1. Белый пепел снегов

Ян Серебряк на всякий случай тоже отодвинулся, как и Барс.

— Там оружие не поможет. Другие силы правят там.

— Колдовские что ль? — спросил Эйрик Редмир, с опаской поглядывая, как искрятся снежные волосы колдуна.

— Ну а какие ж ещё? — невозмутимо ответил эриль. — Колдунам воевать воспрещается, у них другие заботы и помыслы, да вот один из нас все запреты понарушал и вознамерился с ваших-то земель вас и выжить, один от гор до моря хочет жить. И колдун, замечу я, весьма и весьма силён.

— Слухами земля полнится, — мрачно повторил Ветеровы слова Оярлик Скантир. — Да ведь слухами сыт не будешь.

— Ну вот тебе не слухи, — ответствовал эриль Харгейд, — тот колдун владеет наукой такой: всех людей меж собой потравить и обождать, пока они друг друга изведут.

— Так это он! Это его... эти... — Эйрик от бешенства даже слова не смог вымолвить.

— Пришлые люди, — угрюмо докончил Оярлик Рыжий Лис.

— Их зовут эгнарами — не живыми и не мёртвыми, они одержимы чужой волей и чужую волю творят.

— И это он... — Эрлиг Стиэри запнулся, — это он отца моего сгубил?

— Его могущество велико, — ответил эриль. — Да, Тур, это он.

— И Асгамиров тоже он наущает, — понял Эрлиг. — Как же нам стоять против него?

— Вижу, как у тебя глаза загорелись, но не ты биться с ним будешь. За тобой, как прежде за твоим отцом, — народ, который тебе принёс клятву и который надо защищать.

— Зато за мной никого нет, — сказал Ингерд. — Я этого колдуна воевать пойду. Покуда он жив, мира в наших землях не будет. Не держи обиды, Ян, — он поклонился Соколу, — это и есть моя дорога. Там, где этот колдун, там сердце Рунара, а мне его сердце надо остановить. Так вот оно всё завязалось.

Ян поклонился в ответ:

— И ты не держи обиды, Ветер, что с тобой пойти не смогу. За мной Соколы, не бросить мне их.

— Зато я могу! — вскочил порывистый Эйрик Редмир. — Я не янгар, но эта земля моя, и не хочу я, чтоб какой-то колдун, пусть он хоть ведуна сильнее, в моём доме хозяином стал! Уж я его!

— Я тоже пойду, — коротко сказал Оярлик Скантир, и больше ничего не добавил.

Эриль Харгейд покачал головой и воздел глаза к небу. В землях, ему вверенных, творилось невесть что. Ты этому молодняку слово, а они в ответ десять, да всё не тех.

Над Келменью полыхало зарево. Пока янгары и споручники держали совет, дерзкие неуёмные Боргвы опять пошли на земли Лис. Эрлиг Стиэри выслушал дозорных и не мешкая собрал свою дружину, опасность была нешуточной, Боргвы переправилось через Келмень большой ратью. Ян Серебряк, Оярлик Скантир, Эйрик Редмир и Крийстен Брандив поспешили домой.

Ингерд же отправился в становище Туров, он хотел забрать оттуда Кьяру и получше укрыть. Никому о своём решении не сказал, одному Эрлигу, и Эрлиг дал своё согласие.

Пока Туры садились в сёдла, прилаживали за спиной луки и колчаны, полные тяжёлых стрел, пока всадники строились по два стремя к стремени, пока пел призывно боевой рог, Ингерд пришёл к Кьяре в светлицу, и стража, по янгарову слову, пропустила его. А покинули светлицу Ингерд и Кьяра волками, махнули через окошко, и никто и не заметил, выскользнули из становища вчетвером, а на песке остался след только одного.

Шальная радость билась в сердце Ингерда, он дышал предрассветным ветром, и ветер пьянил его молодым вином, он чувствовал каждую мышцу своего звериного тела, легко перемахивая через пни и канавы, с размаху врезаясь в студеную синь ручья. Он жадно пил волю и не мог напиться, вспоминая её вкус и удивляясь, как мог забыть его...

