Обещание полночной звезды 2. Родные незнакомые звёзды.

Моя одежа была чуть влажной от росы и тумана, поэтому я решил поскорее её снять и только успел надеть сухую тунику, как вернулся Элисар.

— Предупреждай меня, пожалуйста, прежде чем исчезнуть посреди ночи, — сказал он, закрывая за собой дверь.

— Прости, — искренне попросил я. — Я думал, что успею вернуться до того, как ты проснёшься...И я просто... просто пока не могу тебе всё объяснить.

— Понимаю, поэтому ничего и не требую. Просто предупреждай меня, когда уходишь.

Элисар сел на кровать. У него как-то устало поникли плечи. Почему-то я думал, что после подслушанного мной разговора он будет злиться, но злым он не выглядел... скорее очень грустным, будто ему причинили сильную душевную боль. Элисар всегда понимал, когда мне было плохо, когда мне было необходимо, чтобы меня выслушали. Настал мой черёд попытаться сделать то же самое для него. Не спрашивая разрешения, я забрался к нему на колени, так что ему ничего больше не оставалось, кроме как либо спихнуть меня на пол, либо обнять. Он, не колеблясь, выбрал второе. Хорошо. Правильно.

— Я почувствовал тебя, когда ты пришёл. Что ты слышал? — спросил он тихо.

— Многое, — не стал отпираться я. — То, что она говорила обо мне, о тебе, о Нейлин и о твоей матери. Расскажи мне.

— О чём?

— О чём хочешь. Например, о Нейлин. Ты ведь любил её. Вот о ней и расскажи.

Большая любовь — большая потеря. Такая, что не восполнишь. Не перегорело, не переболело у него ещё. А Диадора безжалостно сыпанула соль на ещё незажившую рану. Элисар прижал меня к себе чуть крепче, опустил голову мне на плечо, будто искал во мне утешение и заговорил:

— Моя Нейлин была особенной. Не такой, как все. Родилась хроменькой — одна ножка сильно короче другой. Так её за глаза Хромоножкой и прозвали... потом и ещё много чего ей приписали: и что ума недалёкого, и что проклятая, и что детям недуг свой непременно передаст. Что ж удивляться, что, когда в пятнадцать лет пора её пришла, желающих взять в жёны не сыскалось. Никого. Кроме меня. Наши семьи жили рядом, так что Нейлин я с самого детства знал — она меня всего на два года была младше. Добрая, кроткая, худенькая девчушка с двумя русыми косичками. Как её можно было не полюбить? А когда любишь, на недуг не смотришь.

— Так, значит, она не была сговоренной? — уточнил я.

— Нет, формально не была. Да и не так уж важно это на самом деле. Даже если бы нашлись ещё претенденты, я бы всё равно боролся за неё. Отец, конечно, сильно расстроился — не такую невестку ждал, а вот мать её сразу как родную дочь приняла. Она не на внешность — на душу человеческую смотрела, а душа у Нейлин была светлая, чистая. Через год боги подарили нам Коэна. Пока он подрастал, на него долго косились — всё ждали, когда хромать начнёт. Потом, наконец, оставили нас в покое. К тому времени я уже занял место в свите Бархорима. Что скрывать, отчасти помогла протекция отца, отчасти то, что я обучался вместе с Ренхом — одним из средних сыновей ярама. Хороший был человек, надёжный друг и отважный воин... погиб в приграничном столкновении с темняками...

— Я знаю, что все дети и внуки Бархорима погибли. Иначе он и не вспомнил бы ни о моей маме, ни, тем более, обо мне.

— Не суди его строго, Габриэль... он многих потерял... мы все потеряли... Знаешь, после Коэна у нас с Нейлин очень долго не было детей. Мы уж и надеяться перестали и вдруг такое чудо. Нейлин такая счастливая была. Повитуха опытным глазом определила у нас девочку. Мы так ждали нашу малышку... а потом... Моровая хворь отбирала всех у меня, одного за другим. Сначала отца, затем мать, но ей этого показалось мало, и она пришла за моей женой. Нейлин умирала долго, мучительно, но всё о чём жалела, это о том, что забирает с собой нашу девочку... Если бы умер ещё и Коэн, я стал бы следующим... я не смог бы без них...

