Наконец, на пятый день, мы вышли на край плоской равнины, заросшей тростником и папирусом. Травянистое море прерывали отдельные зеркала воды — протоки, озерца, лужи... Солнце иссушило тростник, придав равнине насыщенно желтый цвет с красноватым оттенком. Какие-то похожие на цапель птицы важно выхаживали по мелководью, выхватывая из грязи мелкую живность. Кое-где однообразие нарушали отдельные корявые деревья, покрытые бородой мха и лишайника.
— Это и есть те самые болота? — спросил я.
— Именно. Одно из самых неизученных мест Африки. Из-за совершенно плоского рельефа вода, приносимая с окружающих равнину гор, застаивается и образует огромное пространство болот, не пересыхающих даже в самую продолжительную засуху. Многочисленные реки теряют здесь свои русла, сливаясь в единую систему протоков, наполняющую лежащее севернее озеро Бангвеулу. Избыток воды стекает с плато в западном направлении, образуя реку Луапула.
— Но как мы сможем передвигаться по этим болотам?!
— Элементарно. Нам лишь нужно обменять лошадей на лодки...
— У кого? Это же болота? Тут никто не живет.
— Ошибаетесь, Танкред. В здешних засушливых местах болота — очаг жизни. Бангвеулу и прилежащие влажные равнины — одно из самых населенных мест в южной части внутренней Африки. Местные папирусные топи столь же плодородны как наносные поля Египта, а воды проток и озер буквально кишат рыбой.
— Тогда почему эти места так плохо изучены?
— Все просто, Бронн, — лихорадка и сонная болезнь. Европейцы тут обычно долго не живут. Нам еще повезло, что мы добрались сюда в засушливое время года. Летом здесь постоянно идут дожди и невыносимо сыро и жарко.
Хеммет вытащил из планшета карту.
— А вот в чем нам крупно не повезло, так это в том, что Иоганн столь нелепо погиб. Мы остались без переводчика. Это сильно осложнит наше положение. Но если верить этой карте, тут неподалеку должна располагаться миссия. Если она цела, то есть шанс найти там кого-нибудь говорящего по-тевтонски.
Мы двинулись по краю тростникового моря. Вопреки первому впечатлению оно оказалось далеко не безжизненным. Среди пожелтевшей растительности китами плыли слоны. Целые стада слонов.
— Как они ухитряются не увязнуть в этой трясине? — удивился я.
— Вы их недооцениваете, Танкред. То, что они большие, еще не означает, что они неуклюжие. Я встречал этих великанов и в густых лесах и в высокогорье. В болотах они вообще чувствуют себя прекрасно. Их нога содержит своеобразную подушку на стопе, которая способна расплющиваться и выступать в качестве подобия снегоступа, надежно удерживая животное на зыбкой почве...
Я с уважением посмотрел на пасущихся гигантов.
— Лучше поглядите вон туда, Бронн, что вы видите? — Хеммет указал пальцем куда-то в тростниковые волны.
— Похоже на дым.
— Именно. Думаю, что миссия как раз там.
Мы повернули лошадей и двинулись вглубь болотной равнины. Вокруг нас сомкнулись травяные стены, красная, похожая на слежавшуюся кирпичную пыль, земля саванны сменилась жирным буроземом. Под копытами захлюпала вода. Мы спешились и повели животных в поводу.
На поверхности водоемов местами поблескивала буро-охристая пленка, кое-где сливавшаяся в рыжеватые нити, извивавшиеся между полузатопленными корягами и стеблями папируса.
— Что это за гадость? — я стряхнул рыжий налет с ботинка.
— Железо. Точнее болотная руда. Болота Бангвеулу и Луапулы — местный центр черной металлургии. Туземцы издавна плавили тут железо. Арабские и занзибарские торговцы приезжали за ним с побережья, пока не пришли европейцы с их дешевой промышленной сталью.
