Путешествие с дикими гусями

— Вот что забавно, — задумчиво протянул литовец. — Про Кудряшку ты спрашиваешь, а про Кита нет. С дружком своим ты сосался, а интересуешься девчонкой, которая в твою сторону даже не смотрела. Что бы бедный старина Кит сказал на это, а?

У меня спина похолодела до самого копчика. Откуда он вообще знает?.. Неужели Ася проболталась? Или еще кто-то из ребят тогда не спал?!

— А что с Китом? — тихо просил я. Перед глазами беззвучно замелькали кадры из порнофильма: плеть, "ракетка", веревки.

— Не-ет, два вопроса — многовато будет, — рассмеялся Ян. — Ты пока только на один ответ настарался. Давай, решай, про кого ты хочешь узнать. Ну?

И я выбрал Асю.

Больше всего я боялся, что хозяин запродал ее цыганам вроде Милоша, и что она стоит теперь на какой-нибудь станции метро рядом с нариками или сидит в машине у клуба для натуралов. Но Ян сказал, что просто отдал Кудряшку в, как он выразился, "другой филиал фирмы", потому что понял, что вместе мы работаем хуже, чем по отдельности. Разделить нас оказалось, очевидно, проще и дешевле, чем ломать обоих. Поэтому Ян ограничился мной.

Я вернулся в комнату с матрасами, как оплеванный. С одной стороны, здорово было знать, что Асе ничего не угрожало — кроме, конечно, обычного траха. С другой... я чувствовал себя сидящим по горлышко в дерьме, и вроде как залез туда сам. Добровольно и в слепой вере, что делаю благое дело. Черт бы побрал Кита! И Асю вместе с ним! Почему я вообще должен из-за них мучится? Кто они мне такие?! И вообще, пошли они все... стройными рядами.

С того дня я ни с кем больше по-настоящему не общался. Мог перекинуться парой слов по необходимости, но как только чувствовал, что парень или девчонка ко мне потянулись, тут же отталкивал их какой-нибудь грубостью или обидной шуткой. Я все больше молчал, держался сам по себе, и постепенно меня оставили в покое. Решили, что чердак у меня слегка съехал после недельных "каникул" х...й знает у каких извращенцев, и лучше не трогать "психа", чтобы совсем не слетел с катушек. Это меня очень устраивало. Я бы лучше сдох, чем рассказал кому-то, что мне пришлось пережить. Даже таким же шлюхам, как я сам.

Копенгаген. Дания

Центральный вокзал в Копене оказался огромным и шумным. Я постарался как можно скорее смотаться оттуда — чувствовал себя все время так, будто меня пытаются снять.

Поток людей подхватил меня и понес через дорогу. Мимо ждущих такси и луна-парка, из которого доносились грохот аттракционов, визги и счастливый детский смех. Через площадь с огромной наряженной елкой и ратушей. По широкой пешеходной улице, украшенной гирляндами и висящими над головами прохожих светящимися алыми сердцами. В ранних сумерках все вокруг сияло и мигало разноцветными огоньками. Витрины магазинов казались золотыми кораблями и замками, набитыми сокровищами. Толпы людей с озабоченными лицами сновали туда-сюда, спеша купить последние подарки и украшения к празднику. Иногда вспотевшие, обвешанные яркими пакетами тетки и дядьки парковались в кафешках или сваливали покупки прямо на мостовую, чтобы послушать уличных музыкантов.

Мне нравилась эта суматоха, возможность просто плыть по течению, не думая ни о чем, чувствуя себя частью огромной безликой толпы. Я глазел на витрины, заходил в магазинчики и лавочки — просто так или чтобы погреться. Сидел на плетеных стульях, выставленных на улицу у кафешек, закутав ноги теплым пледом. Делился Милиным печеньем с голубями и подпевал косящему под эмо пареньку, бацающему хиты "Токио хотел" на гитаре.

Когда ноги совсем стали отваливаться, я забрел в церковь — огромное красное здание с двумя башенками, острыми шпилями и арочными окнами. Внутри было тепло и пусто, ряды деревянных лавок тянулись к алтарю, украшенному сатуями и картиной с замотанными в разноцветные простыни мужиками. Я тихонько уселся на скамью поближе к двери, забился в угол и вытянул уставшие ноги. Высокая спинка скрывала меня с головой. Толстые стены отсекали уличный шум. Отличное место, чтобы передохнуть и спокойно подумать.

