Сказка - ложь...

Внезапно парень тоже нахмурился, одаривая чародея не менее пристальным взглядом:

— Если ты сейчас про 'игрушку' вспомнил, как меня предупреждал, — то зря... Разве к нам это относится!

И ведь прав, леший бы его подрал, такого умного и наблюдательного! Не относится.

— Да, мне любопытно. Да, я хочу с тобой и так быть. Что в том худого или чрезвычайного?

Вот это и называется загнать в угол. И ведь не возразишь, а очередная колкость про всякие хотения вертелась на языке скорее по привычке.

— Ваня, тебе больно будет... — уже совсем растерянно возразил мужчина.

— Если и будет, то не по злому же умыслу, а я в такие минуты вообще будто разум теряю, ничего кроме тебя... — отмахнулся Иван. Вдруг он осекся, тоже сел и вперил в чародея мрачный, в раз потяжелевший взгляд. — По-го-ди... То есть, тебе — со мной... больно?!

— А что, похоже?! — пожалуй, дальше шокировать Кощея было некуда!

Он ажно заозирался, будто пытаясь найти вокруг что-то, что подскажет, как выразить нужное объяснение понятной, а главное убедительной речью. Взглянул на парня, и — опустил руки, с мягкой силой заверив:

— Нет, мне хорошо с тобой. Очень хорошо, Ваня! Но... я ведь и не девственник...

— А я не неженка и все же не на пытку подписываюсь! — Иван не то чтобы выдохся, скорее вовремя спохватился и прикусил язык, закончив свою мысль куда менее горячо и рьяно, чем собирался. Выдохнул глубоко и сказал с грустной улыбкой. — Хотя, если в этом смысле я тебе не нравлюсь, то... не сердись, что спросил.

Кощей разом опомнился, усмехнулся, привлекая его к себе:

— Это ты-то и не нравишься? Если бы не нравился, мы бы с тобой сейчас так не сидели, — обнимая парня одной рукой, второй чародей красноречиво погладил его под простыней по обнаженному бедру. — Ну, уж прости, Ванечка, врасплох ты меня застал!

Едва подавив очередной вздох, Иван теснее прижал его к себе, ласковым поцелуем дотронувшись до уголка откинутой шеи между мочкой и челюстью.

— Да понял я, что ты что-то дурное подумал, — молодой человек дернул губами, — только в толк не возьму что и почему...

Мужчина опустился обратно, продолжая легко водить ладонью по его коже. С непонятной, чуть горчащей улыбкой заглянул в ясную синь серьезных глаз, пару мгновений всматривался в их глубину, — и улыбнулся светлее:

— Вот и правильно, не бери, Ваня! Оно и не к чему, — чародей решительно тряхнул головой, поднимаясь. — Хватит того, что один из нас горазд выискивать ловушки да гадости.

Он наполнил кубок родниковой водой из кувшина, развел нужное количество капель лекарства, неторопливо выпил и вернулся в постель, гибким движением вытянувшись подле сумрачно наблюдавшего за ним Ивана. Погладил его по груди:

— Будет тебе сладкая ночь, Ваня, обещаю! Только уж не сегодня, ладно?..

— Как скажешь...

* * *

Иван не то чтобы обиделся, не то чтобы расстроился, но как говориться, осадок остался. Все же трудно постоянно выдерживать, что едва ли не каждое твое слово или действие воспринимается в штыки. Он тоже живой человек и тоже имеет право желать к себе если не беззаветной любви, то хотя бы понимания и определенного доверия, после всего что было и что есть. Даже думать не хотелось, какие такие гадости могли взбрести про него Кощею в голову из-за просьбы, которую сам Ваня считал более чем естественной!

И почему-то вот эта малость задела куда сильнее, чем любое недопонимание прежде. Нет, внешне все вроде бы шло как обычно, ни о какой размолвке не было и речи, однако некоторое напряжение явственно ощущалось. Причем обоими: чародей тоже отнюдь не был настолько спокоен, как казался и как сам хотел бы быть. Грыз, подгрызал душу маленький червячок, более всего похожий на чувство вины за то, что незаслуженно обидел честного и любящего человека нелепыми подозрениями. Недовольство собой мешало выполнить обещание, да и любое поползновение в эту сторону теперь показалось бы нарочитым, фальшивым и наигранным, а Иван не позволял себе больше ни единого намека. Не то это дело, на которое напрашиваются из штанов выпрыгивая. Не так, не гоже.

