Травма

Собрать эту историю по кусочкам из многочисленных прочитанных мной за жизнь источников было несложно. Но говорит ли она мне что-то о том, кто на самом деле это существо в соседней комнате, за этой самой дверью? Что она любит и что не любит, что делает в свободное время, что читает (и читает ли), за какую партию голосует на выборах? Её английский почти безупречен, но чего ей стоило выучить его на таком уровне, если вспомнить её родной шелестящий говор? Может, дело здесь в природной склонности к языкам, или же...

Я облокотился о край стола и с трудом удержался, чтобы не рассмеяться в голос над собственным фантазёрством. Стоит мне расслабиться, посчитать своё воображение порабощённым, послушным, как оно мигом выдаёт подобные антраша. На самом деле, вся эта длинная цепочка измышлений началась с самой обычной осторожности, мании преследования, развившейся на долгом пути к директорскому креслу. Ах, что если эта прелестница после очередной вспышки превратится в кровожадного каннибала, или в дикого зверя, или... Так думал я глубоко внутри, хотя, на самом деле, вероятность таких же метаморфоз с секретарём-человеком равняется точно тому же — полной неопределённости. Это смехотворно. И, в конце концов, помимо всяческих подозрений, Шк'хин просто очень хорошо работает, настолько, что моего фирменного "Скажите, за что я вас люблю?.." обычно бывает достаточно для разрешения любого недопонимания.

Кстати, о подозрениях. Вырвавшись наконец из лабиринта историко-эротических грёз, я обратил внимание на тиснённую золотом папку, которую несколько минут назад принёс собой и машинально положил на середину стола. Финансовый прогноз на третий квартал, как я и просил. А вот это странно: заглавие — три строки коротких, рубленых слов на неизвестном мне языке, в свете подаренной послом Лузитании люстры отливающие серебром. Я взял папку в руки, снял с уголка удерживающую резинку, открыл и прочёл первый абзац.

тик

Выражение моего лица изменилось — совсем немного, не настолько, чтобы можно было заметить издали. Я положил папку на стол, закрыл её, поднялся на ноги, левой рукой небрежно подхватил папку и направился к выходу. Микроскопический глазок мной же установленной камеры обозревал кабинет с потолка, вот только теперь, если верить написанному, наблюдатели на другом конце камеры сменили знамёна, а у моей мании преследования, ещё минуту назад казавшейся досадным анахронизмом, внезапно появился очень убедительный raison d'Йtre. Я не думал, что Копф в игре, что он тоже один из нас. Стоило лишь кому-то подобраться к моей ахиллесовой пяте, или к кощеевой смерти из русских сказок... Даже в такой ситуации у меня хватает времени на красочные метафоры. Открывая дверь, я с каким-то отрешённым удивлением отметил, что ладонь на ручке слегка подрагивает. Видел бы это мсье Мерло, мой учитель, невыносимый повелитель шпаги...

Шк'хин подняла на меня глаза. Она сидела за своим столом слева от двери. Я сделал шаг вперёд из дверного проёма. Её лицо осталось неподвижным, но левый тлитх дрогнул от волнения. Всё теми же дрожащими руками я поднял папку на уровень глаз и громко, с выражением, но наверняка не угадав ни одного ударения, зачитал третью строку:

— Скшрьюэр вэл найри-нэчшри акхи!

Почему? Да потому что меня всё достало, вот почему.

На другой стороне загорается зелёный человечек, и я сердито проламываюсь вперёд сквозь поваливших толпой по пешеходному переходу людей. Почему? А потому же. Например, потому, что человечек должен быть синий. Ещё в детстве мама учила: красный свет — стой, оранжевый — приготовься, синий — проходи. Но нет, у них какие-то другие мамы были. И сам переход дурацкий, вместо белой "зебры" или хотя бы круглых железных хреней, как в Испании — непонятые волнистые линии поперёк дороги, и судя по тому, с каким офигевшим видом в меня врезаются идущие навстречу, я как-то неправильно по этим линиям иду. Ну и пофиг.

