— Ты — человек! Или забыл? У тебя две руки, две ноги, голова и как любит повторять моя дочь — атавизм в форме хвоста спереди! Ты — мужчина!
— Нет...
— Да-а-а...
— Не кричите, — отреагировали на них разом Надя и Люба.
— Не я... — то ли ответил им Серафим, то ли продолжал бредить наяву.
Вера осознала: он, похоже, докопался частично до истины — своей прежней жизни и не в теле человека, а...
Боялась о том подумать, не говоря, чтобы произнести вслух. Она не хотела его потерять, прикипев всем сердцем и душой.
— Ты это! Ты! А то кто же? И ты — Серафим!
— Нет, не шестикрылый вестник Спасителя, а двукрылый ангел.
— Прекрати! Сейчас же!
— Ты же сама хотела, чтобы я вспомнил всё — докопался до истины! И вот — это случилось!
— Нет! Это всего лишь дурной сон! Кошмар! Не более того! — продолжала упрямиться Вера.
— Погоди, дочка, — вмешалась Люба. — Ты не права!
— Да, ма, — согласилась Надя. — И как не прискорбно нам это признавать — придётся когда-нибудь расстаться с Серафимом. У него своя жизнь — семья, а у нас — своя!
— Нет, Надя! Исправься! Скажи: это не так! — испугалась Вера: словами дочери, как ребёнка глаголет истина. — Не лишайте меня единственной отрады в жизни!
— А как же мы? Разве мы тебе не нужны?
— Что ты такое говоришь, Надька? Ещё как! Но и без Серафима я больше не могу жить! — вдруг призналась Вера в том, чём раньше бы сама и первой никогда. А это было своего рода признание в любви к мужчине.
Серафим только телесно являлся им, а в душе оставался ангелом-хранителем.
— Ты возбудилась — перенервничала, — приблизился он к Вере. И та сама обняла его, заключив в свои тёплые объятия.
— Конечно! Я схожу с ума! Я всё делаю для тебя! Забросила работу! Да что там — даже семью! Пустила всё на самотёк! Неужели не видишь — не чувствуешь: я готова ради тебя на всё — жертвую собой, не задумываясь! Сгораю, а ты... мужик! Все вы одинаковы! Даже ангелы!
— Ты права. У нас нет полового разделения.
— Это там — на Небесах, — вмешалась Люба. — А тут у нас на грешной земле у тебя всё в норме. Я бы даже сказала: чересчур.
— Верно, ба! Атавизм у него — ого-го какой!
— Надька! Мама! Ну, сколько можно об одном и том же?!
— Столько, сколько будет нужно! — грянули они разом в ответ.
— Побойтесь Бога, искусительницы!
— Сама! Ишь прилипла к Серафиму точно пиявка, и не оторвать! Хорошо ещё, что не присосалась!
Вера постаралась отомстить маме за её слова на деле — чмокнула Серафима в щёку, а затем ещё раз в лоб и... уста.
— Ой! Чё делается-то среди бела дня-А-А... — схватилась Люба рукой за грудь. Ей стало плохо — с сердцем.
— Разврат — одно слово, — подхватила Надя. И подсказала: — Ба, сердце слева, а не справа!
— Вот проказница! Оно в груди! А уж где и у кого болит — не твоего ума дело!
— Ты что-нибудь почувствовал, Серафим, ко мне? — спросила Вера после поцелуя в губы. — У тебя изменилось отношение ко мне? Готов остаться у нас в семье — не поменял решения? Не собираешься в ближайшем будущем покинуть меня и мою семью?
Серафим молчал, продолжая смотреть безотрывно в зеркало на отражение данного ему на бренной земле тела грешника. Он признал его, и ошибки быть не могло. Сон являлся видением из его прошлой жизни, поскольку та душа — водителя, которого оберегал один из двух низвергнутых Ангелов Небесных, была подобна во всех мельчайших тонкостях — на него сейчас телесно. Ибо душа при расставании с бренным телом какое-то время являлась зеркалом человека при жизни на момент расставания с ним и ничего не могла утаить, как и скрыть, пока не представала на Суд Божий.
— Я — он...