Тем временем, зима уж плавно подходила к концу своего сурового царствования. Кощей обмолвился, что налаживается вскоре снова объезжать границу, доделывая то, что нельзя было выполнить по осени. После Масленицы как по писанному пришла оттепель, а вместе с ней у ворот неожиданно нарисовался Горыныч.

— Вань, — Змей мялся и мямлил, просяще заглядывая в глаза, — мне помощь твоя нужна очень! Вот тотчас же...

— Горыныч, я конечно понимаю, что март начался, но ты ж не кот вроде! — хмыкнул озадаченный Ваня. — Не рано ли?

Змей только рукой махнул:

— Да я не про то, точнее не совсем про то... Вань, очень надо и срочно! Я слыхал, ты иногда тоже помогаешь — советом там, травками какими...

— Было дело пару раз, — кивнул молодой человек.

Вообще-то здесь люди и сами справлялись, а если совсем беда прижимала, то бабы и девки ходили к Яге, просили, гостинцами кланялись. С мужиками вопрос обстоял сложнее: большинство, как водится, от хворей до последнего мужественно отмахивались, затем предпочитали лечиться баней да водкой, а то и могли в капризах дать фору любому ползунку-несмышленышу. А тут Ваня... Вот и выходило, что от него принять помощь и не зазорно, и без обмана, и Ивану повод для гордости, — что расплатиться за новые сапоги или, скажем, рубаху он свободно может своим умом и трудом.

— Это ж какая с тобой напасть приключилась, Горыныч? Вроде здоров, дай каждому, — посмеивался парень над неловко переминавшимся приятелем.

— Да не мне, это сестрица просила... двоюродная. Ей надо...

— Горыныч, а ты часом нигде головой не бился? — опешил Иван. — Мне да девку пользовать?!

— Да не ей самой, а... в общем, очень надо!

— И очень срочно, — снова покивал парень. — Ясно, что ничего не ясно! Хоть скажи, что мне с собой брать стоит.

— Вань, — возмутился Змей, — ежли б знал, то наверное тебя б не беспокоил, сами бы справились! Полетели, а?..

— Погоди, хоть Кощею скажу! — смирился с неизбежным Иван.

Чародей к его внезапной отлучке отнесся без восторга, повел бровью, прохладно заметив:

— Не скажу, что мне это нравится, но... Ты считаешь Змея своим другом. Если хочешь, так ступай с ним. Для чего спрашиваешь?

Ваня аж задохнулся от его слов, подступил вплотную, обхватив за плечи и заглядывая в зеленые очи потемневшим взглядом:

— Ты что?!. Зачем ты опять...

— Ваня, — Кощей удивленно взглянул на него и смягчился, погладил по щеке, ласково упрекнув, — это уж ты сейчас что-то скверное напридумывал! Раз считаешь нужным помочь товарищу, то к чему же я буду тебя отговаривать?

И добавил с несвойственным себе смущением:

— Возвращайся только поскорее, а то мне тревожно будет...

— Ага, — Иван виновато уткнулся ему лицом в шею, вдыхая родной запах, — полетели туда, не знаю куда, не знаю зачем... Не волнуйся, Горыныч бесшабашный парень, но не злой. Не представляю, кого там его сестре лечить занадобилось, да еще тайно, но я быстро обернусь. Ведь и не беру с собой ничего, кроме твоего подарка, а вернусь расскажу.

Неохотно прервав нежный неглубокий поцелуй, Иван ушел, и оставшийся в одиночестве Кощей тяжело вздохнул: верно, вроде бы ничего особенного, а сердце не на месте, не зная точно где он и что. И не в том суть, что по правде отчего-то за него боишься, сколько в том, что оказывается уже привык, что Ванечка всегда с тобой, всегда рядом, рукою подать... Ваня-Ванечка, что ж ты творишь-то со мной!

