заставляя своих подданных ждать, он демонстрирует им королевскую занятость и постоянную озабоченность государственными делами. У него была еще одна достаточно частая для королей привычка. Он полагал, что все в государстве подлежит его личному контролю, хотя конечно же, как и все другие монархи, не мог поспеть в десяток мест сразу и полагался на своих министров и чиновников. Государственные дела в Катахее его постоянно беспокоили, иногда ему хотелось заглянуть каждому торговцу в кошелек, каждому ремесленнику в мастерскую, везде иметь глаза и уши... Но мощность его ума не была столь выдающейся, чтобы обеспечить себя достойными помощниками. Он никак не желал, чтобы люди, его окружавшие, могли бы кому-то показаться умнее его самого. За это-то он и не любил лорда Гелиодора и не особенно стремился общаться с магами Триединства. В то же время королевский Совет блистал вельможами, представлявшими все кланы знати. Их постоянная борьба между собой казалась королю наилучшим средством от заговоров и прочих неприятностей. С детства усвоив принцип "сдержек и противовесов", он с удовольствием наблюдал подковерную борьбу своих вельмож, а частенько даже и сталкивал их друг с другом, ломая более слабого о более сильного и втайне радуясь, что последнее слово всегда будет за ним.

— Господа министры, позвольте вас приветствовать, — милостиво сказал король, который непрочь был поиграть в любезного и просвещенного монарха. — У нас сегодня важное заседание. С юга приходят неблагоприятные вести. Подумать только, джегги осадили город магов, и лишь с трудом удалось отогнать их оттуда! Я желаю выслушать самую подробную информацию.

— Ваше Величество, — тут же отозвался министр обороны. — Джегги захватили Стефеншир! Это все из-за нерадения Гелиодора, он что-то совсем засиделся в кресле правителя, и забыл, как надо сражаться!

— Между прочим, — вставил придворный маг, — верховодит ими Опалус, бывший декан факультета огня.

— Как? — воскликнул король. — Выходит, не зря я всегда ожидал подвоха от этой Академии!

— Не смогли разглядеть предателя в своих рядах, а еще требуют увеличения субсидий! — послышался возмущенный голос из самого дальнего угла.

— А у меня другие сведения, Опалус вовсе не предатель. Он связан с новой могущественной силой, которую неплохо было бы поставить на службу королевству. Прежде чем что-то предпринимать, следовало бы послать туда парочку хороших шпионов и разузнать все как следует! — проговорил важный архенский вельможа, по-видимому, бывший одним из покровителей Опалуса.

— А вообще-то неплохо бы устроить маленькую победоносную войну, хотя бы для тренировки войска, — снова встрял министр обороны.

— Война? Это будет не война, а просто небольшая прогулка, — сказал еще один член Совета, который, между прочим, владел оружейными мастерскими и никогда не отказался бы от прибыли.

— Да, Вам лишь бы воевать да поставлять оружие! А у нас сложное финансовое положение, — вклинился министр финансов.

— И за чей счет лечить раненых? — испугался маг шторма, отвечавший за здравоохранение.

Слушая всегдашнюю перепалку министров, причем с плохо скрываемым чувством удовольствия, потому что при этом они иногда нечаянно выдавали свои тайные помыслы, король готовился принять решение. Наконец, когда сторонники немедленной войны и осторожной политики исчерпали весь запас аргументов и на некоторое время замолчали, он произнес:

— Благодарю! Ваши доводы мне понятны, и я вскоре приму решение, — не высказав вслух своего мнения, король покинул зал, оставив приближенных гадать о том, каким же оно будет и трепетать, не зная, какое именно мнение может повлечь за собой королевское неудовольствие.

Тем временем лорд Гелиодор приближался к Эйдалон-Бравиру. Издали слышалось глухое ворчание, лохматые, как старые кабаны, темные тучи обложили все небо так, что не было видно ни одного просвета. Раскаты грома все приближались и, наконец, тяжкое громыхание грозы заполнило всю окрестность. Сильный ветер швырял шишками и сучками, которые со звоном отлетали от железных доспехов. Преследуемые дождем, рыцари въехали в столицу. Дождь хлестал по мощеным улицам, разбегались промокшие горожане, торговцы спешили спрятать свой товар, из ящиков в спешке просыпались помидоры и яблоки, которые расплющивались под копытами коней, брызгая красным соком по булыжникам. Промокшие рыцари Золотого Леопарда отправились к ближайшему постоялому двору, не особенно заботясь о том, чтобы он был самым лучшим.

На следующее утро Эйдалон-Бравир выглядел прекрасно, ведь никакие войны и иные превратности пока не докатились до столицы. Улицы были полны щегольски одетого народа, всюду шла бойкая торговля, и казалось, никто не знал о надвигающейся с юга угрозе. Ведь на королевском Совете было принято решение не волновать народ, лишь на всякий случай выставить дополнительные посты и занять выжидательную позицию. Проезжая вдоль набережной реки Данзарат, Гелиодор на время остановился. До его слуха долетела песня молодого лодочника:

Плыви, мой челнок, по реке голубой,

Вновь плещет чуть слышно волна за кормой,

То шепчет игриво

О жизни счастливой,

То берег ласкает прозрачной рукой.

Давно уж багрянцем окрашен восток,

В рассветных лучах золотится песок,

Заря догорает,

Мечты навевает,

Беспечно резвясь, озорной ветерок.

Пусть буря свирепая мимо пройдет,

Коварный не встретится водоворот,

И может быть вскоре

К бескрайнему морю

Теченье речное меня принесет.

С печалью слушал рыцарь эту безмятежную песню, которую знал с детства. Дурные предчувствия беспокоили его, казалось, что он зря тратит время на эту поездку, но принципы рыцарского повиновения не позволяли поступить иначе. Поначалу Гелиодор полагал, что король по своему обыкновению примет его не скоро, но на его удивление уже на следующий день после прибытия он был удостоен высочайшей аудиенции. За прошедшие двадцать лет властитель не стал более представительным или величественным. Если во времена войны с яргами у него было обаяние молодости, и он подавал некоторые надежды, то теперь вся его худощавая, сутуловатая фигура выдавала в нем человека не слишком решительного, не слишком самостоятельного и вообще в некотором смысле даже равнодушного. Не было в нем ни грозной силы его отца, ни добродушия матери. Так себе, ничего особенного. На фоне грозной фигуры Гелиодора король мог бы показаться просто серым и невзрачным. Недаром он предпочел встретиться с рыцарем один на один.

Гелиодор преклонил колено перед королем:

— Ваше Величество, я прибыл к Вам в этот суровый час с вестями и за помощью! Джеггские воины разгромили Стефеншир и угрожают Альмарино! Необходимо послать на помощь королевские войска!

— Как?! — возмутился король. — Вы не смогли удержать вверенный Вам город?! Да знаете ли Вы, что за это я могу лишить Вас должности и отправить в темницу!

— Речь не обо мне, Ваше Величество, — с достоинством возразил Гелиодор. — А о спасении Катахеи! Дело не в кочевниках, а в том, что ими движет сила темного бога!

— Какого еще темного бога! Как Вы смеете морочить мне голову, Вы, не справившийся со своими прямыми обязанностями!

— Кочевников поднял на мятеж маг по имени Опалус, — продолжал рыцарь, пропустив обвинения в свой адрес мимо ушей. — Он был одним из самых сильных магов в рядах приверженцев Триединства, но предался Уфу Темному!

— Какая дерзость! — вскричал король, даже не дослушав лорда до конца. — Вы еще смеете произносить это нечестивое имя!

Гнев короля был вызван отнюдь не страхом перед нависшей бедой, а все еще не угасшей неприязнью к Гелиодору, которая была еще больше подогрета известиями о событиях в Стефеншире. Рыцарь Золотого Леопарда не знал, что некоторые лица из Совета, в том числе и те самые покровители Опалуса, о которых маг так часто говорил, чтобы напугать академическое начальство, тайком нашептывали королю совсем другие сведения. Они пока еще надеялись поиметь с этой заварушки выгоду, поэтому не спешили, говорили, чтобы король не беспокоился, что все еще можно решить малыми силами и не к чему создавать из простого набега проблемы для государства.

— Ваше Величество, в последний раз прошу Вас, пошлите войска! — произнес Гелиодор, хотя уже понял, что ответом будет отказ. — Пусть я останусь в темнице, но Стефеншир надо освободить, а кочевников выгнать в степи!

— Вот Вам я и приказываю вернуть назад наши владения! — резким тоном перебил его король. — Управляйтесь своими силами! Вы не заслужили королевской помощи! Вон!

Что оставалось делать главе ордена Золотого Леопарда? Только покинуть зал для аудиенций и вместе со своими рыцарями ехать в Кин-Тугут, где была назначена встреча всех тех, кто решился положить конец бесчинствам уфистов.

Глава 13. Кин-Тугут

По совету мастера Малахитуса, считавшего, что тайна похода лучше всего сохраняется в мрачных и неприветливых местах, отряд, призванный спасти магические артефакты, добирался до Кин-Тугута окольной дорогой через Ведьмин лес, который располагался прямо за озером Легенд.

При въезде на лесной проселок, где повозки едва смогли разместиться, с первого взгляда стало понятно, что западный лес не зря носит такое пугающее название. Кроме елей в этих местах нельзя было встретить никаких других деревьев, причем росли они настолько плотно, что солнечный луч едва проникал сквозь сплетение тяжелых колючих лап. Из-за недостатка света нижние ветви были совершенно лишены хвои, отчего лес выглядел еще более зловещим. Травы здесь почти не было, только кое-где сквозь толстый слой еловых иголок пробивались зеленые травинки, да виднелись собранные в аккуратные пучки резные листья папоротников. Атмосфера этих мест располагала к осторожности. Когда-то еще до основания Академии Триединства здесь жила одна из самых сильных ведьм Катахеи. Тем, кто по каким-то неизвестным причинам нравился ей или вдруг умудрялся завоевать ее доверие, она помогала, лечила больных, отводила несчастья и призывала удачу. Но остальные недолюбливали знахарку, считая, что она приносит больше бед и горя, чем чего-то хорошего. Дошло до того, что на нее стали сваливать все происходящие неприятности от неурожая до болезни или смерти кого-то из местных жителей. Кончилось тем, что однажды ведьма исчезла неизвестно куда и больше не появлялась. Поговаривали, что ее, сговорившись, погубили богатые жители Архена, города, где к ней испытывали наибольшую неприязнь за то, что она всегда отказывалась помогать знатным горожанам, когда они пытались просить у нее помощи в своих властолюбивых и корыстных планах. После этого долгое время в народе гулял слух об огромной волчице, в облике которой ведьма якобы блуждала по лесу, убивая всякого, кто ей попадался. В эти рассказы верили даже бывалые маги леса, и никто не отваживался ходить по тайной дороге в одиночку. Впрочем, Ведьмин лес всегда считался весьма опасным местом, причем отнюдь не из-за возможности встречи с волчицей-призраком, созданной народным воображением. Царившая здесь даже днем темнота скрывала истинный вид дороги, на которой невнимательный пешеход или всадник рисковал, споткнувшись о корень или поваленное дерево, немало пострадать, если не сказать больше.

Вскоре дорогу действительно перегородил бурелом. Тяжелые еловые стволы с перепутанными сухими ветвями, торчащие в разные стороны корни не позволяли двигаться дальше.

— Доставайте топоры, будем освобождать дорогу, — мрачно произнесла Предводительница Лиги Скорпиона. Эти места ей не нравились с самого начала, они напоминали военачальнице печальные события далекой молодости.

Пока шла эта нелегкая и небыстрая работа, начало темнеть. Пришлось Сердолике поддерживать магический огонек, потому что путники опасались разжигать настоящей костер в таком месте, не столько из-за опасения злого волшебства, сколько из страха лесного пожара, потому что в густом ельнике даже малая искра могла привести к беде. В полутьме позади столпившихся возле повозки людей начала сгущаться тень. Первым почувствовал что-то неладное Аметисто, будто холодом повеяло ему в спину.

— Что это, Гладиолус? — спросил он у товарища, который, не обращая ни на что внимания, старательно разбирал завал на дороге.

Застыв с топором в руках, маг леса прислушался, но ничего необычного не услышал, хотя тревога передалась и ему:

— Всем оставить работу, — шепотом передал он товарищам.

Все замерли. Только воры Лунного Кинжала, все это время тащившиеся вместе с ними, только потому, что Сапфира несла за них личную ответственность, не испугались. Они были привычны к опасностям совсем другого рода. Маленький огонек, зажженный Сердоликой, еле-еле освещал тропинку. Из темноты возник волчий силуэт. Протяжный вой огласил лес. Воительницы, включая саму Предводительницу, схватились, было, за оружие, но Гладиолус, первым заметивший не совсем обычного зверя, неожиданно поднял руки и торжественно начал произносить великий призыв к Геосу, глядя прямо на призрачную волчицу:

— О великий Геос! Если это твое создание, позволь твоим преданным слугам пройти без ущерба, если же это порожденье Тьмы — дай нашим рукам силу уничтожить его!

Печально опустив голову, волчица шагнула в темноту и пропала.

— Брр, что за наваждение, — пробормотала Сердолика. Ей, служительнице Титаниуса, не очень-то нравились такие создания, они не понимала их, стоявших на границе света и тьмы.

— По-моему, это тень той самой ведьмы, которая жила в этих местах, — тихо ответил Гладиолус. — Если бы мы напали, кто знает, что бы с нами было.

Отряду пришлось кое-как устраиваться возле повозок, чтобы переждать ночь. Огня не зажигали, ежились от лесной сырости и, как только удалось разглядеть дорогу и не до конца разобранный завал, быстро очистили путь и двинулись дальше со всей возможной скоростью. К счастью, больше никаких встреч с обитателями Ведьминого леса не последовало. Да и жили ли в нем еще какие-нибудь создания, кроме дятлов, синиц и белок? Скоро отряд достиг северной оконечности леса, где располагался Архен, небольшой городок из тех, где хватало знати, поставлявшей в Эйдалон-Бравир немало чиновников, а иногда даже и министров. Сторонники Триединства не стали здесь задерживаться и, заплатив, кому следует, за провоз ценного груза, проехали город насквозь и двинулись дальше, в Северный лес. Именно там находилась крепость Кин-Тугут, куда им было поручено перевезти магический арсенал. Северный лес оказался гораздо светлее Ведьминого и был не таким однообразным. Стройные березы, похожие на стыдливых девушек, высокие сосны, уходящие макушками в небо, кряжистые дубы, кокетливые клены с резными листьями придавали этим местам неповторимую красоту и даже некоторое величие. Осень стояла золотая, и от деревьев, окрашенных в разные оттенки желтого, оранжевого, а местами и красного невозможно было оторвать взгляд. На упавших стволах виднелись пучки последних опят, шляпки которых были похожи на огромные тарелки и кое-где уже начали чернеть. Лес не спешил сбрасывать свой роскошный осенний наряд. Листья медленно, словно нехотя, падали на землю, устилая ее шуршащим ковром, и лишь кое-где между деревьями начало проглядывать синее небо. В Северном лесу было довольно легко заблудиться, поэтому отряду был дан приказ никуда не сворачивать с потайной дороги, которую давно знали маги леса. В Альмарино говорили, что только кин-тугутинцы могут спокойно бродить в этих местах, поскольку знают их как свои пять пальцев. Повозки тянулись вперед, усталые лошади брели медленно, и казалось, что даже время замедлило свой бег. Сапфира ехала следом за одной из повозок верхом на жеребце каштановой масти с белой звездой на лбу. Конь, подаренный воительнице альмаринскими магами, напоминал девушке ее любимца, Урагана, погибшего во время битвы за Стефеншир. Погруженная в печальные воспоминания, она не замечала, что творится вокруг. Треск подвернувшегося под колесо сучка вывел воительницу из этого состояния. Оглядевшись по сторонам, Сапфира заметила возле поваленного дерева разбросанные темные с белыми пятнами перья и окровавленные птичьи кости. Судя по всему, когда-то это была кукушка, однако теперь уже нельзя было сказать, скогтил ее ястреб или сцапала куница. Это зрелище еще больше усилило тяжелое настроение, которое владело воительницей с тех самых пор, когда она снова оказалась в походе вместе с Аметисто. Куда делись ее дружеские беседы с молодым магом? Казалось, девушка боится самой себя, боится сделать неверный шаг, нарушить свои обеты, которые представлялись ей надежной защитой от всех превратностей. Но, наверное, она еще больше боялась того, что не умела распознавать чувства других людей, ведь ее учили все эти годы держать себя в руках и поменьше обращать внимания на такие вещи. Она старалась держаться подальше от мага, ни разу сама не заводила с ним разговора, а если он пытался заговорить с ней, отвечала только "да" или "нет".

