Опьяненные свободой

-=-=-=-=-=-=-=-==-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

Очередная дверь, поиски работы.

Хорошенькая девочка-командир в общественном исполкоме только головой покачала, недоумевая, как это его пропустили в Город без документов, да еще и с полным допуском. Впрочем, что такое полный допуск, она не стала объяснять, хотя он интересовался. Вместо ответа неуверенно посоветовала обратиться в танцкласс. Вроде бы там кто-то требовался.

Дверь тихо чпокнула — входите.

— Кто там вошел? — раздался резкий голос. — Опять автоматика сломалась! Здесь танцкласс, не пивнушка, покиньте помещение!

Перед ним встала тяжелая, крепко сбитая женщина. Резкие черты лица из тех, что ближе к мужским. Лилия Сагитова, если верить табличке на двери. Мрачная, категоричная, грубая. А он смотрел и вспоминал стремительную, искрящуюся весельем девчонку-танцовщицу, лауреатку международных конкурсов, знаменитую, блистательную Лилю Сагитову. Так вот куда падают звезды. И вот какими становятся.

— С дверями — это, наверно, потому что у меня полный допуск, — предположил он. — Но вообще-то я к вам.

— Зачем?

Он, как мог, объяснил, что ему нужна работа.

— Воспитатель детсада? — недоуменно переспросила она. — Первый раз вижу мужчину-воспитателя... ну так и идите в детсад!

Он пожал плечами. Таких, как он, к детскому саду не подпускали даже в светлом будущем.

А здесь вы кем готовы работать? — язвительно осведомилась она. — Хореографом на треть ставки? Я на хореографа заявку подавала!

— А включать-выключать что-нибудь? — на всякий случай спросил он.

— С кнопками девочки сами справятся.

— Девочки пусть танцуют. А я — с кнопками.

Женщина явно хотела отказать, но потом неуловимо дрогнула — и отступилась. Что-то неладное у нее происходило в танцклассе, если внутренне махнула на все рукой. И он пошел нажимать кнопки.

На занятия, как выяснилось, приходили десятка два разновеликих девиц. И если что у них и танцевало, так это языки.

— А этот пень чего пришел? — донесся до него чей-то удивленный голос. — Тоже танцевать, что ли?!

Он мысленно согласился с хамкой, что в их компании он явно чужой — но потом подумал и нашел в ее предположении зерно здравого смысла. Почему бы и не танцевать? Все равно как-то надо восстанавливать координацию и контроль над телом, чтоб не вышибать по ночам двери и не ломать ремонтникам руки. Боевые комплексы воинов динго можно проводить и под музыку, а по сложности они явно превосходили все увиденное им в танцклассе. Как раз из девиц танцовщицы были никакие. Может, потому у Сагитовой и опустились руки? Да и девицы что-то подозревали насчет собственной одаренности, потому что не слишком старались. И вроде бы такой коллектив должен был разбежаться сразу, но... отставной знаменитости тоже нужно было на что-то жить, а девицам просто некуда было идти. Кому они нужны, не очень красивые, уже не юные, не одаренные ничем, кроме обыденного злословия? А от танцев, как они полагали, уменьшался вес.

Он начал разминаться, когда закончились основные занятия — но случилась накладка. Девицы еще не ушли — и Сагитова тоже. А он разошелся и увлекся. И когда отгремела музыка, в дверях танцкласса обнаружилась вся девичья компания. А он-то полагал, что они уже в ближайшем кафе, восстанавливают привычный излишек веса... А за их спинами чернела фигура руководительницы. И какие соображения возникли в ее голове, он не решался предсказать.

Но Сагитова промолчала — и не пришла на очередное занятие. Видимо, это было привычным явлением, потому что девицы не удивились. А он только вздохнул. Как всегда, дети этого мира никому не были нужны. Ну и что, что взрослые? Все равно дети.

