🏰 Второе дыхание. Часть 1. Западня

— Что тебе здесь нужно? — гаркнул на неё Король.

— Инъекция для её высочества... — пролепетала сестра, отступая в коридор.

— Не надо больше инъекций, — распорядился отец и вышел, шарахнув дверною створкой на прощание.

Принцесса так и не поняла, как долго её держали в забытьи — подозревала, что в королевской резиденции её объявили больной на время побега и последовавшего за ним скандала, и не хотели, чтобы она с кем-либо общалась, покуда всё не утрясётся. Но теперь уединение, судя по всему, закончилось. Когда тусклый белый свет за окном сменился светом сиреневым, предвещая наступление вечера, в замке снова повернулся ключ. Эрика поспешно села и поправила одежду, не желая, чтобы новый визитёр, кем бы он ни был, увидел её раздавленной. В комнату, приволакивая ноги, вошёл Мангана, облачённый в чёрный лабораторный халат с изображением короны на нагрудном кармане.

Не говоря ни слова, Придворный Маг развернул стул так, чтобы сесть точно напротив Принцессы, опустился на него и уставился на девушку острыми тёмными глазами. В отличие от отца, никакой новой неприязни, сверх той, которая была обычно, в нём не чувствовалось — наоборот, этот господин казался абсолютно довольным всем, что произошло. Эрику привычно передёрнуло от отвращения к нему, к его недоброму взгляду, уродливой старости, лысому черепу и большим шевелящимся ушам. Не желая затягивать паузу, она спросила:

— Чего вы от меня хотите, Мангана?

— Разумеется, поговорить, ваше высочество, — просипел он. — Полагаю, это будет полезным.

— Не о чем мне с вами разговаривать...

Потрошитель осклабился:

— Бросьте. Я знаю, вы меня терпеть не можете, да и мне симпатизировать вам не с чего. Вы копия королевы Каталины, а она... Впрочем, это к делу не относится. Главное, ничего хорошего мы друг от друга не ждём. Именно поэтому, я уверен, мы сможем договориться — без обид и разбитых ожиданий, затмевающих разум.

— Договориться? О чём? Чтобы я вышла замуж за герцога Пертинада?

— Не только. Замуж — да, его величество заинтересован в этом браке и не примет никаких возражений. Кроме того, он желает, чтобы вы, как и прежде, не покидали пределов Замка. Но вашим браслетом пользоваться больше нельзя, а другого такого же у меня, к сожалению, нет.

— И что? Вы посадите меня на цепь. как Многоликого?

Он меленько захихикал:

— Не хотелось бы, ваше высочество, ох, не хотелось бы... И прятать вас за решётку, как вашу мачеху — тоже идея не из лучших, вы же почти невеста и пока что наследница трона.

— Это всё?

— Нет. Есть кое-что ещё. Наследство Ирсоль...

— Вы уже его получили, — перебила Эрика, с досадой ощущая, как глаза опять защипало от близких слёз. — Что вам ещё от меня нужно? Я бы хотела никогда в жизни о нём не слышать...

— Боюсь, никогда о нём не слышать у вас не получится, — Мангана глумливо развёл руками. — Более того, ваше высочество, вам придётся на нём играть!

— Что?..

— Играть вам на нём придётся, — повторил он. — 'Включить' клавикорд можно только музыкой — старая ведьма, да сотрётся даже память о ней, говорят, ценила искусство. Но звуки, которые извлекаю из этой штуки я, музыкой назвать сложно. Его величество музыкальными талантами тоже не блещет. А вы отличная пианистка, ваше высочество, уверен, вы справитесь.

Принцесса молчала, поражённая его наглостью.

— Не думайте, что вы незаменимы, — ухмыльнулся Потрошитель. — Неважно, кто играет на Инструменте, важно, кто заказывает музыку. Откажетесь играть — найдём другого музыканта и позаботимся, чтобы он никому потом ничего не рассказал. Откажетесь выходить замуж за герцога — поселитесь в Башне Безумцев, из неё, вы же знаете, выходят только на кладбище. Попытаетесь нас обмануть и сбежать из Замка — не рассчитывайте, что ваш дружок останется в живых.