Дорога между тем стала шире, и отряд оказался на лесной поляне. Устроили привал, Сапфира устало уселась на поваленное дерево и погрузилась в раздумья. Из этого состояния ее неожиданно вырвал голос сестры, который был сегодня не строгим и холодным, как обычно, а теплым и ласковым, подобным вечернему костерку:

— Послушай, сестренка, что это ты такая невеселая?

Таких слов от жрицы Титаниуса воительница совсем не ожидала и не нашлась, что ответить. А Сердолика все так же ласково продолжала:

— Я вижу, что ты совсем взрослая, чему же ты печалишься, ведь судьба дала тебе достойное дело, крышу над головой, разумную начальницу, верных подруг? Стоит ли печалиться о том, чего у тебя нет? Не лучше ли ценить то, что ты имеешь?

Сапфира ничего не ответила, но слабая улыбка озарила ее лицо. Она и не надеялась, что жрица бога огня когда-нибудь заговорит с ней вот так, по-сестрински.

Легкий шорох заставил насторожиться весь отряд. За деревьями мелькнула темная фигура, потом еще одна, еще...

— Это ярги! — закричала Предводительница Лиги Скорпиона. — Подъем! Гоните лошадей! Даст Триединство, проскочим!

Но уйти не удалось. Ярги вынырнули из-за деревьев, и попавшие в кольцо катахейцы получили возможность хорошенько их рассмотреть. Если джегги, несмотря на всю свою грубость и жестокость, все-таки были людьми, то назвать человеком ярга можно было только с очень большой натяжкой. Необыкновенно низкого роста, коренастые, со спутанными волосами до самых плеч они были полной противоположностью рослых, могучих степных кочевников. Изо рта у них торчали маленькие клыки, а ногти на руках и ногах напоминали когти. Одежда яргов представляла собой обрывок звериной шкуры, перекинутый через плечо и достававший почти до колен, перевязанный плетеным поясом, за который был заткнут небольшой топорик. Кроме того, у каждого в руках был короткий лук, а за спиной колчан со стрелами. Среди прочих особенно выделялся ярг в головном уборе из птичьих перьев, судя по всему, шаман. В руке его был посох, увешанный украшениями из костей, а на шее — маленький мешочек, должно быть с травами. Шаман что-то закричал своим соплеменникам на своем языке, которого никто из отряда не знал, поэтому понять, что именно он говорит, было невозможно. Один из лучников пустил стрелу, насмерть ранив одного из магов леса.

— Готовьте молнии! — закричал кто-то из штормовиков. — Покажем этим дикарям, как убивать наших собратьев!

— Вы что, с ума сошли! — гневно прервала его Сердолика. — Если от ваших заклинаний загорится лес, мы погибли! Геос нам этого не простит! Даже думать не смейте о том, чтобы здесь колдовать!

Магам пришлось убрать свитки и отбиваться от наседающих врагов посохами. Положение отряда было отчаянным. Отражать удары могли многие, а вот нанести противникам достаточно сильный урон, чтобы получить возможность пробиться сквозь кольцо способны были только воительницы Лиги Скорпиона. Но девушки привыкли сражаться исключительно в ближнем бою, а ярги явно предпочитали дальний. Кружа по лесу, увертливые человекоподобные существа прятались за толстые стволы деревьев и без промаха посылали в противников отравленные стрелы. От верной смерти раненых спасало только своевременное вмешательство магов шторма, знавших толк в целительстве. Сторонники Триединства жалели, что рядом нет лорда Гелиодора и его рыцарей, имевших дело с яргами и победивших их двадцать лет тому назад. Внезапно Сапфиру осенила блестящая мысль.

— Заходите сзади! — скомандовала она своим подругам. — Но осторожнее! Они могут заметить нас, тогда все пропало!

— За мной! — раздался откуда-то с другой стороны зычный голос Предводительницы. — Идем в обход!

Стараясь не шуршать опавшими листьями и не высовываться из-за деревьев, часть воительниц начала продвигаться вглубь леса.

— Что с моими ногами! — неожиданно вскрикнула одна из девушек. — Я не могу двигаться!

— Проклятый шаман! — процедила сквозь зубы Сердолика, одновременно державшая оборону обоза и наблюдавшая за схваткой. — Он применил заклинание удержания! Ну ладно же, даром ему это не пройдет. Пусть меня покарают боги Триединства, но я не позволю этим нелюдям убивать наших воинов!

Забыв о том, что она всего пару часов назад говорила магам шторма, чародейка мгновенно сотворила малый огненный шар и уже приготовилась швырнуть его в шамана яргов, который уже успел обездвижить нескольких воительниц. Внезапно в воздухе раздался тонкий свист, и вражеский заклинатель, покачнувшись, упал, растянувшись на земле. Из его шеи торчала длинная тонкая стрела, совсем не похожая на те, которыми пользовались ярги.

— Это что еще такое? — удивилась волшебница, мгновенно рассеяв только что сплетенное заклятие.

— Похоже, у нас появились союзники, — сказал кто-то из ее коллег.

"Если бы они могли помочь воительницам", — вздохнул оставашийся при обозе Аметисто.

Тем временем воительницам Лиги удалось привести в исполнение свой план. Ярги, двигавшиеся по лесу хоть и ловко, но медленно, были вынуждены вступить в ближний бой, и Сапфира с подругами уничтожила их. Лишь небольшая часть успела отступить. Разрозненные группы продолжали петлять по лесу, оглашая воздух воинственными кличами. Воительницы не стали их преследовать и вернулись к повозкам, где их ждали маги. Сердолика с удивлением рассматривала стрелу, вынутую из шеи убитого шамана яргов.

— Какая тонкая работа, — восхищалась она. — Даже я бы сказала ювелирная. На альмаринский рынок частенько привозят стрелы из самых разных мест, но подобных этой я ни разу не встречала.

— Ничего удивительного, — раздался приветливый голос. — Это ж наша стрела, кин-тугутская, мы своего никому не продаем.

Только теперь чародейка, наконец, увидела, что рядом с обозами собралась группа незнакомых молодых людей. Высокие и широкоплечие, они все как один были одеты в кожаные доспехи с зелеными капюшонами и сжимали в руках изящные длинные луки. За спиной у каждого был колчан, наполненный легкими стрелами, точно такими же, как та, которую держала в руках Сердолика. Предводительствовал ими статный юноша лет двадцати пяти с коротко остриженными темными волосами, в более светлой, чем у остальных кожанке с красным капюшоном:

— Наши дозорные донесли, что эти разбойники ярги опять на кого-то напали и мы...

— Простите, с кем имею честь? — осознав, что опасность мирновала, вежливо осведомилась Сердолика.

— Ох, извините, забыл представиться. Рубиус, Красный Капюшон, предводитель Вольных стрелков Северного леса, — юноша виновато улыбнулся.

— У этого лучника улыбка, как у героя, уставшего от собственной славы, — заметила про себя чародейка, а вслух сказала: — Меня зовут Сердолика, я временно исполняю обязанности декана факультета огня в Академии Триединства в Альмарино. Рада с Вами познакомиться.

В это время из чащи вышло еще несколько стрелков. От группы неспеша отделился молодой человек с длинными кудрявыми волосами, собранными в аккуратный пучок и перевязанными черной лентой, за которую был заткнут маленький букет полевых цветов.

— Они все убиты, командир, — сказал он, обращаясь к Рубиусу. — В живых ни одного не осталось.

— Хорошо, — ответил Красный Капюшон и добавил, повернувшись к Сердолике: — Позвольте Вам представить, Оливино Дикий Кот, моя, так сказать, правая рука.

Оливино отвесил изящный поклон, который мало вязался с обстановкой. И только подойдя поближе, он заметил погибшего мага леса:

— Придется нам похоронить его здесь. Маг леса должен покоиться в своей стихии.

И вот уже на краю поляны вырыта могила, и Гладиолус пропел погребальную песнь по своему товарищу, как предписывал обычай. Опустив головы, люди, прибывшие из Альмарино, и вольные стрелки собрались и продолжили путь. К концу столь невеселого дня лес был пройден, и отряд в сопровождении Рубиуса и его товарищей оказался под стенами крепости Кин-Тугут, которая славилась своими военными хитростями, особыми, нигде больше не известными песнями, и необычными стрелами, равных которым действительно больше нигде не делали.

Охрана у ворот сверху сразу признала своего начальника, и все без проблем были пропущены в крепость. Поместив весь свой магический груз в хорошо защищенный подвал, который был им указан Рубиусом, чародеи и воительницы смогли помянуть погибшего в схватке с яргами мага леса, попытаться отдохнуть и заняться лечением ран, которые по счастью не были слишком тяжелыми. Специальных инструкций насчет того, что им делать дальше, они не получали, однако здесь, под надежной охраной вольных стрелков, маги позволили себе важный обряд, который дал бы им возможность связаться с товарищами в Альмарино и узнать, что там происходит. Было решено провести его на следующий день. А пока все отправились в лучшую таверну города, где собирались разместиться на время, которое потребуется для принятия решения. Первым, кого они там встретили, был лорд Гелиодор со своими рыцарями. Собственно, таков и был договор, что в любом случае Золотые Леопарды будут ждать в Кин-Тугуте. Вид лорда не предвещал ничего хорошего. Даже не спрашивая, маги догадались, что визит к королю окончился ничем.

Печально сидя в таверне, адепты Триединства слушали местного менестреля, исполнявшего одну из многочисленных старинных баллад, в данный момент очень подходившую к настроению, которое владело всеми:

Еще не рассвело, недвижен воздух чистый

И первый, яркий луч не озарил восток.

Не видимый никем, на крыльях серебристых

Спускается с небес таинственный стрелок.

Три вещие стрелы судьбу предскажут людям:

Одна из них с простым, железным острием,

Пока она летит, все тихо в мире будет,

Несчастья не смутят покой, царящий в нем.

Сверкает на другой, как солнце, позолота:

То символ торжества и радости залог,

С надеждой в сердце ждем мы светлого чего-то,

Чтоб каждый совершить задуманное смог.

Беду пророчит та, чей наконечник вечно

В запекшейся крови. Душа замрет, едва

Над грешною землей, в пространстве бесконечном

Зловеще прозвенит тугая тетива.

Идет за годом год, как прежде, беспокойный,

Нам не дано менять решенье высших сил,

И только тот, кто их привык встречать достойно,

В конце пути поймет, что он недаром жил.

Провести ночь приверженцы Триединства решили тут же, в комнатах при таверне. Сон был тревожным, несмотря на то, что крепость зорко охраняли дозорные из числа вольных стрелков, и никакие ярги не смогли бы его нарушить.

На другой день, едва солнце показалось над горизонтом, семь чародеев, в числе которых были Сердолика, Гладиолус и Аметисто, собрались за воротами крепости для того, чтобы совершить обряд. Сначала маги огня начертили на земле большой треугольник, по углам которого установили три кристалла. Каждый из них должны были поддерживать два мага. Они встали напротив друг друга и положили обе руки на сверкающие грани.

— Сила Титаниуса! Светлое пламя! — торжественно произнесли огневики.

Кристалл под их ладонями вспыхнул ярко-красным. Внутри него появился символ могучего Кузнеца Судеб.

— Сила Гидроса! Вода и воздух! — воззвали к своему богу штормовики.

Второй магический талисман загорелся синим и в нем появились три волны — знак Владыки Морей.

— Сила Геоса! Растущее дерево! — раздались громкие голоса Гладиолуса и его напарника.

В центре камня в нижнем углу треугольника возникло деревце Повелителя Лесов, и он начал светиться зеленым. От каждого кристалла к середине гигантской фигуры побежали серебристые лучи. В месте их пересечения засиял сгусток магической энергии. Сердолика, стоявшая в стороне и наблюдавшая за обрядом, шагнула в треугольник и громко произнесла, вытянув руки по направлению к центру:

— Великие боги Триединства! Если это не противоречит вашей воле, пусть один из тех, кто остался защищать славный город Альмарино, откликнется на мой призыв!

Серебристый сгусток дрогнул и начал расти, постепенно принимая очертания образа. Наконец перед волшебницей появилось изображение одного из коллег, находившихся в Академии.

— Приветствую, друг мой, — сказала Сердолика и, поскольку времени в ее распоряжении было немного, сразу приступила к главному: — Что происходит в городе? Какие у Вас для меня вести?

— Джегги пытались напасть на город, но нам удалось отбить атаку. Они разграбили несколько окрестных деревень..., — тут волшебник замолк.

— Вы явно пытаетесь что-то скрыть, коллега, — строго сказала чародейка. — У Вас неприятности?

— Уфисты захватили в плен четырех членов Совета магистров и трех выпускников Академии...

— Что?! — воскликнула Сердолика, услышав эти слова. — Как же вы это допустили?!

— Клянусь лапой саламандры, мы не знали о том, что мастер Малахитус решил сам напасть на врагов, — сказал маг огня. — А когда до нас дошло ужасное известие, ничего нельзя было изменить.

— Вот что, коллега, — довольно спокойным, несмотря на создавшуюся ситуацию, тоном произнесла волшебница. — Мы сами примем необходимые меры для освобождения глубокоуважаемого ректора. А Вы ведите наблюдение, охраняйте город и, ради Триединства, постарайтесь не совершить никаких безрассудных поступков.

Чародей кивнул головой, и изображение тотчас погасло. Завершив обряд и удалив его следы, усталые маги побрели в таверну, решив донести неприятные новости до остальных бойцов Триединства позднее.

Покоя в Кин-Тугуте в этот день ничто не нарушало. Воительницы были заняты приведением в порядок своего вооружения, и лишь одни воры остались не у дел. Мужчины с удовольствием попивали пиво на деньги, подаренные им щедрыми магами, а Гиацинту ее неуемная натура влекла к приключениям. Она немного поутихла, пока отряд двигался по лесам, которые были для непривычной к ним городской воровки страшнее каменоломен и скользких крыш. Теперь же, оказавшись в крепости, Адская Белка оставила все страхи. Бросив своих товарищей в таверне, девушка, в которой теперь уже никто не признал бы воровки, ведь она была одета в наряд обычной горожанки, пустилась изучать крепость. Небольшой базар не привлек ее внимания, ведь здесь продавалось все самое простое: еда, оружие, корзины, горшки, словом, ничего интересного. День был не базарный, покупателей было немного, и Гиацинта сразу же заметила Оливино, который слонялся от прилавка к прилавку, прицениваясь к разным вещам. Дикий Кот любил побродить по базару, хотя редко что-то покупал. Ему доставляло удовольствие сравнивать цены, качество вещей, рассуждать с другими покупателями о достоинствах луков и кинжалов последней модели и втихомолку радоваться, что уж его-то соблазном новых покупок не проймешь.

— Какой у этого парня удивительный меч! — сразу же обратила внимание Адская Белка. — Какие красивые ножны, какая гравировка! А ведь он, похоже, предпочитает стрелять из лука и совсем не ценит подобное сокровище!

Однако в этом Гиацинта была не права. Меч Оливино очень даже ценил, но не столько как оружие, сколько как коллекционный экземпляр, который, как и многое другое из его имущества, достался ему по наследству.

— Нет, такая вещь пристала больше нашей Сапфире, а не этому лесному лучнику, — подумала Гиацинта, и все ее воровские инстинкты всплыли, как лист, упавший в пруд. Она подошла поближе и для отвода глаз завела разговор с продавцом кожаных доспехов:

— Эй, хозяин, покажи-ка что-нибудь подходящее для меня.

— Вот, молодая госпожа, самая лучшая кожаная куртка, — приветливо сказал хозяин.

— Зачем ты позоришь кин-тугутский базар и впариваешь гостье города всякую дрянь! — возмутился Оливино, который узнал в девушке одну из прибывших из города магов. — А ну, подай сюда действительно хороший товар!

Зная строгий нрав и важную должность Оливино, торговец повиновался и принес целую кучу разных кожаных доспехов, на все размеры и вкусы. Оливино тут же принялся перебирать их, желая не только доставить удовольствие гостье, но и показать себя с самой лучшей стороны. Втайне он считал себя весьма способным к коммерции, хотя в реальности никогда не продал и простого кинжала, предпочитая хранить свои боевые трофеи в больших сундуках в своей комнате — авось, пригодятся.

