Лишь одна Звезда

— В Запределье, любезный Марк, произошло много интересных событий. Какое-то время я даже был склонен расстраиваться из-за них и жаловаться на судьбу... Но теперь понимаю: в сравнении с тем, что случилось в Эвергарде, мой поход в Запределье — всего лишь загородная прогулка.

Эрвин протянул послу оба письма. Странная симметрия бросилась Марку в глаза. Таким же способом владыка сообщил ему о мятеже Ориджина — не сказал сам, а велел прочесть. Будто содержание было настолько мерзко, что пересказ замарал бы уста.

Марк прочел.

Слишком много мыслей, настоящая лавина. Он попытался выбрать главное — самую суть происходящего, и не смог. Каждая фраза в каждом из писем была настолько важна, что годилась стать сутью. Конец Великих Домов. Начало абсолютной монархии. Страшная месть владыки и переворот в Альмере. Неизбежное поражение Ориджинов. Персты Вильгельма!..

Марк отложил письма и поднял глаза. Герцог, внимательно наблюдавший за ним, спросил:

— Что думаете обо всем этом?

— Думаю, милорд, — честно сказал Ворон, — на вашем месте я отказался бы от мятежа. У вас не было шансов и до Перстов, а уж теперь... Поезжайте в столицу один, молите о прощении, примите милосердие Янмэй. Спустя пару лет вы умрете на каторге или на галере, но хоть спасете своих людей! Двадцать тысяч верных воинов отца — неужели вам их не жаль?

— Хотите сказать, — повел бровью герцог, — вас не смущают методы вашего господина? Ни возмущения, ни ужаса, ни упрека — ничего?..

— Хочу сказать, совесть владыки — это его совесть. Если он и должен ответить, то лишь перед Праматерью Янмэй. Не перед вами, милорд, и не передо мною.

— Ладно, — помедлив, кивнул Ориджин. — Нет смысла спорить. Пусть будет так.

— Милорд, вы обещали ответ и не дали. Что случилось в Запределье? Откуда взялась ненависть к императору?

— Запределье... Хорошо. Слушайте.

Эрвин рассказал — сухо и кратко, обрывчатыми резкими фразами, похожими на осколки стекла. На середине истории в комнату вернулся Деймон Ориджин и слушал вместе с Марком. Когда герцог умолк, кузен сказал:

— Скоро светает. Не хочешь лечь поспать?

— Что?.. — Эрвин будто не сразу вспомнил, где находится. — Спать?.. Зачем?.. Ах, ну да. Сперва нужно позаботиться о ночлеге для гостя. Кузен, выдели Марку уютнейшую из наших спален... пожалуй, в северном рукаве подземелья.

Усмешка Деймона наполнила Марка отвратным предчувствием.

— Милорд, мы послы... — напомнил он герцогу.

— Вот как!.. Кайр, будьте добры, осмотрите манжеты и ворот любезного посла. Найдите капсулы с ядом, предназначенным мне в дар. Затем проводите посла в камеру. Деймон, разбуди кастеляна, пусть назначит лучших мастеров допроса — посменно на будущие трое суток. И, конечно, не давайте нашему гостю сомкнуть глаз. Ни на минуту.

Часовой деловито ощупал ткань камзола, сорвал с манжет обе пустотелые пуговицы, выдернул из ворота крохотный пузырек. У Марка было несколько секунд, чтобы попытаться раскусить капсулу... Он не сделал этого. Замер, глядел на Эрвина, не веря в происходящее.

— Милорд, вы же знаете, что пытки — худший из способов допроса?

— Конечно, Марк, — с ноткой извинения ответил герцог. — И не подумайте, что я на вас в обиде... Но ведь вы — первый хитрец Империи. У меня нет мастеров, кто смог бы распознать вашу ложь. Так что остается лишь один способ.

Он махнул часовому, тот рывком поднял Марка на ноги.

— Милорд, мы должны подтвердить законность передачи...

— С этим прекрасно справится Итан Гледис. Держу пари, у него не было яда. К тому же, он дворянин, в отличие от вас.

* * *

— Где стоят искровые полки? Каковы планы императора? Что ты знаешь о бригаде Пауля?..