Ингерд бежал, не убавляя быстроты и кося взглядом в сторону: в одном прыжке от него бежала волчица, его подруга, бежала красиво и мощно, разделяя с ним радость неудержимой погони. Они подначивали друг друга, играли, подрезая в прыжке, и волчица не уступала волку ни азартом, ни выносливостью. А за ними, не отставая, мчались два молодых волка: ни дать ни взять — стая.

Ингерд шёл по следу Яна и к вечеру таки нагнал.

Конь Яна выдохся, и он попридержал его, чтобы не пал, и потому ехал медленно, похлопывал его по холке, успокаивал и не забывал поглядывать по сторонам. Вдруг видит, рядом, за деревьями мелькнула тень, и сразу — впереди, Ян привстал в стременах, а тут чёрный волк — прыгнул прямо коню под морду. Конь заржал, поднялся на дыбы, Ян с седла на землю и рухнул. Больно ударился спиной, в глазах померкло, а потом слышит — смех. В глазах прояснилось — увидел Ингерда, который стоит над ним и хохочет. Ян выругался сквозь зубы, сплюнул песок и поднялся, презлющий. А когда поднялся, смотрит, его коня держит под уздцы Кьяра. Он дочку Стиэри до этого раз видал, и показалась она ему краше всех на свете, и теперь показалась такой же: и как рассвет, и как закат, что сейчас горит над лесом, только вот ещё и рука у неё сильная: конь вскидывает голову, пятится, ему не по нраву, что два волка лежат близко в траве, а она держит его и смиряет.

— Ты чего хохочешь, быстролапый? — Ян рассердился на Ингерда. — А если бы я шею сломал?

— Сломал бы — плакал. Не злись, быстрокрылый, я за тобой целый день гнался, все лапы сбил.

— Зачем гнался-то?

— Просить тебя хочу.

— О чём же?

— Знаю, что племя своё ты укрыл хорошо. Не хмурься, дорогу не спрашиваю.

Ингерд отвёл Яна в сторону.

— Я к Белому морю иду. Спрячь у себя Кьяру, чтобы лихие люди до неё не добрались.

Ян поглядел на Кьяру, потом на Ингерда. И всё понял.

— Что будет с нею, если не вернёшься?

— Ты позаботишься о ней.

— Я?!

— Ты. Забери её, Ян, и чтоб ни одна собака не пронюхала, что она у тебя. Понял?

— Да понял я, понял.

Ян ещё раз поглядел на Кьяру, потом сказал:

— Пошли, здесь уж недалеко. Хоть до воды проводишь.

Ян Серебряк сообразил своё племя укрыть на заросшем острове посреди озера Остынь. К одному его берегу стеной подступал Лес ведунов, оттого мало кто в его окрестностях хаживал. А Ян в том лесу уже бывал и своей волей сюда людей и привёл, никто не посмел ослушаться, хоть и боялись, шли неохотно.

Большое это было озеро, врагу его переплыть тяжело, а остров — маленький, его сподручно оборонять, да и берега того острова не жёлтый песок, где полого — там камни, большие, острые, а так всё высокие кручи, без крыльев не взлетишь. Долго здесь Ян племя держать не собирался, еды не хватит, хоть Соколы и привезли с собой много зерна и солонины, хоть и кишело Остынь-озеро белорыбицей, а всё же большое племя прокормить не шутка. Потому Ян сильно надеялся, что скоро война закончится и они снова уйдут в свои земли.

Совсем пала темнота, когда подошли к воде, ещё издалека чуткие ноздри Ингерда уловили запах сырого берега. Ян тихонько свистнул, чтобы дозорные признали своих, и ни одна ветка не шелохнулась. Но Ингерд знал, что дозорные здесь, знал, что луки натянуты и Соколиные глаза проводят каждый их шаг. Волки тихо зарычали, но Кьяра, бросая быстрые взгляды по сторонам, — она тоже чуяла опасность, — успокоила их.

Ян наклонился к дереву, пошарил у корней, нашёл тонкую цепь, потянул за неё и из камышей вытянул лодочку, в ней два весла. Прислушался — вокруг спокойно, значит, никого с собой к укрывищу не привёл. Повернулся к Ингерду:

— Ну вот, Ветер, там мой стан. В гости не зову, знаю, что спешишь. Или завернёшь?

— Нет, — ответил Ингерд. — Не сегодня бывать мне у тебя в гостях, быстрокрылый. Пора мне.