'Они не посмеют его казнить. Таких, как он, больше нет', — кусая губы, подумала Эрика. Мангана поморщился — дряблая пятнистая кожа пошла гадкими мелкими складками — и каркнул, уточняя:

— Он слишком строптив, ваше высочество. Нам он больше не нужен. Не думайте, что мы станем с ним нянчиться. Если, конечно...

— Если что?..

— В ваших силах облегчить его участь. Вы ведь любите его, не так ли? Делайте, как мы хотим, и он будет жить. Переедет из подземелья в тёплую комнату, чтобы, неровен час, не схватил воспаление лёгких. Кормить его станем от пуза, обещаю. Будьте паинькой — и вам даже позволят иногда его видеть. И сами заживёте, как раньше... как пристало жить наследной принцессе. Просто теперь у вас появится муж, а вечерами вы станете радовать музыкой своего отца и меня. По-моему, это очень выгодная сделка.

Она опустила голову и тихо спросила:

— Раз он вам не нужен, почему бы вам просто не отпустить его... если я буду паинькой?

— После всего, что он натворил?! — Придворный Маг разразился отрывистым кашляющим смехом. — Помилуйте, ваше высочество. Я знал, что вы наивны, но не думал, что до такой степени...

Принцесса и не ждала согласия. Ещё бы они отказались от столь надёжного способа добиться от неё чего угодно! Она уже понимала, что примет Манганины условия: пока её любимый жив, а у неё есть хотя бы видимость свободы, у них обоих остаётся шанс выбраться из беды. Но в том, как Потрошитель держался с ней, что за слова говорил, была какая-то трудно уловимая странность — он выглядел слишком довольным и слишком уверенным в себе, словно это не Король, а он сам недавно осуществил свою мечту.

— Мангана, я хочу знать: что он такое, этот проклятый клавикорд? — решилась она спросить. — Что всё-таки он даёт? Власть? Справедливость? Свободу? Или нечто иное?

Её собеседник как будто удивился вопросу:

— Власть, разумеется. Ничем не ограниченную власть. Неужели вы не знаете, как трудно держать в подчинении целую страну? Особенно такую, как Ингрия. Неужели не знаете, как много людей не желают повиноваться своему монарху?

— Мой отец — властолюбец. Ему всегда мало! Он хотел бы, чтобы весь мир исполнял его волю. Но вы, господин Придворный Маг... Вы столько усилий потратили, чтобы добыть эту вещь. Почему? Разве вам не хватает того, что даёт магия?

— Инструмент Власти нужен его величеству, а не мне. А я всего лишь верный слуга Короны, — с непроницаемым видом ответил Потрошитель.

'Врёт', — догадалась Принцесса.

— Передайте Королю, что я согласна на сделку, — сказала она с тяжёлым вздохом. — Но Многоликого я должна увидеть сейчас же.

— О да, ваше высочество, это я устрою, — опять осклабившись, как будто даже охотно пообещал Мангана.

* * *

Феликс лежал с закрытыми глазами, чтобы не смотреть на сырые и мрачные каменные стены и не вспоминать о своей недавней наивности — о том, как крепко он был уверен, что больше никогда этих стен не увидит. Вряд ли, правда, от закрытых глаз ему было намного легче. Руки и ноги, зафиксированные на кровати, затекли и онемели, пересохшие рот и горло были словно присыпаны песком, давно опустевший желудок противно ныл, а мочевой пузырь, наоборот, так переполнился, что готов был лопнуть. Но физические неудобства не шли ни в какое сравнение со невыносимой смесью гнева, стыда и страха, терзавших сейчас душу Многоликого.

