— Возможно.
— Неужели после смерти твоего немого африканца не нашлось преданного человека, способного его заменить?
— Мибу был для меня не просто телохранителем.
Тафлар, не желая продолжать, оборвал фразу и заговорил о другом:
— Я вижу, тебя заинтересовала наша поездка. Я часто бываю на том берегу. Пирамиды действуют успокаивающе и одновременно буѓдят воображение. Не находишь?
Ответа не дождался. Тишина заполнилась прихлебыванием чая и хрустом печенья. Цель позднего визита оставалась не ясной, чем далее, тем более.
Наконец аль Сауфи отставил пиалу:
— Селим Малик желает знать, не собирается ли франк принять исѓлам?
— Селим Малик? — в голосе Тафлара отчетливо прозвучала ирония. Он давно сообщил высокопоставленному родственнику о сложности своих взаимоотношений с неверным. Тот высказал недовольство неосмотрительным поведением Тафлара, но — и только. Вопросы религии занимали Селим бея, на самом деле, очень мало.
— Ты часто появляешься в обществе франка. Говорят, он пользуется твоим особым расположением, — вывернулся аль Сауфи. — Согласись, странно видеть вместе правоверного мусульманина и неверного, больше того — врага, мирно разъезжающими по Эль Кайре. Но если ты используешь его для охраны — другое дело.
Тафлар насторожился. Настроение, начавшее портиться при виде напыщенной и одновременно хитрой физиономии посланника, исѓпортилось окончательно. Надо бы поскорее выяснить, что кроется за его разглагольствованиями: воля Селима, или тайный советник ведет свою игру.
— Я использую его не только как охранника, еще я совершенстѓвую свое знание языка франков. Чтобы победить врага, для начала надо его изучить. Язык, во многом остающихся дикими северных воинов, заѓнимает в этом не последнее место. — Тафлар помолчал, а заѓтем изящно подвел собеседника к вопросу, который его больше всего интересовал, — тебе лучше других известно, что идут переговоры о выѓкупе, а отъезд франка означает, что я лишусь своего источника знаний. В связи с этим мне бы хотелось услышать, как скоро франк покинет нашу землю?
Припертый к стенке, Измир на мгновение утратил многозначительѓность. Из-под нее выглянул мелкий суетливый хитрец.
Почему Селим приблизил к себе такое ничтожество? — в который раз задался вопросом ученый.
— Видишь ли, уважаемый, может статься, франк задержится в нашей обласканной милостями Аллаха стране еще надолго, а может...
— Ты получил известия из Иерусалима? — Тафлару надоела игра, в которой ему неосмотрительно отвели место почтенного и глубокоуважаемого дурака.
— Известия? Ах, да. Но в них мало проку. Христианский эмир Иеѓрусалима болен. Говорят, он близок к смерти. Его соратники загодя делят власть, им не до пленного рыцаря, которого к тому же два года считали покойником. Мне доносили, что некто Танкред собирался внести выкуп, но потом рассудил — это дело султана франков, оставшегося в их холодной стране. К султану отправили послание, но ответа придется ждать долго.
— Что ж, благодарю. Рад был приветствовать посланца сиятельного Селима Малика в моем доме. Не могу больше злоупотреблять твоим драгоценным временем, всецело занятым служением на благо халифата и во славу Аллаха.
Тафлар поднялся.
— Об этой-то славе я и пекусь, — подскочил Измир. — Если бы неверный обратился под влиянием такого мудрого, преданного Аллаху учителя как ты, разве это не сослужило бы тебе прекрасную службу, и ни преумножило славы Всевышнего?
— Время покажет — оставалось поскорее отделаться от назойливого собесед-ника. С чем Аль Сауфи и отбыл.
Еще долго в отдалении метался свет факелов, да разносились по окрестностям громкие окрики, убывающего гостя — чем меньше собака, тем громче ей приходится лаять.
