Ленивый засранец

Из центрального люка высунулась точная копия зеленоглазой красавицы, только стриженная под мальчика, а из третьего — кормового — показалась близняшка с конским хвостом. Вся троица носила кожаные жилеты с тонкими лепестками наплечников и тяжелые черные плащи. И все три не сговариваясь нацелили на меня взведенные арбалеты.

— Проваливай, — проворчала Каре низким гортанным голосом бой-бабы, еще больше контрастирующим с внешностью домашней милашки.

Я не стал поднимать руки, опасаясь, что рыжики расценят это как нападение, и со всем оставшимся спокойствием ответил:

— Не бойтесь, мы на одной стороне.

— А мы и не боимся, — с детской наивностью произнесла пацанка, и уж от кого-кого, а от нее я точно не ожидал нежного тона застенчивой анимешной девочки. — Просто не любим колдунов.

— От колдунов одни проблемы, — подобно опытной искусительнице проворковала Хвост. — А нам проблемы не нужны.

— У вас уже проблемы, — я одарил красавицу добродушной улыбкой, стараясь не думать о том, насколько жутко и отталкивающе теперь выглядит приподнятый рубцом уголок рта. — И вовсе не из-за меня. Я-то вас как раз спас.

— Пфф... — фыркнула Каре, судя по поведению и голосу — главная во всей шайке-лейке. — Да мы этих олухов как улиток давим по сто раз на день. Тоже мне спаситель.

Сестры охотно закивали.

— Поэтому уходи, — пролепетала пацанка.

— Послушайте, — я скрестил руки на груди и свысока оглядел всю троицу, хотя и стоял на полметра ниже. — Этим утром я похоронил очень близкого мне человека. В ее смерти виноваты эти твари, — обличительный перст указал на лежащих под деревьями мертвецов. — Поэтому я иду в Брилл, чтобы раз и навсегда покончить с главарем этих выродков. И я не буду настаивать и угрожать, хотя вы прекрасно видели, какие силы мне доступны. Просто прошу подбросить до города, а взамен обещаю охранять вас в дороге.

Тройняшки снова переглянулись и разом юркнули в салон. С минуту из щелей доносилось приглушенное шушуканье, затем все трое как по команде выглянули из люков.

— Ладно, — нехотя согласилась заправила. — Охрана нынче не помешает. Так и быть, подвезем, но с тремя условиями. Первое, — Каре оттопырила палец, — никакой волшбы без крайней нужды. Второе — нам плевать и на синих и на красных, поэтому не пытайся переманивать на свою сторону. И третье — даже не думай к нам приставать, пока мы сами того не пожелаем. Иначе мигом выпнем под зад ногой и не посмотрим, что ты какой-то там маг. Вопросы?

— Только один, — я нахмурился, загодя ожидая услышать ответ, который вряд ли понравится. — Сколько до Брилла?

Девушка сдула прядь со лба и коротко бросила:

— Четыре дня. Устроит?

Что же, могло быть и хуже. Гораздо хуже, особенно если учесть местные дороги и обширные незаселенные земли. Четыре дня — это, считай, одна нога здесь, а другая — там. Я ожидал услышать и четыре недели, и даже (хаос упаси) месяца, а так придется терпеть общество странных дамочек меньше недели.

— Устроит.

Каре впервые за все время разговора изобразила подобие улыбки:

— Тогда добро пожаловать на борт.

* * *

Из фургона донесся тихий скрежет, и в головной части приоткрылась окованная железом дверца в палец толщиной. За ней виднелась тесная комнатушка с плетеной лавочкой и свисающими из горизонтальной бойницы вожжами — это, стало быть, укрепленные козлы.

Из салона выпрыгнули путешественницы, стреляя в меня хмурыми взорами и поочередно представляясь. Томный Хвост звали Иланой, грубую Каре — Иридой, а застенчивую пацанку — Ильнарой. Все трое вооружились щипцами, ножиками и приступили к ремонту, вылущивая из дерева стрелы и срезая веревки с осей. Девчата не успели бы и к вечеру, пыхтя и переругиваясь, но капелька магии превратила путы и наконечники в пепел и бонусом чутка подрихтовала вмятины и пробоины.

