— Я родилась в 289 году, то есть через пятнадцать лет мне возможно отмерить ровно три столетия жизни, — с иронией начала Марго. — Отца звали Королле де Баи, его предки носили титул графа со времен государя Релия I, хотя владения наши были всегда более скромных размеров, чем подобало таким дворянам. Моя мать Самина происходила из семьи разорившегося барона, который раздавал свои земли за долги в карточные игры, и поэтому приданное её состояло из десятка крепостных да вороха платьев. Я была их единственной дочерью, и назвали меня Морией. Это было самым распространенным именем после гарунской войны, каждый морянин стремился доказать своим родственникам, что превыше всего почитает принцессу, спасшую его дом от нашествия дикарей, пусть даже кое-где поговаривали, что она была колдуньей. В Релии и Далии эти слухи, доносившиеся из Рустанада и далекого Алмаага, где, по мнению моего поколения, вообще ничего не ведали о войне с гарунами, называли клеветой на государыню, отстроившую столицу в далийских землях, чем вызвала недовольство на скалистом острове, но уважение всех дворян на континенте.
Мама умерла, когда мне было десять зим, при родах второго ребенка, который также отправился в просторы Моря. Через несколько лет отец женился вновь на молодой минорской баронессе, гостившей у наших соседей. Звали её Галена, и хотя нрав у неё был премилый, своими улыбками, ужимками и дерганием ресниц она свела через год моего батюшку на тот свет под волнами. После этого она стала полной госпожой в нашем имении недалеко от Корлины, носившим название Высокие Поляны. Графский дом находился на пологом холме, и от его подножия начинались леса, за которыми располагались три небольших деревушки, крестьянские поля, старинные виноградники, а на окраине соснового бора лежал песчаный карьер, где отец обустроил мастерскую по изготовлению стекла. Граф всегда очень заботился о своих крепостных и нередко выкупал у соседей самых способных учеников да и самих мастеров, которые бы сумели передать и приумножить свои знания, он всегда очень гордился разработками в карьере.
Галена осталась жить в усадьбе, а я как раз вступила в пору юности, веселья и танцев и перебралась в город к тетушке по материнской линии, которая со стариком-супругом проживала в красивом богатом доме, однако не имела собственных детей. Первое лето среди новых людей и знакомств пролетело очень быстро, а когда мне исполнилось шестнадцать, то восхищения моей красотой из уст мужчин сразу же сделали их потенциальными женихами в глазах моей тетушки. Она решила полностью взять на себя заботу о моей дальнейшей судьбе, ибо Галена, по её словам, могла научить меня лишь собственному опыту, то есть самым грязным порокам. К тому времени до моей родни в Корлине достигли слухи, что моя мачеха вступила без омовения видиев в супружеский союз с управляющим наших земель. Хотя он был уважаемым, не столь уж бедным и даже очень завидным мужчиной, а Галена считалась вдовой, то есть свободной от прежних клятв, одно лишь упоминание, что он не являлся дворянином и не принадлежал к потомкам Орфилона, накладывало на мою молодую мачеху несмываемый позор. А между тем Галена была старше меня всего лишь лет на десять, и она при своей красоте могла надеяться найти себе нового мужа. Именно это очень печалило и злило мою тетушку, а точнее вызывало опасения за мое законное наследство земель графа де Баи. Я не знаю, насколько нынче изменились нравы далийцев, но тогда мою мачеху за глаза все называли полной дурехой, ибо ежели она пустила в свою постель обычного морийца, это означало, что она могла родить темноглазого малыша, и тому никогда было не занять высокого положения в обществе того времени.