Рука сама собой легла на оттягивающий куртку ствол. Надо решать, что с ним делать. И как мне быть вообще. Может, просто выкинуть пушку в канал? Вон их тут полно. Или продать черножопым? Пистолет наверное дорого стоит. Только что, если они мне вместо бабок заплатят кирпичом по башке? Или окажутся ботаниками-студентами и вызовут копов?

Но не могу же я все время таскать ствол в кармане? Вдруг там что-то сработает, и я себе, правда, яйца отстрелю или пальну случайно в кого? Вон я даже в магазинах все боялся, что меня пихнут или придавят неудачно. А что, если копы меня снова заметут, когда я стащу жратву в супермаркете, и навесят ограбление? И вообще, мало ли кого Ян из этого пистолета замочил, а мне теперь отвечать?

Кстати, о Яне. После того, что я с ним сотворил, он меня из-под земли достанет. Даже если ему придется детской лопаткой ее до самого ядра перекопать и через сито просеять. Так что тут вариантов может быть только два — либо он уроет меня, либо я его. Ахаха, очень смешно. Я даже не знаю, есть ли в гребаной пушке еще патроны. Если повезет, там остался один — пустить себе в лоб. Вот только одна проблемка мешает — помирать мне совсем не хочется. А жить, все время трясясь от страха и оборачиваясь через плечо, хочется еще меньше. Получается, выход тут один. Нет, не прикончить Яна. Этого мало. Окочурится он, за мной может прийти Ева, Саша или еще кто — они же все повязаны. Нет, надо разделаться со всеми и сразу, одним махом.

Я вспомнил рассказ Милы о том, как накрыли Копенгагенский бордель, где ее держали взаперти. Кто-то стукнул копам, они взяли квартиру под наблюдение, дождались, когда там появится хозяин, и ворвались в хату в лучших традициях америкосовских боевиков. Такое решение проблемы меня бы вполне устроило. Машину Ян пока не поменял. Вдруг и ребята на ферме еще остались? Может, хозяин был уверен, что страх перед ним заткнет мне рот? Может, он даже узнавал обо мне у копов, и знает, что я молчал? Блин, тогда выходит, если быстро метнуться... Яну-то сейчас не до гарема, здоровье замучило. Его, небось, зашивают где-нибудь.

Вот только... Сам я в полицию пойти не могу. Представляю, подгребаю я такой к копу на улице, лопочу чего-то на ломаном английско-немецком, достаю из кармана ствол... Если я этот эпизод переживу, то точно не переживу блондинистую переводчицу на экране, с которой мне, небось, придется общаться в допросной. И вообще, пока наконец до местных ментов дойдет, что к чему, там ферма эта быльем порастет, и труба обвалится. А меня снова сошлют в Грибсков, прямо Яну в руки.

Нет, если уж сливать литовский бизнес, то делать это быстро и четко. И один я тут не справлюсь. Мне нужен человек, который знает систему. И понимает, о чем я говорю.

Я вышел из церкви, но болтался по улицам еще часа два, прежде чем решился попросить телефон. Девчонка со скандинавскими, почти белыми волосами, как раз закончила трещать в трубку — наверное обсуждала шоппинг с какой-то подружкой. Я подошел к ней, состроив морду кота из "Шрека":

— Телефон. Ринге. Вихтиг. Плиз?

На этом мой словарный запас иссяк, но датчанка уже протянула мне мобильник. Я быстро набрал номер Ника — чтобы не передумать. Конечно, цифры давно смылись с руки, но я выучил их наизусть — просто так, на всякий случай. С каждым долгим гудком сердце подпрыгивало и пропускало удар, а когда я наконец услышал голос студента, затарахтело, как тележка, которую столкнули с лестницы.

— Ник? — начал я несвоим голосом. — Это Денис. Ну, из СИЗО. То есть сейчас я не в СИЗО, а...