Дымы приближались. Местность стала посуше, затем тростники отступили, освободив место для явно обработанного поля. Росшие там зеленоватые кусты с перистыми листьями были мне незнакомы. Но больше всего меня удивил огромный ров, шедший по краю поля.
— Это еще что такое? Напоминает противотанковое заграждение...
— Понятие не имею, — обычное всеведение Хеммету на этот раз отказало.
Мы некоторое время стояли у рва. Преодолеть его без моста было затруднительно.
Я посмотрел на ту сторону. За полем виднелись хижины, из-за которых поднимался столб дыма.
— Интересно, что там так горит?
— Скоро увидим, — решительно заявил Хеммет, — а пока пойдем вдоль рва. Я уверен, где-то здесь должен быть мост.
Он не ошибся. Через полчаса мы наткнулись на выстеленную стеблями папируса тропу, ведшую к довольно зыбкому мостику. Перебравшись через ров, мы двинулись по тропе к хижинам.
— Как-то не слишком похоже на миссию, — заметил я, глядя на приближающиеся ряды крытых тростником построек.
— Наверное, она где-то дальше, на окраине, — предположил Хеммет.
Мы подошли ближе. Можно уже было разглядеть небольшую площадь среди хижин, где что-то густо дымило, вокруг толпились чернокожие люди и какие-то странные фигуры в масках и причудливых костюмах. Ветер доносил до нас отчетливый запах паленого мяса.
— Что они там делают?
— Должно быть какой-то местный обряд...
— Вы все еще полагаете, что это христианская миссия?
Танцоры в масках и раскрашенные зрители меньше всего ассоциировались у меня с деятельностью европейских миссионеров.
— Надо это сфотографировать, — Хеммет остановился и полез за фотокамерой.
— Может, сначала выясним, что происходит?
— Я не могу упустить такую возможность, — Хеммет достал экспонометр и начал устанавливать выдержку.
Кто-то из зрителей церемонии нас заметил. Со стороны поселка донеслись удивленные крики, быстро перешедшие в женский визг и панический гвалт.
— Хеммет, может как-нибудь в другой раз?
— Буквально минуту, Бронн, такой возможности нам уже не представится...
— Если мы немедленно отсюда не уберемся, нам может уже вообще ничего не представиться... Они выглядят настроенными весьма агрессивно!
— Еще пара кадров, это будет сенсация! Вы только посмотрите на эти копья!
— Хеммет!!
— Подобного еще никто не снимал... Настоящая атака туземцев!
Я отнюдь не разделял его энтузиазма. Я никогда специально не занимался этнографией тропической Африки, и мои знания о ее аборигенах проистекали в значительной степени из популярной и приключенческой литературы. А литература эта никоим образом не способствовала восприятию их как людей милых и добродушных... Вид бегущей на нас толпы с воинственными криками потрясавшей над головами холодным оружием способствовал этому еще меньше.
Хеммет, наконец-то, смог оторваться от фотокамеры. Но было уже поздно. Жители деревни окружили нас полукругом.
Синклер попытался заговорить с ними. Ответом была новая порция воинственных криков.
— Суахили они, похоже, не понимают... — констатировал Хеммет
— Что предлагаете предпринять? — я не отрывал взгляда от копейного наконечника шириной не меньше ладони и длиной добрых полметра описывавшего замысловатые фигуры в опасной близости от моего торса, — стрелять, полагаю, бессмысленно, их слишком много и они слишком близко...
— Надо как-то убедить их в наших добрых намерениях...
— Хотелось бы знать, насколько добры их намерения, — возразил я, — мало ли кого они там жарили в момент нашего визита...
— Слухи о каннибализме местных жителей сильно преувеличены, Танкред.
— А если нет? Кого-то же они жарили?
— Это был жертвенный кабан — донесся голос откуда-то сзади.
Мы дружно повернулись. За нами стоял добродушного вида европеец в поношенном, но чистом тропическом костюме и широкополой шляпе.
