— Забавный ты, человек. Хочешь творить всякую фигню безнаказанно, значит? Скажи, а вот если ты пойдешь и убьешь кого-нибудь, ваша милиция тоже тебя простит и не будет сажать в тюрьму? Ты клятвенно пообещаешь больше так не делать, допустим.

— Нет...

— Ну вот. Так в чем твое возмущение? Тебе сделали бо-бо? Так не твори фигню.

— Я... я боюсь... боюсь вызвать его недовольство... Боюсь, что он... — говорит Андрей еле слышно после паузы.

— Фух, — вздыхает птенец. — Выяснили. Ура. Ты боишься, что можешь рассердить хозяина. Хорошее чувство, между прочим. Но в твоем случае — немного кривое. Кривое в том, что ты боишься именно наказания, а не недовольства хозяина. И отсюда — ненависть. Верно? Теперь давай разберем. За что ты его ненавидишь?

— Он... он жестокий.

Фыркает.

— Не смеши мои тапочки. Вот мой дед был жестоким. Он однажды мальчишку, моего ровесника, на кол посадил за пролитый суп. Знаешь, сколько дней тот умирал?

— Не хочу знать...

— Во-от. Кстати. Ты вчера накричал, — я слышал, — на хозяина! Ты, слуга — на хозяина. Он тебя хоть пальцем после этого тронул? Думаешь, я не видел, в каких расстроенных чувствах он потом вышел? Мы слабо проявляем чувства. В смысле — настоящие чувства, а не те, что изображаем при общении с людьми. Так вот, ты умудрился его довести до такой степени огорчения, что по нему это было видно. Он тебе хоть что-то сделал?

— Нет...

— Не сделал. Хотя, честно, я бы за такое хамство кожу бы спустил. Причем медленно. И Шеш об этом знает. Знаешь, что он мне говорит каждый раз, когда я советую тебя наказать? "Это мой слуга, не твой"... Жалеет. Он твою дочь в лучшую школу отправил. Не в городе, не в районе и даже не в стране. В мире! Хотя к ней обязательств никаких, она не его слуга.

— Она моя дочь!

— И что? Он мог бы приказать сдать ее в интернат или детский дом. И ты был бы обязан подчиниться. У вас речь в договоре о чем шла? О здоровье? Здоровье он ей вернул. А вот обязательств обеспечивать ее не было. Далее. Ты лично в чем-нибудь нуждаешься? Голодаешь? Болеешь? Мерзнешь? Нет. И эту часть своих обязательств, как хозяин, он исполняет. За что же ты его ненавидишь? За то, что он называет себя твоим хозяином, а тебя слугой? За эти два слова? Или за что?

— Он... понимаете, когда он рядом... словно давит на меня... Он может меня унизить в любой момент, когда я этого не ожидаю...

— Унизить? Например?

— Вчера... я хотел уйти, а он меня остановил... И как провинившемуся школьнику: "Не смей уходить, пока я не разрешу..." или что-то в этом роде... Я в жизни такого унижения не испытывал...

— Domine Iesu Christe, Fili Dei, miserere mei, peccatoris! Ты собрался посреди разговора свалить?! Domine Iesu... Андрей. Вот скажи честно — это как вообще называется? Не знаешь? Так я подскажу. Это называется "оборзел". Ты своему прежнему начальнику тоже так свой нрав показывал? Он тебя ругает, а ты хвостом махнул и сбежал, видите ли, царя обидели?!

— Ну...

— Андрей-Андрей. И твой хозяин еще у тебя, слуги, спрашивает: "Что тебя не устраивает? Что ты хочешь? Что я могу сделать для тебя?" Тьфу. Вот видит бог — я бы за такое своего слугу вообще бы забил насмерть... А он... он тебя бережет. Старается слова найти, подход. Чтобы до тебя, буратины, дошло.

Холодильник снова хлопает.