Есть такой способ допроса: на износ. Самый длительный и трудный для дознавателя. Но единственно эффективный, когда имеешь дело с крепким орешком.

Начинается с очень слабой боли: иглы, капли щелока. Неторопливо, размеренно, осторожно. Поверхность тела узника следует беречь, ее должно хватить на несколько суток. Нет задачи запугать или сломить — при данном методе не это главное. Есть задача — держать узника в состоянии непрерывного изнуряющего напряжения. И, конечно, не давать уснуть.

Раз за разом дознаватель ставит вопросы. Одни и те же, бесконечным повтором:

— Где искровые полки? Кто командует? Каковы планы императора?..

Поначалу узник молчит. Не знает, как вести себя. Надеется молчать как можно дольше. Вытерпеть пару лишних часов — узник почему-то считает это успехом. Но дознаватель и не добивается ответов. Все, что скажет или не скажет узник в первые сутки, не имеет значения. Вопросы ставятся лишь для того, чтобы приучить к ним жертву. Узник должен знать: в мире есть только боль и вопросы — ничего иного.

— Где стоят полки? Что ты знаешь о бригаде Пауля? Сколько есть говорящих Предметов?..

Узник молчит. Дознаватель роняет капли щелока на кожу связанного. Следит за лицом: узник не должен расслабляться. Ко всякой боли человек со временем привыкает, и это становится заметно: уходит напряжение мышц, тускнеют зрачки. Тогда воздействие нужно усилить. Проходит час за часом...

В какой-то момент узник открывает рот. Говорит:

— Хватит, прекратите! Я все расскажу, не надо больше.

Это ложь. Он еще очень далек от предела. Дознаватель не раз видел людей на пределе. Если дать узнику слово, он начнет врать. Стоит ли тратить время и бумагу?..

— Где находится бригада? Что ты знаешь о Перстах Вильгельма?.. — повторяет дознаватель, но едва узник собирается ответить, как в рот ему вгоняют кляп. Затем присыпают солью нанесенные прежде ранки и уходят. Тюремщикам тоже нужен отдых.

Спустя недолгое время является другой дознаватель — на смену. Глядит в помутневшие глаза узника. Тот впал в дремоту, а это недопустимо. Дознаватель берет что-то со стола и что-то делает со стопой узника...

— Где стоят полки? Что ты знаешь о бригаде? Сколько Перстов в распоряжении владыки?

Узник давится беззвучным воплем, дознаватель не спешит вынимать кляп. Кому охота глохнуть от крика? Неторопливо делает свое дело. В ход идет нечто тонкое и зазубренное. Сила воздействия нарастает медленно. Куда спешить?.. Еще только первые сутки...

Трижды узник почти впадает в забытье. Дознаватель вовремя замечает и меняет инструмент. Человек склонен привыкать к силе и характеру боли, потому необходимы перемены. Вопросы, однако, остаются прежними. Сливаются в атональную музыку вместе со скрипами железа и сопением узника.

— Где стоят полки? Каковы планы императора? Сколько поездов?..

Ему вынимают кляп и льют в глотку холодную воду. Когда поток иссякает, узник принимается сыпать словами:

— Полк Бесстрашный — под Излучиной, Несокрушимый и Стремительный — около...

Дознаватель качает головой и сует в огонь железный прут. Пока он греется, узник успевает выпалить еще десяток фраз. Все ложь, естественно, либо неважные детали. Предел еще очень, очень далек, пусть узнику и кажется иначе.

Прут с шипением ложится на кожу. Помощник палача сует в рот жертве кляп, чтобы не слышать воплей. Дальше все происходит в деловитой тишине. Еще час, еще, еще...

— Где находится бригада?.. Каковы планы?..

Тьма и огонь сменяют друг друга, раскачиваясь, как маятник. Перерыв — узник валится в темноту, в беспамятство. Новая вспышка боли тут же вытаскивает его обратно, на багровую поверхность. Сотая вспышка. Двухсотая. Дознаватель вновь сменяется. Идут вторые сутки.

— Где стоят полки?.. Что ты знаешь о бригаде?..