Увлеченный выбором доспехов для предполагаемой покупательницы, Оливино не заметил, как ловкая воровка срезала меч с его пояса. В это время, привлеченные беседой Оливино с торговцем подошли другие покупатели и просто зеваки. У прилавка стало тесно, и Адской Белке не составило труда исчезнуть вместе с мечом.

— Девушка, Вы куда, я тут для Вас выбрал самое лучшее, — успел произнести Оливино, но Гиацинты уже и след простыл.

Только тут Дикий Кот обнаружил пропажу меча.

— В нашей крепости завелись воры! Это неслыханно! Жизнь не удалась, теперь осталось только повесится! — чуть не плакал от возмущения молодой стрелок, и дикое подозрение закралось в его мысли: не связано ли исчезновение меча с гостьей из Альмарино?

Адской Белке, в общем-то, меч был ни к чему, притом она вовсе не собиралась его продавать или возвращаться к воровскому занятию. Просто инстинкты оказались сильнее ее. Уже в переулке она с некоторым беспокойством подумала:

— И что же мне теперь делать с этим приобретением?

Но ноги уже сами несли ее в таверну, похвастаться перед друзьями-ворами. Нельзя сказать, что они восхитились таким успехом:

— Нам доверяют, — сказали они Гиацинте. — Может быть, мы даже станем воинами, а ты опять за старое. Да и кому ты продашь здесь такую редкостную добычу?

— А я не продам! Я подарю это Сапфире!

— Да ты что, с ума сошла! Как ты ей объяснишь, откуда у тебя меч? Вряд ли она поверит, что ты нашла его на дороге.

— А вот давай, ты сейчас позовешь ее, тогда мы посмотрим.

Пришлось бывшему вору идти наверх и искать Сапфиру.

— Пойдем, тебя зовет Гиацинта, говорит, что по важному делу.

Спустившись в зал, Сапфира подошла к воровке, которая предусмотрительно прикрыла свою добычу.

— Смотри, какой меч я тебе достала!

— Это еще что такое? Неужели ты купила это в городе? Да он стоит кучу денег!

И тут только Адская Белка смутилась — еще бы, ведь воительнице даже не пришла в голову мысль, что меч краденый.

— Ну... — протянула она, пытаясь на ходу придумать приличное объяснение, — в общем, я его нашла...

Конечно, никто не поверил Гиацинте. Сапфира осталась стоять в недоумении, не зная, как на все это реагировать. И тут на пороге возник донельзя расстроенный Оливино. Дикий Кот пришел в таверну, мучимый подозрениями. Конечно же, первое, что он увидел, был его меч, который Адская Белка не успела замаскировать. Совершенно ошарашенный, вольный стрелок подошел к девушкам.

— Послушайте, ведь это мой фамильный меч! — только и смог сказать он.

Тут уж Сапфира не выдержала:

— Ах ты, бесстыжая воровка! — обрушилась она на Гиацинту. — Я дала за тебя слово, а ты позоришь нас перед хозяевами города!

С этими словами воительница схватила меч и протянула его Оливино, пытаясь, несмотря на все свое возмущение хоть как-то объяснить случившееся:

— Не знаю, какими словами выразить наше общее сожаление. Единственное, что может извинить нашу спутницу — это то, что пережитые испытания помутили ее рассудок. Эта девушка не воительница, а тут — битва с яргами, встреча с призраком...

Устыженная своими первыми порывистыми словами, Сапфира готова была обрушить на Оливино целый поток извинений и объяснений. Девушка произносила свои речи столь громко и эмоционально, что Сердолика, которая за дни совместного похода начала интересоваться сестрой, услышала ее даже из своей комнаты, подобные вещи иногда случаются у волшебников, и спустилась вниз, чтобы разобраться, в чем дело.

— Что за шум? — спросила она, появляясь на пороге зала. — Сапфира, дорогая, не могла бы ты не кричать так громко, а объяснить мне, что случилось? И тогда я попробую решить твою проблему.

От холодного голоса старшей сестры, который по-прежнему внушал воительнице некоторый страх, девушка умолкла и указала Сердолике на необычный меч. Взглянув на необычное оружие, волшебница, которую обычно мало чем удавалось удивить, так и застыла с открытым ртом.

— Да ведь это знаменитый Ледяной Шип! — воскликнула она, когда к ней, наконец, вернулся дар речи. — Артефакт, который считался давно утерянным! Только чистая душой дева может, владея им, сокрушать любых врагов. А в руках воина он всего лишь обыкновенное, хотя и высококачественное оружие. Сапфира, я чувствую, что этот меч должен быть именно в твоих руках, видно, сам великий Титаниус посылает тебе это сокровище.

— Послушайте, я расскажу вам его историю, — произнес Оливино.

— Как? — удивилась волшебница, — здесь, в таверне и такие тайны?

— Никакой тайны нет, — возразил Оливино, — эту историю знает весь Кин-Тугут, о ней сочинены баллады, ее рассказывают как сказку с разными красивостями, но я ее помню так, как слышал в детстве от своего деда.

Мой дальний предок со стороны отца, кстати, основатель братства Вольных Стрелков, в свое время немало повоевал с яргами. Случалось ему бывать и в Алмазных горах. Однажды он с небольшим отрядом напал на яргских шаманов, которые проводили свой мерзкий обряд возле входа в одну из горных пещер. Увидев вооруженных воинов, они с диким визгом скрылись в пещере, от которой шло вглубь много ответвлений разной высоты и ширины. Зажегши факелы, воины начали преследование. Мой предок сильно обогнал своих. Топот шаманских ног, который слышался все слабее, заставлял его ускорять бег до тех пор, пока он не оказался в небольшой пещере. Звук вражеских шагов стих окончательно, товарищи почему-то не догоняли его, и воин, подняв факел повыше, решил осмотреть место, куда попал. Это была сухая, с очень ровными стенами и с единственным выходом пещерка. У стены стояло каменное возвышение. Подойдя поближе, он с ужасом увидел, что на нем, в полном боевом облачении лежит молодая женщина с пышными темными волосами. Руки ее, сложенные на груди, держали рукоять удивительного меча, который даже в свете факела излучал голубоватое сияние. Казалось, что красавица спит, потому что в полутьме трудно было понять, дышит ли она. Пораженный этим зрелищем стрелок, будто вспомнив одну из старинных сказок, подошел поближе и поцеловал нежные красивые губы. Опомнился он от звука, который издает металл, ударяясь о камень. Прелестного лица уже не было, лишь голый череп скалил желтые зубы, а по каменному полу, звеня, катился изящный шлем. Упавший меч по-прежнему холодно светился, зато факел в руке стрелка внезапно погас. Не помня себя от ужаса, мой предок подхватил меч, который теперь освещал ему путь, и бросился прочь. Когда его товарищи, безуспешно пытавшиеся поймать яргов и найти своего командира, вышли на поверхность из темных переходов, они нашли командира у входа в пещеру с мечом в руках, лежавшего почти в беспамятстве. Однако когда они вернулись в Кин-Тугут, командир отлично помнил все, что с ним было. Мало того, почему-то на него, обычно немногословного, напало неуемное желание рассказывать всем и каждому эту историю. Он даже к жрецам в храм Геоса ходил с этим рассказом, и просил объяснить ему, так ли он поступил, как должно было. Жрецы, однако, ничего не знали и постарались внушить ему, что дева — это пещерный мираж, а меч он просто нашел. Однако сказка показалась нашим менестрелям красивой, и они до сих пор поют о мертвой воительнице.

— Ну что ж, — сказала Сердолика, — действительно, в твоем рассказе никакой тайны нет. Ведь тайна как раз в том, кто была эта дева, с кем сражалась и как погибла. Но думаю, что сейчас не самый подходящий случай, чтоб попытаться это выяснить. Надеюсь, что хотя бы на время ты позволишь владеть этим мечом моей сестре?

Оливино, который привык уважать волшебников, потому что они могли то, чего никогда не мог он сам, согласился:

— Хотя мне и жаль расставаться с семейной реликвией, но ради общего дела я отдаю этот меч достойной воительнице.

— Благодарю тебя, доблестный воин, — сказала Сердолика и подала меч сестре, которая приняла его с глубоким поклоном.

Пока все это происходило, Гиацинта потихоньку улизнула, втайне гордясь тем, что сегодня ее воровское искусство сыграло совсем не такую плохую роль, как всегда.

Глава 14. Разведка

— Оливино, сколько раз я тебе говорил, купи новое седло. Тебе что, пары золотых монет жалко? — журил своего помощника Рубиус Красный Капюшон.

— Ни за что, — Оливино прижал седло к груди, как самую большую драгоценность. — Это седло досталось мне от моего дедушки, теперь такой выделки уже нигде не сыщешь. Я его менять не буду! — и с этими словами он понес седло в конюшню.

Рубиус с досады только рукой махнул, спорить с Оливино было бесполезно. Все знали, что он не любит выбрасывать старые вещи, и поэтому в его хозяйстве чего только нет. У него даже хранились старые наконечники от стрел, которые совсем не подходили к современному вооружению. Он любил носить старую кожанку неизвестно какого цвета и утверждал, что это необходимо для маскировки. Но все эти причуды не мешали ему быть лучшим разведчиком у Вольных стрелков, и поэтому, когда маги рассказали бойцам Триединства о произошедшем в Альмарино, именно его вместе с вновь прибывшим магом леса Гладиолусом решено было отправить на далекий юг, чтобы узнать, что замышляют уфисты.

Сама Сердолика вышла проводить разведчиков, на которых возлагали большие надежды, и объяснила им, как добраться до жилища знаменитой старой волшебницы, матушки Хвощ, которая жила на опушке Южного леса, недалеко от Стефеншира. Между прочим, раньше, когда волшебница еще была главой Академии, все называли ее полным именем — Флора Примула Хвощ, однако, когда она ушла с должности, то оставила две трети имени в академических документах. В лицо ее теперь звали госпожой Хвощ, а за глаза — матушкой Хвощ, и, пожалуй, никто, кроме Малахитуса не знал, какой важной персоной она когда-то была.

Дорога двух товарищей к жилищу волшебницы была спокойной. Ясное небо часто проглядывало сквозь начинающую редеть листву, тут и там вспыхивали в кустах яркие сережки бересклета, серебристые паутинки, летавшие в воздухе, приклеивались к лицам, по кустам перелетали, попискивая, мелкие птички, а любопытная зарянка уселась прямо над лесной тропинкой и внимательными коричневыми глазками, совершенно не боясь, рассматривала всадников. Все это казалось таким далеким от идущей войны, что молодые люди ехали без всякой опаски и радовались жизни.

— Слушай, друг, почему у тебя такое ветхое седло? — спросил Гладиолус

— И ты туда же! — недовольно буркнул Оливино. — То командиру мое седло не нравится, то теперь тебе.

— Ну что ты, я совсем не хотел тебя обидеть, — тут же начал оправдываться маг. — Может быть и вправду это еще какая-нибудь реликвия, вроде Ледяного Шипа, только кажется, оно не переживет нашего пути.

— Но ведь если с ним что-то случиться, ты же сделаешь доброе дело, починишь его магическим способом, — сказал Дикий Кот и добавил: — Я ни за что с ним не расстанусь. На нем можно проделать во много раз более длинный путь, чем на самом лучшем седле от нынешних мастеров, и никаких проблем. Я не удивлюсь, если оно как-нибудь заколдовано. Дед рассказывал, что ему подарил это седло проезжий маг, за какие-то особые услуги. Маг был нездешний и выглядел не по-катахейски. Откуда и куда он бежал, кто были его преследователи, этого я не знаю. Но кое-какие магические вещички от него остались. Дед наказывал хранить их и никому не отдавать, вдруг хозяин за ними еще вернется.

— Да, — удивленно протянул Гладиолус, — чего только не встретишь в Кин-Тугуте.

Подъезжая к жилищу старой волшебницы, Оливино и его напарник немного притормозили коней. Миновав роскошное клубничное поле, разведенное, по-видимому, самой хозяйкой этих мест, они увидели аккуратный домик, увитый диким виноградом и окруженный яркими цветочными клумбами. По слухам, хозяйка обожала цветы и сама их выращивала, причем в умении оформлять цветники она перещеголяла самого мастера Малахитуса, известного специалиста в подобных вещах.

Когда вольный стрелок и волшебник приблизились к низкому плетню, окружавшему двор, их внимание привлекла презабавная картина. Хозяйка накрошила птицам во дворе белого хлеба, и на пир тотчас слетелась целая стая грачей. Они чинно клевали, и, что удивительно, пока один не наедался досыта, другой к хлебу не подходил. Оливино невольно заулыбался, глядя на трапезу этих птичьих вельмож, как их нередко называли в Кин-Тугуте. На дереве сидела большая серая ворона и жадными глазами смотрела на трапезу. Некоторое время она ничего не предпринимала, но потом не утерпела, кинулась в гущу стаи грачей и попыталась отнять у них добычу. Но не тут-то было! Грачи набросились на непрошеную гостью и принялись клевать и бить ее крыльями так, что она от неожиданности перевернулась на спину, задрав лапки кверху. И быть бы ей заклеванной, не будь против этого сам Геос, бог лесов. В пылу битвы за кусок хлеба один из грачей развернул ворону на брюхо, и ей удалось взлететь. Взъерошенная, избитая, лишившаяся части перьев, она с трудом приземлилась на ветку и долго еще не могла придти в себя. А грачи благодушно продолжали трапезу, не пытаясь преследовать возмутительницу спокойствия.

— Вот что бывает с теми, кто покушается на чужое добро, — смеясь, сказал Оливино.

— Это точно. На чужой каравай рот не разевай! — подхватил Гладиолус.

— А грачи-то! Вот благородные создания, не стали добивать ворону!

Так, беседуя и смеясь, они въехали во двор матушки Хвощ.

Рядом с домом находилась небольшая пристройка. Судя по всему, это была кухня, потому что оттуда доносился аппетитный запах.

На пороге появился маленький человечек со сросшимися густыми бровями, крючковатым носом и большими глазами:

— Никак к нам гости? Кто такие будете?

Хозяин кухни, в котором по его белому колпаку легко можно было признать повара, щурился на солнце, и было заметно, что он не особенно хорошо видит.

— Мы к госпоже Хвощ по важному делу, из Кин-Тугута, — ответил Гладиолус, а сам, пихнув товарища в бок, прошептал: — Слушай, до чего же он похож на большую сову. Кажется вместо волос у него перышки, да и смотрит он так, будто с трудом видит при свете.

— Что вы там перешептываетесь? — строго спросил повар. — Сейчас пойду доложу госпоже, а вы ждите здесь.

И человечек медленными плавными движениями, напоминавшими осторожный полет совы среди ветвей в ночном лесу, двинулся к дому.

— А может, он и вправду был совой? — все также шепотом спросил Оливино. — Судя по тому, что о ней рассказывала госпожа Сердолика, Матушка Хвощ, пожалуй, могла бы превратить птицу в повара, тем более, что ей, наверное, скучновато жить одной.

— Да, не будь она учительницей мастера Малахитуса, я побоялся бы сюда ехать, — не постеснялся признаться Гладиолус.

Маленький человечек вскоре вернулся, показал, куда поставить коней, сообщил, что хозяйка готова их принять, а сам исчез за дверью кухни. Молодые люди вежливо постучались в простую дубовую дверь.

— Кто там, во имя Геоса и всего Триединства, — раздался добродушный и совсем не старческий голос.

— Вот это да, — прошептал Оливино, — она же говорит совсем как молодая женщина, а госпожа Сердолика говорила, что ей очень много лет...

Им открыла, однако, вовсе не юная особа, как можно было ожидать от волшебницы, а солидная дородная дама с веселым морщинистым лицом, с которым контрастировали молодые, блестящие, но строгие серо-зеленые глаза. Просторный зеленый сарафан и пушистый венок из хвоща довершали ее добродушный облик.

— Здравствуйте, дорогие гости. Смотрю, ко мне прибыл молодой коллега, — сказала она, обращаясь к Гладиолусу, ибо сразу узнала в нем по неуловимым для прочих признакам мага леса. — А это кто с тобой?

— Оливино, по прозвищу Дикий Кот, — представился вольный стрелок и протянул волшебнице рекомендательное письмо от самой Сердолики.

— Так-так, — задумалась матушка Хвощ, прочитав послание, — я давно уже жду решительных действий... Поблизости от Стефеншира, на месте заброшенных катакомб, строится храм Уфу Темного! А теперь, как доносят мои магические птички, там собралось новое джеггское войско, и их очень много!