Так что занятие пришлось проводить ему. Девицы вообще-то не хотели, но он пообещал, что приведет им в норму вес — и даже поспорил на свою месячную зарплату. Как они, наивные, обрадовались! Это потому что не поняли, на что согласились — пока он не остановил их на выходе из танцкласса. А они что думали? Что он позволит им бежать в кафе забивать голод пирожными? Как бы не так. Так что все сели, подвывая от разочарования, в кружок на маты и занялись релаксацией и растяжками. А он, чтоб не скучно было, рассказывал им всякие небылицы. И как-то оказалось, что никто никуда уже и не спешит. Муки голода перетерпелись и прошли, что и требовалось — а любопытство проснулось, потому что рассказывал он им и про Астору тоже. Правда, девицы были достаточно биты жизнью, чтоб слушать с недоверием.

— Это, конечно, красиво и все такое, только где она, ваша Астора? — прозвучало всеобщее мнение.

— Астора — в сердце моем, — вздохнул он.

Воспоминания и на него подействовали, да так, что пришлось поднять лицо к потолку, чтоб окружающие не заметили лишнего.

— Астора — боль моя, моя печаль! — прошептал он. — Мерцанье струй, журчание ручья... и песня звонко льется вдаль... дыханье знойное степей, молчанье строгое озер, ты — блики дальние огней, ты — тени исполинских гор...

И он не поверил своим чувствам, когда присутствие великой Силы нахлынуло теплым дружеским потоком. Хранилище?! Из каких далей дотянулось оно, услышало призыв?

А потом по темному танцклассу, взвихрив невесомые шелка, закружилась-полетела-запела-засверкала худенькая девочка-асторянка, черные глазищи в пол-лица. Анико-сан, здравствуй!

Он и не мечтал явить чудо — оно пришло само и оказалось так кстати!

Девицы были потрясены. А он знал: любое изменение начинается с потрясения — и без него невозможно. А с потрясением — возможно все. И еще понял: здесь, в темном танцклассе, сидят его ученицы, вот только что вверившие ему свои судьбы.

— =-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-= — =-=-=—

Гафаров, как всегда, занял столик у окна. Вообще-то столов хватало, и были они абсолютно одинаковы, как и все в автомат-кафе, но все равно за каждой пятеркой закрепилось потихоньку свое место. Ростки индивидуализма упрямо пробивались сквозь ажур-бетон светлого послезавтра, и это почему-то было приятно.

Чученов устало опустился рядом.

— Мясо ешь! — заботливо посоветовал Женя. — Иначе силы не восстановятся. Помрешь на своих салатиках.

— Мне не сила, мне ясная голова нужна, — серьезно отозвался Чученов. — И слух. Проверил я твоего новичка. Он наш, и не просто наш, а из Центральной Сибири. Хотя там намешано еще много чего... И в ходе проверки интересное прояснилось по белому списку. Я сейчас позову кое-кого, ладно? Тебе будет нелишне послушать.

Гафаров бесстрастно изучил подошедшую женщину. Не командир — сразу огромный неисправимый минус. А внешне... при очень немалом росте еще и избыток веса. Впечатляющая дама! Не пожилая еще, скорее наоборот, но под наслоениями жира точно не определить. Вполне могло оказаться, что под складками и наплывами лишнего веса спрятана синеглазая белокурая красавица. Куда-то же уходят хризантемы юности?

— Маша, инженер рудника, — трепетно представил Володя. — Моя подруга. Терпеть не может командиров.

Гафаров недоуменно приподнял бровь.

— А за что вас любить? — резковато откликнулась она.

— Не за что, — спокойно согласился Гафаров. — И нас это беспокоит, поверьте.

— А меня — нет.

— Машенька, подеремся в следующий раз? — примирительно улыбнулся Чученов. — Сейчас мы нуждаемся в квалифицированном мнении. Ты же в Городе с самого начала?

— Я вообще с самого начала! — гордо сказала Маша. — Тогда еще и чертежей не было. И командиров тем более.

— Вот! Что такое белый список? Он есть, сколько существует Город, а фамилии все незнакомые...