— Кто? Что с тобой, Серафим? Опомнись! Уймись! Отдышись!.. — уловила Вера: пульс учащён — удары сердца. — Мы обязательно поговорим с тобой о том, что ты вспомнил.
— Я вспомнил...
— Что? — подсуетилась Надя. — Всё или...
— ... как я был ангелом.
— Т-с-с... — вмешалась бабуля. — Кроме нас о том никому больше ни слова. Чревато! А то и впрямь упекут в дурдом!
— ...но не всё, — продолжал говорить Серафим, и его было уже не остановить. Он хотел выговориться. Ему позволили — Вера. — ...А только ад — Чертоги Чистилища! И...
Серафим запнулся.
— Что там с тобой произошло? Ведь что-то было — случилось? Может быть, это и есть разгадка твоей тайны появления на земле? — засуетилась Вера.
— Говори! Не молчи! — принялись настаивать её родные.
— Я встретил там... искусителя!
— Де-де-демона-а-а... — едва выговорила Люба от испуга.
— Он представился им, но я раскусил подвох. Это был сам...
— Ди-ди-диавол?
— Сатана!!!
— О, Господи! — припала старуха на колени и принялась креститься. — Боже! Спаси нас грешных и сохрани! Не дай на поругание тёмным силам зла! Заступись, Матушка! Пресвятая Богородица! Не покиньте нас наши ангелы-хранители! Примите под своё крыло архангелы — Михаил и Гавриил! Оградите от напасти-и-и...
Люба принялась бить поклоны лбом о пол.
— Ба, — растерялась внучка. — Ты как, а? С тобой что-то не то! Успокойся! Хочешь конфету? Ну, прекрати! Сладкое снимает стресс и успокаивает нервы! А они сейчас у нас у всех ни к чёрту!
— Больше так не говори! Никогда! Ты призываешь его! А нам этого не надо! Зря я, что ли молилась?!
— А, так ты уже опомнилась, ба?
— Ну да, — поднялась она.
— Что тебя смущает, Серафим? — решила выяснить Вера, желая выслушать повествование подопечного до конца. — Тело человека?
— Да. Мне достался подопечный собрата, которого тот не уберёг, и которого низвергли в ад, как и нас с ним. Но я здесь, а он...
— Что стало с ним?
— Его допекли...
— Кто? Черти? — вставилась Надя.
— Опять ты, внучка, призываешь их! Не смей!
— Адский темник-истязатель — крылатый демон, — заявил Серафим.
Невидимая тень встрепенулась, уловив его посыл.
"Вспомнил, проклятый! Дождёшься ты у меня! Я сгублю не только твою душу в теле грешника, но и заберу души тех, кто отныне встанет на моём пути — твоего совращения и возвращения в Чертоги Чистилища-А-А..." — взвился крылатый демон. Он понял: Ангел Небесный лишь приоткрыл завесу тайны — не более того. Но это становилось опасно для тёмных сил зла. Их заговор мог открыться, а они не могли этого допустить, боясь: Небесная Канцелярия ополчится за это на них, и потребует от Спасителя провести ревизию в Чертогах Адского Чистилища, где томилось бесчисленное множество душ оклеветанных праведников.
Бесы, заслышав истошный вопль неизреченного гласа демона, кинулись к нему отовсюду, бросив все свои прежние дела. Их явились толпы.
— Мои сладкие и славные послушники, — обрадовался демон. — Вы явились ко мне!
И он поставил перед ними новую задачу, указав, кого следует травить — души каких людей захватить и чьи сгубить.
— Исполнять! Немедля-а-а...
Теперь уже содрогнулся Серафим, уловив в ответ посыл от крылатого демона.
"Держись, странник! Твой земной путь окончен! Я доберусь до тебя! И никто больше не поможет тебе! Не сможет противостоять тьме бесов! Они идут к тебе — за твоей бесплотной душой! Ад — твоё пристанище, а Чистилище — дом, где Чертог — темница! Так было и так будет! Ибо это заявляю я — крылатый демон — наместник Диавола на земле!"
— Что с тобой, Серафим? — уловила Вера дрожь его тела. — У тебя озноб? Ты действительно болен?
— Нет, всё хорошо.
— Точно?
— Будет. Мне надо отлучиться...