В Корлине у меня завязался бурный роман с молодым маркизом, который собирался вскоре ускакать на север: тогда молодые южные дворяне, то есть релийцы и далийцы, обязаны были пройти службу в нескольких минорских поселениях, особенно же опасно было на востоке, где все еще непокоренные светляки поднимали оружие против народа моря, а северяне-минорцы же отправлялись на юг, чтобы быть под рукой у комендантов наших городов. Моя тетушка боялась, что маркиз перед разлукой явится в наш дом с видием и попросит омыть союз юных сердец — кто посмел бы отказать солдату государя?! Она всегда полагала, что я достойна более солидного и богатого мужа, поэтому, заметив наше взаимное увлечение, немедленно решилась отправить меня обратно в леса:
— Милая Мория, — проговорила она тогда, — наша строгая, внимательная и доброжелательная к нам баронесса Линита этой весною жила по соседству с твоей мачехой. И я совсем недавно получила от неё письмо, где упоминается, что в Высоких Полянах Галена принимает очень симпатичного молодого графа д'Эскера. Тебе стоит с ним познакомиться! И разузнать, чем обязаны мы его столь долгим и настойчивым визитам, — она делала вид, что обеспокоена судьбой моей мачехи. Действительно, так оно и было. Тетушка подозревала, что Галена выйдет за него замуж, и тогда мы бы распрощались с небольшими, но приносящими ежегодный доход благодаря стараниям моего отца землями, виноградниками и мастерской — ведь имение бы унаследовал их будущий сын, который без сомнений моей тетушки вскоре бы появился на свет. К тому же она возложила серьезные надежды на то, что я сама завладею вниманием графа д'Эскер, ибо хотя до этого мы ничего не слышали о таком человеке, один его титул и звонкая релийская фамилия — тетя уже была уверена, что он с южного побережья, которое несколько десятилетий назад заняли гаруны — стоили подороже смазливых зеленых глаз моего маркиза.
Так я вернулась к лету домой в милую тихую усадьбу, где и познакомилась с графом д'Эскер. При первом же взгляде на него можно было утверждать, что тетушка бы уже отправила на погребальный костер свои планы, а также взывала к Морю, чтобы оно обрушило на всех нас свои воды. Видите ли, дело обстояло очень плачевно. Граф действительно ухаживал за моей мачехой, она в него была по уши влюблена, но сам молодой человек и не думал зазывать видиев в наши края. Вот этот последний факт помог бы хоть как-то подсластить досаду. Однако я не собиралась тут же писать тетушке письмо, опасаясь за ее здоровье — хотя нет, опасаясь её немедленного в этом случае приезда.
Я не осуждала Галену. Мы не были очень привязаны друг к другу, но тем не менее между нами за год её жизни с моим отцом сложились очень добросердечные дружеские отношения. Она рассказывала о родном крае, о бедствиях, что постигли её отчий дом во время сражений со светляками, и я всегда испытывала к ней жалость и сочувствие. А её искренняя любовь к отцу скрепляла нашу симпатию. Поэтому при первом же взгляде на графа д'Эскер мне стали понятны её чувства, но ей стоило бы поучиться их скрывать, ибо столь бурное проявление эмоций порой даже не оставляло места и времени для ответной реакции со стороны графа. Говоря более кратко и яснее, Тамир был статным молодым человеком, в котором женский глаз мог отыскать красоту лишь тщательно всматриваясь в его грубые черты, у него были каштановые волосы, широкий нос, низко посаженные густые брови и темные глаза. Я сразу решила, что тетушка будет от такого известия в глубоком потрясении, даже мне стоило позабыть о разумности союза с ним, не морянином по роду, а точнее с носителем южных кровей.
— Тамир?! — переспросил царицу Ланс, подняв на неё удивленные глаза. — Разве графа звали не Горном?