Гнев и страх были адресованы Потрошителю и Королю, причём второму — в меньшей мере, чем первому. Негодяями-то, разумеется, были оба, но Скагеру, получившему Наследство Ирсоль, вряд ли есть теперь дело до пленника. А вот у Манганы явно были большие планы, при одной лишь мысли о которых у Феликса всё внутри сворачивались узлом от ужаса. Невыносимый, обжигающий стыд был направлен на самого себя. 'Что случилось с моим рассудком? Почему я, злыдни болотные, опять не заметил западню?..' — не понимал оборотень. Всего-то и нужно было, задать себе вопрос: откуда под крепостной стеной взялись мышеловки, если Пинкус не сдавал Многоликого королевской Охранной службе? Всего-то и нужно было, вовремя вспомнить, что визитёра в Замке ждали заранее. 'Если бы только я вспомнил! Я был бы сейчас за тысячу миль отсюда...'

Иногда Феликс впадал в неглубокое забытье, и тогда ему снилась Принцесса. То ему чудились цветочный дух её волос, и чистый звук её голоса, и податливость мягких губ, и тонкость девичьего стана, который он прижимал к себе — и он, как наяву, обмирал от восторга и нежности. А то перед глазами вставало её прекрасное лицо, искажённое ошеломлением и отчаянием — последнее, что он видел в сокровищнице Ирсоль, прежде чем Эрику заслонили ноги стражников, со всех сторон обступившие обездвиженного медведя. И неизвестно, что хуже: снова и снова переживать кошмар во сне — или снова и снова возвращаться в кошмарную реальность из сна счастливого.

О самой Принцессе узник беспокоился не слишком сильно. Мучить её попусту не будут — зачем? Для общего спокойствия скажут ей, что оборотень удрал. Она не поверит, но Король и Придворный Маг найдут способ её убедить. Ей ничего не грозит. Настоящего заговора против неё, судя по всему, не было, родственничков просто использовали, чтобы склонить её к побегу. Теперь ей, конечно, очень больно. Её любовь к отцу вряд ли оправится от такого потрясения — что, вероятно, и к лучшему. По крайней мере, бедная девочка будет избавлена от новых разочарований. Что же до любви к нему, Многоликому, то вряд ли это чувство успело глубоко пустить корни в принцессином сердце. Эрика выйдет замуж за сына Джердона. Аксель влюбится в неё — разве можно не влюбиться в такую девушку?! — и сумеет сделать приятным её замужество. Ревновать Принцессу Феликс больше не смел. Если бы он хоть немного умел ворожить, он позаботился бы о том, чтобы она вовсе о нём забыла.

Там, в сокровищнице, всё произошло слишком быстро. Он едва закончил метаморфоз — и тут же запутался в наброшенной на него сетке, которая оказалась заколдованной. Через некоторое время он понял, что это какая-то совсем новая магия — Придворный Маг, успев до побега покопаться в голове Многоликого, приготовил для него сюрприз. Тонкое полотно, как выяснилось позже, не мешало превращениям, но ячейки в нём были такие маленькие, что через них не проскочила бы и ящерка. Непонятный материал не рвался и не растягивался — сходу запутавшись в нём, Феликс уже не смог пошевелиться, первобытная сила огромного медвежьего тела внезапно оказалась бесполезной. Становиться человеком он, однако, не торопился — хотел во всеоружии дождаться того момента, когда с него снимут эти путы. Медведя, пыхтя и чертыхаясь, стражники выволакивали из тайника впятером. Каким образом его доставили в Замок, оборотень толком не понял — в ущелье стояла темнота, а сам он плохо соображал от ярости. Может, его перевезли по короткому проходу в скалах, не обозначенному на древней карте, а может, протолкнули через магический портал, поставленный ради такого случая Манганой.

Так или иначе, в проклятую подземную клетку Феликса вернули ещё до рассвета. Долгие часы он лежал там один на камнях, привалившись спиной к решётке. Толстый медвежий мех спасал от холода, но тело изнывало от неподвижности и бездействия, а от густого и острого запаха плесени и затхлой влаги слезились глаза и щипало в глотке. Потом в узилище вспыхнул свет, и позади, из коридора раздалось ехидное сипение Придворного Мага:

— Не спишь, голубчик? Добро пожаловать домой!

Медведь коротко рыкнул в ответ — зарычать во всю мощь не давала сетка, мешающая вдохнуть полной грудью.