— Теперь слушай сюда, слуга, — голос Апреля становится холодным. — Ты — ему не ровня. Ты никогда не станешь ровней даже только что восставшему птенцу. Даже если этому птенцу до обращения было столько же, сколько твоей дочери. Даже если этот птенец был бомжом каким-нибудь. Потому что ты — человек. А он — al'lil. Ты, человек, не венец творения. Ты — одна из ступеней. И обращение с тобой — соответствующее. И в этом нет ничего унизительного. Ты не унижаешь кошку, когда отпихиваешь ее ногой или шлепаешь тряпкой. И если она вдруг забудет, как ходить в туалет, ты ей напомнишь, ткнув мордой в ее кучу. И в этом тоже нет ничего унизительного. И ты не будешь мучаться угрызениями совести, что унизил кошку. Ты будешь ощущать, что поступил правильно. Нет ничего зазорного в том, чтобы признать над собой власть более совершенного существа. Между прочим, эта идея есть в любой религии. Но, в отличие от любой из них, твой "бог" — живой и рядом с тобой. И от которого, простите, пользы больше. Что-то еще?

— Да нет...

— Андрей. Я тебя умоляю, а? Не ври al'lil. Бесполезно. Мы это чуем. Ревность. Ага. Лена твоя? Ага. А тут что?

— Так...

— Рассказывай, человек. Я ж не отстану. Кто эта Лена вообще? Откуда ты ее знаешь?

— Подруга моей жены... Лиды.

— Ну, подруга. Чего ты так ею озаботился?

— Хорошая женщина. Ну... просто... Когда Лида умерла, Лена помогала с Машей. Бабушка старенькая, мало что могла. А я Лене мог позвонить в два ночи и спросить, как перепеленать дочь. И она все рассказывала. И иногда брала ее к себе. У нее младший Ромка ровесник Маши... Правда, замужем была. Я и не лез. Не дело — семью разбивать. Потом Маша заболела, и как-то завертелось все. Почти не общались, так... По праздникам "привет-привет". А потом... Маша выздоровела. И когда он велел комнату ей обустроить, я к Лене обратился. А потом вот узнал, что она развелась... Обрадовался. Думал, может будет что... А тут...

— А тут она, оказывается, твоим хозяином в оборот взята, — подытоживает птенец. — И ты приревновал. Идиот, что говорить. Как-то пообщаться на эту тему с ним нельзя было? Он, если мне память не изменяет, пытался вчера тебя расспросить по этому поводу. Ты же на него рявкнул.

— А что говорить-то? Все ясно... Я за бортом.

— Андрей. Ты одно не учел. Мы — не люди. У нас другая физиология и психология. У нас секс выполняет совершенно не ту роль, что у вас, людей. Это ненужный, но возможный физиологический процесс. Причем он нам никакого особенного чувства не доставляет. Мы можем им заниматься точно по тем же причинам, по каким можем есть человеческую еду, запускать сердцебиение, изображать сон и тому подобное. Это делает нас похожими на людей. Это затрудняет наше обнаружение. Есть вещи, конечно, которые мы не можем контролировать — это реакция на серебро, солнечный свет и отражение. Но имитировать процессы в человеческом организме мы умеем. Это раз. Два в том, что у нас другой процесс размножения, так сказать. Новый al'lil появляется только при обращении. Мы не почкуемся, не рождаемся и не вылупляемся из яиц. Соответственно, у нас нет понятия "самки" и вообще "противоположного пола". Мы можем даже превратить свое тело в женское, если приспичит. Деление на мужчин, женщин среди нас — это отголоски того времени, когда мы были людьми. Привычка, так сказать. Среди молодых al'lil иногда даже любовь к человечицам случается. Оттуда же идут легенды про суккубов и инкубов. Типа демоны, приходящие по ночам и доставляющие неимоверное сексуальное наслаждение. Потому что мы действительно занимаемся этим виртуозно, чувствуя даже малейшие желания и отклики партнера. А наша сила позволяет ощущения усилить в десятки раз. Твоему хозяину шесть тысяч лет. Он постройку пирамид видел и сфинкса еще с носом. Поэтому нет ничего страшного в том, что ты объяснишь ему ситуацию и спросишь, как тебе поступить. Он вполне может одобрить ваш союз и даже помочь.

— А может... не одобрить?