Тут до меня дошло, что я вовсю общаюсь с автоответчиком. Блин, ну значит не судьба. Я вернул девушке трубку и пошаркал прочь, стараясь не натыкаться на людей. Не знаю, наберусь ли я храбрости позвонить снова. С чего я вообще взял, что Ник станет помогать? Может, он вообще уже обо мне забыл. Может, у него каникулы. Вон, рождество на носу. И вообще. Студент в Эсбьерге, а я где?

— Хэлло! Хэлло, ду!

Я не сразу сообразил, что крики сзади относятся ко мне. Обернулся, а блондинка бежит за мной, оскальзываясь в своих меховых ботиночках, и телефоном машет:

— Дэ тиль дай!

Сунула мне в руку мобильник, на экране светится номер Ника. Он перезвонил. Выходит, я все сделал правильно?

— Але, — говорю осторожно, будто боюсь, что снова наткнусь на запись.

— Денис? Ты где?

Блин, значит он прослушал автоответчик.

— В Копенгагене, — внезапно я совсем осип. Ну что я ему скажу?! Как объясню?!

В трубку немного подышали.

— Тебе нужна помощь?

Вот так просто. Ну давай, скажи это. Признай наконец, что ты в глубокой жопе, и хочешь, чтобы тебя вытащили оттуда. Желательно одним куском.

— Да, — я едва слышу сам себя, но Ник на том конце все понимает.

— Можешь рассказать, что случилось?

Я молчу. Просто не знаю, с чего начать. И как объяснить, чего хочу.

— Денис, тебе придется дать мне хоть что-то. Я должен знать, ради чего брошу свою девушку наедине с оберточной бумагой и горой коробок, и помчусь через всю страну к мальчишке, которого видел всего однажды в камере предварительного заключения. Итак?

— Э-э... у меня в кармане пистолет, — выпаливаю я, не задумываясь. Он приедет?! Неужели он, правда, приедет?!

— Это шутка, да? — Голос Ника звучит сердито. — Неудачно ты прикололся, потому что...

— Это не шутка! — теперь уже злюсь и ору я. — У меня в кармане ствол, и я уже стрелял из него сегодня, ясно?! В человека! Тебе смешно?!

В трубке молчание. Я тут же жалею о своих воплях. Истеричка! Что, если студент теперь застремается и бросит трубку? Блин!

— Ты в полиции? — звучит Ник как-то подавленно, даже виновато.

— Нет, на какой-то улице. С магазинами.

— Денис, я... — в телефоне что-то шуршит. Парень снова замолкает, но хоть отбой не нажал, и то ладно. Потом говорит очень серьезным голосом. — Я должен предупредить тебя. Если ты хочешь, чтобы я помог, тебе придется все мне рассказать. Но я не смогу сохранить это в тайне. Я не священник, я социальный работник. Скоро им буду.

— Ты приедешь? — этот разговор вымотал из меня все силы. Хотелось сесть на землю прямо тут, посреди улицы.

— Да. Но дорога займет часа четыре, на дорогах пробки. Где мы встретимся?

Я пожимаю плечами — как будто студент был способен меня видеть.

— Может, на вокзале? Ты ведь знаешь, где он?

— Только не на вокзале, — быстро говорю я.

— Тогда в Макдональдсе? — предлагает Ник. — В том, что напротив Тиволи?

— Что такое Тиволи? — спрашиваю устало.

— Парк развлечений. Рядом с вокзалом.

Блин, дался ему этот вокзал!

— Ладно.

— Будь там в... — Ник явно смотрит на часы, — примерно в десять. Я перезвоню, когда буду подъезжать.

— Это не мой телефон. — Я оглядываюсь на девчонку, отошедшую от меня на безопасное расстояние и, по ходу, размышляющую, не забить ли ей вообще на трубку и дать деру. Наверное не привыкла, чтобы в мобильник так орали.

— Тогда просто дождись меня, — просит Ник. — Жди и не делай глупостей, понял, Денис?

Пришлось пообещать. Хотя глупости, по ходу, меня находят сами.

Бегемот. Германия

Время сразу после возвращения к Яну было для меня самым тяжелым. Думаю, я бы сорвался и наглотался чего-нибудь, как Борька, если бы не Бегемот.