Узник не знает о бригаде. Он не знает, как его зовут, и где находится, и когда это началось. Зато знает, когда кончится: никогда. Каждый раз, когда опускаются веки, это так похоже на конец... И всякий раз вспышка тащит его назад. Бесконечность.

Тело устает от боли и деревенеет, покрывается корой. Чтобы вырвать узника из забытья, нужны все более сильные инструменты. Он не видит, но чувствует. Закрывает глаза, падает в темноту... тут же возвращается, давясь криком. Все вокруг — цвета крови.

— Сколько Перстов у Адриана?..

Узник в очередной раз блюет. Желудок давно уже пуст, но дознаватель, как и прежде в таких случаях, выдергивает кляп. Нельзя, чтобы узник захлебнулся.

Он срыгивает желчь и шепчет:

— Убейте... Расскажу — и убейте.

— Сколько Перстов у владыки? — спрашивает дознаватель.

— Я не знаю...

Кляп движется ко рту, узник орет:

— Правда, не знаю! Ни о Перстах, ни о бригаде! Скажу другое! Бесстрашным полком командует Дейк Уитерс, он из Надежды, хорош с пехотой, но мало имел дела с кавалерией. Несокрушимым...

Дознаватель слушает несколько минут, а потом качает головой. Слишком складно, слишком быстро. Еще не предел. Человек на пределе неспособен говорить так.

— Нет! Неееет! — орет узник. Кляп разжимает его челюсти, вкус крови и кожи на языке.

Дознаватель дробит узнику палец. Сменяется. Приходит первый. Начинаются третьи сутки.

Время пульсирует.

Вверх и вниз. Провалы все глубже и чернее. На поверхности — кровь. Крах, хруст, треск, дробь...

— Где стоят... планы владыки... о бригаде?..

Узник больше не закрывает глаза. Обрел способность слепнуть с открытыми зрачками. Дознаватель упускает первый такой момент, и узник успевает проспать несколько минут. Заметив, палач возвращает его калеными клещами. По часам замеряет, сколько времени нужно узнику, чтобы стерпеться с новой пыткой. Очень мало. Считанные минуты.

Он извлекает кляп.

— Где стоят полки? Каковы планы императора?

Узник долго дышит ртом. Речь теперь стоит таких усилий, что узник не сразу справляется. Выдыхает обрывчатые звуки, хрипит. Сплевывает пену. Ценой огромного напряжения цедит слова:

— Полк Бесстрашный стоит у тебя... в заднице. План владыки — поймать твоего герцога. Его разденут... как шлюху... и приведут мула.

Узник расписывает любовные утехи герцога с мулом. Дознаватель слушает, держа клещи над лицом жертвы. Одно резкое движение — и узник отправится туда, откуда не вытащит уже никакая боль. Он и надеется на это... но палач остается спокоен.

— А сестра герцога, — выхаркивает узник, — первая шлюха в столице. У нее между ног...

Палач вводит кляп. Делает два надреза на предплечье узника и срывает длинный узкий лоскут кожи. Показывает жертве, швыряет в огонь.

Узник уходит.

И возвращается.

Не ясно, как... Как это удалось дознавателю...

Что он сделал...

Что происходит...

Время теперь — пакля, рваная бумага.

Куски больше не связаны...

— Где... полки?..

...ничем. Провалы...

— планы... император...

...разделены пустотой. Там ни...

— ...сколько Предметов?..

...чувств, ни мыслей. Мозг...

— ...что ты знаешь о...

...угасает. Это...

— ...пора говорить.

...предел.

Кляп исчезает изо рта. Узник говорит.

Клочками.

Правду.

Какая тут ложь.

* * *

— Проснись!

Ведро воды обрушилось на голову Марка. Он застонал, накрыл лицо руками.

— Проснись, говорю, — повторил тюремщик, тыча пленника сапогом под ребра.

— Зачем? Подали утренний кофе?.. Привели девочек?..

— К тебе гость.

Тюремщик ухватил и поволок Марка в угол.

— Гость? Милостивый герцог прислал лекаря?

— Лекарь был ночью, дубина. Ни черта не помнишь.