— Я хотел бы видеть все своими глазами, — сказал Гладиолус.

— Нет, дорогой мой, тебя туда пустить нельзя! Ты начнешь волноваться, будешь пытаться что-то предпринять, твоя магическая сущность тут же проявится, и тебе может прийтись очень плохо. Здесь нужен не маг, а человек иного профиля! Вот ты, Оливино, прекрасно подойдешь для этой роли!

Обрадованный доверием, Оливино тут же воскликнул:

— Хоть сейчас!

— Не торопись, — осадила его матушка Хвощ. — Сначала надо отдохнуть, попить, поесть... Дорогой Совин, скорее принимайся за приготовление торта, у нас гости, — крикнула она сунувшемуся в дверь повару.

— Какого рода торт Вы желаете, госпожа? Сливочный, шоколадный или с пьяными вишнями?

— Нет, последнее исключено, нашим гостям предстоит важная миссия, и головы у них должны остаться светлыми! — строго предупредила чародейка слугу. — И смотри мне, чтобы никаких ликеров!

— Ну что Вы, госпожа, не сомневайтесь, мои торты не зря прославились на всю Катахею!

— Будет тебе хвастать, Совин, и без того к нам в последнее время повадились королевские кондитеры! Не хватало еще, чтобы у нас тут сделалась кулинарная школа!

— Ах, простите, госпожа, я честное слово, никому не выдаю наших секретов, я только угощаю.

— Давай, давай, лети, а то что-то ты сегодня слишком разговорчивый, — немножко поворчала для виду волшебница, которая на самом деле снисходительно относилась к Совину, понимая, что нельзя многого требовать от того, кто родился обыкновенной совой.

Совин накрыл великолепный стол, на нем громоздились груши, сливы, яблоки и огромный торт, украшенный роскошной кремовой розой. Уютно кипел на огне чайник, пахло мятой, зверобоем, и еще какими-то неизвестными травами.

— Как же тебя отправить в разведку, молодой стрелок, — задумчиво бормотала волшебница, пока молодые люди с удовольствием поглощали фрукты и сладости. — Просто так? Нет, джегги хитры, а ты привык воевать в лесу и по степи не сумеешь пробраться незамеченным. Надо бы тебя превратить во что-нибудь. На днях я научилась превращать человека в замечательного дождевого червяка! Для этого я использовала одного глупого джегга, который, видно, не случайно забрел сюда, должно быть, шпионил. Но теперь его нескоро доищутся, он с удовольствием роется в моем огороде и, надо вам сказать, приносит куда больше пользы, чем с саблей в руках.

При этих словах Оливино чуть не подавился куском торта от ужаса.

— Нет, червяк не годится, — продолжала рассуждать матушка Хвощ. — Еще растопчут, да и ползает он медленно. Может быть, подойдет мышь? Нет, опять что-то не то... Я бы превратила тебя в птичку, да только джегги любят постреливать в них, упражняясь в ловкости, а большая птица, например утка, пожалуй и в походный котелок угодит...

Слушая все эти речи, бедный Оливино совсем забросил торт. Эти разговоры окончательно испортили ему аппетит,

— А нельзя ли как-нибудь без меня обсудить все эти вещи, я все-таки воин, а не маг леса. Что за необеденные разговоры! — не выдержал стрелок, не без удивления глядя на Гладиолуса, который наворачивал уже третий кусок, как будто все это было ему не в диковинку.

— Нет, без тебя нельзя! — строгим голосом парировала колдунья, — ты основной исполнитель!

Бедному Оливино ничего не оставалось, как смириться. Между тем взгляд матушки Хвощ упал на жирную черную муху, которая вилась над тортом, безуспешно пытаясь приземлиться на сладкое:

— Вот! Это именно то, что нужно! Мухи! Сейчас осень, их много, они летают стаями, а уж там, где джегги и их лошади, никто на них и внимания не обратит! Но лучше на всякий случай сделать из тебя много мух — если одну-две и прихлопнут — будешь немножко ранен, а так все преимущества у тебя!

— Это точно, — сказал Гладиолус, который, тем не менее, про себя порадовался, что не ему предстоит превращение. Даже будучи магом леса и зная некоторые метаморфозы, он находил, что мухи очень уж неопрятные и малосимпатичные создания.

— Ладно, утро вечера мудренее, ложитесь спать, а завтра все сделаем.

Друзья побрели на сеновал, не особенно удивившись тому, что большая сова, которая провожала их своим полетом, так отчетливо пахнет ванилью и корицей. Что же касается мухи, покушавшейся на торт, то матушка Хвощ дождалась, пока та сядет на окно, и убила ее мухобойкой без всякого сожаления:

— Ишь, противная, думаешь, если я магичка леса, то не трону тебя! Я-то знаю, что вы, мухи, также как осы и комары, посвящены Уфу, в отличие от бабочек, пчел и муравьев...

Наутро волшебница пораньше разбудила Оливино и приготовилась к колдовству. Она специально не стала поднимать Гладиолуса, поскольку не была уверена, что ему следует видеть не слишком-то красивое зрелище и до времени узнавать ее секреты. Дрожащий то ли от утреннего холода, то ли от неудовольствия из-за предстоящей процедуры, Оливино с трудом разлепил глаза и потащился за матушкой в маленький сарайчик за домом.

— Так, — сказала, колдунья, — начнем, пожалуй.

При этих словах Оливино скривился еще больше, ибо более гадких созданий, чем мухи, клопы и комары он не знал.

— Не бойся, не бойся, это совсем не больно. Ну а если немножко неприятно, так ведь ты воин, можешь и потерпеть немного.

— Я не боюсь, только я действительно воин, а вместо битвы...

Но рассерженная матушка Хвощ не дала ему докончить, схватила со стола большую черную кружку и выплеснула липкую дурно пахнущую жидкость прямо в лицо стрелку.

— Вот еще! Куда только ваш командир смотрит, присылают тут всяких, незнакомых с настоящей дисциплиной и смеющих возражать старшим!

Пока она все это произносила, зелье начало действовать. Одежда на Оливино лопнула, из спины прорезались хрустящие крылья, начали вытягиваться дополнительные лапки, а тело покрылось блестящими черными волосками.

— Фи, — недовольно фыркнула матушка Хвощ, — вот что бывает, когда говорят под руку! Вместо множества хорошеньких, аккуратных насекомых получается какое-то уродство! Куда теперь такое чудовище?!

Она начала доставать все новые и новые баночки, что-то смешивать, мазать недоделанную муху в разных местах тела, приговаривая какие-то мало слышимые слова. Оливино совсем отключился и смирно стоял, поводя огромными мушиными глазами и ожидая своей участи. Он даже не пытался расправить покорно обвисшие крылья, казалось, происходящее уже мало занимает его. Наконец колдунья вылила на беззащитное тело последние капли зелья, и через некоторое время обнаружилось, что это уже не целое тело, а огромный рой самых обычных мух. Один взмах руки — и жужжащая туча вылетела в окно.

— Счастливо, — прокричала матушка вслед, — помни, ни во что не вмешивайся, летай осторожно.

Удивительным образом рой мух обладал способностью не только держаться вместе, но и выполнять предписанную ему программу, которая, наверное, была передана в процессе колдовства. Туча летела туда, куда следовало, и успешно достигла лагеря джеггов, который теперь располагался недалеко от вновь обустраиваемого храма Уфу. Сотни фасеточных глаз рассматривали происходящее, неисчислимые нервные узлы запоминали все, что нужно было увидеть, хотя не в виде слов, а виде мозаичных образов.

В лучшем шатре, судя по всему, могли находится уфистские предводители, и рой мух направился прямо к входу.

— Ж-ж-ж-ж, — мухи влетели под отогнутый полог. Никто, конечно, не обратил на них никакого внимания, этих насекомых тут и без того было предостаточно. В шетре, к великой удаче разведчика, действительно происходило совещание сторонников темного бога. Здесь были Опалус, Обсидиан, Морионита и Шрам с несколькими доверенными воинами. Они довольно бурно обсуждали неудачу при Альмарино и спорили о том, что делать с пленными магами.

— Мы потеряли возле этого проклятого города слишком много воинов! А виноват в этом ты, господин, ты должен был сокрушить магов! — ярился Шрам.

— Замолчи, Шрам, как ты смеешь = так разговаривать с посланником великого Уфу! Это ты занесся и не думаешь об улучшении боевой выучки своих воинов! Берегись, или с тобой будет тоже, что и с Волчьим Когтем! — грозил Опалус. Здесь, вблизи храма он не без оснований считал себя полноправным главой уфистов.

Впрочем, Шрама, как и его помощников, трудно было назвать истинными адептами Уфу Темного, ведь они не только не научились никаким заклинаниям, но и символы веры не пытались усвоить. Единственное, что делало их незаменимыми, это многочисленность, воинственность и природная джеггская жестокость.

Тем временем в разговор вмешался Обсидиан:

— Вы оба ничего не понимаете в управлении и стратегическом планировании! — заявил он, обращаясь одновременно к Опалусу и Шраму.

— И Вы туда же, Обсидиан!Только Ваших советов нам недоставало! — взвился Опалус. — Вы тоже хороши, храм до сих пор не достроен. Великий Уфу разгневан — это и есть причина наших неудач!

Маг считал бывшего стефенширского чиновника досадным дополнением к взятому городу, но не решался избавиться от него, боясь, что не найдет больше никого, кто имел бы столь большой опыт в хозяйствовании и строительстве. Морионита с досадой и презрением слушала препирательства мужчин. Наконец она не выдержала, поднялась подобно зеленой змее, показывающейся из корзины заклинателя, и, сверкнув глазами, прошипела:

— Ну-ка, тихо вы все!

Опалус от неожиданности проглотил слова, которые только что хотел сказать. Обсидиан поперхнулся кумысом, и лишь Шрам с недоброй ухмылкой произнес:

— Опять, ты, женщина...

Но тут ему прямо в рот влепился клубок паутины, мгновенно вылетевший из руки волшебницы.

— Тьфу, гадость, — кочевник с трудом выплюнул кляп, разразился потоком джеггских ругательств, которых никто, кроме его приближенных, не понял, и встал, намереваясь покинуть сборище.

— Стой, вождь, куда ты, мы еще даже не начали военный совет, — остановил его Опалус, который вовсе не хотел, чтобы ссора привела к серьезным последствиям. — Я обещаю, Морионита будет вести себя почтительно.

Тем временем Морионита несколько успокоилась. Но зато недовольство выразил Шрам:

— Зачем мы держим у себя магов Триединства! Их нужно заставить служить нам, а если откажутся, так хоть сделать из них забаву для воинов!

— Глупости, вождь, магов нельзя заставить служить нам, а если твои воины начнут пытать их, то всем нам не поздоровиться, это ведь не простые воины, это маги, за ними сила стихий! Их можно только принести в жертву Уфу, но для этого необходимо обустроить главный зал с алтарем и провести обряд по всем правилам! А зал до сих пор не готов! — недовольный взгляд Опалуса опять остановился на Обсидиане.

— А я тут причем, где мне брать мастеров и материалы? Надо было хотя бы ремесленников притащить из Альмарино, а не этих, которые ни на что, кроме жертв не годны! Некому даже камни вырубать в каменоломнях.

— А у меня есть идея, — встряла Морионита, — давайте доставим сюда мага шторма, разозлим его посильнее, снимем с него заклятие замка, он устроит небольшую бурю, повалит порядочно деревьев в ближайшей роще и ты, Обсидиан, их потом используешь.

— Это большой риск, — возразил Опалус.

— Вам ли, могучему магу огня, великому адепту Уфу, бояться какого-то третьеразрядного штормовика, — возразила девушка. — Кроме того, у меня всегда наготове моя паутина.

— Ладно, давайте рискнем, надо же попробовать хоть на что-то использовать пленников, — попросил Обсидиан.

Шрам нехотя согласился послать воинов, чтобы привести мага. Связанный заклятьями, совершенно спокойный и безучастный штормовик предстал перед уфистами.

— Эй, маг шторма, что-то ты невесел, не хочешь ли позабавить нас? Давай, мы освободим тебя от замыкающего заклятия, и ты сразишься, ну вот, например, с госпожой леса. Победишь — мы тебя помилуем, проиграешь — сам знаешь, что будет! — ехидным голосом предложил Опалус.

Шрам и его воины смотрели на эту сцену с горящими глазами, надеясь, что им представится интересное зрелище. Однако штормовик мрачно посмотрел на вражеского волшебника и ничего не сказал.

— Ладно, снимаю замок, ты, кажется, совсем безопасен. Ну и скучный же ты, — повторил маг огня, видя, что снятие замка никак не повлияло на поведение пленника. Он по-прежнему стоял, опустив голову, и казалось, ни на что не реагировал.

— Может быть, пощекотать его копьем? — вставил Шрам.

— А что, пожалуй, это его расшевелит, — согласился Опалус, — иначе этот трус и не подумает колдовать.

Шрам поднял свое любимое копье, намереваясь чувствительно уколоть штормовика, Морионита выбросила вперед руку, готовясь бросить паутину, если что-то пойдет не так, но в это время мухи, спокойно сидевшие по стенкам, одновременно сорвались с места и несколько штук ринулись прямо в глаза присутствующим, исключая пленника. Проклятия посыпались со всех сторон: и мошка-то в глаз — болезненно, а уж если целая муха... Не надо думать, что маг шторма был такой уж рохля, он попросту не ждал для себя ничего хорошего и специально сохранял такой покорный вид. Но как только началось замешательство, он живо наколдовал смерч, разметал шатер и всех, кто в нем находился и в мгновение ока унесся в степь. Эффект внезапности был внушительным. Уфисты оказались на земле, запутавшимися в деталях шатра, и выбираться оттуда им пришлось самым обычным человеческим образом.

— Все! — рявкнул Опалус, осознав, что штормовик сбежал. — Больше никаких экспериментов! Как можно быстрее довести до нужного состояния главный зал, и мы принесем магов в жертву Уфу! Все силы должны быть брошены на строительство! Шрам, твои воины тоже будут этим заниматься! Сам Уфу благословит нас, когда мы закончим!

А что же мухи? К сожалению, те из них, которые попали в глаза врагам, пожертвовали собой, но осталось еще достаточно, и туча как по команде двинулась в обратный путь, влетев через положенное время несколько поредевшей стаей в окошко к матушке Хвощ.

— Посмотри-ка, Гладиолус, сколько мух, — радостно воскликнула колдунья, — не иначе, как это твой друг! — надо принести цветной воды из колодца и проверить это. Гладиолус тут же бросился к колодцу, а в это время мухи собрались в компактный рой прямо на окне. Матушка бережно сняла шевелящуюся кучу сморщенными руками и положила ее на пол. Мухи жужжали, ползали друг по другу, но не разлетались. Подоспела вода, и волшебница вылила ее прямо на черный ком. Ком тут же слепился в единое целое. Еще несколько порций разных зелий и обратное превращение началось. Прошло совсем не так много времени, когда на полу обнаружился раздетый, весь в синяках, ссадинах и порезах, бледный и измученный, но вполне живой Оливино. Гладиолус бросился к другу и укрыл его плащом.

— Погоди, дружок, дело еще не закончено, — осадила коллегу волшебница, — сначала надо прочитать собранную информацию.

— А что, он сам не сможет рассказать?

— Конечно, нет, ведь он был в виде мух и ничего не помнит, все, что он видел, закодировано в его памяти, и только с помощью специальных заклятий можно добыть нужные сведения.

— А с ним ничего не случиться?

— Хуже, чем уже случилось, не будет, он и так пострадал, видно ввязался в какую-то историю. — С этими словами матушка Хвощ положила руки на лоб неподвижно лежащего стрелка, и началось волшебство.

Постепенно перед глазами волшебницы предстала вся картина, которую с разных сторон наблюдал ее посланец. Она узнала о ссоре уфистов, судьбе пленных магов и грозящем завершении строительства храма Уфу. Когда все было закончено, бедный Оливино почти спокойно заснул, лишь изредка вздрагивая плечами, как будто шевелил уже отсутствовавшими крыльями.

На следующий день матушка Хвощ проводила друзей в дорогу, снабдив их ввиду срочности момента заклятием ускорения. Благодаря этому они добрались до Кин-Тугута куда быстрее, чем до жилища волшебницы. Хуже всего перенесли такое путешествие их кони, но делать было нечего. Мало того, уставший Оливино заметил, что седло окончательно развалилось! Из шва торчали какие-то тонкие листочки.