Сказать, что Роберт расстроился — мало. Он молча боролся с обидой и гневом. Что Балдуин болен, дела не меняло. Оставались брат короѓля Филиппа — Гуго Вермандуа, оставался Стефан Блуасский, в доме которого Роберт вырос, оставался тот же Танкред, хоть и не франк по рождению, но товаѓрищ, с которым они вместе пережили длинную и страшную как больной кошмар осаду Антиохии и штурм Иерусалима. Оставались Соль и Лерн. Но первый отродясь не имел таких денег, а второй неизвестѓно где, и живы ли они вообще?
Стоп! Танкред. Он, по словам хитроумного Измира, собирался выкуѓпить Роберта, но якобы пожалел денег, передумал, переложив заботы о свободе графа Парижского на франкского короля. Такого, однако, просто не могло быть! Во-первых, Танкред никогда не менял своих решений по меркантильным соображениям. Во-вторых, Роберт вообще не знал человека столь мало заботящегося о своем благосостоянии. Такие прозаѓические соображения как экономия, когда от его денег зависела жизнь и здоровье его людей или успех его дела, никогда не останавливали Танкреда. Когда на возведение оборонительных сооружений у храма Святого Георгия не хватило денег, он занял 100 марок у Раймунда Тулузского, вернув долг позже из военной добычи.
— Тафлар, ты доверяешь... — Роберт запнулся. Он все еще путался в правилах местного этикета, не зная, удобно ли спрашивать о такой деликатной вещи как доверие к родственнику.
— Селиму? Да... он властолюбив и жесток сверх всякой меры, но честен. Есть люди, которые выше примитивной лжи, если дело касается малых. Я хоть и родственник, но дальний, и занимаю далеко не такое высокое положение как Селим. Не исключено, случись нужда, он отѓправит меня под топор палача, но никогда не унизится до вранья. Его посланец — другое дело. Измир соткан из интриг. Этому солгать, как вздохнуть. Для него ложь естественна.
Но ты натолкнул меня на одну мысль: в рассказе Аль Сауфи проскольѓзнули обмолвки или детали, преподнесенные в форме обмолвок. В частности — меня заставляли задуматься, этично ли мое поведение. 'Что люди скажут'? Человек другой среды, иного воспитания, он не понимает, что те люди, мнение которых меня волнует, будут разговаривать со мной открыто. Возможно, нелицеприятно, но честно. Остальные меня просто не интересуют. Похоже, Измир действует не только и не столько от имени своего господина. Селим, разумеется, прислал его с сообщением, как же иначе, но и свой собственный интерес в этом деле у аль Сауфи есть.
— Ты не можешь, в обход официальных переговоров..?
— Нет. Это исключено. Может статься, все потуги нашего гостя имеют целью внести разлад в наши отношения с Селимом. Только уж очень сложный путь он выбрал.
— А что мешает мне самому написать, например, Стефану? Он мой бывший патрон, в одном из его замков я воспитывался, дружил с его младшим сыном.
— Здравая мысль. Но придется обождать. Мне надо снестись с Селимом. Скоро состоится большая церемония во дворце халифа. Надеюсь перекинуться парой слов с высокопоставленным родственником.
Тело отдыхало. Сведенные усталостью мышцы медленно и чуть болезненно расслаблялись. Это несло особое удовольствие сродни отрешенному звенящему покою, наступающему после акта любви, когда ничего не хочется, и можно дремать или просто лежать без движения, без мыслей, покачиваясь в волнах блаженного отдыха.
Обнесенная невысокой балюстрадой, площадка на крыше давно стала для Роберта местом ежевечерних наблюдений. С нее открывался маленький кусочек огромного города, ограниченный с одной стороны деревьями сада, с друѓгой — поблескивающей смальтой круглой башней. Район не самый богатый, но и не бедный. Каждый дом гнездился среди деревьев, не скрывающих, однако, построек полноѓстью. За черными силуэтами крон мелькали освещенные окна и крыши, оживленные человеческим движением. За ними в темноте мерцали огни. Одни — поярче, неподвижные — у домов, другие — тусклые, рваные — факела в руках припозднившихся жителей. По одной из улиц ползла целая огненная змея — отряд стражи.