Я молчал, тихонька поглаживая его спину. Как он смог всё это пережить? Сколько он нёс в себе боли? Я и раньше знал о том, что произошло, но до сих пор не ощущал это так сильно. А ведь он всё это время был рядом со мной — защищал, оберегал, лечил...

— Знаешь, когда ты пришёл к Бархориму со своим предложением и признался, что ждёшь ребёнка, я подумал, что это знак, — Элисар поднял голову, посмотрел мне в глаза. — Я не смог сберечь их, так может... Ты не верил мне, никому не верил... Но я не мог, желать твоей смерти, понимаешь... Просто не мог! Но ты всё равно едва не умер. Горел, бредил, звал мать, Альберта, Микаэля, своего Анри... и меня. Меня тоже. И тогда я твёрдо решил, что, если ты выживешь, то у нас всё будет по-настоящему... В тот момент мне было абсолютно всё равно, что ты мужчина. Ничто не имело значения, кроме твоей жизни.

— Но я не похож на твою жену, а Мирэль не твоя нарождённая дочь.

Эти слова дались мне нелегко, но я должен был это сказать. Элисар ведь смотрел на меня и видел меня, правда? Я тоже не хотел никого третьего между нами. Это не ревность, потому что нет смысла ревновать к умершим... и ещё с ними невозможно соперничать... это... Я не знал, чем это было, но оно несло в себе сладость верескового мёда и горечь полыни. Отзывалось в душе непонятной тоской и щемящей нежностью.

— Эй, не смей, слышишь, — Элисар коснулся ладонью моей щеки, не позволяя отвернуться. — Я сказал Диадоре правду — вы не замена. Ни ты, ни Мирэль. Сейчас вы и Коэн — смысл моей жизни. Ни больше, ни меньше. Я буду рядом с вами. Всегда. Слышишь?

Я слышал. И верил. Ведь Элисар тот, кто был рядом со мной всё это время. Я на самом деле был нужен ему. Не кто-то другой, и не по каким-то там далеко идущим амбициозным причинам, а просто я. И он уже не раз доказывал мне это... А, может, мне просто хотелось, чтобы меня кто-нибудь любил также сильно, как он любил Нейлин...

Поэтому, вместо ответа, я просто накрыл его губы своими, позволяя делать с собой всё, чего бы ему ни захотелось. И будь, что будет.

========== Глава 43. Последний день Турнира.==========

— Надо же, как быстро исчезли твои шрамы, — заметил Элисар, поглаживая едва заметные белые линии. — Если бы я точно не знал, где они были, ни за что бы не нашёл.

Я лишь улыбнулся, не открывая глаз. Моё тело было ещё очень чувствительным, и даже самые лёгкие прикосновения ощущались необычайно остро. У Элисара просто невероятные руки — достаточно сильные, чтобы без труда держать меня, но и достаточно нежные, чтобы не причинять мне боли. И шрамов у него много. На бедре, на спине, на плече и даже один совсем маленький у виска. Когда-нибудь я обязательно расспрошу его, откуда они взялись. И расскажу ему о своих то, чего он не знает. Всё ему расскажу. Обязательно.

От камина шло тепло, комнату наполнял яркий свет. Интересно сколько прошло времени и почему нас всё ещё не хватились? Нам ведь следовало сейчас находиться рядом с ярамом на площади, а мы были здесь. Всё это время мы занимались любовью, спали и снова занимались любовью. Будто в мире никого и ничего за пределами нашей комнаты не существовало, и нам не надо было никуда идти. Хотя, в кои-то веки там, снаружи, могли спокойно обойтись и без нас.

Сегодня утром, Элисар сказал, что живёт ради меня и детей. Это прозвучало так, будто мы настоящая семья, а не пара вынужденных прибиться друг к другу людей, коими мы ещё совсем недавно являлись. Семья... пожалуй, мне будет не так и сложно привыкнуть к этой мысли. У нас уже был общий дом, общая постель, Велия и дети. Надо только ещё немного времени, чтобы эти пока разрозненные части соединились в единое целое.

