| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Ну, мы и выдали небольшой спектакль... Все-таки, здоровенный "мамонт" не далеко ушел от "маленького" меня! Точнее, из детства парень пока еще не сильно вырос. Есть мужики, которые, такое ощущение, рождаются взрослыми. Тут не такой случай...
Вот, например... меня в Минюсте возили два водителя: молодой, 25-летний парень — Валерий и "взрослый" — Альберт. С Валерой я легко общался. Не сильно образованный, закончивший автомобильный техникум где-то в провинции, он был очень сообразительный, с живым гибким мышлением, интересом ко всему новому, честный и надежный. Умел и порадовать шефа новым анекдотом, и озадачить каким-нибудь философским вопросом, над которым мне, иной раз, приходилось поразмыслить, прежде чем ответить.
Альберт был полной противоположностью — немногословный, основательный, с очень житейским подходом к любой проблеме. Он и разговаривал так же: весомо, правильно, солидно и абсолютно банально. Альберт был человеком семейным: жена, две дочки, дача, автомобиль "Нива" и кавказская овчарка. Другие водители в министерстве прозвали его "дедом".
Помню, какое я испытал изумление, когда узнал, что этот солидный "мужик" был на два года младше меня...
Так вот, Леха чем-то напоминал мне того "московского" Валеру. Внешне — здоровенный амбал, надежный, как паровоз, но любознательный и открытый подросток внутри, готовый к любой интересной "движухе".
...Прилетевшая от "подростка" плюха, заставила мою голову мотнуться в сторону. Охнула Вера.
"Замечтался, дятел... Последние мозги выбьют!".
На самом деле, сильным удар не был. Леха полноценно подыгрывал мне в "показательном выступлении", и просто напомнил, чтобы я особо уж не наглел и не заигрывался в "Роя Джонса".
...Когда мы помогли друг другу снять перчатки я, отдуваясь и вытирая лицо, захваченным из санатория вафельным полотенцем, подошел к "зрительницам".
— Вить, ты как? Тебе больно? — в глазах Веры, реально, были тревога и сочувствие.
— Пасиб, Верунь... уже привык... раньше приходилось труднее! — "мужественно" улыбаюсь я, не забывая напрягать недавно, наконец, проявившиеся "кубики".
— Альдон, можешь мне помочь "поставить" удары с ног? — я вопросительно уставился на "корейскую диверсантку".
— Как ты себе это представляешь? — лениво откликнулась прибалтка. В её глазах не было ничего, кроме скуки.
Подтянулся поближе Леха.
— Мне нужно научиться "отбивать" ноги противнику и уметь "работать" в голову, — охотно пояснил я свои "хотелки".
— Ты представляешь сколько времени этому нужно учиться? — белобрысая зараза брезгливо уставилась на меня своими лазуритовыми глазищами.
— Да, — я был непробиваем и невозмутим, — за оставшуюся неделю отпуска ты успеешь мне правильно поставить пару-тройку ударов, а потом я буду их всю жизнь отрабатывать. Надеюсь, что в этом году мы переедем в Москву, так что, к обоюдной радости, сможем видеться и тренироваться часто!
Альдона рассматривала меня, как препарируемое насекомое.
— Давай приступать, а то на завтрак опоздаем, — требовательно скомандовал я.
Вера, удивленная мои тоном, бросила встревоженный взгляд на сокурсницу.
В глазах "гитлерюгенда" зажглось и погасло бешенство.
— Хорошо... давай попробуем... — выдавила она сквозь зубы, легко поднялась со скамейки, отошла на свободное место и предложила, — бей мне ногой в голову.
Понимая, что можно легко нарваться на любую подлянку, с ее стороны, я, в полной концентрации, встал боком напротив девушки и медленно изобразил удар правой ногой в ее голову.
Насчет растяжки я был спокоен, все-таки, все полгода я про нее не забывал. Ни о каком шпагате речи, конечно, пока не шло, но изобразить, более-менее правдоподобно, "йоко гери" получилось.
Карате я никогда не занимался, и представлял его себе только по фильмам, телевизионным трансляциям и самоучителям, которые в 90-х продавались на каждом книжном "развале". Ну, еще знал названия пары-тройки ударов и мог устрашающе проорать "ийяяяя"!