— Жизнь не удалась, теперь осталось только повеситься, — Оливино вновь произнес дежурную фразу, которой сопровождал свои настоящие и мнимые неудачи.

Гладиолус, который не знал, что это просто такая присказка, принялся всерьез утешать друга и пообещал починить седло магическим способом.

— Да ладно, не бери в голову, — успокоил его Оливино, — это я так, шутя...

— Не хватало еще таких шуточек, когда нам грозят настоящие опасности, — возразил Гладиолус, но, будучи магом, обратил самое серьезное внимание на листочки и вытащил их из подкладки седла. — Послушай, это же непростая вещь, надо бы показать их госпоже Сердолике.

— Потрясающе! — воскликнула волшебница, едва вчитавшись в древние письмена. — Это знаменитое заклятие, разрушающее все возможные магические барьеры! Оно считалось утраченным, и его секрет безуспешно разгадывали в Академии в течение последних сорока лет! Где ты это взял?

— Нашел в подкладке дедушкиного седла, — немного самодовольно произнес Оливино, жалея лишь о том, что их не видит Рубиус Красный Капюшон, которому наверняка пришлось бы взять обратно свои слова по поводу старых вещей.

Совет сторонников Триединства был созван сразу же, как только разведчики доставили в Кин-Тугут сведения о планах уфистов.

— Храм надо взять штурмом и немедленно. Помощи нам ждать не от кого, — сказал лорд Гелиодор, всегда одним из первых призывавший к решительным действиям.

— Промедление смерти подобно! — воскликнула Предводительница Лиги.

Даже всегда осторожная Сердолика не выразила какого бы то ни было несогласия, полагая, что спасение коллег — задача первостепенной важности. Командующим избрали лорда Гелиодора.

— Итак, выступаем сегодня же, все способы ускорения движения применить, не считаясь с затратами! — провозгласил глава Золотых Леопардов.

Глава 15. Штурм храма

Черные колонны... Черные ступени... Даже недостроенный, храм Уфу Темного являл собой внушительное зрелище. Четыре колонны из черного с бурыми прожилками камня пронзали небо, как огромные копья, готовые к бою. Сквозь наполовину возведенную стену был виден центральный вход, который украшала пасть змеи с глазами из кроваво-красных карбункулов. Четырехгранная крыша была увенчана гигантским знаком бога тьмы. Что он собой представлял, понять было трудно, особенно находясь на таком расстоянии, однако Сердолика все-таки разглядела, что в каменной руке сжат разбитый символ Триединства. Стенной кладки не хватало только с двух сторон спереди и слева, причем спереди она была возведена лишь на четверть, в то время как слева — почти на две трети. Ни часовых, ни джеггских отрядов. Тишина, пронизанная магией.

— И все-таки лучше атаковать сейчас, милорд, — произнесла волшебница, обращаясь к лорду Гелиодору.

— Лично я с Вами не согласен и считаю, что нужно дождаться рассвета. Тогда мы, по крайней мере, будем уверены, что никто не попадет в какую-нибудь ловушку или магическую западню при входе в это сооружение, — ответил правитель Стефеншира, причем слова "магическая западня" он произнес с оттенком явного отвращения. Глава ордена Золотого Леопарда надеялся на этом прекратить разговор, однако его вежливый, но сухой и решительный тон не произвел должного эффекта:

— Ловушки можно обнаружить с помощью соответствующего набора заклинаний, — заявила чародейка. — Или, в крайнем случае, послать на разведку этих... из Лунного Кинжала, — добавила она, понимая, что лорд Гелиодор не слишком-то жалует магов. — А вечерние сумерки обеспечат внезапность атаки, что поверьте мне, способно решить многое, если не все.

— Но армии нужен отдых, с такими силами мы можем потерпеть неудачу, — произнес Гелиодор, явно уязвленного тем, что в стратегические планы вмешивается женщина, да к тому же еще и колдунья. Он скорее готов был услышать подобные вещи от Предводительницы Лиги Скорпиона, с мнением которой всегда считался.

Спор прервали зловещие песнопения, донесшиеся из глубин храма.

— Неужели церемония жертвоприношения уже началась? — встревожилась Сердолика. — Нужно спешить!

Опасаясь за жизни пленных магов, Гелиодор согласился с необходимостью атаковать немедленно. Рыцарям Золотого Леопарда, шедшим в первых рядах, не составило труда проникнуть во двор храма в том месте, где стена была еще не достроена, тем более что магические барьеры снаружи еще не были установлены. Слегка расступившись, они пропустили вперед воров гильдии Лунного Кинжала, которым лорд Гелиодор велел обследовать двор.

— Через основную дверь сразу идти нельзя, за ней наверняка установлена ловушка, которая сработает, как только мы войдем, — предупредила Гиацинта Адская Белка, не раз сталкивавшаяся с таким способом защиты помещений от проникновения посторонних.

— По-моему, над дверью есть небольшое окно, — приглядевшись, произнес один из ее напарников. — Нужно попытаться пролезть через него. Тогда мы сможем проверить, есть ли у входа ловушка, обезвредить ее и потом впустить остальных.

Вор поднял с земли довольно увесистый камень и со всего размаха швырнул его в небольшое окошко, находившееся как раз над змеиной головой, украшавшей вход. Однако камень, не долетев до окна, вдруг резко отскочил в сторону, словно ударился обо что-то твердое, хотя было прекрасно видно, что никаких препятствий на его пути не было.

— Тут что-то не так, — Сердолика чутьем опытной чародейки догадалась, что вокруг храма присутствует какая-то магия, однако точно определить ее природу она пока не могла.

— Да что там может быть такого? — ехидным голосом спросил вор, бросивший камень. — Просто я промахнулся и попал в каменную змею над дверью, только и всего.

— Он прав, ничего там нет, — сказал другой вор, тем более что в этот момент камень, выпущенный кем-то из находившихся тут же магов леса, разнес окно вдребезги. Ему и в голову не пришло, что маг применил особым образом заклятый камень, который был специально предназначен для прохождения сквозь магический заслон, если таковой имеется.

— Забрасывай крюки! — закричала Адская Белка.

Сердолика попыталась остановить воров Лунного Кинжала, она-то понимала, что все не так просто, как кажется. Однако воры ее уже не слушали. В воздухе засвистели длинные веревки с огромными железными крючьями на концах. Кто-то уже зацепился за змеиную голову и попытался подобраться к окну...

Раздался страшный треск. Вокруг храма появилось нечто, похожее на голубоватую паутину и всех кто находился возле центрального входа в храм, мгновенно охватило темно-багровое пламя. Крики гибнущих в огне людей слились с возгласами ужаса, вырвавшимися из сотен уст. Такой магии никогда не видели даже самые бывалые чародеи. А между тем пламя, уничтожив тех, кто находился поблизости, устремилось дальше, словно разъяренный дикий зверь. Маги огня попытались остановить его, но ни одна попытка не увенчалась успехом. Некоторые из воинов бросились обратно за стену в надежде найти спасение там, остальные застыли в оцепенении, чувствуя неминуемую гибель... Казалось, что помощи ждать неоткуда...

— Акхма... Хатма... Тейхиоре..., — раздался вдруг неожиданно спокойный и холодный голос Аметисто.

Над зловещим храмом Уфу Темного посреди ясного вечернего неба сгустилась грозовая туча. Она светилась изнутри, будто в ней было спрятано солнце. Туча становилась все больше и больше, но как ни странно ничуть не чернела, даже наоборот, она становилась почти прозрачной и все сильнее излучала свет. Внезапно ее прорезала ослепительно яркая молния, грянул гром и прямо на темное пламя, уже почти вплотную подобравшееся к армии Триединства, хлынул сияющий дождь. Каждая капля его светилась, как маленькая звездочка. Сотни, тысячи, миллионы крохотных частичек света падали на страшный огонь, и он с шипением, как чудовищный змей, побежденный храбрым героем, начал медленно отползать к храму. Светлых капель с каждым часом становилось все больше, а темное пламя слабело и скоро потухло, как самый обычный огонь, когда его заливают водой.

Страх на лицах сменился неподдельным удивлением.

— Как тебе это удалось, Аметисто, — изумилась Сердолика.

— Попробовал новое заклинание "дождь света", — смущенно улыбаясь, ответил тот. — Случайно откопал его в стефенширских архивах и вот...

— Хвала Богам, что ты его откопал, — сказала Сердолика. — Эти злодеи, молот Титаниуса на их головы, где-то раздобыли "пламя хаоса" и на его основе создали магический барьер. Я о нем слышала, когда была студенткой Академии. Если бы не твой "дождь света"...

— Теперь понятно, почему мы не смогли остановить этот огонь, — сказал кто-то из магов огня.

— Еще бы, — сказала Сердолика. — "Пламя хаоса" не подвластно обычным огненным магам. К тому же это заклинание — одно из запрещенных, и в Академии о нем даже не упоминают. Жаль, что я не успела остановить Гиацинту, и наши воины приняли такую страшную смерть...

— Если бы причитания могли им помочь..., — с грустью произнес лорд Гелиодор. В другое время он, возможно, сказал бы что-нибудь типа "ну я же предупреждал" или "вот и слушай после этого женщин". Но в данный момент правитель Стефеншира был, как и все остальные, охвачен горем, и ему было не до острот.

— Ну и что теперь будем делать? — в гневе спросил Рубиус Красный Капюшон. Ему не терпелось дать своим ребятам приказ атаковать.

— Я попытаюсь убрать магический щит, — сказала Сердолика. — Но необходимо, чтобы при этом кто-нибудь находился рядом. Заклинание может потребовать всех моих сил, и мне не хотелось бы свалиться в пыль.

Лорд Гелиодор приказал двум рыцарям поддерживать волшебницу. Они подошли к ней и встали с двух сторон, чтобы в случае чего подхватить ее. Сердолика вытащила из сумки листки с древним заклятием, недавно полученные от Оливино Дикого Кота. Встав напротив центрального входа, она вытянула левую руку по направлению к храму. В правой она держала тонкие листочки.

— Прейс... Алия... Веро..., — громко произнесла чародейка, так что раскатистое "ро... ро... ро..." эхом отдалось от стены. От выброщенной вперед руки потянулась полоса яркого белого света, похожая на лезвие меча и вонзилась в голубоватую паутину. Сердолика повела магическое лезвие вниз, к подножью храма, и оно начало медленно разрезать защитную оболочку. На лице волшебницы выступили капли пота, она с трудом держалась на ногах, однако продолжала свое дело. Наконец, паутина рассыпалась и погасла.

— Кажется, дело сделано..., — слабеющим голосом произнесла Сердолика и упала на руки стоявших рядом паладинов.

Сапфира, забыв, что она должна делать только то, что ей прикажет Предводительница Лиги Скорпиона, бросилась к сестре, которую рыцари заботливо уложили на свои плащи:

— Сердолика..., Сердолика..., — шептала воительница, пытаясь привести обессиленную чародейку в чувство.

— Не волнуйся за меня..., — тихо произнесла волшебница, приходя на мгновение в себя. — Иди вместе со всеми в храм... Ты должна исполнить то, что тебе предназначено...

И Сердолика снова впала в забытье. Решено было оставить ее под охраной группы стрелков Северного леса. Оливино, которому поручили охранять чародейку, вначале стал возмущаться, ведь ему хотелось сражаться с уфистами. Однако Рубиус Красный Капюшон не принял никаких возражений и заявил, что отправит помощника назад в Кин-Тугут, несмотря на его изрядные заслуги, если тот не будет выполнять приказы своего командира, как положено по уставу. Дикому Коту пришлось подчиниться, хотя он и был очень обижен. Назначенные стрелки бережно понесли бесчувственную Сердолику прочь от опасного места.

Внезапно змеиная голова над тяжелой железной дверью храма начала плеваться огнем. Стало ясно, что каждый, кто попытается подойти к двери, будет сожжен заживо. К великой радости воинов Триединства задачу удалось решить довольно быстро. Сначала кто-то из магов шторма, метнув морозную молнию прямо в змеиную пасть, вывел из строя магический механизм. Затем, присовокупив к несложному заклинанию крепкий удар посохом, один из магов леса заставил дверь открыться. Первыми порог переступили воры из Лунного Кинжала, но, наученные горьким опытом сразу же пропустили вперед магов, чтобы те проверили, нет ли где западни, созданной заклинанием, и только после этого обследовали низкое сводчатое помещение на предмет обычных ловушек, типа давилок и проваливающегося пола. Убедившись, что ничего, представляющего опасность здесь нет, воры отступили назад, пропуская основную часть воинства. Прямо перед вошедшими оказались две двери из черного дерева с витыми железными ручками.

— Куда теперь? — Рубиус первым нарушил нависшую тишину, оглядываясь вокруг.

— Надо разделиться, — сказала Предводительница Лиги. — Никто не знает, какая из этих дверей ведет в главный зал, а нам надо попасть туда как можно скорее. Пленных магов должны принести в жертву, а значит, мы должны найти их как можно скорее.

— Я также за разделение, — поддержал ее Гелиодор. — мои воины возьмут на себя правую дверь, а люди Красного Капюшона — левую.

— Слушаемся, милорд! — в один голос воскликнули те и другие.

— Госпожа Предводительница, — обратился между тем глава ордена Золотого Леопарда к предводительнице Лиги. — Мне необходима помощь ваших воительниц. Ряды нашего ордена сильно поредели и тех сил, что мы имеем, может не хватить.

— Сапфира, — приказала главная воительница. — Твой отряд, как наиболее многочисленный, отправится вместе с лордом Гелиодора. Остальные — за мной. Быстро!

Скорпионицы первыми вошел в правую дверь. Рыцари, ведомые правителем Стефеншира, последовали за ними. Аметисто был очень удручен тем, что ему приказали идти в левый коридор, и он не может быть рядом с Сапфирой в момент, когда именно магическая опасность становится все более ощутимой. Так армия Триединства начала путь к сердцу зловещего храма.

Серый, мрачный коридор, извиваясь, уходил вниз, в темную глубину. Если бы не магические огоньки, воинам пришлось бы двигаться ощупью. Уфисты построили храм над древними катакомбами. Эти лабиринты, возникшие от того, что здесь в изобилии добавали строительный камень, славились запутанностью: здесь было столько проходов, тупиков и закоулков, что даже бывалый вор, привыкший ориентироваться в таких местах, с трудом нашел бы выход. Подземные ходы буквально кишели отвратительными тварями: огромными червями, питавшимися неизвестно чем, вечно голодными жуткого вида крысами, еще какими-то существами, целиком состоящими из щупалец и присосок и прочими малоприятными обитателями подземного мира. Пришлось пожалеть, что маги леса, владевшие заклятием поиска, все ушли в левый коридор. Чтобы не петлять по лабиринту, пришлось воспользоваться свитком, который Сапфира предусмотрительно захватила с собой.

— Странно, — удивилась воительница. — Почему они не охраняют свои коридоры? Мы уже полчаса идем по этому лабиринту, а до сих пор не встретили ни джеггов, ни чудовищ, ни ловушек. Неужели они понадеялись на магический заслон?

— Возможно, так оно и есть, — сказал лорд Гелиодор. — Ведь если бы не "дождь света", который столь успешно применил этот молодой чародей, то, боюсь, мы бы застряли перед входом очень и очень надолго.

Сапфира заметила, что правитель Стефеншира в первый раз заговорил о магии без всегдашнего презрительного оттенка в голосе и даже, как ей показалось, с уважением. Дальнейший путь они проделывали молча. Несколько раз им приходилось сражаться с озверевшими от голода крысами, трупными червями и прочими тому подобными жителями подземелий, однако серьезной опасности они так и не подверглись.

И все-таки, уфисты, похоже, надеялись не только на магию. Легко вооруженные скорпионицы быстро шли вперед и в одном из закоулков натолкнулись на небольшую группу джеггских воинов, так называемых низших, которые чаще всего сражались пешими и во время битв обычно шли в первых рядах. Они были вооружены короткими мечами и метательными ножами. Глаза их горели нечеловеческим огнем.

— Вы посмели осквернить храм Великого Уфу! — прорычал предводитель вражеской группы. — Готовьтесь к смерти!

Сапфира тут же выхватила из ножен Ледяной Шип, вспыхнувший голубоватым светом.

— Убейте их! Никого не щадить! — взревел джегг, увидев магичекое оружие. В воздухе коротко свистнул метательный нож, и одна из девушек схватилась за левое плечо.

— В атаку! Именем Триединства! — закричала Сапфира, и ринулась на того, кто ранил ее подругу.