И главное — недели две назад всё было нормально. Всё — значит ВСЁ. Ясен пень, всё вокруг горело и взрывалось, Неви сначала чуть не убила дикая девка с кнутами вместо волос, потом откуда ни возьмись появился негросамурай Рури, потом Неви завалило на взорванной станции, а когда я наконец нашёл её больницу, со мной вдруг снова решили разобраться флэри, да ещё и с помощью своих главных врагов лагаров. Но всё вот это вот было нормально, так, как в жизни бывает, без этого киношного бреда. Ну, разве что, кроме дикой девки — она совсем двинутая, будто из мультика вылезла.

Но хрен с ней и с её волосами, когда такое вокруг. Вот такое. Я вышел до ближайшего магаза, купить пивка, может, чипсиков каких-нибудь, расслабиться, затариться денька на три. А теперь, похоже, нифига я сегодня не расслаблюсь. Перехожу дорогу, иду по тротуару, и вдруг мимо меня — мужик в подгузнике. Ну как, в одном подгузнике, больше на нём ничего нет, только тапочки какие-то прозрачные, идёт, бритой башкой сверкает, жирным мамоном трясёт, и хоть бы кто внимание обратил. Я бы подумал, просто очередной псих, мало их, что ли, но вчера видел двоих точно таких же, даже одну тётку — лента вокруг несвежих титек, и этот подгузник, и всё. Ффффу ты блин. Перехожу на всякий случай от него подальше вглубь тротуара — небось пасёт, как от свиньи. А навстречу — две тёлки, с сумочками, болтают, а на голове у них — парики, седые, с завитушками, как в кино про пиратов. Ну и уродство. А сами проходят и смотрят на меня как-то странно. Ну бред же. Рассматриваю их вблизи — одна без парика была бы ничего, и ноги классные, а вторая — это же... это... ну, вот эта.

Всё. Больше по сторонам не глазею, иду, смотрю под ноги. Как же башка болит — может, от уколов? Я уже толком не помню, как умудрился сбежать от лагаров и позвонить Неви. В первую пару дней всё больше валялся в отключке, а Неви меняла мне повязки и колола всем, что смогла достать. Говорит, курс лечения нашла в интернете — ну, я-то знаю, она оттуда чёрта лысого достанет. Но всё равно, могла чего-нибудь напутать. Эх, Неви. Может, уколы тут ни при чём, и мне так хреново из-за тебя. Потому что тут хрен знает что творится, а ты целыми днями с этой рыжей, хоть бы поцеловались уже, голубки, а на меня и двух раз за день не посмотришь, только гав-гав-гав-гав-гав. Был бы я в форме... блин.

А вот и магазин. Берусь за ручку стеклянной двери, и она звенит изнутри колокольчиками. Я сам понимаю, что ною, как баба, но честное слово же. Шепчутся между собой, обращаются со мной так, как будто обо всём — всём вот этом — что-то знают, а я не знаю, и лох я после этого. Дебил Блайти, который ничего не знает, и знать не хочет, и ему не понять, вот так ты обо мне думаешь, да, Неви?

Кхейры. Вот как их зовут. Я захожу в магазин и тут же натыкаюсь на плакат во всю стену: "Ведущие модели-кхейры рекомендуют — низкокалорийный "Powerglade"", и на переднем плане, рядом с огромной синей бутылкой очередного энергетика — такая же, как на улице с сумочкой: тонкие щупальца у щёк, серебряные рыбьи глаза, классная фигура... слишком классная, игрушечная какая-то, и вместо сисек что-то странное, вроде они — и не они... не знаю. Но понятно, что это не человек, а какая-то инопланетная хреновина. И всем хоть бы что. Индус-продавец за стойкой справа смотрит на меня, как бабка на наркомана. Ну что тебе ещё, я плащ накинул, водолазку пододел, ширинку застегнул... Опускаю глаза и понимаю, в чём дело. Я забыл надеть перчатки, и из правого рукава выглядывает серебристая Ана. Поднимаю руку вверх, проверяю подвижность сочленений — её пришлось чуть-чуть подлатать после поединка с Рури, но с тех пор работает офигеть как. Кассир разинул рот, сейчас обделается. Оставляю Ану в покое и ухожу в глубь магазина, не глядя на продавца. Посмотрел бы лучше, что у него на улице творится.