— Может. Если решит, что семья помешает твоему служению. Или если решит, что Лена может ему пригодиться в чем-то другом.

— В чем?!

— Я откуда знаю? Но есть он ее не станет, гарантирую.

— Точно?

— Точно. У нас игры с добычей происходят по-другому.

— Игры?!

— Блин... Игры, игры. Если так интересно, у хозяина спроси, он расскажет. Я и так тебе почти все про нас рассказал. Язык мой — враг мой... Андрей. Забудь про свои человеческие социальные правила. Ты общаешься с al'lil. Не с людьми. Постарайся к этому привыкнуть. В нашем обществе совершенно другие предписания. Как пример — наши имена. Для вас, людей, это мало значит. А для нас — все. Поэтому по именам друг друга мы называем только между собой. Самым страшным оскорблением для al'lil является фраза "Не называй меня по имени". После этого — вражда навсегда, пока один не порвет другого. Для вас же эта просьба — мелкий нюанс общения. Для вас самка — это повод поссориться на всю жизнь. Для нас — мелочь. Если тебе что-то непонятно, то спроси у хозяина. Он, по-моему, тебе разрешил задавать любые вопросы. Кстати, замечу, что это величайшая привилегия, которую некоторые слуги никогда не заслуживали. А он тебе это разрешил почти сразу. Так что не бойся.

Шаги.

— И еще один момент. Хотел тебе сказать еще в начале нашего разговора, да ты меня сбил, — вздыхает Апрель. — Ты боишься, что согласишься расторгнуть договор, когда твой хозяин будет тебя бить. Так?

Хлопок холодильника. Щелчок пробки.

— Не бойся. На середине "процесса" он не остановится. Он договор не прервет вплоть до момента, пока следы полностью не заживут, даже если ты будешь это требовать с пеной у рта.

Выдох облегчения.

Оглядываю двор. Снега почти нигде нет.

— А чтобы он тебя не бил, не твори фигню, — поясняет. — Если не знаешь, фигня или нет — спроси у хозяина. Если же натворил, сам того не ведая, — проси прощения, кайся. Тогда накажет не сильно. И еще... Мой тебе совет. Он сейчас в дом войдет. Попроси у него прощения за вчерашнее.

— Попросить?

— Да, буратина, попроси. Встань на колени и попроси по-нормальному, а не дуйся на него, как оборзевшая скотина.

— На колени?!

— Да. Тебя что-то смущает? Он твой хозяин, вообще-то.

— Эм...

— Андрей, знаешь, кто ты? Белая полярная лисичка. Даже мне не стыдно. Мне! Его собрату, блин! Потому что я — Младший. Птенец. И в иерархии — ниже него. Ладно. Черт с тобой, тупица. Делай, как хочешь.

Вхожу в дом.

Раздеваюсь.

Оборачиваюсь.

Рядом с дверью в кухню на коленях стоит Апрель. Голова наклонена, руки вытянуты вдоль тела.

— Прости, Старший. Я не смог выполнить твоей просьбы. Я не смог объяснить твоему слуге его положение. Признаю свою вину.

Ритуальная фраза, произнесенная при полном соблюдении этикета.

Конечно, место ей не здесь. И случай не тот. Вот если бы он случайно загрыз моего слугу...

— На тебе нет вины, — отвечаю точно по этикету, принимая игру.

Встает, поднимает голову. Взгляд — сияет.

— Спасибо, Старший.

Улыбаюсь краем рта.

— Может, сподобится, — еле слышный шепот на испанском.

Дверь в кухню открыта наполовину.

Прохожу внутрь.

Встречается со мной глазами.

Задерживаю взгляд.

Опускает голову.

Медленно встает сперва на одно колено, затем на второе.

— Простите мое поведение, пожалуйста.

Молчу.

Растерянность.

— Пожалуйста... извините меня... за вчерашнее.

Открываю холодильник, достаю кошачий корм.

— Хозяин...

Оборачиваюсь.

— Простите меня, пожалуйста. Я... вчера нагрубил вам.

Подхожу ближе.

Страх.