Голова джегга полетела с плеч. Двое других бросились на помощь соплеменнику, но путь им преградили сразу шесть воительниц Лиги. Легко отражая длинными мечами удары коротких, девушки оттеснили врагов к противоположной стене. Бой продолжался не долго. Для хорошо обученных воительниц не составило труда одолеть малочисленный и не слишком-то хорошо оснащенный отряд джеггов. Если не считать нескольких девушек, раненых метательными ножами, от которых в замкнутом помещении даже при всей выучке уклоняться было трудновато, отряд вышел из боя почти без потерь.

— Наверно, это была разведгруппа, — предположила одна из воительниц, когда все, наконец, закончилось.

— Не думаю, — сказала Сапфира. — Конечно, настоящий боевой отряд обычно бывает лучше вооружен, и, кроме того, в нем обычно присутствуют маги. Хотя бы двое или трое. Но разведчики обычно не бросаются в сражение, а наоборот, стараются избежать его, чтобы принести необходимые сведения тому, кто их послал. Скорее всего, это были смертники, которым кто-то хорошо обработал сознание магией, чтобы они жаждали только одного: убить или умереть. Видимо, кто-то из отступников использовал "подавление разума" или что-то в этом роде. Моя сестра рассказывала о таких заклинаниях.

— Давайте подождем рыцарей и магов, — предложила Сапфира, — мы, кажется, слишком оторвались.

Воительница приказала нескольким подругам прочесать соседние закоулки и донести обо всем, что они обнаружат. Между тем рыцари, которые слегка отстали, сражаясь с очередной партией липких осьминогообразных созданий, наконец, оказались рядом с воительницами Лиги. Вместе они миновали еще несколько закоулков, попутно присоединяя разведчиц, которые докладывали о том, что впереди все чисто и можно пока ни о чем не беспокоиться.

Когда отряд достиг довольно просторного зала, навстречу бойцам Триединства выбежала воительница, обследовавшая вместе с группой подруг небольшой коридор справа. Девушка была сильно встревожена.

— Госпожа Сапфира! В соседнем коридоре — чудовища! Двое с рогами и один с хвостом, похожим на огромный хлыст! Нам пришлось отступить! — срывающимся голосом кричала девушка.

— Проклятье! — выругалась Сапфира, забыв, что ее могут услышать находящиеся рядом рыцари. — Их только не доставало!

— Что случилось? — спросил лорд Гелиодор

— Уфисты каким-то образом смогли использовать в своих целях двух бодалов и стегала! Откуда только они здесь появились? Это демоны, живущие в глубоких пещерах в Драконовых горах. Я имела дело с этими чудовищами, когда наш отряд вел там разведку по приказу короля. Отвратительные существа! Моя разведчица видела только трех, но кто даст гарантию, что их здесь не десять или двадцать, а то и больше.

— А чем они опасны? — спросил военачальник. При всем своем боевом опыте ни он сам, ни его рыцари ни разу не имели дела с пещерными демонами.

— Бодалы могут нанести страшный по силе удар рогом, да еще передавить своими ногами множество людей. А стегалы способны хвостом стиснуть сразу трех человек, причем достав их на огромном расстоянии, и угостить такой "молнией", что магам до них...

Воительница не закончила фразу, потому в злополучном коридоре у самого входа в зал раздалось глухое рычание, и огромный кусок стены с правой стороны с грохотом обрушился. Сапфира вполне правдиво описала бодалов и стегалов, это были действительно опасные твари. Бодалы были великанами, упиравшимися головами в потолок зала. С виду они напоминали гигантских обезьян. На покрытых клочковатой бурой шерстью спинах красовался огромный горб, в котором, как полагали находились многодневные запасы жира и воды, благодаря которым они могли долго не есть и не пить. Ступни их ног были величиной с большой стол в королевском дворце, так что они и вправду могли затоптать немало людей. Длинные, почти достававшие до пола руки были снабжены широкими и острыми когтями, а голову украшали три рога, причем два из них были небольшими и находились по сторонам головы, как и положено, а третий, огромный, был как раз посередине лба. Стегал был куда меньше бодалов размером, да и в силе им, казалось, значительно уступал. Все его тело было покрыто сплошной броней из костяных пластин. Ноги, руки и голова были как у летучей мыши, только увеличены, по меньшей мере, раз в десять. Хвост демона был похож на крысиный, но длиной почти во весь зал, да к тому же увенчан пучком острых игл вместо кисточки.

— Мы должны сражаться, — сказала Сапфира. — Лучше принять бой, чем дать растерзать себя, как щенков.

— Думаю, Вы не преувеличиваете их силу, Сапфира, — сказал лорд Гелиодор. — И все же, если мы атакуем все вместе, то клянусь Клинком Леопарда, этим тварям не поздоровится.

В эту минуту раздались оглушительный свист и торжествующий клекот стегала. Двое рыцарей корчились в судорогах, намертво стиснутые страшным хвостом. Бодалы, вновь огласив зал воинственным рыком, ринулись на людей, нагнув рогатые головы.

— Оружие к бою! За мной! — закричала Сапфира, и первой ринулась навстречу демонам.

— Паладины, вперед! — воскликнул лорд Гелодор.

Однако справиться с чудовищами оказалось не так просто, как предполагал бывший правитель Стефеншира. Бодалам скоро удалось оттеснить основную часть воинов к стене, противоположной той, откуда они явились. Демоны насаживали людей на рога, рвали когтями, отбрасывая в сторону. Стегал вновь издал победный клекот и захлестнул еще несколько человек из отряда. Сапфира попыталась атаковать одного из бодалов, но ее оттерли рыцари Золотого Леопарда. Тогда воительница, воспользовавшись тем, что стегал отвлекся, бросилась на него, надеясь нанести удар до того, как он ее заметит. Однако как раз в этот самый момент демон отшвырнул убитых воинов и снова выбросил вперед свое смертоносное оружие, целясь прямо в девушку. Сапфира едва успела распластаться на полу. Жуткий хвост просвистел над ее головой, зацепив одну из ее подруг, которая не в добрый час оказалась рядом. Воительница тотчас вскочила, и прежде, чем стегал снова приготовился к нападению, рубанула, что было сил, и снесла чудовищу хвост почти у самого основания. Взвыв от боли, демон развернулся и попытался сграбастать девушку лапами, и тут Сапфира по самую крестовину вонзила Ледяной Шип в брюхо стегала между костяными пластинами. Резким движением воительница выдернула меч, и едва успела увернуться от струи темно-зеленой крови. Инстинктивно закрывшись перчаткой, воительница метнулась в сторону и кубарем откатилась в угол зала. В то же мгновение демон всей тушей рухнул туда, где она только что была. Поднявшись, Сапфира увидела, как поверженное чудовище медленно растекается лужей отвратительной, болотного цвета слизи. Взглянув на свою перчатку, воительница заметила, что она прожжена в нескольких местах.

— Ничего себе, — подумала девушка. — Сколько раз сталкивалась со стегалами и даже не предполагала, что у них в жилах кислота вместо крови. Еще немного, и эта тварь сожгла бы мне все лицо.

Тем временем лорду Гелиодору удалось нанести ловкий удар мечом по ногам одного из бодалов. Демон с диким ревом рухнул на пол, к несчастью подмяв под себя еще нескольких членов отряда. От боли бодал скреб когтями храмовую мозаику, так что вовсе стороны сыпались искры. Правитель Стефеншира прикончил чудовище коротким ударом в шею. Воительницы Лиги Скорпиона вскоре таким же способом свалили второго бодала, и он через какое-то время отправился следом за первым.

Понеся значительные потери, отряд, тем не менее, одержал очередную победу. Обследовав коридор, из которого явились чудовища, воины Триединства ничего не обнаружили и продолжили путь.

— И почему это маги не участвовали в сражении? Мы их что, зря с собой брали? Будь они с нами, мы не потеряли бы столько людей! — возмущался один из рыцарей.

— Они поступили мудро, — сказала Сапфира. — Демонам из горных пещер наносят урон только очень мощные заклинания. Применяя их, маги могли задеть своих, и наши потери только возросли бы.

— Она права, — сказал другой рыцарь и добавил, — Честно говоря, не хотелось бы столкнуться с ними еще раз.

— Думаю, что больше мы их не встретим, — уверенным тоном произнес лорд Гелиодор. — Этими существами нужно хорошо управлять, чтобы они не совершили чего-нибудь, что не выгодно хозяевам, а управлять столь сильными созданиями, когда их много, весьма сложно.

Отряд продолжал путь по подземным коридорам храма. После битвы с демонами ряды рыцарей Золотого Леопарда и воительниц Лиги Скорпиона сильно поредели, но бойцы Триединства держались стойко. Наклонный пол серого коридора полого поднимался наверх и скоро вывел отряд к роскошной двери с изображением Уфу Темного, изукрашенной причудливым узором. Едва они приблизились к двери, как услышали нечеловеческий крик боли и ужаса.

— Скорее, нельзя терять ни минуты! — закричал лорд Гелиодор. Он уже понял, что его отряд опоздал, и кого-то из магов принесли в жертву. — Господа воры, отпирать двери — ваше дело!

Когда хитроумный запор был взломан, перед взорами бойцов Триединства предстала жуткая картина. В дальнем конце огромного зала, залитого кровавым светом магических факелов, возвышалась огромная, высотой до потолка статуя Уфу Темного, перед которой находился главный алтарь. Вокруг него стояло семь жрецов в черных мантиях с капюшонами, под которыми не было видно лиц. Трое из шести магов, попавших в плен, уже были мертвы и лежали у подножия жертвенника. Посреди зала в священном ужасе распростерлись джеггские воины. Только двое из них, с трудом скрывая страх, а возможно и отвращение, стояли неподалеку от жрецов. Это были те, кто охранял магов. Бойцов Триединства никто не замечал, все присутствующие были поглощены жутким ритуалом.

Джеггский жрец подал знак. Двое дюжих воинов рывком вздернули на жертвенник очередного мага. Жрец ловко запрокинул пленнику голову и уже занес ритуальный кинжал, готовясь перерезать несчастному горло. И в это самое мгновение одна из воительниц Лиги Скорпиона ловко метнула в него нож, отнятый у кого-то из джеггских смертников, с которыми отряд столкнулся в начале пути. Нож угодил жрецу прямо в глаз, и он упал замертво, не успев даже крикнуть. Только теперь джегги заметили, что в зал ворвались бойцы Триединства.

— Бей колдунов! — закричали воительницы, хотя перед ними были всего лишь жрецы, не знавшие толком ни одного боевого заклинания, и первыми бросились в атаку.

— Стойте! — закричала Сапфира, пытаясь призвать подруг к порядку.

Она понимала, что сейчас начнется свалка, которая может плохо кончиться для оставшихся в живых магов, тем более что на этот раз они имели дело с лучшими воинами врага, отлично обученными и вооруженными. Тут на нее набросились сразу два джегга, и о спасении магов пришлось на время забыть. Сапфира была вынуждена отражать удары с двух сторон, что было не так-то просто. Выручала только боевая выучка. В какой-то момент один из противников, попытавшись атаковать, пропустил удар, и воительница пронзила его насквозь. Второго врага девушка, изловчившись, ударила сапогом в живот, и он отлетел в сторону.

Между тем в битву с джеггами вступили рыцари Золотого Леопарда, хотя после битвы с пещерными демонами их осталось совсем мало. Лорд Гелиодор почти сразу же оказался в самой гуще сражения, и Сапфира скоро потеряла его из вида. Маги предпочитали пока не тратить силы, а блокировать вражеских жрецов, чтобы не дать им погубить пленных. Жрецы Уфу Темного, поняв, что не удастся завершить жертвоприношение, попытались хоть как-то помочь своим воинам. Но все, что они могли — это подлечивать раненых. Они так увлеклись этим, что потеряли контроль над свитком блокирования магических сил, которым их снабдил Опалус. Воспользовавшись этим, пленный маг огня, а это был никто иной, как Базальт, пережег веревки, которыми был связан, и начал плести заклятие. На его ладони появился язычок пламени, который постепенно рос, причем волшебнику это, как видно, не причиняло никакого вреда. Наконец в руке мага появилось нечто, похожее на огненную метлу.

— Инх... Суол... Шатс..., — прошипел он и одним ловким движением смахнул джеггских жрецов с постамента перед алтарем. Тем временем очнулся мастер Малахитус и применив заклинание "силы земли", освободился от пут.

— Зачем убивать тех, кого можно взять в плен? — спокойно спросил глава Совета Магистров, увидев, чтоб Базальт собрался испепелить поверженных жрецов.

— Интересно, как мы это сделаем, — возразил Базальт, забыв, с кем разговаривает. — У нас даже веревок нет.

— Очень просто, — Малахитус закрыл глаза и стал быстро что-то шептать. На ладони у него постепенно образовался небольшой серебристый комочек. Волшебник ловко бросил его в жрецов, еще не пришедших в себя после удара огненной метлой, и их тотчас опутала крепкая паутина.

— Уж если брать пленников, то побольше, — торжествующим голосом произнес Базальт, восхищенный ловкостью ректора.

— А у меня такой "паутины" еще много, — невозмутимо ответил Малахитус, и маги углубились в гущу битвы.

Между тем Сапфира уложила еще нескольких кочевников и тут увидела, что лорд Гелиодор окружен и ему нужна помощь. Но все попытки пробиться к нему окончились неудачей. Враги наседали, и ей самой скоро пришлось отступить к выходу из зала. Наконец маги, пришедшие с отрядом, обнаружили антимагический свиток, сожгли его и уже без всякого опасения вступили в битву. Только тогда воительницам Лиги Скорпиона и рыцарям Золотого Леопарда удалось уничтожить большую часть врагов, а остальных взять в плен, не без помощи Малахитуса, который, как огромный паук, все продолжал доставать неизвестно откуда свою паутину.

Когда сражение утихло, оказалось, что погибли многие рыцари, паладины, а ряды скорпиониц поредели почти на две трети. Мастер Малахитус и Базальт остались целы, если не считать нескольких царапин. Главу Совета Магистров защищало заклинание "каменной кожи", а мага огня — непробиваемая огненная сфера. Второй маг леса, заместитель Малахитуса, спрятался за алтарем и просидел там до конца битвы. Ректор Академии Триединства не стал осуждать его, он понимал, что Триединство не каждому дарует большую долю отваги.

Сапфира тем временем отысказала возле алтаря лорда Гелиодор. Не нужно было быть опытным магом-целителем, чтобы понять, что правителю Стефеншира пришлось плохо. Роскошные доспехи лорда, рассеченные и пробитые во многих местах, были покрыты кровью. Глаза его были закрыты, но Сапфира заметила, что он еще дышит.

— Мастер Малахитус, — тихо позвала скорпионица, заметив подходящего к ней ректора Академии. — Помогите мне...

Вдвоем воительница и волшебник приподняли израненного главу ордена Золотого Леопарда и уложили его на пол перед алтарем. Было ясно, что спасти его не смогут даже бывалые маги шторма. Сапфире сделалось так горько, что она с трудом удерживала слезы. Внезапно лорд Гелиодор открыл глаза.

— Я... умираю..., — с трудом, еле слышно прошептал он. — Где... мой меч... Хочу... коснуться рукояти... в последний раз...

— Вот он, — тихо сказала воительница и осторожно положила рядом с рыцарем знаменитый Клинок Леопарда.

Рука в латной перчатке медленно опустилась на украшенный драгоценными камнями эфес. Гелиодор тяжело вздохнул, и его серые глаза закрылись навеки. Двое чудом уцелевших в побоище рыцарей опустили тело в нишу, похожую на большой овальный саркофаг. Видимо, в ней должны были помещаться статуи рядовых степных духов, которым поклонялись джегги, но установить их так и не успели, поэтому ниша в данный момент пустовала. Рыцари положили Клинок Леопарда на грудь своего погибшего командира и сложили его руки так, что обе они легли на рукоять. Потрясенная смертью лучшего из рыцарей Катахеи, Сапфира готова была разразиться проклятием в адрес уфистов, но сдержалась, вспомнив изречение древнего мудреца о том, что проклятие всегда возвращается к тому, кто его послал. Нависшую гробовую тишину нарушило появление Базальта, которому Малахитус приказал поддерживать магический щит.

— Сюда идут чужие маги, я чувствую постороннюю ауру, — настороженно произнес он.

— Спокойно, коллега, не впадайте раньше времени в панику, — холодным тоном сказал ректор Академии.