— Знаешь... я очень боялся, что ты не примешь свою дочь, — тихо поделился муж.

— Я был уверен, что не смогу, — честно признался я. — Пока она не родилась я совсем ничего к ней не чувствовал, а потом... мне кажется, я почти ненавидел её.

— Я знаю. И понимаю. Я очень люблю Коэна, но даже представить не могу, что было бы, если бы меня заставили его выносить и родить. Это слишком противоестественно. Так что, на мой взгляд, ты совершил настоящий подвиг.

— Да уж, мне есть, чем гордиться.

— А разве нет?

Сложный вопрос. Нет, я больше не жалел о том, что когда-то принял решение дать жизнь ребёнку. На самом деле никогда не жалел. И Мирэль я люблю, пусть мне и понадобилось на принятие и осознание достаточно много времени. И, если совсем уж честно, мне всё ещё сложно ассоциировать крошечную живую девочку с тем существом, которое несколько месяцев росло внутри моего тела. Всё же это действительно было тяжёлым испытанием, и я вовсе не уверен, что выдержал его с честью — я ведь едва не отказался от дочери. Элисар догадывался и относился с пониманием. Он не давил, не укорял, не обливал презрением, не возмущался, мол, как такое возможно, и как это недостойно — он дал мне время и свою заботу. То, в чём я больше всего тогда нуждался. За это, как и за многое другое я ему бесконечно благодарен. И всё же, полагаю, он заслуживает полноценное объяснение.

— Для меня всё это было унизительно, потому что ощущалось очень неправильным, делало меня неполноценным, ущербным. Я видел, как менялось, искажалось, разрушалось моё тело. И ещё я очень боялся смерти. Разумеется, все боятся, даже те, кто, вроде бы, к ней готов, но я ведь был практически уверен, что то существо, которое внутри, убьёт меня. Другие, такие же, как я, относятся к этому проще, но и меняют их для этого гораздо раньше.

— Сколько тебе тогда было?

— Тринадцать. Слишком поздно, чтобы суметь добиться идеального эффекта. Обычно изменённые гораздо привлекательнее.

— Привлекательнее? — у Элисара был такой удивлённый голос, что я всё-таки открыл глаза и посмотрел на него.

Не показалось. Это не было похоже на флирт, игру или попытку польстить, это действительно было удивление. Только пока не очень понятно, что его вызвало.

— Конечно, — подтвердил я. — Более изящные и миловидные. Некоторые очень похожи на девушек, чего алхимики в идеале и добивались.

— Ты совсем не похож на девушку, но это ничего не меняет — ты очень красивый, Габриэль. Надо быть слепым, чтобы этого не заметить. Или ты, правда, думаешь, что Винсент захотел тебя только из-за твоей необычности.

— Разве нет? Будь я обычным мужчиной, вряд ли бы его заинтересовал. Впрочем, возможно, его привлекло ещё и то, что я принадлежу тебе.

— То, что ты принадлежишь мне, могло помочь ему заполучить тебя себе на законных основаниях. Только и всего. Но изначально ты ему просто понравился. Видишь ли, Диадора говорила правду — Бурые придерживаются гораздо более широких взглядов, нежели представители других кланов. По крайней мере, те, кто может себе это позволить. И ещё, знаешь ли, до тебя на мужчин я никогда не засматривался.

А вот теперь глаза Элисар явно смеялись, хотя общее выражение лица было предельно серьёзным. И что на это скажешь? Не начинать же переубеждать в самом-то деле. Я не привык думать о себе так — никогда не считал себя писаным красавцем. Но Элисар целовал меня так много, так долго, так сладко и желал меня всегда так сильно, что я чувствовал себя особенным. Это сложно было назвать просто приятным, просто приятно мне было с Анри, сейчас всё было острее, глубже, откровеннее... и больнее... Больнее, потому что открываться кому-то вот так тяжело и страшно. Сейчас я не просто спал с кем-то, доверяя исключительно своё тело, сейчас я вверял другому человеку — своё прошлое, свои сомнения, свои мысли и желания. Я разговаривал с Элисаром о том, о чём никогда ни с кем говорить бы не решился. И он не просто слушал — он слышал, понимая гораздо больше того, что я мог выразить словами.