— Вы их напугали, — добавил незнакомец.
— Мы!? Их?
— Именно. Вы довольно неожиданно появились в самый разгар церемонии выплавки железа. Кстати, забыл представиться, меня зовут Якоб Тарау, миссионер.
Он вежливо приподнял шляпу, потом прошел между нами и о чем-то заговорил с туземцами. Обменявшись несколькими фразами, он снова повернулся к нам.
— Вождь боится, что дух, обитающий в вашем железе, может повредить их обряду. Они верят, что каждая железная вещь обладает собственной сверхъестественной сущностью, и ваши могут повлиять на процесс выплавки дурным образом. Вдруг ковавшие их мастера были врагами местных духов-покровителей железа. Поэтому они просят вас либо уйти, либо оставить все металлические вещи за пределами деревни.
— Фотоаппарат можно взять с собой? — немедленно спросил Хеммет.
— Ничего металлического, даже пуговиц... Увы, но моя просветительская деятельность приносит пока лишь весьма скромные плоды. Так что нам придется считаться с их суевериями.
Хеммет вздохнул. Его надежды продолжить фотосъемку обряда разбились о местные традиции.
— Не бойтесь, я отведу вас в миссию, — Якоб Тарау снова добродушно улыбнулся.
Я еще раз с опаской посмотрел на копейный наконечник, продолжавший болтаться у моего живота. Металл был черным, грубым и пористым, но выглядел достаточно острым, чтобы нанести серьезные телесные повреждения.
— Думаю, это весьма своевременное предложение, — заметил я, — мы будем крайне благодарны вам за гостеприимство.
Глава 14
Миссия представляла собой несколько кирпичных построек, стоявших на сухом участке почвы вблизи пары деревьев. Вокруг сгрудились деревянные навесы и тростниковые хижины. Сооруженная на открытом воздухе во дворе плита распространяла совершенно восхитительный аромат жаркого.
Мы перебрались через еще один противотанковый ров, на этот раз окружавший миссию.
— Что это за инженерные заграждения, — спросил я миссионера.
— Защита от диких слонов. Они частенько заходят полакомиться посевами, и других способов сдерживать их огромный аппетит нету. Лет десять назад сюда еще добирались охотники за слоновой костью с восточного побережья, но после того как военные закрыли свободный доступ их стало меньше. А слонов — больше.
— Не думал, что сюда часто заглядывали белые, — Хеммет, похоже, расстроился, судя по всему, слава первооткрывателя ему очень импонировала.
— Нет, европейцы тут большая редкость, — пояснил миссионер, — обычно арабы или чернокожие с побережья. Раньше они шли сюда из Дар-эс-Салама или Мозамбика за железом и рабами, а когда колониальные власти начали бороться с работорговлей, переключились на слоновую кость. Однако, думаю, господа вы устали и проголодались? А то у нас как раз время обеда...
Я в первый раз за десять дней поел с тарелки и получил возможность сесть в кресло... Буду честен, моему восторгу не было предела. Видимо в душе я, все-таки, домосед.
Хеммет же горячо обсуждал перспективы того, где бы отыскать нам на голову дополнительных приключений.
— В Дар-эс-Саламе мне довелось беседовать с Гансом Шомбургком. Он рассказал, что обратил внимание, что в ваших краях почти нет гиппопотамов.
— Это так, — кивнул миссионер, — и я благодарен господу, что он избавил нас от этой напасти.
— Почему? — я на секунду оторвался от жаркого.
Якоб Тарау снисходительно вздохнул.
— Вы представляете себе разъяренного кабана, герр Бронн?
— Немного...
— Тогда увеличьте его в пятнадцать раз, и вы получите представление о раздраженном гиппопотаме...
— Никогда не думал, что эти существа могут быть опасны, — удивился я.
— Еще как. К счастью в этих болотах их практически нет.
— Так вот Шомбургк утверждал, что, по словам местных жителей, гиппопотамов убивает и поедает какое-то чудовище, — продолжил Хеммет.