Когда меня привезли к нему в первый раз, я с трудом подавил желание отпихнуть шофера и выскочить за дверь. Встретивший нас фраер мог бы состязаться за звание самого жирного человека в мире. Пузо у мужика свисало ниже колен, хоть он и маскировал его толстым халатом. Шея исчезла под огромным подбородком, лежащим прямо на груди. Будь коридор квартиры чуть поуже, бык просто застрял бы в нем, как пробка в горлышке. Так что мой страх был вполне оправданным: если эта туша решит прилечь на меня, то я стану похож на раздавленного колесом лягушенка.

Наверное жирдяй почувствововал, что мне не по себе. Стыдливо сунул шоферу деньги, выставил его за дверь и улыбнулся — будто извинялся передо мной за все это. А потом сделал приглашающий жест рукой и пошаркал вглубь квартиры. Двигался он медленно и с большим трудом. Я тихонько топал за ним, оглядываясь по сторонам. Жилище толстяка было небольшим, но уютным и очень чистым. Похоже, к нему приходила убираться домработница. Сам он наверное в последний раз нагибался до пола киллограм сто тому назад.

Фраер добрался наконец до спальни с широченной кроватью. Шелковое покрывало в рюшечках, гора подобранных по цвету подушек — очень мило. Толстяк рухнул на постель, тяжело дыша и хлопая на меня грустными темными глазами. Его черты давно расплылись в бледную перезрелую грушу, но сохранили мягкость и наивную доброту, делавшие физиономию привлекательной, несмотря на весь жир. Я легко мог представить человека с таким лицом выпекающим булочки с повидлом для детсадовцев или возящим бабулек по парку в кресле-каталке. Хотя вот с детсадовцами я, пожалуй, хватил лишку, да.

— Ви хайст ду? — спросил, отдышавшись, жирдяй.

— Денис.

— Майн наме ист Бенедикт.

Я сразу окрестил его про себя Бегемотом. Толстяк все смотрел на меня и трындел о чем-то бархатным печальным голосом. Я нефига не понимал, но меня напрягал треп. Я что сюда пришел выслушивать про его тяжелую жизнь? А потом время кончится, и этот же симпатяга нажалуется на меня Яну. Я стану крайним и буду виноват, что не успел найти фитюльку во всех этих жировых складках. Нет уж, пусть он свою домработницу проблемами грузит, а мне пора делом заняться.

Когда я стал решительно раздеваться, фонтан Бегемота иссяк. Он просто сидел в ах...е и пялился на меня круглыми глазами. Я залез на кровать и принялся стягивать с фраера халат. Прикольно, но он даже слегка сопротивлялся, будто это я собирался его поиметь, а не он меня. Под халатом все оказалось не так уж страшно — в конце концов, толстяк недавно мылся и даже пах парфюмом. В общем, я сделал все сам. Бегемот оказался скорострельным. Отработал я его за четверть часа, а куда остальное время девать? Заказал-то он меня аж до десяти. Но хозяин-барин.

Я хлопнулся рядом с ним на подушку и спрашиваю:

— Вас воллен зи?

Бегемот давай снова бормотать и гладить меня — осторожно так, будто я хрустальный. Я не люблю, когда меня трогают, но пришлось терпеть. Бегемот же от процесса тащился так, что у него от вздохов аж сиськи с подбородками тряслись, и в зобу все спирало. Мне его, если честно, даже жалко стало. По ходу, страдал мужик от жуткого недотраха. И другого выхода, как штрихеров покупать, у него не было. Насчет того, что Бегемот мог бы выбрать мальчика постарше, я тогда не задумывался. Кому-то нравятся блондинки, кому-то парни в коже, а кому-то малолетки. Это в порядке вещей.

В общем, когда толстяк наконец насмотрелся и натрогался, он на радостях вытащил из шкафа здоровенную коробку конфет и стал мне их скармливать прямо в кровати. Я обнаглел и попросил у него колы. Он в кухню полетел, будто с него сразу центнер весу свалился. Припер мне не только колу, но еще и гору пирожных. Я все это потребил — надо же спасать человека! Бегемот сидел рядом, смотрел мне в рот и иногда робко протягивал салфетку — отереть со щек крем и сливки. Я же завладел пультом и щелкал каналами огромной плазмы, висящей прямо напротив кровати. Потом поплескался в душе и свалил.