— Ударь, а не изображай! — зло потребовала Альдона.
"Ок!"
Я резко выбросил ногу вверх, целя в голову блондинки. Та легко уклонилась.
— Еще раз!
Я ринулся навстречу "диверсантке", сымитировал руками "двойку" и быстро пробил ногой в голову.
В этот раз, она отступила назад, а когда я "задрал" ногу, припала на колено и пробила кулаком в пах.
Ну, к счастью, тоже сымитировала! А то яйки, с испуга, подскочили к гландам.
"Мдя... он назвал ее курицей и она тут же снесла ему два яйца... одним ударом!".
— Я тебе сказал научить, а не пугать... Что за недостойные фокусы? — стараясь не дать дрогнуть голосу, очень тихо "выплюнул" я.
На щеках девушки выступили две красные полосы, от виска до подбородка.
"Это она краснеет так, что ли?".
Следующие 15 минут, мы трое добросовестно повторяли, многократно демонстрируемый Альдоной удар.
Сначала, Леха с Верой попытались остаться зрителями, но если "мамонт" сразу присоединился, реагируя на мой призывный мах рукой, то Верку пришлось "заставить" пристальным взглядом.
У нее же, кстати, получилось повторить движение Альдоны лучше всех, а вот удар был откровенно слабым. Странно для КМС-а по бегу... У Лехи с растяжкой было не очень, а я недостаточно быстро, по мнению Альдоны, "забирал назад ногу". Но, как говорится, "лиха беда начало"...
...До окончания отпуска, и правда, оставалась всего неделя. Обратные билеты у нас были на 27 августа, а я сообразил, что еще есть несколько незаконченных дел.
Три дня мы потратили на запись и "сведение" песни "Ленин. Партия. Комсомол." Солировали, как и на репетициях, я, Сергей из "Аэлиты" и Завадский.
На протяжении этих трех дней, я старательно, в свободное время, изображал "муки творчества". Периодически уединялся с листками бумаги и карандашом, замирал во время обеда с открытым ртом и закатанными глазами, и не соглашался рассказать над чем так упорно "работаю".
Наконец, видя, что работа Завадского и Клаймича, в студии местного Политеха, приближается к концу, я заперся с "аэлитовцами" в зале. Мелодия новой песни была несложная, и "Алик со товарищи" справились с её воспроизведением, "с голоса", самостоятельно.
На прослушивание "моего" нового шедевра собрались все "посвященные": мама, Леха, Степан Захарович с супругой, Завадские, Клаймич, Альдона и Вера с родителями и главврач.
Народ, заинтригованный моим поведением в последние дни, оживленно переговаривался и рассаживался по местам, в предвкушении...
Резким диссонансом, на этом фоне, выделялись сосредоточенные и хмурые лица музыкантов "Аэлиты". Довольно быстро "зрители" это заметили и в зале стала сгущаться тревожная неопределенность.
К микрофону я вышел такой же хмурый, как и "аэлитовцы":
— Спасибо, что пришли... Как вы знаете, у нас уже готовы песни к годовщине Комсомола, Дню милиции и на "Песню года"... Но, как житель Ленинграда, я не мог не написать песню и на годовщину снятия Блокады... Это совсем не веселая песня... И я заранее извиняюсь за испорченное настроение...
Я замолчал и... спустился в зал. Сел, подальше от мамы, рядом с Валентиной — солисткой "Аэлиты", тоже находившейся сегодня в зале, а не на сцене.
Негромко зазвучали первые немудреные аккорды. К микрофону подошел Сергей:
В пальцы свои дышу —
Hе обморозить бы.
Снова к тебе спешу,
Ладожским озером...
Правильно, что я не стал петь сам. Не может подростковый голос "говорить" от лица водителя полуторки с "Дороги жизни".
Фары сквозь снег горят,
Светят в открытый рот.
Ссохшийся Ленинград
Корочки хлебной ждет.
Понеслось... У Валентины опять слезы на глазах. А ведь раз десятый слышит. На всех репетициях присутствовала.