— Уже? Так быстро?
— Нет, я не собирался покидать вас...
— Это правда? Ложь тебе ни к лицу! Ведь ангелы не врут?
Серафим смутился.
— Он — падший, ма, — напомнила Надя.
— А я всё равно верю ему на слово. Ибо я — Вера!
— Ну-ну, надейся и верь!
— Проказница! Вот я тебя! — погрозила бабуля внучке указательным пальцем.
— Хм, испугала, — вооружилась та в ответ шприцом со снотворным и кого уколола в очередной раз — Серафима.
— Что ты наделала, Надька-А-А... — испугалась не на шутку Вера. — Это настоящее предательство по отношению к нему с нашей стороны-ы-ы...
Серафим не сказал ни слова в ответ, лишь пытался улыбнуться, заверяя таким образом, что подтвердила на словах Люба.
— Чему быть — того не миновать! Кто знает: правы мы или нет! Время покажет, а Бог рассудит! Остаётся надеяться: он нам — Свидетель, а врагам — Судья! А не наоборот!
Серафим вновь погрузился во тьму. Сновидения снова нахлынули на него. Это почувствовал крылатый демон.
"Жалкие людишки! Неугомонные грешники! Гореть вам в геенском пламени ада! Я сам доставлю вас туда и назначу тех истязателей, с которыми вы встретитесь ещё здесь при жизни! И этот кошмар никогда не закончится для вас! Я уничтожу вас телесно — тела, а после души-и-и..."
Серафим бредил. Видения охватили его с новой силой. Он оказался там, где уже побывал наяву — в Чертоге Чистилища в ожидании Судного Часа.
Он томился там и мучался, а истязатели — демоны — допекали его, продолжая совращать на свою сторону. На бесплотной душе не осталось больше светлого пятна, но ангел не сдавался. Свет практически не излучался. И когда окончательно угас, он услышал глас надзирателя:
— Пора! Тебя ждут там, куда ты стремился — на Суд Божий! Только не жди, что тебя отпустят за твои грехи! Мы постарались! У тебя нет ни малейшего шанса на искупление! Ты — наш! Отныне и навеки — раб! Мой хозяин — твой! А для меня ты — слуга! Подчинись и покорись!
Ангел Небесный не отреагировал, он находился в забвении.
— Отлично! — явился соглядатай, дозволив представить подопечного Небесной Канцелярии Спасителя.
Тьму сменил яркий свет, заставивший очнуться низвергнутого ангела-хранителя временно в ад. Но он уже не мог снести его, как и вынести очередных мучений.
Демоны несли его, а он не чувствовал прежней боли от прикосновения их огненных лап. Зато свет убивал его. Ангел был не в силах открыть глаза. И ему помогли.
Суд для него происходил как в тумане. Разум не слушался его. Он "плыл".
Перед Небесной Канцелярией Верховного Судьи выступил обвинитель — Ангел тьмы весь в чёрном — с головы до ног и крылья, да хвост. Он заявил:
— Вашему вниманию представлен ангел-хранитель! Ему в вину вменяется превышение полномочий! Он трижды спас подопечную грешницу, а затем это сделал в очередной — четвёртый — раз, возомнив себя Богом, веря в то, что ему всё дозволено!
— Ясно, обвинитель, — молвил один из судий Небесной Канцелярии. — Нам понятно, в чём конкретно обвиняется Божий слуга! Теперь мы готовы выслушать заступника. Что нам скажет на это — твои скверные слова — он!
В защиту небесного хранителя выступил Ангел Света — весь в белом.
— Мой подзащитный не мог поступить иначе, вняв мольбам праведницы...
— Грешницы! Ибо она женщина, а знать, уже грешна по своему происхождению и не только! Это бесспорный факт! Аксиома! Закон жизни в бренном мире бесконечных грешников! — вмешался обвинитель.
— Я не давал тебе слова! — встрепенулся судья — Херувим — весь в красном, как и его крылья. — Если и дальше будешь встревать — перебивать — лишу слова! Я должен выслушать доводы обеих сторон, дабы после по Весам Правосудия определить, чего достоин виновник Божьего Суда!