— Его звали Тамир д'Эскер, — уверенно ответила Марго, — а Горном звали нашего управляющего, — она слегка укоризненно поглядела на капитана, перебившего её рассказ. Ведьмочка возвратилась к столу и заняла прежнее место. Следовало быть более краткой, но как можно было забыть и не пересказать всего того, что изменилось в её душе. — Галена представила меня графу сразу же по приезду, он был мил, учтив, немногословен, его глаза несомненно замечали больше, чем произносил рот. Но самое главное у него был восхитительный бархатный голос, заставлявший слушать в редкие минуты его звучания. Поведение моей мачехи, её непрестанное щебетание подле графа, который также не забывал улыбаться ей в ответ, насторожило меня в первые же моменты нашей встречи. Я попыталась сразу же намекнуть влюбленным, что их уединенное пребывание в Полянах рождает лишь недопустимые для нашей семьи толки, что Галене следует выехать в Корлину, где она в доме тетушки или своих близких родичей могла бы встречаться с молодым господином без осуждения праведных морян. Но мои слова даже не долетели до её ушей, ибо она, по-видимому, слышала лишь собственную болтовню о чудесной погоде, домашних делах, радостные восклицания о моем приезде, занятных прогулках и приятных беседах.
Самой верной помощницей в домашних делах в Полянах была моя нянюшка, тонка, то есть южанка. Она очень обрадовалась моему возвращению в родной дом, ведь мое присутствие могло бы загладить сплетни, что уже разносились по округе:
— Был бы в усадьбе Горн, — кручинилась моя воспитательница, — он бы не позволил Галене так сойти с ума от черных глаз графа. Она ведь души в нем не чает, а несколько недель назад те же пылкие речи говорила на ухо господину Логье. Она погубит всю твою репутацию, моя девочка. Но что поделаешь в этом деле?! Может вскоре господин Горн возвратится и разберется с этим зазнавшимся графом. Он без всяких сомнений уже положил глаз на твои леса, а еще он подробно расспрашивал меня о мастерской в карьере — видимо, уже считает себя её владельцем, и вскоре он выпьет все вино в подвале, которым так гордился твой отец!
Я не могла не поддержать надежды Арни, моей нянюшки, и не посочувствовать ей и себе. Горн Логье был очень уважаемым человеком в нашей семье. Он всегда занимался делами в карьере и на крестьянских полях, он был из свободных южан, и отец последние годы жизни, а именно после смерти матушки, когда его охватила апатия и тоска, доверил Горну управление своими владениями. Горн был честным и очень интересным человеком. Ему было около тридцати пяти лет, когда произошли те ужасные события в Высоких Полянах. Все годы, с тех пор как отец нанял его для работы в свой карьер, он жил в нашем доме, ибо граф де Баи очень ценил его знания и умения. А после смерти отца мы жили в Полянах втроем, что никогда не вызывало интереса у соседей, но стоило мне уехать в город, как округа ожила от любопытства: что же происходит между одиноким мужчиной и одинокой женщиной, отчего моя тетушка и выслушивала несусветное вранье о неподобающем поведении мачехи. В том, что это клевета, я была уверена, и даже когда моя няня упомянула о сердечных отношениях Галены с господином Логье, я не допустила мысли, что Горн потакал развязным манерам мачехи, хотя не сомневалась, что порой Галену нельзя было призвать к сдержанности никакими здравыми речами, ни холодными взорами или молчанием. Несмотря на то, что она была северянкой, в ней никогда не угасал жаркий огонь чувств, которым необходимо было кого-то обогревать.
Признаюсь, я ожидала, что граф д'Эскер обязательно переведет вскоре на меня свой взгляд. Но мы встречались с ним лишь за столом, где его невозможно было чем-либо отвлечь от ласк и воркования влюбленной графини, а после этого он обычно отправлялся в одиночку на прогулку верхом и возвращался в сумерках. Так было в первые дни моего пребывания в родных Полянах. По утрам я слышала, как Галена покидала его спальню, или он гулкими шагами ступал прочь из её покоев. Тогда я решила действовать более решительно. Обратившись за советом к Арни, которая как тонка лучше всего разбиралась в том, как покорить мужчину, я начала на практике применять её наставления. Первые дни я глядела на него влюбленным взором — нянюшка была уверена, что он не устоит перед моими голубыми глазами и позабудет Галену, у меня был иной расчет: даже если он ухаживал за мачехой ради богатства, то следовало открыть ей на это глаза, то есть влюбить в себя графа, а после признаться во всем Галене. Я бы на её глазах заставила сознаться гостя в том, что он пытался соблазнить обеих женщин в доме графа де Баи, где нынче более не имел права находиться. Единственной недоработкой в моем плане было, как бы о заигрывании графиньюшки де Баи с графом д'Эскер не стало известно еще кому-либо, кроме её мачехи, ибо это окончательно бы погубило все чаяния моей тетушки о выгодном замужестве. Меня мое положение в свете тоже волновало, я была категорично настроена дождаться своего любимого из Минора, маркиза, чьего имени ныне я и не вспомню.