Касаюсь волос, провожу рукой, аккуратно вливая немного силы, успокаивая.

Замирает, не делая попыток подняться. Страх ослабевает.

— Андрей. Ты зря воспринимаешь меня, как врага. Я не желаю тебе ничего плохого. Я действительно хочу быть твоим другом, — говорю медленно. — Мне очень тяжело видеть, как мой близкий человек меня боится и ненавидит.

Недоверие.

— Сомневаешься? Андрей, мне за ненавистью ходить далеко не надо. Ты забыл, кто я? Я существо из древних легенд, воплощенное зло. Я ночной убийца, кошмар. Для любого человека я — демон, дьявол и тому подобное. Даже те слюнявые фанаты, что посещают мой ресурс, убегут с отвращением, увидев процесс моего питания... Андрей, ты знаешь обо мне все. Ты — мой слуга. Ты — единственный человек, который мне близок. Человек, которого я впустил в свою семью. Принял в гнездо, если говорить нашими терминами. У меня нет никого из людей, кто был бы мне так дорог, как ты. И мне очень больно, когда я чувствую твой страх, твою ненависть. Я очень хочу быть тебе хорошим хозяином... Я не хочу тебя заставлять, как-то ломать. Я не хочу раба — безвольное существо, согласное на все. Я хочу слугу. Младшего друга.

Убираю руку, делаю шаг назад.

— Встань.

Поднимается.

— Умойся, — вздыхаю.

Несмело подходит к кухонной раковине, включает воду.

Надеюсь, я поступил правильно.

* * *

Апрель сидит в гостиной, перебирает книги.

— Спасибо, — говорю птенцу.

— Не за что, — пожимает плечами. — Рад, что получилось. Все-таки он реально буратина.

Улыбаюсь.

— Человек.

— Ага, — соглашается.

* * *

— Хозяин... — окликает меня слуга.

Поднимаю голову, отодвигаю ноутбук.

— Простите... я не сильно отвлек?

— Все хорошо, — отвечаю. — Что тебе?

— Я... хотел спросить у вас про Лену.

— Спрашивай, — смотрю внимательно.

— Скажите... А... Вы не будете против... Если я за ней поухаживаю? — спрашивает.

Мучительно краснеет.

— Какие у тебя планы? — интересуюсь.

— Ну... обычные.

— Ты собираешься жениться на ней в итоге? Или же тебе просто нужна любовница?

Мой вопрос заставляет его еще больше краснеть.

— Ну... Я не знаю. Если она согласится...

— Скажем, в идеале? Кто она для тебя — потенциальная жена или "так, ничего серьезного"?

— Я был бы не против... жениться.

Жмуриться-то зачем?

— Найди себе пока просто любовницу, — отвечаю через некоторое время. — Не Лену. Или даже двух. Общайся, гуляй, занимайся сексом. Если к лету не передумаешь жениться на Лене, то подойдешь ко мне опять с этим вопросом, и я подумаю еще раз.

Мой ответ его огорчает.

— А почему?

— Андрей, скажи честно — сколько времени у тебя не было женщины?

— А... Эм...

— Вот-вот. Ты сейчас готов цепляться за первую попавшуюся юбку, которую увидишь. А если женщина в ней еще тебе улыбнется...

Думал, что еще сильнее покраснеть он уже не сможет.

— Так что... Денег у тебя куры не клюют. Погуляй по городу. Улыбнись симпатичным девушкам. Познакомься, своди в ресторан. Подари дорогой подарок. И очередь к тебе в постель будут занимать с самого Владивостока. Болезней не бойся, я помогу. Вот когда у тебя пройдет твое вынужденное воздержание, тогда и будем снова рассматривать вопрос вхождения Алены в нашу семью. И я к ней присмотрюсь за эти месяцы. Проверю. Теперь понятно?

Кивает.

— Спасибо, хозяин.

Что-то моя семья разрастается слишком быстрыми темпами.

Смотрю на кошку.

Умывает разноцветную морду.

Дети покрасили белобокую фломастерами.

* * *

Птенец плавает в воздухе, как рыба в аквариуме.