Мария резко помрачнела.

— Белый список составляла я, — сказала она неохотно. — Там — создатели Города. Ребята из студенческого КБ, еще кое-кто. Наша команда. Могли бы и догадаться. Ну не Гробов же придумал такое великолепие! Только это не для любых ушей сведения, болтать не стоит.

Гафаров сразу зауважал женщину. Славой Гробов не делился ни с кем. И никогда. Командиры поддерживали его позицию из удобства и политических соображений. Так что для обнародования списка истинных создателей Города требовалось немалое мужество.

Чученов вопросительно глянул на друга. Получил молчаливое согласие и сообщил:

— Маша, недавно в Город прошел некто по белому списку. Овсянников Иван Алексеевич. Он из создателей? Истинный создатель нам бы сейчас не помешал...

Женщина неверяще смотрела на командиров. Потом по ее лицу потекли слезы, которых она, похоже, не заметила. Гафаров деликатно отвернулся к окну. Ну надо женщине срочно выплакаться, что поделаешь. А захочет что-то сказать — Володя ее друг, пусть обращается к нему.

— Иван не из создателей, — наконец сказала она. — Он учитель создателей. Наша команда на нем держалась, на его идеях. А Гробова он тогда вообще поил-кормил, потому что Колька в юности после ухода из большого бокса крепко запивал... Только мы Ивана давно похоронили и оплакали.

Она вдруг порывисто встала и вышла из кафе. Гафаров проследил, как она двигалась. Она точно была когда-то красавицей! Несчастный Чученов проводил ее нежным взглядом, и Женя посочувствовал другу. Со стороны было хорошо видно, что Мария его внимания не замечает.

— И где сейчас эта легендарная личность? — поинтересовался Чученов, с трудом вернувшись к реальности.

— В танцклассе у Сагитовой. Кнопки там нажимает, пыль протирает, еще что-то... да в зеленой зоне валяется. Ты его видел, он в черном, потертый такой...

Они переглянулись — и пришли к одному и тому же выводу.

— Этому создателю самому нужна помощь, — мрачно сказал Чученов. — Психиатрическая.

Они еще поговорили, прежде чем идти заниматься бесконечными командирскими делами. И оба признались, что чувствуют в Городе какие-то непонятные изменения. Витало что-то неуловимое в кольцах жилой зоны, скользило по пандусам, накапливалось во внутреннем заповеднике аурой перемен. А внешне — вроде ничего нет. Ну зачастили девицы в танцкласс к пяти утра, совсем как командиры на работу. Ну, перестали бить камеры наблюдения во внутреннем заповеднике. Меньше молодежных драк стало в электричке с Сортировочной. Но это же и не изменения даже, а так, меньше чем пустяки.

-=-=-=-==-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

— Не заходите в танцкласс в верхней одежде! — не выдержала к третьему занятию Сагитова.

Всю молодость проведшая на сцене, она безошибочно чувствовала, когда власть уплывает из рук. А она как бы уже не уплыла. Хотя внешне придраться было не к чему — кроме одежды. Девочки занимались рьяно, у них у всех наконец стало что-то получаться, чему они сами искренне удивлялись — а руководительница хмурилась. Хотя он исправно давил на кнопки, направлял свет и протирал пыль, ни во что не вмешивался. Видимо, все дело было в том, что после очередной маленькой победы девочки бежали с радостными визгами к нему, а не к Сагитовой — а победы стали случаться все чаще. Потрясение от встречи с Анико и огромные волевые усилия прорвали наконец какую-то плотину внутри них — и лица танцовщиц засветились. Поэт сказал бы, что это духовное преображение — и был бы неправ. Не преображение это было пока что, а так, первые неуверенные росточки новых личностей. До преображения было очень далеко. Он знал, что если прямо сейчас девочек не поддержать, из них выйдут не воины духа, как хотелось бы, а психически больные люди. Ну, поддержать он мог, создание коллективов было его настоящей работой в юности, он даже диссертацию подумывал написать по наивности — докторскую, естественно. Так что девочкам повезло, именно он был способен провести их через духовное преображение — если б не стоящая за спиной Сагитова.

