Следующая, кого я отметил, была худощавой женщиной неопределенного возраста. У нее был острый нос, одета она была в красное, и напоминала палочку сургуча. Платье, некогда добротное и красивое, сияло многочисленными швами, иногда немного разошедшимися. Вокруг горла — воротник, или рюш, или манишка, пришитые, как мне кажется, не более трех недель назад. Я обратил на это внимание, когда она обернулась. Мне хотелось узнать, что она изучает, но не удалось. Она обернулась и резким тоном поинтересовалась, чего это я дышу ей прямо в затылок. Поэтому я был вынужден ретироваться. Следующая дама была одета довольно хорошо и носила очки. Я не смог понять, платье на ней, или жакет с юбкой, — поскольку она не вставала с места, — поэтому не берусь утверждать того, чего не видел. Она изучала земельные законодательства разных стран, в частности, права землевладения и землепользования; в тот момент, когда я подошел, она знакомилась с русским миром и условиями владения им землей. Я изобразил у нее на спине зодиакальный знак Венеры и отправился дальше. Но, поскольку уже добрался до ряда L, решил, что вполне достаточно, вернулся к Алеку, заплатил ему за безделушки, и мы расстались. Я дал ему письмо к секретарю Общества по Исследованию Психических Явлений, и сообщил адрес; то и другое я нашел в London Directory, в читальном зале Британского музея. Спустя пару дней я вновь встретил индуса, в последний раз. В Обществе не проявили никакого интереса к его способностям, и он собирался вернуться в Индию при первой же возможности.

Интересно, что несколько дней спустя, в подземке, я увидел одну из тех, кого пометил. Мел был еще вполне различим. Она ехала в соседнем купе, я заметил ее, когда она вышла на платформе Бейкер-стрит. Полагаю, она собиралась посетить музей мадам Тюссо, и пополнить свои знания там. Но еще больше мне повезло через неделю, когда я находился в Сент-Олбани. Там у меня жил дядя, и я приезжал его навестить. Увидев объявление о лекции, посвященной спектроскопу, я решил поближе познакомиться с этим замечательным изобретением, поскольку имел о нем весьма смутные представления. Вы когда-нибудь интересовались фотосферой Солнца?

— Никогда.

— В таком случае позвольте вас немного просветить. Если это знание воспримется хоть в малейшей степени, оно прибавит красок вашим будущим крыльям. Это удивительно, что мы можем, находясь на столь большом удалении от Солнца, обнаружить пары различных металлов в его светящейся оболочке. Более того, по линиям, получаемым в спектроскопе, мы можем определить, из чего состоят Юпитер, Сатурн и так далее. Какой огромный шаг сделала астрономия со времен Ньютона!

— Нисколько в этом не сомневаюсь. Однако мне не хочется слушать о линиях, давайте лучше вернемся к вашим меловым пометкам.

— Хорошо. Так вот, на соседнем ряду, прямо передо мной, сидели две пожилые дамы с пометками, которые я оставил у них на спинах, — такими свежими, будто я сделал это только вчера. У меня не было возможности с ними заговорить; мы были незнакомы, и у меня просто не нашлось достойного повода. Правда, неделю или две спустя мне повезло больше. В Хартфордшире состоялось собрание Археологического общества; длилось оно целую неделю, были организованы экскурсии в древний Верулам и к другим объектам, представляющим интерес. Хартфордшир по размерам небольшой. По сути, это самое маленькое графство в Англии, но оно не уступает прочим по своим достопримечательностям, особенно почтенного возраста аббатствам, избежавшим издевательств невежественной, так называемой, реставрации. Надеюсь, следующее поколение, вне всякого сомнения, более просветленное, чем наше, положит конец этим работам, и сохранит в неприкосновенности то, что еще не изуродовано нами. Местные директор и секретарь организовали омнибусы и экипажи для экскурсий, а ученые — или по крайней мере те, кто считали себя знатоками истории, — должны были рассказывать нам о том, что мы видели. Три дня по вечерам должны были читать лекции. Можете себе представить, какой объем информации можно было получить, поэтому я приложил все усилия, чтобы там оказаться и приобрел абонемент на все экскурсии. В первый день мы посетили руины римского города Верулам, осмотрели остатки стен и строений, а кроме того, то место, где первого мученика Британии переводили через речку и тот холм, на котором он был обезглавлен. Это было чрезвычайно интересно и поучительно. Среди экскурсантов были три особы женского пола, имевшие меловые отметки на спине. Одна из этих меток была полустерта, словно дама поначалу попыталась удалить ее, а затем оставила свои попытки. Две других виднелись совершенно отчетливо.

В тот первый день, когда я обнаружил рядом этих трех Merewigs, мне не удалось найти повода заговорить с ними. Можете себе представить, друг мой, какой ценностью обладала та информация, которую я надеялся от них получить! Второй день для меня оказался более успешным. Я занял место в экипаже между ними. Мы направлялись в одно отдаленное местечко, где находилась церковь, представляющая значительный исторический интерес.

Для этих экскурсий характерно то, что их участники получают возможность общаться друг с другом без обязательной предварительной церемонии представления. Например, вы можете сказать сидящей рядом с вами леди: "Простите, я вас не стесняю?" И вот уже лед тронулся. Тем не менее, я не пытался завязать разговор с теми дамами, между которыми оказался за обедом, состоявшимся около часа, воздавая ему должное: он был великолепен, Общество не поскупилось на шампанское, и я оказал ему должное внимание. Мне было необходимо набраться храбрости перед тем как приступить к расспросам на интересовавшую меня тему. Поэтому, как только мы вновь вернулись в экипаж по завершении обеда, я обратился к леди, сидевшей справа от меня: "Прошу прощения, мисс, но мне кажется, пройдет достаточно времени, прежде чем вы станете ангелом". Она ничего не ответила — просто повернулась ко мне спиной. Несколько смущенный, я обратился к леди, сидевшей слева: "Извините, а вы интересуетесь еще чем-нибудь, кроме археологии?" Вместо того, чтобы ответить мне в той же доброжелательной манере, с какой обратился к ней я, она вступила в оживленную дискуссию с пассажиром напротив, совершенно меня проигнорировав. Я не знал, как мне следует поступить. Мне нужна была информация. Хотя, конечно, их обоих можно было понять. Merewigs не любят говорить о своем существовании на первой стадии, на которой, к своему стыду, не приобрели знаний, необходимых для последующей, когда, оставив бренную оболочку и получив крылья, они переходят к более возвышенному существованию.

Мы вышли из экипажа, чтобы примерно милю пройти по тропинкам, неровным и покрытым грязью, чтобы взглянуть на несколько камней, представляющих историческую ценность. Экипаж не мог подъехать поближе, и не все решились идти пешком. Лишь некоторые с энтузиазмом направились к развалинам, и я в том числе. В этом не последнюю роль сыграл тот факт, что третья Merewigs, с полустертым значком на спине, подобрав юбки, решительно шагала вперед. Я последовал за ней и через некоторое время догнал. "Прошу прощения, — сказал я. — Но я очень интересуюсь древностями, особенно теми, которые были построены задолго до того, как вы стали дамой". Смысл моих слов очевиден любому: я намекал на ее прежнее существование, до того, как она обзавелась телом, в котором сейчас обитала. Она резко остановилась, бросила на меня удивленно-презрительный взгляд и поспешила присоединиться к другой группе экскурсантов. Кстати, друг мой, я ощущаю покачивание лодки. Начался прилив.

— Вода прибывает, — согласился я, затем добавил: — Мне кажется, майор Донелли, что ваша история не должна оставаться известной только узкому кругу ваших друзей и знакомых.

— Это правда, — согласился он. — Но мое желание сделать ее достоянием широкой общественности совершенно пропало, когда я узнал, что Алек был принят, точнее, отвергнут, секретарем Общества по Исследованию Психических явлений.

— Но я вовсе не имел в виду, чтобы вы рассказывали ее в этом Обществе.

— Тогда кому же?

— Расскажите ее вашей бабушке.

"BOLD VENTURE"

Маленький рыбацкий городок Портстефен представляет собой две линии домов, обращенных друг к другу фасадами, в низине узкой долины, там, где речной поток, разбившись на множество струй, впадает в море. Улочка была такой узкой, что на ней едва могли разминуться, не задев друг друга, два конных экипажа, а тротуары такими маленькими, что двери домов были утоплены в стены, чтобы дать возможность пешеходу укрыться в нише и избежать попадания под колеса повозки, спускавшейся или поднимавшейся по улице.

Обитатели городка жили морем. Те, кто не ловил рыбу, становились моряками, а остальных всего и было — мясник, пекарь, кузнец и врач; но и они жили морем, потому что обслуживали все тех же рыбаков и моряков.

Почти все рыбаки имели большие семьи. Сети, в которых они находили детей, служили ничуть не хуже чем неводы, которыми они ловили рыбу.

Джон Рай, впрочем, был исключением; будучи женат уже десять лет, он имел всего лишь одного ребенка — сына.

— Плохой у тебя улов, Джон, — говаривал ему его сосед, Сэмюэл Карнсей. — Я женат почти столько же, сколько и ты, а у меня двенадцать. Два раза — близнецы.

— Не такой уж плохой, Сэмюэл, — отвечал Джон, — может быть, он и один, зато самый лучший.

Мать Джона была еще жива; ее знали как Старая Бетти Рай. Когда он женился, то думал, что она будет жить с ними. Но мужчина предполагает, а женщина располагает. Это предположение никак не соответствовало взглядам миссис Рай-младшей — то есть Джейн, жене Джона.

Бетти всегда была женщиной властной. Она управляла домом, детьми, мужем; но быстро поняла, что сноха не позволит ей управлять собою.

Джейн, в некотором смысле, сама была властной; содержала дом в чистоте, одежда мужа всегда была в порядке, ребенок ухожен, а сама она выглядела образцом опрятности. Вместе с тем, характер у нее был сложноватый, она частенько ворчала и придиралась по мелочам.

Джейн и ее свекровь открыто не враждовали, но "мир" между ними был хуже любой шумной ссоры; а разговоры за спиной невестки, о содержании которых нетрудно догадаться, стали настолько часты и продолжительны, что для Джона жизнь в бурном море казалась приятнее жизни в собственном доме.

Он вынужден был сообщить матери неприятную новость, что ей надлежит найти себе другое жилище; однако смягчил этот удар, подыскав ей небольшой домик выше по улице, состоявший из двух комнат, кухни, и спальни наверху.

Старая женщина восприняла его слова спокойно. Она и сама понимала, что сложившаяся ситуация стала нестерпимой. Она добровольно переселилась в свое новое жилище, и вскоре он стал выглядеть ухоженным и уютным.

Но, когда Джейн предстояло стать матерью, она согласилась на то, что Бетти будет приходить к ним в дом. В конце концов, она не была для них посторонней.

Джейн лежала в постели, будучи не в состоянии двигаться, и Бетти снова на короткий срок воцарилась в доме и управляла всеми, в том числе невесткой.

Но время, когда Джейн лежала в кровати, кончилось, и наступил момент, когда она вновь появилась на кухне, бледная, слабая, но решительная, и твердой рукой переняла бразды правления из рук Бетти.

Единственное, о чем сожалела Бетти, покидая дом сына, был внук. Ее безграничная любовь выразилась в тысяче советов и наставлений Джейн относительно того, как кормить младенца, одевать и ухаживать за ним; последняя пропустила все мимо ушей.

Как любящий сын, Джон, вернувшись из моря, обязательно навещал мать, а живя на берегу, виделся с нею каждый день. Он рассказывал ей обо всем, что его касалось, — за исключением своей жены, — поверял ей свои надежды и пожелания. Мальчик, которому дали имя Питер, был постоянной темой их разговоров; Джон часто брал сына с собой к бабушке, которая окружала его любовью и заботой.

Джейн возражала — погода была холодной, ребенок может простудиться; бабушка его балует сладостями, что может испортить желудок; у нее не во что будет его переодеть, случись чего, — но Джон отметал все эти возражения в сторону. Он был мягким и покладистым человеком, но в данном случае — непреклонным; его ребенок должен знать и любить свою мать, как он любит свою, и подает ему тем самым достойный пример. Для старой женщины это были восхитительные часы, когда она могла держать внука у себя на коленях, напевать ему, и произносить милые, не имеющие никакого значения слова, которые всегда произносят женщины, лаская ребенка.

Когда она оставалась одна, Бетти вязала носки и пинетки, или же какую-нибудь еще одежду для внука; все свои сбережения, а также то, что давал ей Джон, плюс деньги от продажи некоторых связанных ею вещей, она тратила на мальчика.

По мере взросления, когда мальчик обнаружил, что может ходить, он часто просился "прогуляться к бабушке", что вызывало неудовольствие миссис Джейн. Пойдя в школу, он нашел путь к ее домику, и заходил к ней после окончания занятий, прежде чем вернуться домой. В нем рано проснулась любовь к морю и кораблям.

Это не радовало миссис Джейн; ее семья была "сухопутной", и моря она не любила. "Но ведь, — говорил ей муж, — он мой сын; я сам, мой отец, и мой дед — все морские волки, так что естественно, что мальчик не мыслит себя без него".

Вскоре в голову старой Бетти пришла благотворная идея. Она решила сделать для Питера корабль. Она нашла подходящий по размеру и форме кусок дерева, и стала вырезать из него корпус. Питер ей помогал. После окончания занятий, он спешил к бабушке, наблюдал за процессом изготовления, давал советы как сделать ту или иную деталь. Работа продвигалась медленно, поскольку никаких специальных инструментов у старой женщины не было, только обычный нож. А кроме того, она занималась им только в присутствии Питера. Она видела его интерес, и использовала для того, чтобы он почаще приходил к ней и подольше задерживался. Дома же он подвергался непрерывным упрекам со стороны матери, которой не нравилось, что он пропадает у бабушки; это наполняло ее сердце ревностью.

Питеру было почти девять лет, — он по-прежнему оставался единственным ребенком в семье, — когда случилось ужасное. Однажды вечером, когда маленький кораблик был почти готов, возвращаясь от бабушки, мальчик спустился вниз, к причалу. Он оказался там один, и, попытавшись перебраться в лодку отца, потерял равновесие, упал в воду и утонул.

Бабушка полагала, что мальчик вернулся домой, мать — что он находится у бабушки; прошло пара часов, прежде чем начались поиски, а еще спустя час тело было привезено домой. Горе миссис Джейн из-за потери ребенка соединилось с негодованием на старую Бетти, которая увлекала его от родного дома, и на мужа, за то, что он этому потакал. Весь свой гнев она изливала на Джона. Он сделал все, от него зависящее, чтобы мальчик погиб, это он позволял ему бродить свободно, это он оправдывал его постоянные отлучки к старой Бетти по окончании занятий, так что никто не знал, где именно ребенок находится. Если бы Джон был разумным человеком и примерным мужем, он настоял бы, чтобы Питер возвращался домой каждый день без какой-либо задержки, и тогда несчастья не случилось бы. "Но, — с горечью добавила Джейн, — ты ни во что ставил мои чувства, и мне кажется, ты не любил нашего мальчика и хотел от него избавиться".