Вместо благодарности получил очередную порцию зырканья исподлобья, словно не помог красавицам, а еще больше напакостил. Их право — никто и не требует себя любить, и вряд ли по прибытию в Брилл наши пути хоть раз еще пересекутся.

В салоне, разделенном на две секции прочной перегородкой с дверью пахло специями, вином и женским потом. Отсек, находящийся сразу за "кабиной", сильно напоминал плацкарт в земном поезде, только вместо окна на досках растянули картину с изображением рельефного длинноволосого полубога, едва прикрытого шелковой туникой. Двухъярусные нары заменяли набитый соломой тюфяк с двумя подушками и сетка гамака над ним. Судя по сменной одежде на гвоздиках, свисающим с потолка арбалетам и откидному столику с кружками и недоеденной солониной, девушки привыкли к долгим и опасным странствиям.

Третий же отсек — самый вместительный — был заперт: что там, близняшки не сказали, а я спрашивать не стал — не моего ума дело. Молча уселся в уголке, поджал колени к подбородку и отрешенно уставился в стену, и лишь когда чудо-повозка тронулась, поймал себя на грешной мысли о том, что впереди четыре дня в тесном вагончике с тремя красавицами без комплексов.

— Ты в порядке? — шепнула Ильнара, свесившись с гамака.

— В смысле? — я не сразу уловил суть вопроса.

— Ну... — стесняша покраснела как и положено стесняше и обвела пальцем свою мордашку, намекая на мое увечье. — Не ранен? То есть... ну... понятно, что ранен... я хочу сказать...

— Иля хочет узнать, — проворковала Илана, устроившись на матрасе в позе обольстительницы с картины Ханса Зацки — на боку, лениво покачивая округлым бедром и сцепив пальцы на затылке, — не помрешь ли ты часом? Может, мазь какую дать?

— Нет, — я сглотнул и протянул ладонь, в которую будто вонзилась молния. — Дайте зеркало.

В руку лег полированный бронзовый кругляш — совсем как у Лиры. Нет, пластинка не всколыхнула воспоминания о подруге, потому что те и не думали утихать, просто создалось ощущение, что по сердцу и легким с огромной скоростью пронеслись электрические мурашки.

Я колебался непростительно долго, боясь взглянуть в отражение, но и показаться спутницам трусом тоже не хотелось. И вот блестяшка зависла перед побитой физиономией — боги... вы бы это видели, да обычные люди умирают и от втрое меньших ран... От лба до подбородка наискось протянулся бурый шрам, похожий на обгоревшее осьминожье щупальце, кожа вкруг стянулась уродливыми белесыми морщинами, приподняв уголок губ и подарив на всю жизнь ехидную ухмылку. На брови и скуле чернела глубокая прорезавшая кость борозда, усеянная "отростками" багровых рубцов и прожилок, отросшие волосы съежились в короткую щетинистую щетку. А глаз... про глаз вы уже знаете.

Уцелевшее же око, все залитое кровью из лопнувших сосудов, намокло, заблестело, и я поспешил вернуть зеркальце хозяйке. Не все так плохо, мысленно подбадривал себя, руки-ноги целы, не парализован, не выгляжу как упавшая в угли сосиска, ну а что глаз долой, так второй уцелел — обзор, конечно, сузился и малость замылился, но и натыкаться на все подряд не приходится. В общем, не та причина, чтобы киснуть да слезы лить.

— Кто тебя так? — спросила Ильнара чисто из женского любопытства и без желания как-либо задеть.

Я улыбнулся, отчего возникло ощущение, словно щеку обильно намазали клеем "Секунда".

— Другой колдун.

— Красный?

Кивнул.

— Ему мстить едешь?

— Иля, хватит! — взмолилась сестра. — Не донимай человека, ему и так погано. А ты не переживай из-за... ну... этого вот всего. Тебе идет. Выглядишь как бывалый наемник... или пират, — Рыжий Хвост прошлась с головы до ног оценивающим взглядом и игриво подмигнула. — Только наряд никуда не годится. У нас завалялись кое-какие шмотки. Никто не против, если я подарю нашему храброму защитнику что-нибудь из запасов?