На полках полно неизвестных товаров. Вот чипсы с непонятной восьмиконечной звездой на этикетке, прямоугольные брикеты с этикеткой "Warawr", макароны с красными кончиками, ряды бутылок голубого пойла с плаката... И знакомые тоже есть, но в странных местах: пачки "Винстона" лежат на дальней от кассы полке, как будто в этом новом чокнутом мире их никто не тырит по карманам. Хорошо хоть, мой любимый "Berk" остался, каким был. В холодильнике стоит между банками с нарисованным неизвестным фруктом и толпой бутылочек с подозрительной надписью "Heroin". Но у него, у "Берка", и этикетка та же, и цвет за запотевшим стеклом, и вкус, наверное, тоже... Холодненький. Беру две пачки по восемь — лишними не будут. Перерываю кучу неведомой фигни на стеллаже с закусками и достаю кешью. Вот, так-то лучше. Поворачиваюсь и иду к выходу. Может, взять что-нибудь для Неви? А, ладно, обойдётся, нефиг было меня игнорить, и вообще.. Арр. Возвращаюсь и беру два "JD" — ну, любит она это дурацкое пиво с виски, ну что ты с ней поделаешь. Вертит мной, как хочет, блин. Блин.

Подхожу к кассе и бухаю всё сверху на прилавок. Продавец проводит своей пищалкой, считывает штрих-коды, и всё это время пялится на меня. Отвожу глаза. Вижу стойку с жвачкой и кидаю одну поверх своего пива. Неизвестная марка, но плевать, они все одинаковые. Над кассой на железной ноге висит телевизор и бурчит новости. Нет, хватит с меня пока и улицы, да и всё равно нифига не пойму.

— Пятьдесять девять девяносто.

— Ско-олько!?..

Он отшатывается к стенке — ну, правда труху дал.

— Пятьдесять девять... девяносто.

Ну что ты будешь делать, даже подорожало всё в хрен знает сколько раз. Лезу за кошельком, достаю деньги, отдаю четыре бумажки ему, ссыпаю сдачу в карман, берусь за ручку на верхней пачке пива.

— ...неподтверждённые данные об аресте главы преступной группировки "Сыны свободы". По приведённым сведениям, во вторник...

На меня с экрана щурился Ло Толайнен. Жмурик. Главарь лагаров, которому мы три года как выписали "красный билет", а полгода назад таки добрались до него, подменив ему шприц с бодяженным кайфом на чистяк. Главное — он уже полгода как дохлый. Все это видели, все это знали, сто пудов. Неужто всё-таки как-то исхитрился, торчок хитрожёлтый? И что это за "Сыны свободы", это у лагаров ребере...брендинг такой?

— Да, да, смотрите.

Продавец вопросительно глядит на меня. Думает, я у него разрешения просил. Но спасибо.

— ...крупнейшая в мире неформальная преступная организация, объединившая ранее разрозненные банды и лишь недавно попавшая в поле зрения средств массовой информации. Напомним, несколькими месяцами ранее из достоверных источников в рядах "Сынов" стало известно, что второй человек в организации, Кэрри Мосс, более известная как...

А вот это точно конец. Ущипните меня, пните меня, дайте бутылкой по кумполу. Сегодня день мертвецов.

— Значит, всё это было низачем, просто так?

Она сидела ко мне спиной, не отрываясь от компьютера, но я чувствовала каждую её интонацию, каждое колебание в ту сторону или в эту. Иногда — даже до того, как она что-то говорила. Нет, вовсе не просто.

— Вовсе не просто.

...

Она не волнуется. Не так, как я. Она вообще более спокойный человек, уверенный, она — женщина, а не переросший ребёнок вроде меня.

— Эти изменения в мире, например. Ты слышала, что сказал Блайт? Я бы подумала, что он просто головой где-то ударился, пока убегал от лагаров, но дело в том, что сама я — и ты тоже — мы замечаем эти странности. Частично. Я вот не понимаю, что не так с синим кофе. Ты понимаешь?

