Изольда Великолепная. Общий файл. Главы 1-38

— Урфин разбирается.

Дядя присел на краешек стула. Безумная улыбка его исчезла, глаза сузились, морщины стали глубже. Правильно, работа — это то, что надо. Работа удерживает Магнуса.

— Совсем забегался, — доверительно сказал он Изольде, которая — умница — сжимала и разжимала кулак, выкачивая кровь из срастающегося разреза. — То вниз, то вверх... чужак, что заяц, петляет. Запах его есть. Эхо слыхать. А сам уже и потерялся.

Изольда вряд ли что-то поняла, но кивнула. Урфин ведь предупреждал про мага. Просил быть осторожным.

— Милая, а ты что видела? Слышала может? — Магнус вытащил из рукава конфетку. — Хочешь?

— Спасибо, нет, — улыбнулась Изольда, — Я спала. А потом проснулась. Жарко очень... и пить хотелось.

Знакомая картина. Жар. Жажда. Зуд. И кожа, которая становится прозрачной, если поднести свечу. Она словно тает, обнажая голубоватые мышцы и белую кость.

— Я встала за водой, — Изольда задумчиво поскребла запястье. Рана почти сомкнулась, но крови в миске было мало. Придется снова резать. Конечно, она не испытывает боли, но... себя резать проще.

— Она очень крепко спала. Служанка. Она ведь спит? Она не умерла?

— Спит, ласточка моя, конечно, спит. Это сон такой, который... сложно оборвать. Волшебный.

— Ясно.

На лбу ее выступали капельки пота, и волосы были влажны. Кайя помнил это состояние, когда душно, жарко и кости ломит, невозможно ни сидеть, ни лежать. И если удается найти такое положение тела, когда ноющая боль отступает, то сознание просто выключается от счастья.

— И что теперь? — Изольда облизала губы.

— Теперь мы будем искать того, кто спел колыбельную твоей служанке... и некоторым другим людям, — дядины пальцы переплелись, что говорило о не совсем приятных Магнусу мыслях. Но выглядел он почти нормально. — А заодно напугал тебя.

Он хотел сказать другое, то, о чем Кайя подумал — Изольду спасла болезнь. Было ли это совпадением, или результатом сплавления с мураной, но Изольду спасла болезнь.

Надолго ли?

— Я о другом хотела спросить. Я подцепила эту штуку в храме? Или от вас? — она еще пыталась думать, морщила лоб, хмурилась, но мысли были тяжелы, текли потоками раскаленного масла. — Люди ведь ходят в храм. И с вами общаются. Значит, вы не заразны?

— Ласточка моя, — дядя взял ее за руку, сверяя пульс с собственным. — Мурана — очень... своеобразное существо. Ее пыльца не в каждом прорастет.

— Я избранная, — как-то мрачно сказала Изольда. — Поздравляю. Всегда мечтала.

— Скажем так, она ищет тех, кто предрасположен... способен выдержать изменение. И эта способность во многом наследуема. Считается, что пыльца уже есть в крови ребенка, но спит. В лет шесть-семь просыпается. Не у всех. Меня вот обошло. А моего брата угораздило. Или вот его.

Дядя указал на Кайя.

— Ты у него спроси, он пережил это и тебя поймет.

Сначала жутко чешутся руки, Кайя, помнится, расцарапал их до крови. Болит голова, точно ее в тисках зажали. А кожа вспыхивает. Зуд невыносим, и любое прикосновение мучительно.

— А я не знаю, что будет с тобой, дитя, — закончил дядя, выпуская руку.

— Ну, определенно, ничего хорошего.

Она еще пыталась улыбаться, маленькая смелая женщина, которую Кайя должен защищать и беречь, но ни с тем, ни с другим не справился. Он вообще ничем не способен ей помочь. Единственное средство, которое доступно, нельзя назвать лекарством, скорее уж шансом на отдых. Вода. Вино. Две... три капли шиасской смолы. Прошедшие годы ничуть не уменьшили вонь, напротив, запах стал крепче, ядреней.

— Я это пить не стану, — предупредила Изольда, зажимая нос.

