Женская верность

— А что же делать?

-Дам я тебе воск церковный, и в то время, когда она будет пить и закусывать, подсунь ей тот воск в рот, чтоб она его куснула. Принесёшь его ко мне, сделаю я на него заговор. Зашьешь ей этот воск в одёжу. Вот в тот же день переезжайте. Ещё неплохо бы в церковь сходить, да молебен заказать о здравии.

Так и уговорились.

Вот моя деревня, вот мой дом родной

В этот вечер Илья и Тамара, забрав с собой Наташку, ушли ночевать к себе. Акулина и Устинья остались вдвоём. Закрыли ставни, погасили свет. Чуть прикрыли печную вьюшку, чтобы сохранить побольше тепла до утра. И только слабый отсвет из открытого поддувала разбавлял ночную темень.

-Устишка, спишь що ли?

-Какой спишь? Щой-то деревня наша привиделась, а я почитай, и глаз сомкнуть не успела. И так душа затосковала... — Устинья заворочалась в темноте, будто пытаясь поудобнее уложить заболевшую душу.

-Вот и мне нет более сил воли терпеть. Твой дом продан. Тихон Васильевич тёплой рукой распорядился. А мой дом так и стоит брошенкой, не продан, а так... в люди отдан.

-Ну ить сама говорила, вдруг Тимоха вернётся...

-В том письме, от сослуживца его, прописано, что будто видел он гибель Тимофея, и где можно могилку его поискать. Хоть и не сообщал в точности, отдельно или в братской могиле, — Акулина протянула руку, взяла приготовленную с вечера кружку с водой, отпила несколько глотков, перевела дыхание. — Я письмо то сохранила. Ну и опять же, взрыв видел, а мёртвым мово Тимоху не видал! Кто его знает...

— Война-то уже сколь как кончилась. Там теперь все могилки, кои безродные, травой да бурьяном заросли.

— Вот и я об том же. Как подумаю, что може и мово Тимохи могилка как безродного заброшена и неухожена и дом наш покинут на произвол судьбы!

-Никак удумала что?

-Хочу съездить в Покровское, посмотреть, что да как. Домом распорядиться. Може, могилку найтить.

-С домом оно конечно. Дом-то оставлен сиротой — не дело. Ну а могилку... это как Бог даст.

-Ты не против такого дела?

-Я не против. Только деньгами помочь не могу. Сама знаешь, весь наш достаток общий.

-Так я после того разговора, когда решили, что буду откладывать на поездку, подкопила чуток. Деньги небольшие, но на дорогу и пропитание хватит, да и отпускные получу.

Они ещё немного поворочались, и дневная усталость взяла верх.

Наконец вопрос с поездкой был окончательно решён и даже куплены билеты. Наташка ехала вместе с Акулиной.

Готовились к поездке тщательно. Прежде всего написали письма родственникам в Покровское и Москву, чтобы сообщить о своём приезде. В Москве собирались пробыть всего несколько дней, так чтобы успеть своих повидать, Наташке столицу показать, ну и если Бог даст, может, что о пропавшем брате узнать. Может, кто что слышал или видел.

Приехать хотелось не абы как. Поэтому Акулина накупила всем подарков, коих набрался целый чемодан: одеколон, платок, чулки... вроде мелочи, но когда полдеревни родственники, никого нельзя обидеть. Заказала себе в ателье новое платье, купила белые босоножки, а Наташке коричневые сандалии. Платье Наташке шили вместе с Тамарой по вечерам.

Вот билеты в плацкартный вагон отданы проводнице, и поезд медленно отходит от перрона. Впереди Москва!

Четверо суток дороги Акулина пребывала в ожидании встреч с родственниками, а по ночам, когда под потолком включался синий ночной свет, вспоминала свой дом, деревню и чувствовала, как сладко и больно от тех воспоминаний замирает сердце. Наташка смотрела в окно, ела борщ из блестящей кастрюльки, которые разносили официантки из вагона-ресторана, и донимала Акулину расспросами про Москву и про деревню. А на станциях Акулина покупала малосольные огурчики и ещё тёплую варёную картошку. Этот товар в укутанных кастрюльках прямо к дверям вагона подносили опрятные старушки.

На утро пятых суток мимо окон вагона поползли пригородные дома и домишки, поезд замедлил ход, проводница забрала постельное бельё, Акулина достала из-под полки вещи, и они с Наташкой прилипли к окну.