На крышу доносились голоса, но неясѓные, неразборчивые — одиночные проколы тишины.
В живой темноте ночи любили, дышали, смеялись и ругались, умирали и рождались. Там шло движение жизни. Не важно богатой или бедной, сыѓтой или голодной. Единственной. А он, Роберт, застыл как муха в куске прозрачной смолы. Очень красиво, очень спокойно. Маленькая смерть со снами про жизнь.
Сколько бы он ни провел времени в этом доме, все оно будет сон.
Издалека донеслось и стало приближаться тоненькое, мелодичное позвякиванье и шаги. Кажется, меня сейчас попытаются разбудить, — невесело усмехнулся Роберт.
Бегавшая большую часть жизни босиком, Нурджия трудно привыкала к обуви, которую здесь приѓходилось надевать в холодную пору. На черном фоне ночного неба возник еще более черный силуэт. Девушка вообще-то была невысока и очень стройна, стройностью подростка только что переступившего грань женственности, но сейчас из-за накрученных на голову и плечи покрывал, она походила на мохнатый кокон, шаркающий по мрамору растоптанными опорками. Силуэт замер у лестницы. Девушка всматривалась в темноту. Роберт молча лежал, досадуя на вторжение. Но не очень, не обязательно досадуя, как и все не обязательно в жизни-сне. Мохнатый кокон стал вдвое ниже — девушка опустилась на колени.
— Прости меня, господин, — тихо прошелестело с края площадки.
— Ты любишь гулять в темноте?
— Нет, я боюсь ночи.
— Зачем же бродишь одна?
— Прости меня, господин, — девушка всхлипнула.
— Иди сюда.
Быстро-быстро прошаркали опорки, развевающиеся покрывала закѓрыли полнеба. Девушка опустилась на колени перед мужчиной и закрыла лицо руками. Зазвенели серебряные бубенчики браслетов. Она больше не всхлипывала, только часто сглатывала, удерживая рыдания.
Роберт потянул ее за руку, укладывая на подушки, под бочек, обнял, натянул на тонкие плечи край своего плаща.
— Прости, господин, — чуть слышно, в плечо, — я потревожила тебя.
— Перестань плакать. Тебя кто-то напугал? Обидел?
— Нет.
— Тогда, что случилось?
— Я боюсь, ты разгневаешься, господин.
Объяснять, что он не повелитель, а почти такой же невольник, было бесполезно. Она повторяла свое обращение раз за раѓзом. Роберт догадался — другого она не знает.
Девушку привел в дом Тафлар — купил, на рынке приглянувшуюся рабыню и, подведя к Роберту, сказал:
— Это — тебе.
Фатима, так веско оборвавшая вынужденный целибат пленного кресѓтоносца, приходила к нему еще раз — уже после поединка, когда Роберт досѓтаточно окреп. Ее ласки были неспешны, иногда она тихо и печально смеялась, отстраняясь, сдерживая мужчину, потом становилась порывистой и податливой, заставляя его вновь и вновь взлетать и падать. До изнеможения. Утром Роберт проснулся в прек-расном настроении и сразу потянулся к ней. Но женщина отстранилась.
— Ты уходишь? Я обидел тебя? Был груб? Я тебе противен?
— Груб? Противен? — нет конечно. Вряд ли отыщется женѓщина, которую ты оставишь равнодушной.
— Тогда почему?
— Надо уходить, пока это еще возможно. Завтра будет труднее, потом мне захочется остаться навсегда. А тебе?
Роберт молчал. Она была права, эгоистично оберегая свой мир от вторжения чужака.
— Боишься полюбить?
— Боюсь привязаться к тебе.
— Это не одно и тоже?
— Не знаю, простишь ли ты то, что я сейчас скажу. Мужчине, с которым провела ночь нельзя говорить такие слова. Другому, не такому как ты.
— А мне, значит, можно?
— Не сомневаюсь. Ты примешь правду, просто потому что это правда. Слабый духом никогда не справится с такой задачей.
— Ты мне льстишь?
