Я все время поглядывал на живой сверток — он не подавал признаков жизни. Я начал тревожиться. Однако когда я тронул его, он сразу шевельнулся. Живой. Я достал из рюкзака второго 'ребенка' — нет, эта штука как была камнем, так и осталась. Интересно, почему же Ольга считала его живым? Я даже полностью раскрыл пеленку, чтобы еще раз посмотреть на загадочную штуку. Черт! Я отдернул руку — стоило только мне погладить поверхность стеклянной 'дыни', как камень начал слабо светиться. 'Блин, вот этого не надо! Еще заметят'. Я быстро замотал камень обратно.
Еще я заметил, как только я начал гладить эту штуку, младенец зашевелился и слабо пискнул. Связано это или нет, я не понял, но продолжать эксперимент не стал. Чем меньше звуков и света, тем больше у нас шансов дожить до утра.
Что еще меня беспокоило, так это то, что ребенок вдруг захочет есть и поднимет шум. Я помнил из прошлой жизни, как плачут дети — не остановишь. В глубине души я, все-таки продолжал относиться к нему как к ребенку. Однако пока он не двигался и молчал. Похоже, если он и ест, то очень редко. 'Дай бог, пусть так и ведет себя, до появления Ольги'.
Чтобы протянуть время и чем-то отвлечься, я решил сделать ревизию своим вещам. Стол стоял прямо под окном, чтобы не быть на прямой видимости — зрение у тварей ночное, в темноте они неплохо видят — я присел сбоку. Призрачный свет звездной ночи освещал стол, так что я мог видеть темные кучки предметов, а сам я мог в любой момент заглянуть в окно. Но самое главное, на что я надеялся — это были уши. К шуму воды за бортом я привык и уже воспринимал его как фон. Так что, любые шаги по металлу понтона, услышал бы в любом случае, даже если бы это была всего лишь крыса.
Если твари все-таки учуют меня и полезут сюда, прыгать им придется только через угол понтона, которым он зацепился за пень. С остальных сторон вода, так что я могу отбиваться, пока есть патроны. И в любом случае, в конце концов, смогу спрыгнуть в воду. Там я для тварей недосягаем. Правда, что в этом случае, делать с существом, которое, как говорила Ольга, боится воды — я не знал. Но не стал задумываться, в глубине души я сомневался, что кратковременное купание сможет как-то навредить 'ребенку', ну а камню тем более.
Я положил автомат на стол, чтобы в случае чего, был под рукой. Рядом магазины. Хотел положить и Стечкин, но решил, что пусть лучше побудет в кобуре, вдруг отойду от стола. Потом взял вещмешок на колени и стал тихонько, стараясь ничем не стукнуть, выкладывать все, что там было. А было там не так уж и много, хотя, когда в сегодняшнюю жару он ехал на мне верхом, мне казалось, там битком набито. И при этом все из железа.
Первым под руку мне попался нож. Вот зачем я его тащу, мне было совершенно непонятно, ведь еще один висел в ножнах у меня на поясе. Оставлю его здесь, — решил я. Хорошее оружие, но уж больно тяжелое. Я положил нож на край стола. Все остальное нужно — два магазина к автомату, граната, котелок с солью, консервы и хлебцы. Уже на дне нащупал что-то непонятное — мягкое и липкое. Быстро вытащил и улыбнулся — склеенные контейнеры с джемом. Один продавило, и он потек. Я облизал контейнер и пальцы — вкусно! Я так давно не ел сладкого. Не удержался и съел содержимое раздавленного контейнера. Второй тоже отложил на край стола, утром, перед походом съем.
Я сложил вещи обратно и затянул горловину вещмешка. Пусть будет под рукой, вдруг уходить придется срочно. Потом подпер голову руками, и уставился в темное окно. Мысли сразу перескочили на Ольгу. Где она, что с ней? Про то, что она может погибнуть, я не хотел даже думать. Это было табу. С ней волк, успокаивал я себя, он не даст ей пропасть.