Вокзал наплывал медленно вместе с людским гомоном и суетой. Наконец лязгнули буфера и поезд остановился.

-Как же мы с тобой, девка, тут разберёмся? — Акулина смотрела на многолюдный поток. От волнения онемели ноги. Казалось, совсем недавно уезжала с этого перрона. А теперь и перрон не узнать, и молодость позади. — Ну, с Богом! — и она подхватила чемодан.

Однако всё оказалось проще, чем ожидала. Пригородный автобус вёз их по той же пыльной просёлочной дороге, по которой она уезжала много лет назад. Сердце щемило, на глаза наворачивались непрошеные слёзы. Будто не в автобусе ехала, а время бежало вспять. Ничего на неухоженных полях не изменилось. Ничего.

Съехав на пыльную обочину, автобус остановился. В нескольких метрах от вытоптанного за многие годы пятачка автобусной остановки зигзагами уходила вдаль просёлочная дорога. Ежели случайный возница не подвернётся, значит, придётся добираться пешком. Духота стояла такая, что даже дорожная пыль из-под ног не оседала, а прилипала к мокрому от пота лицу. Набитый подарками чемодан Акулина сноровисто поставила себе на плечо и, придерживая его руками, зашагала по той самой дороге, по которой последний раз провожала Тимофея.

-Всё. Не хочу в твою деревню. Поедем назад в Москву! Там газировка холодная. И мороженое есть, — ныла Наташка, волочась следом.

-Нечего теперь стонать. Надо итить. Може, какой возница поедет, подвезёт.

Наташка с тоской оглядела дорогу.

-Ага, жди! — и села в пыль.

Акулина продолжала шагать ровным шагом.

-А-а-а-а-а... А-а-а-а...

Акулина всё так же шла вперёд, поднимая пыль.

-Я устала. Не видишь, что ли? — поднявшись и догоняя её, ныл ребёнок.

-Вижу. Но тебя унести я не в силах. И или ты останешься тут, или иди немного в стороне, чтобы пыль дыхание не забивала. Уж не так много осталось.

И Наталья, поняв всю тщетность своих слёз, поплелась следом.

Вот то место, где Акулина последний раз прощалась с Тимофеем. Она поставила чемодан на обочину. Наклонилась, провела ладонью по земле. И пережитые чувства с новой силой вспыхнули в ней. Закрыв глаза, медленно сделала несколько шагов, чуть повернулась и вновь почувствовала прикосновение губ, рук и такой знакомый и родной запах... От неожиданной реальности этих ощущений Акулина зажмурилась, тряхнула головой, но ощущение не исчезло, ей показалось, будто она задела плечо Тимофея.

-Тимоха, Тимоха, я пришла, слышь? Пришла.

-Баб, баба?! Ты чего? Ну, чего ты? — Наталья теребила её за юбку, явно не понимая происходящего.

Акулина нехотя стряхнула с себя наваждение. Если б могла, она бы упала на этой дороге, скрутилась в клубок, и пусть бы этот сон продолжался ещё долго-долго.

-Баб, пошли. Ну, пошли, — в голосе Наташки слышалась явная тревога.

-Идём! — Акулина окинула взглядом место, будто ещё надеясь кого-то увидеть. Подняла чемодан на плечо, и они пошли дальше. Идти, и правда, оставалось немного.

Наконец показался заброшенный яблоневый сад и старый пустующий дом под одичавшими яблонями. Околица ничуть не изменилась. Всё так же вилась пустая пыльная дорога, по которой вновь шагала Акулина. Наталья, с опаской оглядываясь вокруг, жалась как кутёнок к её ноге.

-Не крутись под ногами. Иди рядом. Наступлю ненароком.

Вот её дом. Краска на ставнях облупилась. И лишь чудом уцелели в покосившихся окнах стёкла.

-Ну, будет, будет брехать-то! Кого там принесло?

На лай собаки из дома вышла хозяйка. Брякнула щеколда.

-Уж и не признаю. Вы к кому?

Акулина сняла с головы платок, вытерла им с лица дорожную пыль, размазав ручейки слёз.

-Не узнаёшь що ли?

-Кулинка! Кулинка! Васёк, Верка!!! Слыште?! — хлопая себя руками, как наседка крыльями, Наталья смотрела на Акулину и плакала, плакала... Забыв пригласить в дом, обо всём забыв...