— Да, слухи о нем ходят, — кивнул миссионер, — но лично я его не видел, и не знаю никого, кто бы видел, а не говорил с чужих слов.
— Тем не менее, возможно, что это реальный хищник? — гнул свою линию Синклер.
— Не знаю... Зачастую можно встретить самые неожиданные вещи — развел руками Тарау.
— Насколько я в курсе, — заметил я, — современная наука не знает хищника, способного уничтожить всех бегемотов в округе. Это не под силу даже львам.
— Речь не о львах, — отмахнулся Хеммет, — это что-то совсем другое.
— Да, это существо, чимпекве, описывают как своего рода дракона, — кивнул миссионер.
— Я не верю в драконов, даже в Африке...
— Речь не о драконе, Бронн, — покачал головой Синклер, — скорее о каком-то древнем монстре, динозавре, выжившем в этих местах с допотопных времен. Если бы мне удалось его хотя бы сфотографировать...
— Только не в наших местах, — возразил миссионер, — может быть где-то дальше на севере. Здесь практически нет глубоких водоемов и большому зверю просто негде спрятаться.
— Динозавры это, конечно, интересно, — возразил я, — но не уверен, что подобные гигантские рептилии могли дожить до нашего времени. Скорее всего, они вымерли, подобно мамонтам.
— Поверьте, — усмехнулся Хеммет, — наука еще очень мало знает о существах, обитающих в наиболее глухих уголках Африки. Кто еще недавно что-то слышал о карликовых родственниках обсуждаемых нами гиппопотамов? О лесных жирафах окапи или гигантских горных гориллах? Все эти животные стали известны науке всего-то лишь за последние пару десятилетий! Так что кто знает, что еще таится в здешних болотах?
— Доля правды в ваших словах, несомненно, есть, — согласился я, — но динозавры... это немыслимо.
— Это сенсационно! Но сейчас у нас нет времени на подробное изучение местности и охоту за чимпекве, — вздохнул Хеммет, — но очень надеюсь, что может не здесь, и не сейчас, но какие-нибудь уникальные первобытные звери рано или поздно мне попадутся...
— Да, мы действительно торопимся, — воспользовался я случаем сменить тему разговора, — мы ищем экспедицию Комиссии по Разграничению, которая должна была пройти здесь примерно неделю назад.
— Конечно я знаю о ней. Мою миссию экспедиция не посетила, но я нашел время съездить в их лагерь. Приятно, знаете ли, встретить цивилизованного человека в этих местах, поговорить с ними о чем-то, неважно о чем, о любых пустяках. Это были первые белые люди, которых я увидел за последние полтора года.
Якоб Тарау вздохнул.
— А вы не в курсе, куда направилась экспедиция, нам бы хотелось их догнать?
— В курсе. Они разбили лагерь километрах в двадцати к западу, на краю болот, в верховьях Луапулы. Кажется, они собирались оборудовать там временный аэродром.
Итак, еще немного и я смогу, наконец-то, получить вожделенную информацию о происхождении статуэток. Неужели эта безумная гонка закончится? Я перевернулся в гамаке на другой бок и закрыл глаза. Солнце уже садится, надо выспаться. Завтра будет долгий день.
Ксантипп стоял в тени мраморного портика. Его отсутствующий взгляд был устремлен куда-то в глубину раскинувшегося перед ним папирусного царства. Легкий ветерок шевелил стебли, создавая ряды катившихся по травяной глади волн. Они напоминали спартанцу море.
— Секретарь готов вас принять, почтенный.
Ксантипп не глядя на склонившегося в поклоне человека, прошел в приемный зал.
— Я должен говорить с царем, — бесстрастно произнес спартанец, глядя на облаченного в белую льняную ткань сухопарого человека, сидевшего перед ним на креслице.
— Божественный Птолемей занят государственными делами, но я стану его устами...
— Ушами тоже станешь?