Там теперь не смех,
Hе столичный сброд —
По стене на снег
Падает народ —
Голод.
И то там, то тут
В саночках везут
Голых...
За спиной всхлип. Кто? Кажется Ирина Петровна — жена начальника Новосибирского ГУВД, наша неизменная соседка по пляжу и столовой. Она как-то рассказывала... Родня в блокадном Ленинграде погибла. Не успели эвакуироваться.
Ты глаза закрой,
Hе смотри, браток.
Из кабины кровь,
Да на колесо —
ала...
Их еще несет,
А вот сердце — все.
Встало...
Не выдерживает текста Сергей. Скупая, мужская... по щеке...
( примерно так:
http://www.audiopoisk.com/track/aleksandr-rozenbaum/mp3/na-doroge-jizni/
только под сопровождение ВИА)
Тишина в зале. Никаких аплодисментов...
Я встаю и бросаю быстрый взгляд за спину. Вряд ли, но показалось, что слезы у всех.
Хотя нет... Альдона не плакала. Специально посмотрел на нее на первую. Спокойно сидит, чуть прищурив глаза, без каких-либо, видимых эмоций... вот только на скулах ярко алеют две полосы.
Про других женщин говорить нечего — плачут все. Только Саша Завадская, видимо, не поняла текста, по малолетству. А вот мужики... Степан Захарович — достал платок и "сморкается". Александр Павлович — Верин папа, склонился к жене и успокаивающе гладит ее по плечу. У Клаймича — мокрые глаза.
"Упс... чего-то не знаю про Григория Давыдовича. Хотя несложно догадаться, раз он в Ленинграде живет... но может и просто от эмоций...".
Леха сидит, опустив голову.
Ну, а так, в целом, что? Подходили все по очереди, обнимали, трясли руку. Большей частью молча...
...Завадский с Клаймичем, только вылезшие из студии, снова туда залезли и вкалывали, как проклятые, еще три дня. Ведь время отъезда неумолимо приближается.
...Уже третье утро подряд, после обычной тренировки, Альдона отрабатывает с нами удары ногами. Мы стараемся! У Верки технически — все отлично, и постепенно стал акцентироваться удар. Втянулся Леха — не любит "мамонт" быть отстающим!
Со мной все сложнее... Притворяюсь.
Дело в том, что следующим утром, после первой тренировки, я понял, что теперь не только ЗНАЮ, как выполнять разученные удары, но и МОГУ это сделать.
Естественно, первым делом, я, один из них и исполнил. Видимо, слишком хорошо... поскольку в глазах Альдоны вспыхнуло такое ПОДОЗРЕНИЕ, что следующую попытку я "смазал" чисто на "инстинкте самосохранения". И больше не выпендривался — прогрессировал наравне со всеми. Но запомнил. Буду делать выводы. Чуть позже...
Сегодня, по окончанию тренировки, когда Вера обсуждала с Лехой, "похоже, надвигающуюся грозу", Альдона, забирая со скамейки полотенце, бросила мне безразличное:
— Поговорить надо...
"Эту фразу я уже слышал... правда, другим, но тоже женским голосом!".
— Конечно. Давай сегодня в три... В "Кавказе", — кивнул я.
"Будем блюсти зарождающиеся традиции до конца!..".
...Ну, вот теперь и сидим. Молча пьем сок.
— Ты хотела поговорить...
Альдона заправляет мешающую белую прядь за ухо и нейтрально интересуется:
— Что дальше?..
— Ну, а что дальше... Я говорю — ты делаешь, меня все абсолютно устраивает!
— Ты жее не думаеешь, что из-за какиих-то неудаачно вырваавшихся слоов, яяя буду изображаать из себяя рабынюю?! — она насмешливо кривит губы.
"А акцент-то как сразу попер!"
Я тоже улыбаюсь:
— Как раз думаю! Даже уверен... Поэтому, слушай первое задание — ты не имеешь права ничего с собой сделать: ни покончить жизнь самоубийством, ни спровоцировать несчастный случай, ни причинить, какой-либо, другой вред себе. Задание понятно? — я победно откидываюсь на мягкую спинку удобного стула и наблюдаю за реакцией прибалтки.