— Все лекарства имеют мерзкий вкус, ласточка моя. А тебе надо поспать. Сон дает силы.

Края пореза склеились. И Изольда со вздохом подставила другую руку.

— Позволь мне, — дядя взялся за нож, и Кайя был ему благодарен за услугу. — Не надо смотреть на нож. На меня вот гляди. Или на него.

Изольда последовала совету. Взгляд у нее растерянный и все равно упрямый. Она отступать не собирается.

— А у меня тоже будут... — свободной рукой она коснулась лица. — Рисуночки. Нет, вы не подумайте, они милые и все такое. Вам весьма к лицу. Своеобразненький такой мэйк-ап. Но я бы предпочла естественный цвет кожи. Привыкла вот как-то.

— Они проявляются не сразу. Год... два... иногда пять, — Кайя вытер клинок и вернул нож в шкатулку. Закрыв, набрал код стерилизации. Завтра придется все повторить.

И послезавтра.

— Но проявляются? Кажется, я паранджу изобрету... вам нравится паранджа? Ах да, вы не знаете, что она такое и, наверное, к счастью. Но все-таки лиловое лицо — это как-то неженственно.

Похоже, этот вопрос заботил Изольду куда сильнее, чем собственное состояние. С другой стороны мысли во время лихорадки странные.

— Вы будете очаровательны с лицом любого цвета.

Изольда откинулась на спинку кресла. Дышала она часто, но дыхание не было хриплым, и это — хороший признак. Если легкие и сердце выдержать, то обойдется.

Должно обойтись.

— Вы льстец.

— Стараюсь.

Дядя не мешал. Он умел становиться незаметным, и Кайя очень ценил это умение. Забрав миску с кровью — красной, но еще недостаточно чистой — Кайя поднес к губам Изольды кубок.

— Выпей, — попросил он. — Пожалуйста. Это не настолько противно, каким кажется.

Это было ложью, но сейчас Кайя готов был врать. Изольда сделала глоток и поспешно зажала рот ладонью. О да, вкус был непередаваемый, одновременно и кислый, и горький, и сладковато-тухлый, вызывающий тошноту.

— Носом не дыши. Вот так, умница.

Дядя знаком показал, что подождет внизу. Там у него дела неоконченные и даже не начатые.

— И еще глоток.

Изольда отчаянно замотала головой.

— Иза, это надо выпить. До дна.

— А давай я просто умру? Без мучений? — сказала она, не отнимая руки от губ.

— Тебе нельзя умирать. Мы же только познакомились. И свадьба впереди. Хорош я буду на свадьбе без невесты, — ее щека была прохладной, даже чересчур. А сердце билось почти нормально, но это затишье продлиться недолго. Изольде следует отдохнуть.

— Другую найдешь.

Она упрямо сжала губы.

— Я не хочу другую. И если ты не будешь пить сама, мне придется применить силу.

Сама мысль об этом внушала отвращение.

— Кайя, других пугай. Я тебя не боюсь! — Изольда обняла чашу леденеющими пальцами. Пила она крупными глотками, почти захлебываясь, содрогаясь от отвращения. Но пила. А допив, отвернулась, уткнувшись носом в собственный рукав. — М-мерзость этот ваш волшебный эликсир.

— Еще какая, — согласился Кайя.

— Я... я на самом деле не хочу умирать.

— Я тоже не хочу, чтобы ты умерла.

Изольда не услышала. Она заснула сразу и, если повезет, сон этот продлится пару часов. Кайя очень осторожно поднял ее — хрустальная кожа сохранит все отпечатки прикосновений — и перенес в кровать, слишком большую для такой маленькой женщины.

И рыжий кот занимает столько же место, сколько Изольда, свернувшаяся во сне калачиком. Ее рубашка мокра от пота и крови. Ткань рвется с тихим треском, который вряд ли разбудит ее, но Кайя все равно прислушивается к дыханию. На спине кожа пошла мелкими водянистыми пузырями, но лопнувших нет, и значит, впереди по крайней мере три неприятных дня. А на четвертый все решится.

— Присмотри за ней, — Кайя шепотом говорит коту, и тот щурится. Он сам знает, что ему делать. — Я скоро вернусь.