— Фу, как грубо! — развеселился Мангана. — Но я так рад твоему возвращению, что прощаю тебе дурные манеры.

Многоликий рыкнул снова. Его мучитель захихикал:

— Что ты сказал? Ни словечка не понимаю! Но я тоже очень хочу с тобой побеседовать. Нам будет гораздо удобней, если ты превратишься в человека.

'Не дождёшься!' — подумал оборотень. Он всё ещё надеялся, что звериные зубы и когти помогут ему спастись.

— Эй! Не капризничай! — Мангана неожиданно болезненно пнул его под рёбра острым носком ботинка. — Медведем ты будешь только тогда, когда я разрешу. А сейчас я не разрешаю!

Не дождавшись реакции, он с кряхтением сел на корточки и прокаркал в самое ухо:

— Голубчик, ты напрасно ждёшь от меня уговоров. Всё, что мне нужно, я беру сам, когда захочу.

Медведь почувствовал, как Потрошитель положил ладонь ему на загривок. На границе слышимости загудело, сеть вспыхнула зеленоватыми искрами... бах! — и какая-то сила ударила Многоликого со всех сторон сразу, сердце заколотилось, а шерсть встала дыбом. Похоже на электрический ток, успел подумать он, и тут удар повторился, усиленный. Пленник дёрнулся бы, если бы мог, сердце забилось ещё быстрее, перед глазами побагровело.

— Повторим? — с отвратительной вкрадчивостью поинтересовался Мангана.

Бабах! От третьего удара лапы скрутило судорогой, а грудная клетка застыла на вдохе. Когда Феликс, наконец, сумел выдохнуть, Потрошитель отнял руку — сетка тут же перестала мерцать — и отодвинулся.

— Хватило тебе, упрямец? Я жду.

Мысли дробились и разбегались, как ртутные шарики. Внезапно Многоликий испугался, что после очередного удара уже никогда не превратится в человека — просто не сможет вспомнить, как выглядит в этом качестве. Глухо заворчал, попытался, хотя и без толку, принять более удобную позу — и совершил превращение. Сеть обвисла, но сразу же начала стягиваться вокруг уменьшившего свои размеры тела. Феликс повернул голову к Потрошителю и встретился с ним взглядом. С минуту они смотрели друг другу в глаза, после чего Придворный Маг заключил:

— По-моему, тебе не хватило. Ну что ж, поговорим позже.

Прежде чем пленник произнёс хоть слово, рукой в лаковой чёрной перчатке колдун опять прикоснулся к сетке, и на оборотня обрушился четвёртый удар, которого так хотелось избежать — и который, в итоге, его вырубил.

А когда Многоликий очнулся, он обнаружил, что сетки на нём больше нет, но он распластан на кровати — той же самой кровати, гораздо больше напоминающей экспериментальный стенд, чем ложе для сна. Что вместо собственной одежды на нём паршивое арестантское тряпьё, точь-в-точь такое же, как то, что было сожжено в Лагошах. Что под этими тряпками знакомо натирает кожу магический пояс, от которого змеится к стене тяжёлая битая ржавчиной цепь. И что на громоздком столе справа от кровати всё так же блестят начищенным металлом Манганины приспособления. Нога, правда, в этот раз не болела. И спасения в этот раз ждать было абсолютно неоткуда.

Внутренние часы у пленника разладились: он даже приблизительно не представлял, сколько прошло времени с момента его повторного заточения, когда где-то вдалеке заскрежетала, открываясь, дверь. Затем — другая, поближе; затопали ноги, загомонили мужские голоса. Феликс встрепенулся, напряжённо прислушался и различил:

— У нас тут всё тихо, ваша милость. Похоже, он спит...

'Ваша милость' — это Мангана. Что ж, давно пора ему появиться, подумал было Многоликий, но тут другой стражник с утроенным почтением пробасил:

— Сюда, пожалуйста, ваше высочество! Не извольте беспокоиться, клетка надёжно заперта, — и оборотень так и подскочил на месте, взвыв от боли в прикованных запястьях.