Тревога действительно оказалась преждевременной, потому что в зал вошли не враги, а те, кому было поручено обследовать второй коридор. Потери отставшего отряда были, по словам вольных стрелков, не слишком велики, однако выглядел он сильно потрепанным. Пещерных демонов в левом коридоре, к счастью, не оказалось, но зато люди Рубиуса обнаружили подземные казармы, где собралось множество джеггских воинов. Завязалась схватка, которая, впрочем, окончилась победой бойцов Триединства, хотя Предводительница Лиги Скорпиона утверждала, что это стало возможным только благодаря ее подопечным.

— Друзья, — произнес Малахитус, когда все собрались под магическим щитом. — Наша миссия еще не выполнена. Мы нанесли значительный урон джеггам, но Опалус и его приспешники до сих пор не обнаружены. Наши дальнейшие действия должны быть направлены на то, чтобы найти их и захватить в плен, а если не удастся, уничтожить, — он помолчал и печально добавил: — Поскольку лорд Гелиодор геройски погиб в сражении, я принял решение взять командование операцией на себя.

В другое время такое заявление вызвало бы споры и пререкания, но сейчас даже те, кто, возможно, был против, предпочли благоразумно промолчать.

Пока подошедшие маги шторма занимались ранеными, оставшаяся часть армии приступила к поискам тайного убежища Опалуса. Рубиус Красный Капюшон приказал двум своим стрелкам обследовать зал. Он был уверен, что где-то есть секретная дверь.

— Они не могли уйти, бросив храм и всех, кто в нем находится, — рассуждал командир стрелков. — Значит они где-то рядом.

Базальт, чудом избежавший жертвоприношения, снабдил стрелков заклинанием "глаза колдуна", которое позволяло тому, на кого оно накладывалось, видеть не только секретные двери, но и скрывающиеся за ними ловушки и врагов. Стрелкам было дано указание не взламывать дверь, а только доложить, если они ее обнаружат. Спустя какое-то время разведчики принесли ободряющее известие:

— Мы нашли секретный проход, командир, — сказали они Рубиусу. — там за статуей...

Бойцы Триединства направились туда, куда указали вольные стрелки. Внешне стена, которую закрывало собой изваяние темного бога, ничего особенного не представляла. Однако стоило Красному Капюшону посильнее надавить на круглый камень с левой стороны, как часть стены отодвинулась внутрь, открывая освещенный факелами проход.

— За мной! — скомандовал мастер Малахитус. — Покончим с уфистами раз и навсегда!

Изрядно потрепанные отряды Триединства ринулись вперед по довольно широкому коридору, который в отличие от недавно пройденных подземных тоннелей был прямым, не содержал никаких потайных закоулков и, кроме того, был абсолютно пустым: похоже, сюда разрешалось входить только вождям уфистов и близким к ним людям. В конце находилась скромная дверь черного дерева, лишенная украшений. Похоже, за ней располагалось именно то, что они искали.. Использовав заклинание "чуткого слуха", которое некоторые особо ушлые студенты с факультета леса частенько применяли на экзаменах, чтобы услышать, не идет ли преподаватель и вовремя спрятать шпаргалки, Малахитус услышал за дверью хорошо знакомый ему голос.

— Не говорите глупостей, Обсидиан! — довольно резко произнес Опалус. — Им сюда не пройти! Храм окружен мощной магической защитой, в подземельях незваных гостей поджидают пещерные демоны, десятки прекрасно обученных воинов, смертники, которым отдан приказ не щадить никого из тех, кто посмеет осквернить обитель Великого Уфу!

— А если..., — послышался другой голос.

— Никаких "если"! — гневно оборвал его маг огня. — Скоро Уфу получит последнюю жертву и воплотится на земле Катахеи...

Тираду прервал жуткий грохот. Огненный шар разнес деревянную дверь в щепки, и на пороге выросла фигура Малахитуса, из-за плеча которого выглядывал Базальт. Опалус к своему ужасу понял, что случилось именно то, чего опасался Обсидиан, ведь иначе пленные маги не оказались бы здесь.

— Шрам! Морионита! Уничтожьте их всех! — закричал он, и непонятно было, чего в его голосе больше, наигранной жесткости или страха перед грозящей расплатой.

Бывший декан факультета огня начал, было, плести витиеватое заклинание, явно не сулившее бойцам Триединства ничего хорошего, однако Малахитус оказался проворнее. Одно движение руки — и Опалус по рукам и ногам спутан крепкой паутиной. Навалившаяся непонятно отчего предательская слабость лишила мятежного мага возможности освободиться, похоже, Уфу Темный окончательно разгневался на своего слугу. Джеггские маги, которых Опалус так ничему толком и не выучил, мало что могли противопоставить Малахитусу и его подчиненным, так что те обходились обычными заклинаниями вроде "огненных стрел", "точечных молний" и "травяных хлыстов" и ни разу не воспользовались сверхмощным академическим арсеналом. Морионите с трудом удавалось влиять на ход магической перестрелки, с самого начала складывавшейся в пользу магов Триединства.

Воины Шрама выглядели более достойно. Они быстро оттерли к алтарю Обсидиана, который ничем не мог им помочь и только путался под ногами, и взяли инициативу в свои руки. Предводитель кочевников хотел сразиться с Предводительницей Лиги Скорпиона, потому что она виделась ему самой внушительной. Однако на его пути неожиданно оказалась Сапфира. У Шрама в руках были две кривые сабли, а у воительницы уже не раз оправдавший свою древнюю славу меч, светившийся голубоватым огнем. Скорпионица быстро атаковала и начала теснить джегга, тем более что он не привык сражаться в замкнутом пространстве. Внезапно неудачно пущенная кем-то из магов "огненная стрела" полетела прямо в лицо девушки. Сапфире удалось уклониться от магического снаряда, однако промедления оказалось достаточно, чтобы Шрам нанес ей внезапный удар по левой ноге чуть выше колена. Воспитанница Лиги Скорпиона вскрикнула, но устояла.

— Мне жаль тебя, юная воительница, — со злобной усмешкой произнес джегг. — Но ты умрешь!

Шрам размахнулся, намереваясь одним ударом покончить с девушкой, но тут произошло то, чего он никак не ждал. Вместо того чтобы рухнуть на пол, воительница из последних сил метнулась вперед. Самозванный вождь джеггов даже не успел опустить свои сабли. Ледяной Шип пронзил его насквозь, выставив из спины окровавленное острие. Глаза Шрама расширились и он, издав сдавленный хрип, рухнул на пол. Лишившись предводителя, джегги пали духом и воительницы Лиги Скорпиона, не без помощи вольных стрелков, перебили почти всех уфистских воинов. Тем временем Малахитусу удалось связать паутиной большую часть джеггских магов. На свободе оставалась только Морионита. Никто не мог подойти к ней, потому что она кидалась сгустками паутины, ничуть не хуже, чем у Малахитуса.

— Да воплотится Великий Уфу! — раздался неожиданно ее громкий возглас, и сторонники Триединства увидели, как бывшая ученица Малахитуса падает на алтарь, заливая его кровью. Понимая, что поражение грозит ей суровой карой за все ее черные дела, волшебница предпочла собственноручно принести себя в жертву. Когда ректор Академии подбежал к Морионите, она была уже мертва. Он долго стоял, глядя на ее некогда прекрасные, а теперь искаженные смертью черты. Кто знает, что было у него на душе в тот момент, скорее всего, ему было бесконечно жаль эту глубоко несчастную девушку.

Неожиданно зал содрогнулся, с потолка посыпались мелкие камни. Малахитус мгновенно опомнился.

— Уходим! — закричал он. — Храм рушится!

Маги огня к счастью еще не истратили до конца свои силы. Совместным усилием они пробили в боковой стене порядочный пролом. Маги леса тут же принялись подпирать крышу заклинаниями "мгновенно вырастающих деревьев".

— Все наружу! — тут же закричала Предводительница Лиги Скорпиона, и воительницы первыми стали выбираться на свет.

— Выносите раненых! — командовал Малахитус магам шторма. — Рубиус, помогите им! — приказал он предводителю вольных стрелков.

Лучники бросились помогать штормовикам, и вместе с ними благополучно покинули обитель тьмы. Последними из пролома выбрались маги огня и леса. Едва они успели отойти на безопасное расстояние, зловещий храм начал медленно оседать и скоро превратился в дымящиеся руины. Вернувшись к развалинам, сторонники Триединства увидели мертвого Обсидиана. Во время сражения про него забыли, и он, воспользовавшись этим, попытался бежать, но выбраться из храма не успел и теперь лежал на обугленной земле придавленный тяжелой каменной плитой.

Черный дым столбом поднимался к небу, а посреди развалин возвышалась покрытая копотью нагло улыбающаяся статуя Уфу Темного.

Глава 16. Три дороги

На следующий день победители похоронили погибших и устроили походный лазарет для раненых. Теперь предстояло решить судьбу пленных — в плену было немало джеггов, несколько их жрецов, но особое беспокойство вызывал Опалус, единственный из настоящих уфистов, кто попал в плен живым. Предстояло решить вопрос, что же делать с пленниками.

— Казнить их всех! — потребовали Золотые Леопарды, жаждавшие отомстить за погибшего командира.

— Казнить! — холодным голосом произнесла Предводительница Лиги Скорпиона. — Вы что, забыли, что случилось с Стефенширом и его жителями! Нет прощения убийцам!

— Конечно, казнить пленников — варварство, — ехидным голосом произнес Базальт, которому активное участие в битве позволило быстро оправиться от ужаса, пережитого на алтаре Уфу. — Но к чему их приспособить? Человеческие жертвы богам Триединства не нужны, работать джегги не станут, что ж их теперь, содержать в клетках, как зверей, для потехи народа?

— Тихо, господа! — вдруг одернул всех Малахитус.

Он почти не слушал гневных тирад, неотрывно глядя на статую Уфу Темного.

— Взгляните, госпожа Сердолика, кажется, статуя как-то реагирует на наши слова, — сказал он и обратился к Золотым Леопардам. — Ну-ка, повторите ваш приговор, господа рыцаря!

— Смерть им! Они убили нашего лорда! — снова воскликнули те, и при этих словах уже все присутствующие, а не только один Малахитус, заметили, что статуя улыбается гораздо наглее и отчетливее! Ужас захолонул сердца.

— Вот что бывает, когда поддаешься порывам гнева! Злоба — пища тьмы, а вы забываете об этом! — сказал ректор Академии.

— Все равно они должны умереть, — настаивали рыцари и некоторые маги. Особенно рьяным был тот, который прятался за алтарем Уфу.

В это время Оливино, который стоял поблизости в качестве охраны и до сих пор, соблюдая порядок, молчал, вдруг поднял руку.

— Молодой человек, Вы что-то хотите сказать? — обратился к нему Малахитус.

— Извините, господа воины и маги, — начал Дикий Кот. — Я всего лишь скромный лучник, но у нас в Кин-Тугуте говорят: если стая грачей раскаркается — жди ястреба.

— Странная поговорка, я ее никогда раньше не слышал, — произнес верховный чародей Академии, пристально глядя в глаза стрелку. — И на что же ты намекаешь?

— У нас так говорят, когда считают, что для решения вопроса нужен кто-то более сильный и мудрый, чем все присутствующие. Вот недавно, да Вы, господин Малахитус, наверное, знаете об этом, нам случилось быть в гостях у матушки Хвощ...

— Господа, так ведь это же моя первая учительница! — воскликнул Малахитус и добавил: — Живет она неподалеку, так что я сейчас же пошлю ей магическую весть.

Прошло совсем немного времени, и прямо возле статуи Уфу появилась матушка Хвощ в своем неизменном платье и пушистом венке из хвощей. Небольшими шажками подойдя к Малахитусу, она крепко обняла его и сказала:

— Вы герои, настоящие герои.

— Дорогая госпожа Хвощ, — печально ответил ректор Академии. — К сожалению, наш героизм мало к чему привел. Скольких мы недосчитались, как все печально и тягостно.

— А это что у вас такое? — волшебница обернулась к статуе. — Поразительная скульптура. Я думаю, это настоящий символ Тьмы... С ней нужно немедленно что-то делать.

— Поэтому мы и вызвали Вас, — Малахитус тут же вспомнил о цели своего магического послания. — Нам нужна помощь. Эта статуя словно смеется над нами, никакие магические ухищрения не позволили нам ее разрушить, а сегодня она улыбается особенно жутко.

— А что, она как-то реагирует на ваши действия?

— О да! Когда рыцари Золотого Леопарда требуют казни пленников, она прямо-таки светится злобной радостью!

Некоторое время матушка Хвощ молча смотрела на изображение темного бога, и, наконец, сказала:

— Вот что, дорогие мои! Зло всегда родит новое зло, даже если исходит от победителей. Как вы думаете, все ли джегги осознавали, что они творят? А не остались ли у них в степи жены и дети? А если вы убьете коллегу, сбившегося с пути, не вольется ли его магическая мощь в темный поток? Я думаю, не стоит торопиться с приговором, подождем хотя бы до завтра.

Никто и представить не мог, что при этих словах статуя Уфу скривится, как будто она съела червивую сливу.

— Смотри у меня! — волшебница погрозила ей своим сухим пальцем и добавила, обращаясь к собравшимся: — Вот видите, ей не нравится милосердие! Никаких казней! Хватит крови!

Зловещее изваяние слегка задрожало. Увидев это, Малахитус, которому по его натуре излишнее кровопролитие казалось чем-то богопротивным, громко произнес:

— Мы помилуем всех! Нашей магической мощи хватит на то, чтобы стереть у пленников из головы все, что связано с этим ужасным походом! Джеггов мы пошлем восстанавливать Стефеншир, поставив их под строгий надзор магов шторма. А что касается Опалуса, то этого отступника мы полностью лишим памяти, рассеем все его магические способности и отдадим в монастырь Триединства, где его снова научат жить обычной человеческой жизнью. Это нелегко, но мы справимся. Выполняйте!

Едва он произнес эти слова, статуя Уфу накренилась и начала медленно заваливаться набок. Изумленные сторонники казни не могли ничего возразить.

Тем временем Аметисто разыскивал Сапфиру. Радость победы привела его в приподнятое настроение. Ему казалось, что сейчас он способен сказать девушке все, что так долго таилось в его сердце.

Нашел он ее в одной из палаток лазарета. Сапфира лежала, устремив печальный взгляд на полотняный потолок. Положение воительницы, выбывшей из строя, пусть даже и временно, не доставляло ей удовольствия, но она терпеливо ждала, понимая, что рана ее не опасна, и скоро все будет в порядке. Молодой чародей тихонько подошел и встал на колени у ее постели.

— Аметисто, как я рада, что с тобой все в порядке! — воительница попыталась улыбнуться и добавила, увидев выражение некоторой тревоги на лице мага: — Не волнуйся за меня, обо мне хорошо заботятся, и я скоро встану в строй.

— Может быть, я могу чем-нибудь помочь тебе, Сапфира? Я член гильдии шторма и кое-что умею по части лечения.

— Маги-целители, которые осматривали мою рану, сказали, что заклинаний и снадобий применено уже достаточно, и надо положиться на природу. И все-таки спасибо за твое участие, ты действительно настоящий друг.

Эти слова глубоко опечалили Аметисто, ему не хотелось верить, что девушка относится к нему чисто по-дружески. И маг решился снова заглянуть в ее мысли, хотя бы на минутку. После памятного привала во время отступления из Стефеншира он ни разу на это не осмелился. Каково же было изумление чародея, когда он ощутил, что в глубине души воительницы теплится слабым, но чистым и неугасимым огоньком... искренняя любовь!

— Сапфира, я так много хочу тебе сказать! — решился, наконец, молодой человек, но тут же по своему обыкновению покраснел и запнулся.

— Что случилось, Аметисто..., милый, — неожиданно вырвалось у воительницы, и она сама залилась краской, устыдившись собственных слов.

— Помнишь тогда..., в Альмарино..., я оставил платок в твоей комнате? Ты наверно решила, что это глупая шутка...

— Нет, что ты. Как я могла такое подумать...

— Дело в том, что я уже тогда хотел сказать тебе, что я... я люблю тебя... С той самой минуты, как мы впервые взглянули друг другу в глаза на стефенширской площади... я думаю только о тебе...

— Ты..., — Сапфира хотела что-то ответить чародею, но голос ее прервался, и слезы побежали по наполовину лишившимся прежнего румянца щекам.