— Я — за, — тут же отозвалась фальшивая пацанка.

— Не против, — после недолгих раздумий донеслось из "кабины".

— Круть, — прежде чем подняться, томная сестрица встала на колени и потянулась, закинув сгиб локтя на затылок. В такой позе внушительного объема грудь до треска швов натянула жилет, шнуровка ослабла, и взору открылось потрясающее в своей аппетитности декольте. Я качнул головой и чуть слышно усмехнулся. — Что предпочитаешь?

— Что-нибудь темное и свободное, — поскромничал я, решив не злоупотреблять щедростью попутчиц.

Илана достала из-за пазухи ключик и склонилась над замком в грузовой отсек. Несмотря на размеры фургона, в разы превосходящие любую карету, стоять в нем в полный рост сложно, особенно для девушки, которую при всем желании не назовешь миниатюрной. Хвост уперлась в переборку рукой, чтобы трясло потише, и согнула ноги так, что упругая задница в облегающей коже предстала перед зрителем (то есть мной) во всей выпуклой красе.

Ситуация усугублялась тем, что прелестница постоянно переминалась с ноги на ногу, и от такого зрелища еще пару дней назад моя волшебная палочка встала бы как шпала. Но сейчас эти неосознанные (или же вполне сознательные) попытки соблазнения вызывали лишь горькую усмешку.

— Ты ей нравишься, — шепнула Ильнара с гамака, когда сестра наконец исчезла в "трюме". — Ила любит таких... ну... раненых... — няшка с обкорнанными локонами нахмурилась и поднесла палец к губам, запоздало поняв, что сказала явно не то, что хотела. — В смысле, боевых. Пиратов там... наемников.

Я привалился затылком к дрожащей стенке и долго смотрел в большие по-детски наивные глаза цвета подсвеченного изумруда.

— Ила ошиблась, — изуродованную щеку вновь стянуло горячим клеем. — Я не боец. Бойцы не проигрывают и не теряют близких.

Девушка неотрывно смотрела на меня, а затем проворчала:

— Еще как проигрывают. И теряют. Но никогда не сдаются. А ты — глупый.

Эти слова не вызвали и фонтанчика гнева — а чего сердиться, если на правду не обижаются?

— Знаю.

— Вот! — Хвост чихнула и протянула пыльный сверток. — А это для лица... если надо.

На черную как смоль ткань легла глазная повязка — видимо, память от быстрого как шхуна под всеми парусами и жаркого как абордажная схватка романа с залетным ушкуйником. А рядом примостился треугольный осколок фарфоровой маски без прорези для глаза.

— Спасибо. Это лишнее.

Я прикрыл глазницу ладонью, чтобы не пугать сестер, и спаял огнем остатки век. Сгустившийся воздух обволок гарь паленой плоти и просочился в щели, унесся в открытые люки вместе с тихим шипением от нестерпимой боли.

А вот сверток очень даже пригодился — простецкий балахон не привлекал внимания, не сковывал движения и был достаточно прочным и теплым, а глубокий капюшон надежно укроет от дождя, ветра и чужих взглядов.

— Ух, наколдовал, — Илана еще больше распустила тесемки, открыв грудь едва ли не целиком. — Духота. Ты как, переодеваться будешь? Или нам отвернуться?

Щелчок — и обрывки парадного костюма сползли по бледной коже бумажным пеплом. Ильнара пискнула и уронила личико в ладони, покраснев как мак, Илана же шагнула ко мне и стянула веревку с хвоста, обрушив на полуобнаженные плечи рыжий пожар. Тонкий палец с мозолью от спускового крючка скользнул по шраму, похожему на протянувшуюся от шеи до пупка багровую молнию. Самый толстый рубец — один в один вздувшаяся вена — шел наискось через все тело, а отростки поменьше оплели каждую очерченную мышцу.

Судя по блеску в глазах, частому дыханию и проступившим сквозь жилет кнопкам, Илана вовсе не считала отметину уродством. Рука приготовилась коснуться самого интересного, но внезапно столкнулась с невидимой и непреодолимой преградой.

— Ты хороший человек, — я взял балахон, и ткань ожившей нефтью перетекла на меня, облачив в нечто среднее между приталенной мантией и сутаной. — Не повторяй моих ошибок.