Хлопнула дверь, и на крыльце показалась здоровенная деваха, по внешнему обличью сильно напоминавшая саму Наталью в молодости. Аккуратно отстранив её плечом, вышел мужичок.

-Чего стоим-то?! Чего стоим? Ты чай в свой дом приехала! Проходи. Прямо уж и не знаю, как сказать: гостья дорогая али хозяйка?

Акулина молча подняла чемодан, подтолкнула вперёд себя Наташку и, медленно ступая, поднялась на крыльцо. Прижала ладонь к толстым дверным доскам, на минуту закрыла глаза и... вдруг услышала, как босые детские ножки шлёпают за дверями. Она рванула дверь, мгновенно задохнувшись от спазма, резко и неожиданно сдавившего горло. Привалилась к косяку. В сумраке неосвещённой комнаты на земляном полу бегала, гоняясь за котом, маленькая девочка.

-Кулинка, ты що?

-Устала я, Наталья. Дорога дальняя. — Радуясь, что в этом полумраке её лицо почти не различимо, она прошла к печи и опустилась на лавку.

-Вижу, жисть без изменений.

-Да уж, хучь бы хужей не было. И то рады. С тобой-то кто?

-Устишкина внучка. Илюшкина дочь.

-Ну, а это моя Верка. Поди, ещё совсем дитём помнишь? Муж её Василий и девка их. Остальные-то отдельно живут. Двоих в своём доме оставила. А уж думаю, что твой зря пустовать будет? Вот и притулились.

Оглядев убогую обстановку и пол, так и оставшийся непокрытым, Акулина благодарила Бога, Тихона, Устинью, что довелось ей отсюда уехать. Не выжить бы ей здесь. Давно бы уж рядом с дочерью покоилась. Отсюда до Москвы и двухсот километров нет. По сибирским меркам не так и далеко. А глушь и нищета такая, будто время тут остановилось.

Ужин привёл Наташку и Акулину в уныние. Варёная картошка да капуста. По случаю приезда гостей — молоко. А так всё молочко на продажу. Ведь надо на что-то одёжу и обувку покупать. Дров на зиму. Да мало ли нужд? Копейка в доме всегда требуется. Вон пол так и не застелили. И не потому, что дом Акулинин. Уж привыкли за столько-то лет, как к своему. А копейки лишней нет.

Выпив кружку молока, Наташка, свернувшись клубком, уснула прямо на лавке.

-Ох, давно ли сами такими были? — Наталья старшая смотрела на приезжую гостью со странной смесью грусти и зависти. Вот, поди ж ты, тоже Наталья. А и сравнивать нечего. Не увёз бы дед Тихон её отца отсюда, чем бы её жисть отличалась?

Акулина осталась без ужина. Больной желудок требовал очень осторожного обращения. И если остаться без ужина она ещё могла, то такая еда ничего хорошего ей не сулила. Надо было подумать о пропитании.

-Може, где магазин поблизости есть?

-Как не быть? Вон к Марье стукнем — откроет. Так-то она там не сидит. Что ей — глазами торговать?

-Москва недалече. Там товару всякого — чего только душа пожелает.

-Энто в Москве. А у нас кроме "дунькиной радости" да тройного одеколона, може, что и есть, да я не припомню. Давно была.

На следующее утро Акулина принесла из местного магазина килограмм затвердевшей карамели и кулёк галет, не менее твёрдых. Оставив всё это на столе и наказав Наташке никуда со двора не уходить, направилась на другой конец деревни.

Всё так же, как много лет назад, струился утренний туман. Где-то звякнули пустым ведром, промычала корова, которую хозяйка почему-то не выгнала в стадо. Казалось, ничего вокруг не изменилось. По спине Акулины пробежали мурашки. Она перекрестилась: "Господи, помилуй". И направилась в конец улицы. Вот последний дом. Ещё немного. Акулина остановилась, осмотрелась. Поросшая травой трухлявая валежина — всё, что осталось от поваленной когда-то старой берёзы, на которой она, молодая и влюблённая, сидела на вечерних посиделках. А тут с деревенскими парнями стоял Тимофей. Акулина присела на остатки берёзы, закрыла глаза, глубоко вдохнула такой родной и знакомый запах травы, леса, печного дымка, доносившегося из деревни, и почувствовала, как сладко замерло сердце и как больно душе от нахлынувших воспоминаний. Её любовь, живая и невредимая, всё ещё горела в её душе, заставляя сердце сильнее биться и замирать от счастья и боли одновременно.