— Нет. Послушай: если бы тебя убили, мне было бы очень плохо, очень жаль. Если бы убили Тафлара, я бы умерла.
Вопросы, упреки? Пестрое верчение: понимание пополам с непониманием, обида пополам с благодарность...
После этого Тафлар и подарил ему Нурджию.
— Ты это нарочно? Решил надо мной посмеяться? — Роберт начал якобы шутливое наступление на абд Гасана с вполне серьезной целью — избавиться от подарка.
— Помилуй! В чем ты видишь издевку?
А действительно, в чем? Дает же хозяин еду, кров, защиту, так почему бы ни дать такой полезной, удобной игрушки?
Отцы церкви, как знал. Роберт, вполне серьезно до драки решали как-то на соборе вопрос, есть ли душа у женщины (откуда бы им знать?) Правда, местное священство женится и не на одной, но похоже, что в данном вопросе они полностью согласны со своими северными колѓлегами. И Тафлар туда же. Даром что ученый, по круглой земле ходит.
— Забери ее, Тафлар. Твоим Аллахом прошу. На кой бес мне надо, чтобы рядом постоянно толклась женщина?
— Думаю, ты найдешь, чем с ней заняться ночью, а днем она не будет тебе досаждать. К тому же она таджичка, плохо говорит по-арабски, и в собеседницы тебе не годится. Да и вообще, Аллах не для того создал женщин.
— А Фатима?
— Тут — особый случай, — Тафлар помолчал. — Такие как она встречаются раз в жизни... и не каждому. А насчет Нурджии не беспокойся. Она будет жить на женской половине. При необходимости пошли за ней Джамала, — и все.
— Прости, но мы никогда не сможем договориться в этом вопросе. У нас женщина равна и даже выше... — Роѓберт сообразил, что начинает сам себе противоречить, только ведь поминал пастырские дрязги, но останавливаться не стал. — Она решает она выбирает.
— Ты заставляешь меня сомневаться в своей искренности. Ответь: тебе ни разу не приходилось брать в постель простолюдинку?
— Они все приходили ко мне по свой воле и без принуждения.
— А уходили? Молчишь? Тогда я продолжу. Не находишь, что Восток по отношению к женщине ведет себя более мудро нежели Запад? Позволяя женщине проявлять свою волю, вы только тешите ее надеждой. Причем совершенно напрасной. У нас же она с детства, почти с рождения знает, для чего предназначена. Eе воля и фантазии жестко ограниченны рамками закона и традиций. Зато в этих рамках она цветет пышным цветом красоты и страсти. Она украшает жизнь мужчины, не представляет себе другого существования, и всегда благодарна своему повелителю.
— Даже если он стар, плешив и бессилен?
— Теперь представь, что с ней будет, если слабый плешивый старик выгонит эту пери на улицу? Я тебя уверяю, доведись до такого, она будет целовать пыль следов его туфель, лишь бы остаться. Виѓдишь, как все просто и разумно.
— Примерно как со стадом овечек.
— Ты делаешь грязные намеки, — расхохотался Тафлар.
— Прости, но неужели с души не воротит от постоянного сладкого бессмысленного блеяния? Со мной в походе была женщина. Одно время я считал, что влюблен в нее. Потом мы охладели друг к другу и разошѓлись. Она сражалась наравне с мужчинами, спала в походном шатре, переносила зной и холод.
— Звучит, по меньшей мере, необычно. Только, — усмехнулся Тафлар, — подскажи, что с нею сталось?
— Последний раз я ее видел, когда она венчалась с племянником Боэмунда, князя Антиохии.
— Как! Она не основала собственное королевство, не возглавила свою армию? Не машет шестопером, не стреляет из лука? Она, как и все остальные женщины — вышла замуж?
— Да, и выбрала его сама.
— Ответь мне честно: ты хочешь, чтобы твоего сына воспитывала жена, отведя тебе роль помощника? Представь себе дом под пятой властной и жестокой хозяйки, которая сама выбирает, кого любить и как. Хотел бы ты жить в таком доме?