— Он уже виновен, поскольку его дело — дело ангела-хранителя — дошло до Суда! И прощения не может быть!
— Это так, — согласился судья с доводами обвинителя, как и заступник.
— Но сейчас мы говорим об искуплении вины!
— Нет! Он не заслужил его! — вновь нагло заявил обвинитель. — Ибо проклят! На него легло пятно позора! Взгляните на хранителя! Он — один из нас! Стал такой же, как и я — цветом! И ничуть не очистился от скверны, напротив его душа стала темна! Отдайте его нам! Он наш! Больше не ваш слуга, а мой! Раб моего хозяина и господина!
— Это установит Суд! — постановил Божий судья.
Обвинитель не умолкал, продолжая поносить всех и всё.
— Где же справедливость? Куда смотрит Всевидящее Око? Это произвол! Я буду жаловаться Самому! Я заставлю Его внять нам, и явиться на Суд! Ангелы не люди! И это их он в первую очередь должен судить — слуг, а не детей!
— Дети — ближе! — вмешался заступник хранителя. — Он Сам прожил земную жизнь!
— Что он несёт? Мы живём в ином мире! И по иным законам!
— Можешь говорить, что угодно, — заявил в продолжение заступник. — Но решение принято Судьёй. Дело за Небесной Канцелярией! Нам остаётся лишь ждать окончательного постановления от них. Они и вынесут приговор!
— Нет! Я настаиваю на продолжении процесса! — требовал обвинитель дать ему слова для дополнительного выступления в Суде. И добился своего. Но особо изменить уже ничего не мог, поэтому куражился, дабы при зачтении приговора для хранителя не было сделано поблажек в виде ряда исключений, как ангелу. — Помните, Судьи: он — проклят! Запятнан! И сам это сделал — по доброй воле! Никто его не принуждал! Нарушил главную заповедь — не нарушать принятого уклада между мирами. Спаситель сам при помощи иных слуг трижды призвал душу, а в четвёртый раз тот уже сам по личному желанию воспротивился ему! Что возмутительно и недопустимо! Наглости хранителя Небес нет предела!
— Уж не потому ли ты куражишься, чертяка, что хранитель заслуживал повышения, а никак не понижения — стать не просто Ангелом Небесным, а защитником людей в ряд иных — двенадцати Архангелов — 13-м! Ведь это место прежде принадлежало твоему господину — искусителю! Неужели он боится: сей ангел достоин места, которое он занимал прежде, и станет надсмотрщиком над ним?
— Уже нет, — огрызнулся обвинитель. — Порочен! Проклят! Запятнан! И наш — мой слуга, и раб моего хозяина!
— Не спеши с выводами, чертяка окаянный! Бес тебе в ребро, а шлея — под хвост! — пригрозил судья. — На этом всё!
— Да-а-а... А-А-Ад... — запричитал обвинитель, скандируя. — Тьма и мрак Чертогов Чистилища-А-А...
— Нет! Искупление! — настаивал в свою очередь заступник. — Так записано в уставе Небесной Канцелярии даже при рассмотрении дел душ усопших рабов Божьих, как и Его слуг! Ангел-хранитель достоин этого, как никто другой из нас! Говорю это с упованием на Божью милость и справедливость!
— Что? И это, по-вашему, справедливо? Мы и мой хозяин оказались в аду по той же самой причине, за что отныне милуют! Абсурд! Небесная Канцелярия — фарс! Небеса покроют себя несмываемым позором, если предатель не будет низвергнут к нам! О том узнают все! Даже Сам Он, когда наш хозяин будет удостоен чести лицезреть Его. Мы этого так не оставим! Он разгонит вас! И тогда мы станем вашими судьями, и не ждите от нас пощады! Каждый получит то, чего заслужил — Ада-А-А...
Судье надоело слушать вопли обвинителя, и он применил против него силу — метнул сгусток энергии, заставившей замолчать чёрта. Тот онемел.
— Получил, — и не думал насмехаться над ним заступник ангела-хранителя.
У обвинителя забегали глаза.
— Ты что-то желаешь сказать? — наклонился заступник к нему. — Сейчас не время. Судья огласит решение, которое принял окончательно по делу моего подзащитного! И уже никто и ничто не изменит его!