Дверь он запирает.

Служанка спала, вытягивая губы, причмокивая и вздыхая до того томно, что Кайя становилось неудобно, словно он подсмотрел этот чужой сон. Урфин сидел рядом с ней, прислушиваясь к дыханию. Выглядел и вправду запыхавшимся.

— Им сыграли колыбельную, — Урфин оттянул веко, демонстрируя синеватую пленку, которая покрывала глазное яблоко. — Играли внизу. Но пока я спустился, Мюрича увели. А пока поднялся, то... маг ушел.

Кайя сам слышал эхо, но решил, что Урфин провалил очередной эксперимент из тех, которые дурно сказывались на самочувствии Замка. Кайя даже прикинул, во что ремонт обойдется.

— Люди не виноваты, — добавил Урфин, опуская завесу чужого века.

Никто не виноват, а Изольда едва не погибла. И быть может, еще погибнет. Скорее всего, но эта мысль вызывала такое глухое бешенство, что Кайя предпочел задвинуть ее на край сознания, благо, там уже имелось мыслей разных, опасных. Одной больше, одной меньше...

Лучше думать о деле. Тот, кто привел Мюрича, не идиот. Он знает про Урфина и сейчас залег на дно. В ближайшее время он будет вести себя тихо-тихо.

Торопиться некуда.

Разве что наверх, к Изольде.

Сначала дело.

Мюрич лежал, подтянув ноги к подбородку, вывернув руку, по виду сломанную, да и голова его завернулась так, что становилось понятно — мертв.

— Не следовало убивать, — это не упрек, Кайя сам не был уверен, что сумел бы сдержаться. Скорее замечание: допросить не выйдет. И Сержант кивком подтвердил, что замечание принято.

— Как он до нее вообще добрался?

Гнев следует контролировать. Упрек беспочвенен. Кайя сам определил границы, за которые охране переступать было запрещено.

— Он пришел не этой дорогой, — Сержант указал на дверь, которая повисла на одной петле. — Вашей Светлости следовало бы упомянуть, что выходов в комнате больше одного.

Упрек был заслужен. Хотя и звучал несколько издевательски.

Закончив с обыском тела, дядя велел:

— Переверни-ка...

Кайя перевернул, ногой — руками к этому существу он прикасаться брезговал. В груди Мюрича, слева от сердца торчал шип. Губы посинели, веки набрякли. Мертвец производил впечатление куда как отвратительное.

— Пахнет... — склонившись над трупом, словно собираясь поцеловать его, Магнус замер. — Пахнет... знакомо так. Урфин, мальчик мой, подойди сюда.

Второй шип торчал из-под подбородка. Он почти скрылся в складках кожи и выглядел этакой черной родинкой, но Кайя точно помнил: у Мюрича не было родимых пятен на лице и шее.

— Волчья травка, — вынес заключение Урфин. — У него было где-то полчаса.

Которые кто-то подарил.

Спустился в подземелье. Сыграл колыбельную и так, что Урфин полетел вниз. Разбудил Мюрича. И привел сюда по расчищенной свирелью дороге. Дал Мюричу нож, велев убить Изольду.

Зачем?

— Почему ты не спишь? — дядя переключил внимание на Сержанта.

Все-таки эта его идея с охраной, прежде видевшаяся Кайя лишенной смысла, смыл имела. И фризиец — меньше всего хотелось видеть фризийца рядом с Изольдой — оказался полезен. Второй раз Кайя оказывается в долгу перед ним. Хотя это еще не значит, что Кайя должен испытывать к фризийцу симпатию. Держится он как-то свободно, и это раздражает.

Фризия жива. Помнит. Ждет.

Чего ждет? Уж не его ли? Подставить. И спасти, получив... что? Благодарность клана? Доверие?

Благодарность есть и будет. Доверие — вряд ли.

— По той же причине, по которой и вы не спите, — ответил Сержант.

— Младшая ветвь, значит... пощадили, — дядя вернулся к Мюричу.

— Была младшая. Стала единственная. И не ветвь, так, лист. Ваш брат был так добр, что пощадил.