— Ну, бывай, — Ян хлопнул его по плечу. — Удача с тобой, Волк.

Ингерд коротко обнял Кьяру, потом кликнул волков, что-то им пошептал и исчез в чаще, словно его и не было.

Кьяра молча села в лодку, низко надвинула на лицо остёжу и так замерла. Волки сели рядом, один с ней, другой с Яном. Ян понял, что Ингерд оставил зверей присматривать за ними, и про себя рассмеялся. А потом загрустил.

Теперь Ингерд был один. Его верные волки остались с Кьярой, вести свою стаю на гибель он не хотел, и между ним и беспощадными бёрквами теперь была лишь клятва.

Ингерд больше не хотел быть человеком, хотел быть зверем, так ему с недавних пор сделалось проще. Он не знал, где Рунара искать, но знал, где найдет колдуна, который полонил душу Вепря, а Ингерду была позарез нужна эта душа. Поэтому он рысью пошёл вдоль берега Остыни, забирая к Соль-озеру. Ему надо было выйти к Белому морю, там из студёных пенных волн высился скалистый островок, на нём не гнездились чайки, не приплывали туда котики на стойбище, и родичи Ингерда не ловили рыбу в тех водах, потому что не было там рыбы, всё живое боялось того места и никак не приближалось туда. Теперь-то Ингерд знал, что за напасть обитает на том островке, и если бы, если бы все Волки знали это прежде!

Но тогда Ветер не думал, какая беда, какое горе, напомнят про тот безымянный неприметный островок. Не зря отец говаривал: 'Заработал занозу — вытащи, а то потом без руки останешься'. Вот и вышло, что много людей про то плохое место слышали, да всё отмахивались, а теперь и отмахиваться некому...

Красивым было озеро, вода в нём круглый год оставалась студёной из-за холодных ключей, поэтому и звалось озеро Остынью. Его северные берега — всё сплошь крутые скалы, поросшие молодыми лесами, в той скалистой стене упрямая река пробила брешь, уж больно ей хотелось попасть к морю, Тёплому. Вода в той реке была ледяной, оттого река тоже звалась Остынью. Она текла аккурат по Зачарованному лесу и впадала, равно как и Келмень, в Тёплое море.

А другие берега озера были пологими, по ним росли берёзовые и ольховые леса, попадались дубы, видавшие стародавние времена, беспечная рябина клонилась к самой воде, гляделась в прозрачные волны. И Янов островок до того казался мал, что едва виднелся с северного берега. Волк обогнул озеро за день и в последний раз обернулся на новое Соколиное пристанище, ловя чуткими ноздрями едва доносившиеся оттуда запахи человеческого жилья.

Близился вечер. Дневная жара поумерилась, небо очистилось от марева и теперь лучилось ясной лазурью. Та лазурь отражалась в прозрачных водах озера, и озеро сделалось синим-синим, и зелень ещё ярче обозначилась по его берегам. Листва шелестела устало, просила дождя, но и малому — росе — радовалась.

Недолго Остынь-озеро красовалось драгоценным камнем в богатой оправе, вскоре завился над водой туман, подёрнулась дымкой зеркальная гладь, и скалистый остров скрылся из виду. Ингерд перекатился по земле, поднялся человеком и начертил в воздухе охранную руну — пусть он не кхигд, но он вложил в неё всю свою силу, всю свою удачу, и пока быть ему далеко, руна охранит остров от лиха. И опять перекинулся волком.

Подкравшаяся ночь принесла с собой прохладу. Озеро осталось за спиной. Впереди, по левую руку, чернел огромный, безмолвно-неподвижный Лес ведунов. По правую руку раскинулись поля — земли Туров. В лес Ингерд заходить не собирался, двинулся полями, по самой кромке. Путь ему предстояло отмерить дальний, через владения Туров во владения Медведей и дальше — в свои земли, к морю.

Сперва Волк резво взял с места, с озера прилетел ветер, повеял холодом, хорошо бежалось, легко. Хорошо, да недолго. Очень скоро в его мысли пробрался Лес. Сперва так только, слегка царапнул, Ингерд вздрогнул, но скорости не сбавил, перед ним раскинулось поле ровное, что твой стол, трава по нему мягкая, росная, и захочешь лапы сбить — не собьёшь. Спору нет, быстро лапы несли.