Бедный Аметисто попытался утешить Сапфиру, но она продолжала плакать, не в силах остановиться. Восторг любви на время превратил ее из грозной воительницы в обычную слабую девушку с нежным, глубоко чувствующим сердцем. Не зная, что делать, молодой чародей закрыл лицо руками и бросился вон из палатки.

Матушка Хвощ с удовольствием смотрела на упавшую статую.

— Вот видите, как просто, — немного ворчливо сказала она. — А вы-то господа рыцари — все казнить да казнить.

— Но как же можно прощать зло? — опять попытался возразить кто-то из рыцарей.

— А ваш лорд? Он одобрил бы такую кровожадность? Боюсь, ему бы это не понравилось. Насколько я знаю, он был весьма благородным человеком, — отпарировала старая волшебница. — Да я и не предлагаю никого простить, просто считаю, что наказать злодеев можно и без крови. Нам сейчас нужно думать не о мести, а о том, как исправить все те беды, которые принесло нам пусть даже такое короткое и неполное возрождение Уфу...

Но тут матушка Хвощ прервала свою патетическую тираду.

— Стойте, — сказала она. — Где-то неподалеку происходит какое-то необычное колдовство, я такого не знаю.

И она поспешила к полевому лазарету. Испуганный Малахитус и Предводительница Лиги Скорпиона бросились за ней и нос к носу столкнулись с выбегающим из палатки Аметисто.

— А, молодой авантюрист, опять взялись за старое! — словно разъяренная кошка зашипела Предводительница, едва увидев мага.

Аметисто не успел ни возразить ей, ни скрыться бегством, потому что его схватила за руку сама матушка Хвощ:

— Так, молодой человек, теперь мне все понятно. Это Вы только что колдовали! Удивительное заклинание, скажу я Вам!

— Да я ничего плохого не сделал, пустите меня, я только раненых проведывал, — начал оправдываться маг шторма.

Поняв, что дело принимает для него скверный оборот, он все же попытался убежать, но дорогу ему неожиданно преградил ректор Академии.

— Успокойтесь, друг мой, — сказал мастер Малахитус, видя, что Аметисто все еще взволнован. — Это моя учительница, госпожа Хвощ, она не сделает Вам ничего плохого.

— Молодой человек, не бойтесь, — спокойно произнесла матушка Хвощ, ласково поглядев в глаза перепуганного чародея. — Я Вас ни в чем не обвиняю, просто я никогда ничего подобного не видела, хотя живу на свете уже несколько сотен лет! Поразительная магия, и, кажется, не злая, только я не могу понять, на что она направлена. Не будете ли Вы так любезны рассказать мне о Вашем секрете.

— Но я...

— Ладно, ладно, понимаю, Вы не хотите говорить при всех! Ох уж эти амбициозные молодые люди. Изобретут потихоньку что-нибудь, а потом скрывают от коллег. Пойдемте, пройдемся немного, — и старая волшебница сделала знак Малахитусу и Предводительнице, чтобы те не следовали за ними.

Аметисто был наслышан о матушке Хвощ, о ее удивительной силе и мудрости, и, кроме того, привык почитать старших, поэтому хоть и нехотя, но все же отправился с ней. Терять молодому чародею было нечего, и, собравшись с духом, он начал свой рассказ.

— Госпожа Хвощ, Вы, конечно, слышали про взгляд скорпиониц.

— Слышала, слышала, только не очень верю, слишком уж стара эта легенда.

— Так вот, одна воительница, ее зовут Сапфира, случайно посмотрела на меня, и с тех пор я ничего не могу с собой поделать, ее образ преследует меня повсюду, а ведь у них такие обеты, что счастье меня не ждет.

— Ах, вот оно что! Ты попросту влюбился в одну из воительниц! Скажем прямо, это не очень-то подходящая для тебя пара. Но что же это все-таки было за колдовство, надеюсь не любовный приворот, впрочем, я бы его легко узнала, я в молодости тоже, случалось, привораживала симпатичных волшебников.

— Что Вы, что Вы, — попытался защититься Аметисто. — Магам шторма по должности не положено делать такие вещи, ведь это будет нарушением кодекса целителей!

— Какие уж там кодексы, — вздохнула матушка Хвощ. — Когда идет война, и все перемешалось и сбилось с привычного ритма. Многие обеты и правила приходится обходить в наши опасные времена.

— Клянусь Вам, я никому не хотел зла, — сказал молодой чародей. — Просто я умею видеть мысли и чувства девушек, и вот сегодня опять не удержался и применил свою способность. Мне так хотелось знать, как она ко мне относится.

— И что же ты узнал? — спросила старая волшебница. — Не удивлюсь, если ничего хорошего, ведь скорпионицы очень строги.

— Я увидел, что она любит меня, но теперь я даже жалею о том, что узнал это, ведь ничего не изменилось, нам все равно не быть вместе.

— Почему же молодой человек, я так не считаю. Если она любит тебя, то это совсем другое дело.

— А как же обеты?

— Обеты могут быть сняты, ведь их налагают люди, а не боги, — матушка Хвощ на время задумалась, а потом добавила: — Знаете что, молодой человек, мне кажется, можно попробовать кое-что сделать.

И она с решительным видом двинулась обратно к палатке, где ее ждали Предводительница и Малахитус. Аметисто едва поспевал за ней, изумляясь такой прытью пожилой женщины.

— Госпожа Предводительница, — произнесла волшебница самым любезным голосом, на который только была способна. — Я считаю, что по случаю нашей победы следует совершить нечто особенное.

— Что именно, госпожа Хвощ? — спросила наставница Лиги Скорпиона, не подозревая, о чем пойдет речь.

— Этот молодой маг влюблен в вашу воительницу, Сапфиру, и следует по такому редкостному случаю, в качестве милосердного шага и вообще для укрепления дружбы между вашей Лигой и сообществом магов...

— К чему Вы клоните?! — возмущенно начала, было, Предводительница.

Но Малахитус, который не любил, когда с его учительницей разговаривали непочтительно, так посмотрел на грозную военачальницу, что та прикусила язык. Была ли в этом магия, трудно сказать, но результат был налицо. Матушка Хвощ, которая не обратила внимания на все эти маневры, невозмутимо продолжила:

— Я понимаю, что Вы, госпожа Предводительница, стараетесь сохранить ваше сестричество, и Вы успешно с этим справляетесь. Но согласитесь, настоящая любовь, которую не разрушили ни Ваши строгости, ни испытания, выпавшие на долю влюбленных, заслуживает особого уважения. Отпустив Сапфиру, Вы ничего не потеряете, а мир приобретет двух счастливых людей, что ляжет новой каплей на весы добра. Вместо одной ушедшей девушки я предложу Вам достаточно сирот, которые остались от этой войны, так что Вы сможете продолжать воспитывать новых воительниц.

В другое время Предводительница, возможно, долго бы еще спорила, ведь она привыкла повелевать, но здесь, в присутствии столь сильных магов, она как-то сникла, махнула рукой и отправилась в палатку, а за ней двинулись Малахитус и матушка Хвощ. Последняя подтолкнула вперед Аметисто. Когда они появились перед Сапфирой, девушка уже не плакала. Она спокойно лежала, полностью предав свою судьбу в руки богов Триединства. Предводительница подошла к ней и строгим голосом произнесла:

— Сапфира! По просьбе сообщества магов я снимаю с тебя твои обеты! Ты больше не член Лиги и можешь выйти замуж за этого... — тут военачальнице изменила выдержка, ибо она продолжала сердиться на Аметисто, невольно покусившегося на непререкаемость ее власти.

— Госпожа Предводительница, Вы должны провести обряд до конца, — раздался за ее спиной голос матушки Хвощ. — Я прекрасно знаю правила! Вам надлежит произнести полную формулу, снять маску и взглянуть в глаза девушки, а, кроме того, воительница, уходящая из Лиги, обязана передать Вам свой меч! — сказала волшебница и возмущенно добавила: — Что это такое, совсем не стало квалифицированных специалистов! Даже снятие обета не могут провести, как положено!

Пришлось Предводительнице, которой за последние годы ни разу не приходилось выполнять подобный обряд, принять как можно более торжественную позу и прочесть полную формулу, а она была далеко не короткой. Наконец, настал момент, когда военачальница должна была открыть лицо. Чувствовалось, что ей совсем не хочется этого делать, и скоро стало понятно, почему. Когда маска была снята, оказалось, что лицо Предводительницы Лиги изуродовано такими шрамами, что никакой речи о женской красоте быть не могло. Она взглянула в глаза воспитаннице, и та вздрогнула от обжигающего взгляда своей наставницы, в котором были и боль от пережитых бедствий, и печаль о том, что ей никогда не суждено быть любимой и многое другое, о чем не всегда пристало говорить.

— Прощай, Сапфира! Ты хорошо послужила Лиге, — произнесла военачальница, надевая маску обратно. — Ты выдержала испытание опасностью и искушением, посмотрим теперь, выдержишь ли ты испытание повседневностью. Я принимаю твой меч, чтобы передать его той, которая заменит тебя.

— Но этот меч не принадлежит мне, — тихо сказала Сапфира. — Его дал мне Оливино, вольный стрелок Северного леса.

— Надо немедленно позвать его сюда, — решительно заявила матушка Хвощ.

Оливино был несказанно рад возвращению семейной реликвии. Поблагодарив Сапфиру и поклонившись всем, он выбежал из палатки и с криком радости рубанул Ледяным Шипом по лежавшей на земле статуе Уфу Темного, которая тут же рассыпалась в пыль...

Уничтожение зловещей статуи как будто сняло с плеч сторонников Триединства тяжелый груз. Вечерело, разгорались костры, возле них собирались маги, рыцари и все участники последней битвы. Жизнь брала свое: бойцы Триединства готовили ужин, беседовали и даже пели. У одного из костров слышался голос Оливино, распевавшего старинную кин-тугутскую песню:

Цветок волшебный скрылся от глаз

Среди дубовых корней,

Кто смог его увидеть хоть раз,

Тот стал сильней и мудрей.

Об этом в старой книге прочел

Барона юного дед,

И внук с тремя друзьями пошел

Искать траву-луноцвет.

Один, измучен зноем и зол,

Вернулся вскоре домой,

Пленен красоткой, вечер провел

В ее объятьях второй,

А третий сытый, с кружкой вина

В таверне встретил рассвет...

Лишь бедный наш герой дотемна

Искал траву-луноцвет.

Когда же понял, что по лесам

Весь день напрасно бродил,

Едва не дал он волю слезам,

На землю рухнув без сил:

"О, как же глупо было сюда

Идти за тем, чего нет!

Не буду больше я никогда

Искать траву-луноцвет".

Аметисто сидел, удалившись от костров, и смотрел в ясное осеннее небо. Казалось бы, его сердце должно было петь от счастья. Но он почему-то чувствовал только печаль и не мог понять отчего.

— Давай к нам, — раздался от костра голос Рубиуса.

Но Аметисто не ответил и побрел в темноту, пока еще не понимая, чего он хочет. Из глубины памяти всплыли слова, которые он прочел в стефенширской библиотеке:

"И вечно лежит на границе добра и зла сила великая, имя которой — магия. От столкновения тьмы и света рождаясь, людским умением управляемая..."

— Искать то, чего нет..., — вспомнилась чародею строчка из песни, он тряхнул головой, словно отгоняя какие-то видения, и направился туда, где Малахитус беседовал с матушкой Хвощ.

Подойдя к ним, молодой волшебник остановился.

— Что это с тобой, Аметисто? — встревожилась матушка Хвощ. — Тебе бы сейчас быть возле своей девушки, а не бродить с таким унылым выражением лица.

— Погодите, погодите, — неожиданно произнес Малахитус.

— Господин ректор, в Стефеншире я нашел старый свиток и забыл о нем, но сегодня он вновь не дает мне покоя, — произнес маг шторма. — История, записанная на нем, обрывается, и неизвестно, смогу ли я когда-нибудь узнать ее конец.

— Ну-ка, расскажи, что это за история, — заинтересовалась матушка Хвощ.

К удивлению присутствующих Аметисто смог почти дословно пересказать легенду о происхождении богов.

— Знаешь, — сказал ректор Академии, — этот свиток нередко случалось обнаружить пытливым ученикам, и когда они приходили с вопросами, наставники всегда находили нужные слова. А с тобой почему-то этого не случилось, свиток так и не попал в твои руки тогда, когда мы еще могли помочь тебе. Теперь ты уже не мальчик, и окончание этой истории тебе придется искать самому. Но берегись, это нелегкое знание. Теперь, когда судьба послала тебе возможность счастья, захочешь ли ты испытывать ее?

— Да, я хочу попробовать узнать все, что позволят высшие силы, — решительно произнес молодой маг.

— Смотри, Аметисто, — возразила матушка Хвощ, — не пытаешься ли ты променять надежду и любовь на то, чего нет...

— То, чего нет... Об этом пелось в песне... Значит, так тому и быть, я должен узнать эту тайну, пусть даже самой дорогой ценой, — сказал Аметисто.

— Ну, хорошо, — Малахитус взглянул в глаза молодого чародея. — Только помни, что узнавший тайну двух богов никогда уже не станет прежним. Нечасто находились у меня ученики, которые бы решились на это. Кто знает, может быть так и должно случиться, ведь счастье не будет полным, если тебя всю жизнь будет точить сожаление о невыполненном. Иди!

Малахитус начал бормотать какие-то слова, а затем выбросил вперед руку с посохом. Поток синего света ударил в воздух и перед Аметисто открылся сияющий портал, в который он вошел так быстро, как будто его кто-то подталкивал. На другой стороне не оказалось ничего величественного, только сколоченный из березовых поленьев алтарь Геоса с букетом увядших цветов среди густого нетронутого леса. Аметисто шагнул к алтарю, и картина внезапно изменилась. Он оказался в невысоком зале, заполненном сизым туманом. Сквозь его витые тяжи проглядывали три двери. Одни из них, цвета свежей травы, была обрамлена гирляндами цветов, другая, синяя, не имела никаких украшений, а третья кроваво-красная, казалась сделанной из текучего пламени.

— Здесь останешься ты, — произнес глухой, но отчетливый голос. — Пока первый луч солнца не разрежет ночную тьму. Ты узнаешь то, что хочешь знать, и сможешь выбрать, в какую дверь войти. Зеленая дверь выведет тебя туда, откуда ты пришел, и жизнь продолжится для тебя со всеми ее бедами и радостями. Синяя дверь ведет в храм Триединства, войдя в нее, ты отдашь себя на служение богам. Красная же дверь — это путь к смерти. Люди все идут к ней, но чем сильнее человек, тем длиннее его дорога. Теперь смотри и внимай!

И чародей увидел, как в борьбе богов, светлых и темных, рождаются и гибнут миры, как приходят беды и радости на землю Катахеи, увидел разгромленный Стефеншир и гибнущих в муках людей, знакомых и незнакомых.

— Нет среди миров сил, способных остановить вечный смертельный поединок света и тьмы, — прошептал чародей, и в этот момент ему привиделось залитое кровью лицо Сапфиры, сраженной врагом.

Он рванулся к красной двери, распахнувшейся, как чудовищная пасть, готовая пожрать нестойкого. Взгляду чародея открылась черная пропасть, у которой не было видно дна.

— О боги, что же я делаю! Нет, не поддамся этому мороку, сюда я еще успею, — встрепенулся Аметисто. Его природный страх высоты впервые сыграл хорошую роль. Едва маг отошел от ужасной двери, она сама собой захлопнулась, и что-то изменилось в зале.

— Ложь и предательство не кончаются со смертью злодеев. Уфу Темный не утратил своей силы. Все снова продолжится, так стоит ли возвращаться в мир? За синей дверью тебя ждет служение богам, покой и сознание твоей правоты, — прошептал спокойный и убежденный голос.

Слушая его, Аметисто сел посреди зала и задумался. Волны тумана наползали на его лицо, мелкие капельки охлаждали кожу, садились на волосы, и, казалось, что так можно сидеть вечно.

— Сознание правоты..., — вслух произнес чародей. — А какой правоты? В чем? За сознанием правоты может таиться гордыня, а это одно из имен матери Уфу Темного... Нет, пусть уж лучше я уйду ни с чем, но мир останется со мной, а я — в нем, и да решат боги Триединства мою участь так, как им угодно. Прощайте, великие! Я иду к тебе, моя Сапфира! — и отряхнув туманные клочья, чародей решительно шагнул в зеленую дверь...

А в это время где-то в Алмазных горах скатился маленький камешек, ему ответило эхо, и грозная снежная лавина покатилась с вершины, сметая все на своем пути...

5