У всего есть своя причина и своё следствие. И я знал, следствием чего было отношение мужа ко мне. Теперь знал, и очень сильно ошибался раньше, когда считал его в первую очередь охотником за троном. Элисар не так много о себе рассказывал. По большому счёту, за это утро я услышал о его прошлом больше, чем за прошедшие несколько месяцев. И дело не в том, что он мне не доверял, скорее, что-то, по его мнению, было не слишком интересным, а что-то причиняло боль. Ну да, похоронить практически всю семью и не сойти с ума от горя не так-то просто. Что до наших с ним отношений, то здесь всё было ясно с самого начала, меня никто не обманывал, но получил я гораздо больше, чем ожидал и заслуживал. Элисару нужен был ориентир и якорь после того, как он практически всё потерял. Он понимал, что полюбить больше не сможет и не хотел заставлять кого-то страдать, однако ему, как и любому другому человеческому существу, необходимо было тепло. И тут появился я — такой же раненный и одинокий. Трудно не догадаться, что у ненаследного принца проблемы, если ему необходимо как можно скорее исчезнуть из родного дворца, чтобы прикрыть внебрачную беременность. Так и получилось — я уцепился за него, он за меня. Закономерно.

А ещё Элисар считал меня красивым. Я уже выяснил, что красота сама по себе не приносит счастья обладателю. И всё же мне очень хотелось быть красивым для него, чтобы ему было со мной так же хорошо, как и мне с ним.

— Нам, наверно, всё-таки стоит сегодня показаться на площади, — выныривая из своих размышлений, напомнил я.

— Стоит, — согласился Элисар, но вместо того, чтобы встать, наконец, с кровати притянул меня к себе, осыпая плечи и шею лёгкими, почти невесомыми поцелуями.

То, как я мгновенно обмяк и растерял разом все мысли, было пугающим, но всё равно прекрасным.

И всё же на площадь мы выбрались. Правда, уже под вечер. Оказывается, я практически всё пропустил, пока помогал душе Ольны обрести свободу — сегодня последний день турнира. На завтра была назначена торжественная церемония закрытия и большой праздник. Последний в этом году. Дальше нас ждала холодная, уходящая в длинную, тёмную ночь зима.

Последние бои за самых завидных невест клана были наиболее зрелищными и ожесточёнными. Среди этих счастливиц оказалась и Диадора. Она сидела ровно, смотрела на всё происходящее безучастно, казалось, ей абсолютно всё равно, кто одержит победу и получит её в супруги. Последний противник упал, из его рассечённой руки хлынула кровь, и воин-победитель торжествующе вскинул вверх руки. К Диадоре поспешила бабка, чтобы накинуть на завоёванную невесту покров и потихоньку утереть покатившиеся по её щекам слёзы.

— Балей хороший человек, он позаботится о ней, — глядя уходящей девушке вслед, тихо произнёс Элисар.

— Ты его знаешь? — спросил я.

— Да, мы встречались с ним на границе. Он из клана Алых ястребов.

Мне стало спокойнее оттого, что Диадора выйдет замуж за хорошего человека и ещё оттого, что она покинет наш клан. Не думаю, что она желала моему мужу зла, когда говорила о смерти, но всё же видеть её мне больше не хотелось.

В заключении на середину площади вышли те девушки, сражаться за которых особо никто не пожелал. Таких оказалось совсем немного. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, потупившись, будто были в чём-то виноваты. Среди них была и Стеша. Маленькая, худая, очень-очень бледная, почти прозрачная. У девочки сильно дрожали руки и губы, и, когда на неё опустилась тяжёлая ткань покрова, она вся съёжилась, точно ожидая удара. И всё же другие подруги по несчастью смотрели на происходящее с затаённой завистью, потому что Стеша была единственной, кого забрали с площади настоящей невестой. Ни для кого не секрет, что шансов выйти замуж у этих бедняжек с каждым годом всё меньше, да и за Якима, как мне кажется, любая бы пошла.