Танцовщицы наблюдали за стычкой исподтишка, но очень внимательно. Им жизненно важно было знать, что победит — человечность или то, что называется бюрократией в тех случаях, когда нельзя материться. И проигрыш человечности ставил жирный крест на их преображении и их судьбах — вот такие в жизни ставки.

— Это не верхняя одежда, — сказал он без надежды на понимание. — Это просто одежда. Костюм, скафандр и мой друг. И он меня лечит потихоньку, как я понимаю...

— Или скинешь свою вонючую куртку в гардеробе, или больше не войдешь в танцкласс! — потемнев, заявила женщина.

Он покривился — непрошибаемая личность! И расстегнул костюм.

— Тебя из кусков, что ли, клеили? — только и пробормотала она.

— Я не могу снять защитную оболочку, — терпеливо повторил он. — Она лечебная.

— В аварию попал?

— На войне, — сказал он правду. — Голубая Вега. Гвардия материнской планеты постаралась.

— Свои, значит, — странным образом поняла она. — Догадаться нетрудно, где эта Голубая Вега. Значит, ты воин? А что в танцклассе забыл? Работал бы по специальности.

— Воевать любой дурак сумеет. А я учитель.

— На моих девочек не заглядывайся! — ревниво предупредила она. — Их я сама научу, без всяких учителей!

Он вздохнул и выдал ей все, что думал о ее способности учить. Выдал в память о чудесной девчонке-танцовщице из своей юности. Она попробовала возмутиться, но он смог сделать это громче. Сцена вышла впечатляющая. Девицы убрались на всякий случай подальше.

— Учи! — сказал он ей на прощание. — Хорошенько учи! Учи так, чтоб твоих девочек на руках носили! А я сделаю все, чтоб у них хватило сил.

На следующее утро, как обычно, они отправились развеселой толпой в танцкласс. Слухи об успехах заурядных девочек уже расползлись по Городу, и в группе появились новички. Среди них он сразу отметил маленькую изящную женщину. Рита Гафарова. Вот она как раз была прирожденной танцовщицей! Но, видимо, жизнь повернулась так, что не попала на сцену — и все, талант увял...

Как ни странно, танцкласс был уже освещен. Гремела музыка, и в зеркальных стенах отражалось и множилось чудо из чудес: Лилия Сагитова танцевала свою знаменитую "Каравеллу". Над паркетом вновь, как в юности, летала беззаботная девочка, вся сияющая обаянием и весельем...

-=-====-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-===-=-=-=-=-=-=-=—

Он все-таки сумел поймать Деда. Для этого профессор Нецветаев должен был подслушать разговоры командиров по закрытой связи, как минимум.

Бородка долговязого ученого истерически подрагивала. Это он так настраивался на содержательную беседу, понял Дед.

— Что творят ваши командиры? — обвиняющее возопил профессор. — Овощи не отгружены! Зеленные стоят в накопителях! Вы понимаете, что это такое? Не понимаете? Так я вам скажу — это сознательное разрушение биоструктур Города!

Дед хмуро изучал профессора и молчал. Может, когда-то, в прошлой и изрядно подзабытой жизни он и попытался бы оправдаться, но работа в Городе быстро выбила из него неуверенность в собственной правоте. А зверское обучение у капитана Кина вбило каменное самообладание.

Профессор осекся. Он не был готов обвинять в таком гнетущем молчании.

— Командирский корпус раньше не опускался до подобной халатности, — совсем другим тоном тихо закончил он.

— Командиры как раз сейчас заняты этим вопросом, — наконец сообщил Дед. — Может быть, все еще наладится.

— А чего налаживать? — тут же оживился профессор. — Чего там налаживать?! Загрузить в вагоны и немедленно отправить на Сортировочную! Миллионный город поглотит нашу зелень, не заметив, это и кретину должно быть понятно!..