Тюремщик надел ему на руки кандалы, прикованные цепью к стене. Марк с удивлением оглядел собственное тело. На ранах — свежие повязки, ожоги смазаны чем-то белым, раздробленные пальцы зажаты в колодки. Действительно, поработал лекарь... Я еще нужен живым. Знать бы, зачем...

— Долго я спал?

— Какая разница?.. — буркнул тюремщик, выходя. Снаружи донесся куда более вежливый голос: — Готово, ваша милость. Прошу.

Сквозь два квадратных оконца в потолке вливалось достаточно света, чтобы Марк сразу разглядел гостя. Белолицый граф Виттор Шейланд несмело вступил в камеру, скривился от брезгливости и страха. Смердело блевотиной, мочой и кровью. Пол темнел от какой-то бурой дряни. Сам пленник, надо полагать, также не услаждал графский взор.

Он выдавил усмешку:

— Милорд, простите, у меня слегка не убрано. Хотите — подождите снаружи, позову горничную...

— Здравствуйте, Марк.

— Здравствую изо всех сил, как видите. Стараниями милейшего герцога Эрвина.

Шейланд прошел в камеру, огляделся в поисках стула. Не найдя, кликнул охранника. Тот принес табурет, и Виттор осторожно опустился на сиденье.

— Закройте дверь, — велел он, и ориджиновский тюремщик почему-то послушался приказа.

Граф и Ворон остались наедине.

— Герцог не желает вам смерти, — сказал граф.

— Я тронут его добротой!..

— Надеялся, вас порадует это известие.

— А я и радуюсь. Просто улыбаться больно — вчера так хохотал, что прямо челюсти устали.

Граф вынул бумажный сверточек, положил на пол и раскрыл. Внутри оказалась горсть прессованных порошков.

— Они утоляют боль, — пояснил граф.

— Угу... Раз и навсегда, полагаю?

Шейланд проглотил одну из пилюль. Марк ухмыльнулся:

— Ага, теперь я понял. Это такая игра: злой лорд и добрый лорд. Очень эффективно: сердце узника прямо наполняется теплом! Видите слезы умиления на моих глазах? Еще нет? Потерпите, сейчас появятся!..

— Марк, зачем вы так?..

— Я бы непременно разоткровенничался с вами, любезный граф. Но вот незадача: люди Ориджина уже вытрясли из меня все. Ступайте, прочтите протоколы, там все есть. Про Фаунтерру, про полки, про офицеров, про надежных собачек, про трусливых собачек... Про то, с кем я сплю, что ем, когда испражняюсь... Будь у меня прыщи в промежности — это тоже попало бы в протокол.

— Марк, послушайте меня...

— А куда же я, собственно, денусь? — захохотал пленник. — Можете говорить сколько угодно, хоть до самого дня Сошествия!

Граф Шейланд тяжело вздохнул.

— Марк, мне нужна ваша помощь. Я пришел не пытать, а просить.

— Почему вы не назвали меня, например, Джоном? Тогда ваша фраза была бы идеальна: без единого слова правды.

Виттор Шейланд подтащил табурет ближе к узнику, сел, придвинулся к самому уху Марка.

— Прекрати паясничать, недоумок. Тебя, вроде, не били по голове — так напрягись и подумай ею. Я с дюжиной сопляков эскорта оказался в Первой Зиме именно тогда, когда этому больному самоубийце вздумалось поднять мятеж. Каковы мои шансы уйти отсюда живым? А какие шансы остаться в живых, когда Адриан размолотит войско Эрвина и примется за его союзников?.. Да, идиот, мне нужна твоя помощь! И коли мягкость тебе не по вкусу, обойдусь без нее.

Марк хмыкнул.

— Теперь звучит искренне, милорд. Но если уж напрячься и подумать... то вы можете обратиться прямо к Ориджину. Он легко отпустит вас в обмен на безопасность Ионы. Ориджин обожает сестру — не говорите, что не знаете этого.

— Есть проблема. Иона не хочет уезжать. И я не хочу... без нее. Когда Эрвина вздернут на площади Праотцов, я не желаю, чтобы моя жена оказалась в соседней петле. Понимаете?

— Вам нужен способ убедить владыку помиловать не только вас, но и Иону?