Девушка вскинула брови, я же устроился в углу и заснул под дрожь фургона и стук колес, так похожих на баюкающую качку земных поездов. За все четыре дня до Брилла нас никто не потревожил, и я впервые за долгое время как следует выспался.

Глава 13

Город представлял собой удручающее зрелище. Нет, никто не ожидал увидеть могучее цветущее поселение в разгар гражданской войны, но и не надеялся встретить такую разруху и упадок, по сравнению с которыми Ангвар был примером изобилия и порядка.

Ставка мятежного генерала — штаб, центр снабжения и последний оплот восстания — расположилась на вершине пологого холма, с трех сторон окруженного непроходимым лесом, а с четвертой — южной — крупным отрядом лоялистов. И только удачный рельеф не позволил окружить цитадель в первый же день и взять уцелевших защитников измором, но еще неделя — край, две — и латники в красных плащах добьются поставленной цели и без сидения под невысокими, вполовину ниже чем у речного соседа стенами.

От стука топоров и скрежета пил воздух дрожал на версты вокруг — несколько сотен солдат вырубили просеку площадью со стадион, а из бревен и колотых досок возводили нечто, отдаленно напоминающее смесь требушета с арбалетом. Конструкты высились этажа на три, и чтобы смонтировать верхушку, инженерам пришлось обнести гигантов стропилами и сетками такелажа. По замыслу сумрачного средневекового гения, намертво закрепленный в праще камень через хитрую систему блоков и противовесов должен натянуть тетиву громадной баллисты, каждое плечо которой связывалась из трех стволов, вполне годившихся на мачты.

После того, как груз требушета упадет на рычаг в древке, стальной канат толщиной в руку отправит заостренное бревно с такой скоростью и силой, что пробьет каменную кладку или покосившиеся ворота насквозь. Но хуже того — на краю механизма аки капитан на носу корабля стоял старик в красном балахоне с резным посохом в птичьей лапе — не Колбан, борода короче, но кто-то из Совета, а значит простыми бревнами мятежники не отделаются. Без понятия, сколько мощи у штурмового чародея — быть может, он просто направит снаряд точнее, а может и превратит в фугасную бомбу в пару тонн тротилового эквивалента.

Так или иначе, дни борьбы с узурпатором подходили к концу — генерал либо примет героическую смерть в последнем бою, либо уведет последних соратников в непроходимые чащобы, где годы спустя недобитые партизаны превратятся в разобщенные и запредельно жестокие шайки головорезов. Одним словом, без моего божественного вмешательства песенка бунтарей спета.

Шестиколесный бронефургон остановился у восточных ворот, прикрытых проржавевшей гурдицей с местами вогнутыми, местами разрубленными прутьями. Стража в синих плащах больше напоминала мародеров, чем вышколенную гвардию законного престолонаследника — опору порядка и основу грядущих перемен. Косматые бороды давно не видели не только ножниц, но и расчески, сизые носы изошли сеточками вен — первым признаком частых и обильных возлияний, а в глазах царили такие тоска и апатия, словно солдаты час назад похоронили зверски убитых родителей. Впрочем, не исключено, что для многих так и было.

Снаряжение тоже не отличалось присущей регулярной армии однородностью — объединяли угрюмых воинов только плащи, а в остальном каждый носил то, что сумел раздобыть или смастерить самостоятельно — от обшитых медными бляшками кожаных курток до изрубленных и кое-как связанных проволокой кольчуг. Нагрудники и кирасы встречались дай хаос у каждого десятого, да и те потускнели и несли следы несметного количества стычек. Из оружия чаще всего попадались топорики величиною с ладонь да клевцы на длинных рукоятках, в ходу так же были палицы, косы и дубины из узловатых кореньев, а мечами (далеко не самого лучшего качества) могли похвастать те же, кто носил нагрудники — скорее всего, офицеры, ведь какие-либо знаки различия отсутствовали, а командиры вместо горделивой осанки и невозмутимого взгляда порой смотрелись более жалко, чем подчиненные — сутулые, угрюмые, с потухшими глазами смирившихся с неизбежной гибелью и бесконечно уставших людей.