Я коротко промычала: нет, не понимаю. А что с ним не так?

— Ну вот. А Блайти он не по душе. Или наоборот: эм... что бы привести в пример...

Она спокойна — по крайней мере, сейчас, когда его нет рядом. Она не знает, что с ним делать, он стал далёким, чужим, оказался за пределами её мира. И я знаю, почему так. Потому же, почему мы сейчас понимаем друг друга с полуслова. В последний месяц на все сложные вопросы ответ всегда один.

— ...Ну ладно, шут с ним. В общем, ты понимаешь — ответ где угодно, но не у нас в головах, это не склероз и не массовое помешательство. В лучшем случае, теория заговора. Когда я была стажёром в Сорбонне, в соседней комнате жила такая девочка, так вот, она говорила, что все мировые правительства... Эй, ты слушаешь?

Стажёр. Невада сидя обернулась, и изгиб между ключицей и поднимающейся наискосок жилкой на шее был совсем как у другой неё — у стажёра Консуэло. От ощущения этого сходства я вздрогнула, со смесью нежности и стыда. И ещё раз стыда. На самом деле, нет никакого сходства — есть влюблённые в Сферу, обманутые Сферой, покинутые Сферой люди, и их тянет друг к другу. Вот и всё.

— Ладно, неважно.

Она отвернулась.

— Есть какие-нибудь успехи с...

— С тем, чтобы найти её? Конечно. Мне казалось, я ещё вчера говорила. Я проанализировала показания некоторых датчиков в момент первого взрыва — помнишь, эта девушка на площади? Ула.

Ула. Ещё одно имя, странно больно отдающееся во мне. А Неваде вроде бы ничего. Может, это просто я стала такая чувствительная.

— Этот взрыв вызвал скачок напряжения в электросети, закоротил некоторые промежуточные трансформаторы в том квартале. Но главное даже не это. Главное — излучение, вызвавшее эти перебои, исходит от Сферы всегда! Я взяла взрыв в качестве отправной точки, сравнила показатели датчиков на разном удалении от эпицентра — почти целый день убила, чтобы влезть на сервер электростанции, но это того стоило. Я не физик, если честно, но в конце концов мне удалось выделить что-то вроде диапазона частот, излучаемых Сферой. Стой, я сказала "частот"? Ладно, не суть, главное — по этому "следу из хлебных крошек" можно более-менее точно определить, где в тот или иной момент она находилась. Большие вспышки видно хорошо — вроде того же "взрыва" на площади, или того случая с твоей... сестрой. Хотя, на самом деле, их было намного — намного больше. Даже за это время, от взрыва до сейчас. А в состоянии покоя вычислить её очень сложно — мелкие скачки в сети, даже в нужном нам диапазоне, происходят по множеству разных причин, тут не угадаешь. Сейчас я пытаюсь найти ещё какую-нибудь закономерность, чтобы вычленять только её волны — вроде сердцебиения, понимаешь?

Я не заметила, когда она повернулась от компьютера ко мне и подъехала на стуле поближе. Между нами был только стеклянный журнальный столик с вновь опустошёнными кофейными кружками. Совсем близко. Я вжалась всем телом в кресло, ухватилась за подлокотники, две безымянные прядки на висках затрепетали от волнения. Нежность и стыд. Не хочу.

— Мой компьютер для этого слишком слабый, поэтому я просто закинула данные на удалённый сервер в Сан-Франциско... Но половину всё равно приходится делать вручную — слишком нестандартные вычисления, и вообще... всё очень... сложно...

Она произносила слова быстро, горячо, почти выкрикивая, но говорила совсем о другом. Обо мне. И смотрела на меня горящими глазами, пожирающими, хищными. Я, со всеми тридцатью секциями и годами боевой подготовки, вдруг почувствовала себя слабой, беззащитной... и это было приятно. Всё то же, что с Лито, но наоборот — она охотник, я жертва. Между нами очень, очень маленький столик. Мы так близко. Сейчас она сорвётся с места и прыгнет на меня, и я захочу сопротивляться, но не смогу, потому что не захочу, потому что...