В нем хватило силы, чтобы выдержать взгляд. Кайя разглядывал фризийца пристально отмечая характерные для Биссотов черты. Узкая переносица. Резкая линия подбородка. Скулы высокие, плоские — сказывается след южной крови.

И что с того?

— Ты мог бы иметь больше, чем имеешь. Следовало просто сказать, кто ты есть, — этому разговору следовало бы состояться в другом месте. Комната Изольды, труп Мюрича, спящая девица, которая ко всему начала похрапывать и одновременно постанывать. Надо бы вынести ее и решить, что делать дальше.

— Я есть я. И меня устраивает то, что я имею, Лорд. Да и сам-то... принял бы такой подарок?

Титул. Земли. Почет, полагающийся последнему из угасающего дома. Герб, который после смерти будет отправлен в огонь, а дети, если и наследуют, то другой, обыкновенный. Ежедневное, ежеминутное осознание того, что не справился.

Нет, пожалуй, Кайя не сумел бы жить.

— Я честно зарабатывал свой хлеб так, как умел, — Сержант прекрасно понимал без слов. — И дальше буду зарабатывать также.

Биссоты всегда гордецами числились. И симпатий к ним это качество не прибавляло.

— Все интересней и интересней жить становится, — подвел итог дядя.

Надо принимать решение. Фризиец... пусть пока будет рядом. И чем ближе, тем лучше. Что до остального, то:

— Это падаль убрать, — Кайя тронул носком сапога тело. — Завтра пусть выставят в клетке. Люди должны видеть, что он мертв. Не хоронить... если станут кидать камнями или гнильем — не мешать. Скажите, что удавился в камере, вид у него соответствующий.

Сержант кивнул и с легкостью взвалил тело на плечо. Но эхо силы — это не сила. С боковой ветви род не поднять. Жаль, многим стало бы легче, вернись Фризия в прежние границы.

— Побега не было.

Что было? Скрыть свирель не удастся. Пробуждение подарит головную боль и тошноту. Свалить на очередной эксперимент Урфина? Это самый простой выход, но... на Урфина и так злы. А маг не известно, что вытворит.

Дядя молчал, дергая и щипая и без того ощипанную бороденку — мысли были не самыми приятными. Подсказывать он не собирался.

— Был неизвестный маг с неизвестными намерениями наславший сон. Возможно, хотел добраться до сокровищницы.

Кайя поднял и вернул на место кувшин. Урфин забрал нож. На стене и полу осталась кровь, которую придется зачищать. И кровь напомнила о последнем, с чем следовало бы разобраться.

Изольда.

— Изольда переутомилась. Перенервничала. И слегла. Ей необходим полный покой...

На первое время эта версия сгодится.

— ...настолько полный, что видеть ее может лишь...

— Ингрид, — подсказал Урфин. — Она будет молчать.

— Рыженькая такая? Длинненькая? — дядя ожил, кивком подтвердив, что согласен по всем пунктам. — Которая папашу своего по носу щелкнула? Хорошая девочка. Пусть посидит пару денечков здесь... у постели, чтобы совсем уж подозрительно не выглядело. А там оно и решится.

Сегодня. Завтра. Послезавтра. Времени осталось немного, быть может, времени не осталось вовсе.

— Если же Изольда все-таки умрет... — это данность, которую следует принять и подчиниться, но Кайя впервые не уверен, что у него хватит сил. И он замолкает.

— О, — Урфин провел по клинку пальцем, очищая от крови. — Тогда твой спор с Советом решится самым естественным образом и...

— Заткнись!

Кайя был близок к тому, чтобы ударить.

В полную силу. Как врага. И Урфин понял. Протянув нож рукоятью вперед, он сказал:

— Прости.

Не за что прощать. Он говорил то, что Кайя сам ему сказал. И в этих словах правда, которую бессмысленно отрицать. Но почему же все-таки хочется ударить.

— Знаете, мальчики мои, — когда дядя заговаривал таким тоном, его следовало слушать. — Когда я вижу двух баранов, которые сошлись в бою, пытаясь выяснить, чьи рога крепче, я сразу думаю о том, что где-то в кустах сидит охотник. И что вполне вероятно, на ужин он получит отменную баранью ногу.