Зябко передернув плечами, мужчина направился в одно из хранилищ: упомянутый подарок, — сделанный специально для Ивана браслет из чистого серебра, позволяющий без дополнительных ухищрений слушать сердцебиение и дыхание потенциального пациента лишь кончиками пальцев, — навел на мысль об артефакте с совершенно другими свойствами. Таком, который давал бы ему знать все ли в порядке с самим Ваней, — все же, хм, недоброжелателей, завистников и просто охочих до собственной выгоды вокруг чародея хватало! Так что о возможной защите для царевича стоило серьезно подумать, всяко лучше перебдеть, чем недобдеть... Стоило хорошенько подумать, как, в каком виде и во что эту защиту вкладывать.

Тем временем Ванечка успел проклясть свою добросердечную и не в меру порывистую натуру не семижды семь, а все семижды семьдесят семь раз. Да-да, то самое 'полетели'! Иван всю жизнь был уверен, что высоты не боится, и к нормальной скорости тоже относился нормально. Однако к манере передвижения Змея Горыныча и то, и другое относилось весьма опосредованно, причем одно дело наблюдать за выкрутасами приятеля с твердой земли, а совсем иное болтаться на змеиной шее, этаким бешеным буравчиком ввинчивающейся сквозь обжигающе ледяной воздух. Правда, он сильно подозревал, что висеть под брюхом в когтистых лапах понравилось бы еще меньше, что не преминул высказать — мол, теперь он понимает, почему Горынычу не везет в любви, редкая девица способна проникнуться красотою полета в таких экстремальных условиях. Впечатления, несомненно, остаются волнительные, но совсем не те, которые способствуют нежным чувствам.

Разобиженный Змей огрызнулся на пытающегося удержаться на ногах и отдышаться парня, что он-то как раз летает лучше всяких прочих, а вот друг-Ванечка изрядно раздобрел на Кощеевых харчах, еле донес.

Донес-то донес, вопрос куда? Овраг, холмы, покрытые лесом и ни следа живой души, лишь ручеек журчит где-то поблизости. Между тем Горыныч уверенно направился к здоровенному, растущему над обрывистым склоном дереву, чьи вывороченные корни топорщились наружу на манер спутанной клочковатой бороды, и поднырнул за них, делая Ване знак идти следом. Тот не спорил.

Оказалось, что лаз вел внутрь довольно просторного помещения, хоть и с земляным полом, но кое-где по стенам выложенным бревнами и с укрепленным сводом — толи избушка вросла в землю, придавленная могучим древом, толи имевшуюся пещеру приспособили для своего удобства. Часть пространства была отделена и в свете пары ламп Иван успел заметить зеленое платье метнувшейся за занавес женщины да промельк черной косы. Змеева родственница, похоже, вовсе не жаждала близкого знакомства.

Ваня уж хотел было выразить свое недоумение, когда и сам заметил то, на то указывал Змей: на некоем подобии топчана из тех же переплетенных корней и старых бревен лежал человек, укрытый до подбородка богатой меховой полостью.

Да уж, пожалуй, эта полость была здесь самым примечательным, настолько блестящий драгоценный мех не вязался со всем остальным и в первую очередь с самим больным. Молодой мужчина, всего лет на пять постарше Ивана, заросший, нечесаный — темно-русые кудри слиплись сосульками, он не был совсем грязен и заметно, что в чистое его кое-как успели переодеть, но общий вид оставался крайне удручающим.

Лицо изможденное, костистое, правда все-равно красивое даже, умное. Губы обметаны, на скулах пятна лихорадочного румянца, а лоб холодный... Почувствовав чужое прикосновение, он раскрыл глаза — ясные, упрямые, густого серо-голубого оттенка.

— Как зовут? — спокойно поинтересовался Иван, сдвигая одеяло и переходя с осмотром дальше.

— Андреем...

— Ну а меня Иваном, — кивнул молодой человек, невольно хмурясь.