Но откровенные взгляды, движения и придыхания не произвели должного впечатления. Казалось, что он ничего не услышал и не увидел, будучи за столом обычно поглощенным едой или поцелуями с Галеной — о, она вела себя совсем уж бестактно и бессовестно перед лицом своей падчерицы, о присутствии которой порой просто забывала. Тогда я перешла к другим мерам: я нацепила непроницаемое лицо и ни разу не подняла на него взора. Через день я уже отказалась от этого способа обольщения, так как против Галены он был совершенно никчемным. А не поднимать взора на лицо собеседника, к словам которого поневоле прислушиваешься, мне было нелегко! Тамир иногда заглушал своим приятным голосом брюзжание мачехи и говорил об охоте, о горах, о наших деревнях, в которых, как выяснялось, он уже не раз побывал. По-хозяйски осматривается! — беспокоилась Арни, а мне же было очень любопытно услышать мнение чужого человека о наших крепостных, и он похвально отзывался об отце, которого крестьяне очень любили и поминали в своих молитвах. Вслед равнодушного выражения лица настало время для явления моего ума. Хотя нянюшка совершенно не советовала идти этим путем, я решила все-таки поддержать беседу за столом и попробовать перекричать мачеху. Два дня я держалась строго и учтиво, без насмешек, едких замечаний, готовых сорваться с губ. Я расспрашивала об его родне, землях, знакомых. Это очень интересовало и Галену. Поэтому во время кратких ответов графа она замолкала, а потом я перехватила разговор тем, что описывала происхождение нашей семьи, традиции дома, и хотя беседа в тот вечер вышла на славу, я решила, что нынче же сбегу из дома от скуки, что навеяла на саму себя манерными фразами и улыбками. Тем более, на лице собеседника читалась лишь светская учтивость и никакой любознательности. Граф держался молодцом. И все-таки это оказалось мое самое блестящее выступление пред его глазами, я уже знала, что он меня заметил в моем же доме, и даже в тот день не удалился на конюшню, а остался в библиотеке среди книг, конечно, вместе с Галеной, устроившейся на его коленях. Я слышала, как она читала ему стихи, и с сожалением признала, что размеренные беседы за завтраком и обедом лишь заставили графиню взяться за книгу, а её поклонника ничем не вдохновили по отношению к юной Мории де Баи. В конце концов, у меня остался крайний метод — Арни назвала его самым действующим, но я не торопилась к нему прибегать, ибо это было для меня самым трудным испытанием: заплакать и признаться ему в своих чувствах, о которых я не имела никакого понятия.
Утро прошло как обычно, а когда граф уже собрался удалиться из столовой, чтобы оседлать на конюшне своего черно-белого мерина, я, кое-как улыбаясь, громким голосом попросила его дождаться меня, ибо мне также захотелось проехаться верхом. И это было неопровержимой истиной: прогулки по саду уже надоели, а в былые времена я ежедневно выезжала с отцом или Горном. Граф согласился, хотя в его интонациях при этом прозвучало больше недовольства, чем любезности, а Галена тут же заявила, что у нашего гостя деловая поездка, а не праздная прогулка, и пока господин Логье в отсутствии его обязанности милостиво согласился исполнять граф д'Эскер. Это замечание совершенно сбило меня с толку. Как она могла доверить какие-либо дела совершенно незнакомому человеку?! В голове все закружилось от возмущения, и мысли о том, что я должна была нежно переговорить с графом наедине, меня в тот момент бесследно покинули.