Лес молчал. Над ним поднялась круглая луна, и от деревьев пала тень. Ингерд не испугался — чего бояться-то? — но взял правее, где посветлей. Тихо и незаметно тень снова накрыла его, словно кто-то набросил невидимую сеть. Волк сбился с бега и начал оглядываться.

Лес молчал, деревья не двигались. Ингерд понял, что не может думать ни о чём, кроме этого проклятого леса и перешёл на шаг. Опять взяв правее, выбрался из густой темноты под лунный свет, сделал несколько шагов и остановился, вперив в непроницаемую стену деревьев мрачный взгляд.

Неуловимая тень снова накрыла его.

Она накрыла собой почти всё поле, точно деревья были вышиной до самого неба. Ингерд понял: если он сейчас откроет свой разум, в него ворвется страх и порвёт в клочья, потому решил звериное обличье пока сбросить.

С озера вновь подул холодный ветер. Ингерд поёжился, озираясь по сторонам. Больше всего на свете ему хотелось бежать отсюда, бежать далеко, пока зловещий Лес не скроется из виду. Не поворачиваясь к нему спиной, он сделал несколько шагов назад, потом стиснул кулаки и заставил себя остановиться. Длинная тень от деревьев незаметно приблизилась.

— Ну нет, — процедил Ингерд. — Не будет по-твоему. Ошейник на меня не наденешь. Я сам к тебе приду.

И решительно зашагал к деревьям, разрывая собой густую темноту. Сам от себя такого не ожидал и даже обернулся посмотреть, не остался ли Ингерд Ветер стоять там, за спиной?..

Он помнил, какой ужас пережил, когда вместе с Яном шёл по этому Лесу вслед за эрилем. Помнил, как страх проник в самое нутро и тело начало деревенеть, обращаться не то в дуб, не то в ясень, и страх тогда стал необоримым ужасом.

А тут Ингерд услыхал стук и остановился. Перевёл дыхание, прислушался. Стучало его сердце, но был ещё другой стук — громче и суше, — словно камень стучал о камень. Ингерд вгляделся в темноту, но кроме темноты ничего не увидел. Тогда он вытащил меч из ножен, мало ли что. И если бы подумал обернуться, то заметил бы, что тень от леса укорачивается, следует за ним по пятам, и за спиной свет от луны делается ярче.

У самой кромки деревьев виднелся камень, высокий, плоский, поставленный стоймя. У подножия шевелилась тень. Остановившись на почтительном расстоянии, Ингерд заметил мелькавшие молоток и резец, — человек (или кто там был на самом деле) выдалбливал на камне какие-то знаки.

Ингерд стоял, не шелохнувшись, и гадал: почуяли его присутствие или нет. Долго так стоял, пока стук не прекратился. А едва стук смолк, тень распрямилась — один сплошной балахон — подняла из травы посох и подалась в лес. Тогда Ингерд додумался, что это был ведун, и, сбросив оцепенение, начал снимать с себя одежду и выворачивать наизнанку, путается в рукавах и штанинах и сам себе радуется, что вспомнил об охранной примете. Куртку шиворот-навыворот застегнул и облегчённо вздохнул. И вдруг замер, утирая со лба холодный пот.

Камень, на котором чёрный ведун оставлял какие-то знаки, весь тихо светился, и еле-еле светились знаки, как светится в ночи редкий цветок амалим. И понял Ингерд, что это кайдаб — одна из каменных книг Древнего леса, ему бабка про такое говаривала, и Ян упоминал, и эриль Харгейд. Любопытство пересилило страх, подстегнуло, точно крапивой, Ингерд подкрался к камню, присел на корточки, разглядывает.

По камню сверху донизу серебрились руны, Ингерд грамоте-то был обучен, простые руны читать умел. Но тут какая-то получалась несуразица, несколько раз он от начала до конца все прочёл, но так ничего и не понял.

Ну и луна скрылась, руны без её света недолго тлели и погасли. Стало совсем темно. Ингерд немного постоял, послушал Лес, ничего не услышал и волком побежал дальше, незаметно забирая к полям, подальше от деревьев. Озеро Остынь осталось далеко.