Не Кощей, конечно, после узилища, но... Парень был высоким, ладного и крепкого сложения, любой девице на загляденье, товарищам на зависть, вот только осталась от него сейчас тень тенью. Руки, кстати, широкие, рабочие, в кожу чернота въелась будто от каменной пыли или окалины...

— Лекарь что ли?

— Вроде того.

Иван отпустил его руку, когда назвавшийся Андреем скорчившись зашелся хриплым, клокочущим кашлем. Приложил ладонь к спине, чтобы прослушать, и едва не отдернул: на ощупь подтверждалось тоже, что различил взгляд из-за съехавшего на плечо распахнутого ворота — должно быть вся спина у него была исполосована такими характерными рубцами. Подтверждая свою догадку, Иван сдвинул мех внизу и кивнул себе: на покрасневших распухших ногах отчетливо и недвусмысленно выделялись следы цепей.

Укрыв пациента снова, Ваня замешкался, бросив короткий взгляд в сторону молчаливой занавеси, но поразмыслив, вышел на воздух, где его терпеливо дожидался Змей.

— Что скажешь, Вань? — встрепенулся тот.

— Я? — демонстративно удивился Иван, привалившись плечом к толстому корню. Сложив руки на груди, цепко прищурился. — Нет, Горыныч, вот сейчас я тебя внимательно слушаю!

Змей посверлил его недовольным взглядом, однако вскоре сдался, будто целиком сдувшись.

— Чего уж там... Давай только сначала поближе к тебе переберемся.

Нужно ли уточнять, что прибыли они не куда-нибудь, а в любимый Змеев кабак на перекрестке? Иван поморщился и перво-наперво договорился с хозяином, чтобы тот ему лошадку какую подготовил до дома самостоятельно добраться, — хватит с него перелетов, особенно если Горыныч за воротник заложит.

Однако тот на удивление вел себя смирно, без присущего ему разудалого веселья.

— Понимаешь, Ваня, я и сам не знаю, что мне делать, за что и с какого конца браться, — пожаловался Змей, едва пригубив шустро поданное зелено вино. — Но не могу же я ее одну бросить разбираться, не могу!

— Горыныч, не торопись, — остановил его Иван. — Есть у меня необходимое: и чтобы питье заваривать, и для припарок на грудь, на спину, к ногам... Я само собой в помощи не откажу, но — тебе. Андрею этому, поскольку видно, как человека вконец замордовали. Сестрица твоя, уж прости, и поздороваться побрезговала... Не в том дело! Должен же и я знать во что влез, так? И почему ты к Яге не бросился? Она бы в нужде не отказала, а тебя так и подавно любого привечала...

— С очередной из дома беглянкой да с ее милым дружком под мышкой? — взвился Змей. — Спасибо, Ваня, я еще жить хочу!

— Н-да... — только и смог выдать на эту тираду Иван.

— Эх, Ваня, — горестно вздохнул змей, уткнувшись взглядом в выскобленную столешницу, — ты на Тайку не шибко сердись! У тетки единственная радость, долгожданная, всего подгорного царства царевна... Мы-то ее все еще за девчонку малую считали, а по всему выходит, что этого мастера она себе уже давненько присмотрела. Где — ума не приложу! Ну да с меня, беспутного, и спрос не велик!

Горыныч залпом осушил чарку, зажевав куском ароматной рыбки.

— Чего не знаю, о том не скажу: толи она робела, толи носом крутила гож-не гож, толи матери своей боялась, что та в ярость придет... Но держалась поодаль, в сторонке, смотрела только и сама у него на глазах маячила. Игралася, дура! Красовалась, заигрывала...

Иван отмалчивался, слушая: вот уж когда действительно нюхом прочувствовал, что свой он уже, здешний! Кому может и пустой смех, как заневестившаяся девчонка на глазах у понравившегося молодца вертится, и то смеха мало если девчонка балованная, а молодец ей подчиняться обязан. Еще меньше если не обязан, а ей хочется... А ежели змеиная царевна с простым парнем позабавиться пожелала? То-то же.

— А потом, — Горыныч паскудно усмехнулся, — не поверишь, узрела, как ее разлюбезный 'неправильно' улыбается другой девице, попроще да к поверхности поближе. Не нам его судить, согласись!