Она совершенно спокойна, голос звучит ровно, даже сочувственно, только вот акцент царапает слух, как "наждачка":
— В какоом миреее ты живееешь? Людиии нее выполняяют такииих обещаааний! Ты — мааленкиий наивныий мальчииик! Дажее смешноо...
Если бы не акцент и знакомые две косые полосы на щеках, я бы уже выстраивал разговор по-другому, пытаясь, хотя бы что-то, выторговать за ту "пляжную победу". А так...
"Прем ва-банк... Все или ничего!".
Продолжаю "расслабленно" улыбаться и, тоже добавив "сожаления" в голос, негромко изрекаю:
— Так то обычные "люди"... А то ТЫ... Ты выполнять будешь все, что пообещала. Тебя заставит это сделать твоя клятва!
Я допиваю яблочный сок и продолжаю:
— А теперь слушай второе задание: ты не можешь причинить мне никакого вреда... Ни мне, ни моим близким. Моя жизнь для тебя священна, ты должна ее оберегать, даже ценой своей собственной! Задание понятно?
Девушка совершенно сокрушенно качает головой и даже прикрывает глаза от огорчения:
— Всеее-такиии тыы болееен... Этооо манияя велииичияя илии прогрессируующаяя шизофренииия? Тыыы бываал у профиильныыых врачееей? Я неее шучююю... Я обеспокоооена заа тебяяя...
"Мдя!..".
— Ты зря упорствуешь, — я передразниваю Альдону, и теперь тоже "расстроенно" качаю головой, — делать ты будешь и изменить своей клятве не сможешь. А если продолжишь упрямиться, дам задание, перегнуться сейчас через стол и поцеловала меня... Прям, по— настоящему, взасос! На нас, как раз, официанты пялятся, вот им потеха будет! — я гаденько хихикаю.
— Яяя трачуу времяяя на сумасшееедшеегоо, озабоооченногоо придуркаа. Этоо нее интерееесноо. Прощаай, — с брезгливой гримасой, девушка встает, кладет на стол три рубля и разворачивается ко мне спиной.
— Не смей уходить, я не разрешаю... — жалко блею ей вслед.
Прибалтка даже не обернулась. Только, туго обтянутая "Montanой", идеальная попка презрительно дернулась под моим беспомощным взглядом.
"Мдя... Это было бы слишком хорошо. Слишком... И слишком нереально... Зря только патрон перевел на дуру! Проблемы... одни проблемы. И плюс одна... А, если считать солисток, то минус одна... Какой славный итог переговоров "Великого переговорщика", черт!".
Ованес Ваганович — директор ресторана, видимо, давно потерявшийся в предположениях о моей "личной жизни", вручил традиционный пакет с ресторанными продуктами в обмен на "полтинник".
Держа морду "все в жизни зашибись", я выползаю из ресторана.
— Яя тожее предлагаю тебе сделку... Я учуу тебяя тхэквондоо, пою в группее... ну-у... и еслии тебее кто-то угрожаает... могуу защитиить...
Оборачиваюсь. Она стоит с решительным и независимым видом, смотрит прямо в глаза, только вот... две яркие полосы на скулах.
"А вот хрен тебе теперь... Как это?!. В предчувствии удачи у Мюллера опять болит башка?!".
— Участие в группе нужно, в первую очередь, тебе. Мне ничего не угрожает... А договариваться с тобой?.. — я "презрительно" усмехаюсь, — ты-дешевое трепло, и слово держать не умеешь, и клятвы твои — тоже дешевка... Свободна...
Я поворачиваюсь спиной и уверенно топаю обратно в санаторий... ежесекундно ожидая, что она меня окликнет!
Тишина.
Хрен знает, каких усилий мне стоило ни разу не оглянуться...
...У санаторских ворот сажусь в, одно из постоянно дежурящих тут, такси и, в совершенно расстроенных чувствах, еду на Лехину квартиру.
Не окликнула...
Опять просчитался.
Бlяяяяяя...
Как жаль.
По приезду звоню Вере. Та разговаривает вяло, опять неуверенно... но под моим нажимом, все-таки, соглашается приехать "обсудить некоторые вопросы", через пару часов.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