Вернувшись, Акулина застала суетящуюся Наталью:

-Энто ж надо! Нам тебя и угостить особливо нечем.

-Я счас в Москву за продуктами съезжу. Наташку у вас оставлю. На реку её не пущай. Девка городская. Не дай Бог не убережём!

-Ой, какая река? Ты що? Там давно воробью по колено.

Акулина слушала подругу своей юности и вспоминала, как уезжала на трудовой фронт, как оставляла на неё полуослепшую мать, ну и Антипа с окуньками...

-Наталья, ты окуньков-то помнишь? — в глазах Акулины блеснула лёгкая лукавинка.

-Так дура я, дура! Може, и правда я тогда тех окуньков куда задевала? Мне б теперь мово Антипа хоть одним глазком увидать... А только бумажка пришла, что пропал он без вести. Так что пенсии за него детям не положено. А глядишь, была б похоронка, всё легшее было бы.

-Мне вот тоже отписали, что Тимоха мой без вести пропал. Да получила я письмо от сослуживца его. Прописал, будто попал снаряд аккурат в то место, где Тимоха был. И где могилку искать указал, но сам похорон не видел, так что... — Акулина поправила непослушный завиток на лбу, упрятав его под платок, — так что...

-Энто ты такую даль к своему Тимохе приехала? — Наталья опустилась на приступок крыльца.

-Надёжу имею — жив он. Ну, коли нет, хочу могилку его найти, в порядок произвести и поклониться.

-Могил-то тут, какие бои-то были...

-Ну, що ж? Завтра в Москву. Продуктов вам привезу, да пусть моя Наташка у вас побудет, а я поищу...

-А не найдёшь?

-Не найду, далее ждать буду. Значит, есть надёжа.

-Сколь лет прошло после войны, помнишь ли?

-По-твоему дура, що ль? Я из утра на автобус. — Акулина немного помолчала и уже деловитым тоном спросила: — С кем бы договориться, що бы, когда вернусь, к автобусной остановке на подводе подъехал, да меня с сумками забрал.

-А утром и пообещаем Ваньке-соседу, что чекушку "Московской" привезёшь, он и встренит.

Из Москвы Акулина привезла три набитых продуктами сетки. Босая и грязная Наташка, нагостившаяся досыта, ревмя ревела, требуя ворочаться домой. Кое-как уговорив её погостить ещё немного и пообещав, что сходят с ней в Москве в "Детский мир", Акулина направилась на деревенское кладбище. Уж какой день тут, а дочь не попроведала.

Старое деревенское кладбище заросло так, что не то что могильных холмиков, а и крестов из травы не видно. Искала долго. Вначале нашла могилку своей бабушки, матери Прасковьи. Выдрала траву, заранее заготовленной лопатой обровняла могилку. И только потом, по тёмно-зелёному островку травы среди разросшихся белых соцветий, нашла могилку дочери. Это Тимофей обложил её тогда дерном, так и растёт трава, рукой отца уложенная.

Акулина приводила в порядок могилку дочери и потихоньку разговаривала, разговаривала... Будто хотела выговориться за все прожитые годы, сказать недосказанные ласковые слова... Потом расстелила рядом с могилкой тряпицу, присела на землю:

-Не с кем мне посоветоваться. Ты младенцем померла. Отца твово тоже нет рядом. И кто знает, может более не доведётся побывать в этих местах. Годы мои немолодые, болесть одолевает. И вот, не могу решиться, как поступить с домом? Там пол твои шаги помнит, стены руками твоего отца сложены, в нём моя молодость осталась. Умом понимаю, что на каждое брёвнышко трудом копеечку зарабатывали, да и Тимоха писал, что возвернётся и продаст... а решиться не могу, как отрезать от себя что живое, — Акулина вздохнула, что-то поправила на могилке. Потом положила ладонь на холмик и продолжила свой совет: — Може, и не продавать вовсе? Пусть живут люди. Да и где им деньги взять? Бедность-то как поселилась тут, так и давит удавкой. От такой продажи я не побогатею, а их совсем в нищету вгоню. — И замолчала, глядя затуманенными от слёз глазами на прибранную могилку, на покосившиеся от времени кресты старого деревенского погоста. Потом встала, аккуратно отряхнув подол, поправила непослушную прядь: