— Прошу прощения, Василий Викторович! — он виновато склонил голову. — Просто хотел чуток разрядить обстановку...
— Вы поскорее в Прошлом обстановку разрядите! Вот тогда мы с вами на пару и напьёмся до мерцания звёзд в очах, и расцелуемся взасос, и гопака вприсядку спляшем... А сейчас зарубите себе на носу, Никита Кузьмич: оружие вам дано в основном с демонстрационной целью. Вы не имеете права убить человека из Прошлого. Ни одного! Самого, казалось бы, никчемного. Даже в целях самозащиты. Даже на рефлекторном уровне. Червяка — без проблем. Бабочку — хрен с нею. Пса — ладно уж, извольте, если нападёт. В конце концов, коль животный мир лишится какой-нибудь из собачьих пород, будет жалко, но не фатально. Хотя, пожалуй, не фатально в принципе, а вот в частности...
Шеф секунду поразмыслил. А Никита в это время думал: "Напьёмся до мерцания звёзд в очах... Хорошо сказано! Красиво. Романтично. Так, наверное, бухают астрономы, обмывая новый телескоп от спонсора из НАСА". Шевелёв меж тем продолжил насчёт обречённых псов:
— ...В частности, собака ведь вполне способна уберечь хозяина от смерти, не так ли? Потому остерегитесь трогать и дворняг! "Внеплановая" же гибель человека может повлечь за собой цепочку невообразимых перемен, и лишь Бог весть, в какой мир вы тогда возвратитесь. Если возвратитесь вообще, а не исчезните прямо там же, в Прошлом, ибо запросто может возникнуть эффект домино, в результате которого вам не от кого станет появиться не свет. Больше того, общечеловеческий эгрегор...
Никита подавился сырком и закашлялся.
— Кхе-кхе! Общечеловеческий... кто, простите?
Василий Викторович, шумно отхлебнув простокваши из дозаказанного у скатерти резного кубка, милостиво пояснил профану:
— Эгрегором в эзотерике называется одна из ипостасей ноосферы — иноматериальное образование, возникающее над планетой в результате эманации и накопления разумно-рассудочных мыслеформ людей и эмоционально-чувственных проявлений их психики.
— Ну, теперь-то всё понятно, — сыронизировал Никита. А про себя добавил: "В особенности то, какой хернёй вы занимаетесь в "Большом Доме" на Литейном проспекте, 4, вместо беззаветного служения Отечеству".
— По сути, эгрегор — это аура Земли, созданная человечеством, — вдохновенно продолжал Шевелёв. — Так вот, эгрегор может попросту лопнуть, будучи перенасыщен мириадами нестыковок в человеческих судьбах, мыслях и чувствах. Однако же Человек — ещё и творец, демиург, созидатель. В этой связи представьте, что случится, если вдруг начнут исчезать артефакты... Знаете, что такое артефакт?
— В общем-то, догадываюсь, — пожал плечами собеседник. — Раз уж пропадёт Человек — по-вашему, творец, — то исчезнет в этой связи, видимо, его творение.
— Совершенно верно, артефакт — это искусственно созданный объект, в отличие от объекта природного. Что характерно, значительная часть артефактов сотворена не замкнутыми на самое себя, а как средства производства, которые порождали и порождают ныне артефакты второго, третьего, четвертого и прочих порядков. И вы только вдумайтесь: из пространственно-временного континуума вдруг исчезает изобретатель, скажем, токарного станка. Следовательно, исчезают выточенные болты и гайки. Рушится всё то, что было ими скреплено... Рушится всё, Никита Кузьмич! И хорошо, если не вся Вселенная... Так что заклинаю вас — никого Там не трогайте пальцем! Вы ведь с Адамом, судя по всему, и пальцем способны лишить жизни...
— Не знаю, — пожал плечами Никита, — пока не пробовал. Но коль скоро вы настаиваете... Слушайте, товарищ полковник, — вдруг воодушевился он, — а если мы случайно повстречаем прапрадедушку Адольфа Гитлера?! Шлёпнем, блин, и как всё станет замечательно в двадцатом веке!
Настал черёд поперхнуться Шевелёву. Более того, он впервые с момента знакомства назвал Буривого на "ты".
— Никитушка, голубчик, ты на самом деле кретин или умело притворяешься?! Последний голошмыга и бездельник, давно утративший репродуктивные способности, от веку не имевший сколько-нибудь значимого социального статуса, то есть, казалось бы, ничуть не влияющий на прогресс человечества, способен при случае выловить из полыньи самородка Ломоносова, буде тот спьяну провалится под лёд. И, допустим, реально сделал это в декабре 1766 года. А если ты спасителя-бомжа, как сам изволил выразиться, шлёпнешь за полгода до того?! И всё, считай, закатится солнце российской науки, от которого, не будь тебя, пришельца с пистолетом наголо, могло потянуться — и ведь реально тянется на протяжении двух с половиной веков! — сонмище лучиков, то бишь причинно-следственных связей. А ты говоришь — Гитлера! Попробуй представить, сколько на него, упыря, со времён Первой мировой завязано человеческих судеб, созданных людьми артефактов, а также явлений окружающего мира!
Никита демонстративно поморщился.
— Да, блин, дела... Ну, что ж, хрен с ним, пускай живёт! А то в другой раз я бы его, блин...
— А ты не ёрничай, сопляк, и не язви мне тут! — распалился шеф. — Если хочешь знать, когда обсуждался план операции, все до единого там, Наверху, возражали по поводу того, чтобы переправлять вас в Прошлое с боевым оружием. Предполагалось снабдить музейными экспонатами, абсолютно не пригодными к стрельбе, даже шашки и ножи затупить! И лишь я, зная тебя как пустопорожнего болтуна, но внутренне при этом человека рассудительного, хладнокровного и осторожного, настоял, чтоб хотя бы фузеи были действующими — на случай, к примеру, волков.
Бог весть, в каких сокровенных запасниках Шевелёв арендовал антикварные драгунские фузеи с кремневым ударным механизмом образца 1730 года, но оказались они вправду действующими. И как же они действовали, эти монстры! Некогда умелый снайпер, Никита не без содроганий вспоминал первое занятие с инструктором, демоном Арсенальным... Мушкет к заряду! Открой полку! Сыпь порох на полку! Закрой полку! Приклад на землю ставь! Вынимай патрон! Скуси патрон! Клади в дуло! Вынимай шомпол! Набивай мушкет! Подыми мушкет! Мушкет перед собой! Мушкет на караул! Взводи курок! Прикладывайся! И вот наконец — пли! У спеца, привыкшего к скорострельному оружию, которое в эксплуатации проще, чем совковая лопата, и надёжнее лома, такое количество операций вызывает желание застрелиться первым же надкушенным патроном. На худой конец, съесть его целиком и отравиться чёрным порохом...
А вот пистолеты шеф им подогнал на загляденье! Если быть точным в формулировках, револьверы. Если ещё точнее, револьверы "Паттерсон", изобретённые оружейником Джоном Пирсоном и продвинутые на потребительском рынке ловчилой Сэмом Кольтом. Оригинальные. Раритетные. Настоящие! Стабильного боя. Пятизарядные. Модернизированные неведомым ценителем Прекрасного под современный травматический патрон нелетального действия. Одна проблема — образца... 1836 года! И хотя упоминавшийся демон Арсенальный, закрепив под голыми стволами деревянные ложа, максимально замаскировал револьверы Кольта под пистолеты екатерининских времён, потачка шефа своим любимцам вряд ли была бы одобрена Свыше. Попадись "временщики" с таким оружием в лапы "соответствующих органов" XVIII века, эффект будет примерно тем же, как если бы советские шурави отловили в Афгане моджахеда с плазменным бластером... Но шеф дерзнул пойти на риск — заложить Буривому с Терпигорцем по козырному тузу в рукава. По многозарядному, скорострельному джокеру. Спецназ ведь, известно, всегда в меньшинстве, но, пардон, не до такой же степени... Короче говоря, спасибо шефу!
— Спасибо! — без тени сарказма поблагодарил его Никита. — Постараюсь вас и человечество не подвести под монастырь.
— Да уж будь так любезен! И за Адамом приглядывай. Ежели что — знаешь, как поступить... Пока в этом мире существует понятие "крайняя необходимость", в графу смертных грехов тебе это не запишется. Сам замолвлю словечко перед Богом!
— Ах, вы и на небеса горазды дотянуться!
Никита через "не могу!" иронизировал, но при этом в горле перекатывался тошнотворный ком. Сбывались наихудшие предощущения. Они с Адамом будут контролировать один другого! Фактически держать на "мушках". И в этой связи становилось ясным истинное назначение смертоубийственных фузей...
Над немудрящим застольем целую минуту провисела тягостная пауза. Наконец хмурый, как инспектор ДПС ГИБДД перед нарушителем ПДД, Никита пробормотал:
— Значит, я буду приглядывать за Адамом. Адам же, в свою очередь, — за мной...
— Ожидал чего-то иного?!
— Да, в общем-то, нет. Понятно, что жизнь любого асоциального нищеброда екатерининских времён для человечества куда ценнее, чем моя или старшего прапорщика Терпигорца...
— Несопоставимо ценнее! Но и ваши жизни дорогого стоят. Во всяком случае, до момента выполнения задания. Так что будьте максимально осторожны!
Никита выдохнул застоявшийся в лёгких воздух и невесело усмехнулся.
— А вот в этом можете не сомневаться. Я буду осторожен, как зайчонок в чистом поле. Но, блин, только лишь выполнив задание Родины, такого стрекача из Прошлого задам — пуля не догонит!
— Главное, выполни это самое задание!
— Да уж постараюсь... Но хочу, чтобы вы знали, многоуважаемый Василий Викторович: я в своё время вышел в запас потому, что захотел просто жить, а не бесконечно с кем-то, чем-то, за что-то, во имя чего-то бороться.
Шевелёв, разливая по водку по стальным колпачкам от артиллерийских выстрелов, в свою очередь горестно вздохнул.
— Понимаю, коллега, всё понимаю... Но и ты пойми: среди нас "бывших" не бывает по определению.
— Да я в курсе... С первого курса военного училища запомнил: в десанте нет ни отставных, ни отпускных, ни больных, ни увечных, ни перепугавшихся, ни сомневающихся в правоте командования и Президента, ни даже пьяных или, Боже сохрани, похмельных, — только живые и мёртвые. Только воины и трупы! Вернее, или трупы...
Шеф по собственной инициативе поднял походную рюмку.
— Давай, к слову, помянем тех, кто не дожил до сего дня!
— Давайте, — согласился Никита, не чокаясь выпил, стряхнул остатки зелена вина на корку ржаного хлеба, поморщился, закусил солёным огурцом и подсевшим голосом продолжил. — Только давайте ещё и не доводить до безвременной кончины тех, кто покуда жив.
— Что ты имеешь в виду?! — не понял его Шевелёв. И на всякий случай поправился. — Вы имеете в виду...
— Мы имеем в виду вот что: не доводите до психоза. Прекратите ковырять грязными лапами нашу личную жизнь! Не лезьте вы, блин, в наши семьи! Дело прошлое, но в ночь отправки, когда вы признались — думаю, машинально, от усталости, — что оглоушили моего сына психотропным снадобьем, я реально готов был убить вас на месте.
Контрагент опасливо выставил перед собой ладони.
— Ради всего святого, извините! Раскаиваюсь и прошу прощения.
— Ладно, проехали! — отмахнулся Никита.
Правда, ему показалось, что раскаивается полковник только в том, что проболтался... А тот "ловко" перевёл разговор в иное русло. И снова перешёл на панибратское "ты".
— К слову о семье: как у тебя с Ариной?
— Вам наверняка лучше знать...
— И то правда. Что уж теперь секретничать?!.. Поделиться наблюдениями?
Никита плеснул водки в колпачок и резко выпил, что называется, вонзил в себя стакан.
— Валяйте!
— Жена тебя любит, — проговорил шеф, напряжённо высматривая нечто на дне собственного колпачка. — Любит и ценит. Но... собирается бросить. Только лишь для того, чтобы опередить твою инициативу по вопросу о разводе. Она не может позволить себе считаться брошенной! Она сильная и гордая. Она лидер по натуре, и это стало бы смертельным ударом по её самолюбию и реноме в обществе.
— Ну, в этом вы мне Америки не открыли.
— Америки, говоришь... Знаешь, где она сейчас?
— Америка? Лично я могу ошибиться, но вот мсье Глузд точно в курсе.
— Да какая, на хрен, Америка, какой Глузд?! С тобой точно с глузду съедешь! Я спрашиваю: знаешь, где сейчас Арина?
— М-м-м! — натужно промычал Никита.
Разговор этот раздражал его, как фурункул на заднице. Но решил дотерпеть. Раз уж отправился на Голгофу, надобно дойти и принять мученичество до конца! Только так можно дождаться вознесения на небеси...
— Судя по тому, как сформулирован вопрос, она явно не в Москве.
— Не в Москве. В Шарм-эль-Шейхе. В компании своего обожателя, юрисконсульта партнёрской фирмы, бесхребетного слизняка тридцати одного года, из которого она верёвки вьёт.
— Вот как?! — с усмешкой воскликнул рогоносец.
И сам удивился тому, насколько мало его взволновала супружеская неверность Арины. Ни на йоту! Покоробило лишь то, что прозвучало это из уст постороннего человека. А сам факт... Куда больше эмоций вызвал факт иного плана и формата:
— Из слизней верёвок не вьют.
— Арина, поверь, справляется... А ещё она боится загореть. И "сгореть", потому не отвечает на твои звонки.
— Да, верно. Перезванивает час-другой спустя — дескать, была на совещании. Или ещё какого дьявола...
— Опасается, что ты обо всём догадаешься по высокой стоимости трафика переговоров. А к разводу готовится на практике: взяла ипотечный кредит и уже оформляет на себя двухкомнатную квартиру в Медвежьем Стане. Тебе же собирается оставить вашу нынешнюю — в "кишлаке"...
— Очень мило с её стороны.
— ...И машину. И Добрыню Никитича...
— Богатыря?! Серьёзно?! — вскинулся тут Буривой. — Хоть и верится с трудом, но, тем не менее, огромное спасибо за такую информацию! Это, по сути, единственный позитив, который я почерпнул из сегодняшней беседы. И вот на сей мажорной ноте предлагаю распрощаться — нужно отдохнуть перед отправкой.
Однако Шевелёв его остановил.
— Погоди, Никита! Завтра вас перебросят Туда... Хочу, чтобы ты, дружище, знал и верил: случись Там чего, мы вас непременно вытащим. Даже произойди непоправимое, клянусь, и тогда извлечём! Пусть одни только тела...
"Ох, беды не накликайте!" — подумал Буривой, стиснув зубами сердце. И, горько усмехнувшись, уточнил:
— Интересно, под каким соусом наши бренные останки будут предъявлены родным и близким?
— Ой, да в чём проблема?! — шеф отмахнулся столь пренебрежительно, будто речь шла не об останках товарищей по борьбе, а, скажем, о туше соседского поросёнка. — По ситуации сориентируемся. Может, легендируем ваше геройство в неравном бою с шайкой уголовных преступников. Или отвагу на пожаре... Но близких без поддержки не оставим, можете не сомневаться.
— Вот спасибо так спасибо!
— Не за что. Это наш священный долг... Да, кстати! Если у тебя с Гулей остались долги, мы оплатим. Если есть пожелания, удовлетворим... Нет, поступим иначе: как вернётесь, отвалим кучу денег, сами сделаете себе приятное. И вот ещё что... так, на всякий случай... — шеф окончательно стушевался, — короче говоря, если напоследок для кого послание имеется — передадим.
Никита по опыту знал, как тягостно отправлять человека в неизвестность, и совсем уж невыносимо — на верную гибель, потому прекрасно понимал и разделял его душевные терзания. Сочувствовал? А как же?! Чай, не зверь...