* * *
Все-таки я задремал. Хотя мне казалось, что я только прикрыл глаза и тут же открыл их, но увидел, что за окном все посерело. Рассвет. Сначала я испугался — пока я спал, твари могли и в помещение забраться, но тут же меня отпустило и я, наоборот, обрадовался. Темное время ночи прошло, а у меня ни одного гостя! Конечно, они бы не стали забираться в будку и прятаться — это глупость. Будь они здесь, я бы давно валялся выпотрошенный и с перерезанным горлом.
Блин! Дети! Я резко обернулся и чуть не заорал. Вытаращив глаза, я смотрел на открывшуюся картину. Пеленка валялась на полу, а перед кроватью, держась одной рукой за нее, стоял 'младенец'.
Черные немигающие пуговки глаз, чужие на младенческом лице, не отрываясь, глядели на меня. Потом он качнулся, запищал и протянул ко мне руки.
— Чтоб тебя, — вполголоса выругался я и кинулся к кровати. Подхватив, я положил его на матрас, потом поднял пеленку, встряхнул и попытался завернуть в ткань.
— Прекрати, пожалуйста, — уговаривал я, словно 'ребенок' мог понять меня. — Услышат твари, в момент примчаться. Еще солнце не встало.
Однако ребенок только еще больше разошелся и заорал так, что у меня уши заложило. Совершенно неожиданно для себя, я перевернул существо и хлестнул его розовой попке.
— Заткнись, блин! Помрем все!
Младенец сразу замолчал и повернулся ко мне.
— Прости, брат, — виновато сказал я. — Я чисто рефлекторно.
Про себя я подумал, что будь здесь Ольга, она бы меня убила.
— Ты понимаешь, меня что ли? — вполголоса спросил я. И сам себе ответил: — Понимает. Как я птичьи песни.
Я вдруг почувствовал, что мне стало легче. Словно я нашел себе собеседника. Я наклонился и попросил:
— Ты только не визжи опять, а я не буду тебя пеленать. Можешь полежать так, все равно, нам уходить еще рано.
'Точно — с ума схожу. Посмотрели бы ребята с Поста, что я делаю. Как беседую с неизвестно с кем'. Хотя ночью легко было додумать и считать его просто ребенком. При воспоминании о Холме, сразу опять вспомнилась Ольга. Я до боли закусил губу, стараясь прогнать что-то, колом вставшее в горле.
За всей этой возней я не забывал, заглядывать в окно, с каждым разом все более успокаиваясь. Небо над лесом уже порозовело, и я понял, что, наконец, скоро смогу поспать, не боясь тварей.
— Ну, что парень? Через полчаса я лягу, посплю, ты никуда не сбежишь?
Тот лишь упорно пялил на меня глаза. Больше он не пищал и не крутился. Словно моя злость и мой удар, действительно, напугали его. Было такое ощущение, что он что-то обдумывает.
— Да кто же ты такой, черт возьми?
Когда начало вставать солнце, я пристроил сверток рядом, закинул под голову свернутую куртку и вытянулся на матрасе. Уже засыпая, я провел по матрасу рукой, проверяя тут ли сверток, и подумал — надо его как-то назвать.
Я закричал, сбросил с себя навалившихся тварей, и вскочил. Сердце бешено колотилось. Лишь через секунду я осознал, что это был сон, и никаких тварей нет. У стены тихонько попискивал 'ребенок', опять следя за мной своими пуговками. 'Так вот кто на меня навалился, — понял я. — Заполз, пока я спал'. Рядом со мной теперь валялась только смятая пеленка.
— Эй, малыш, ты не ушибся?
Я поднял его и осмотрел. Нет, все чисто.
— Прости, но ты сам виноват, не надо было на меня заползать. Со сна я еще не то мог бы натворить.
Он молчал. Перестал даже пищать. Впрочем, ответа я и не ждал.
— Слушай, а давай я тебя буду звать Иван? Иван Иваныч? Так всегда называют подкидышей. Молчишь? Значит, согласен. У нас, у людей, так считается.
Я положил его на кровать.
— Полежи пока, пойду, осмотрюсь.
Все щели и дыры нашего пристанища, светились ярким белым светом. От стен шло тепло. Похоже, на улице солнечно. Так и оказалось. Едва я открыл загремевшую железную дверь и шагнул наружу, мне пришлось зажмуриться. После полумрака будки, краски дня показались нестерпимо яркими. Я взглянул на часы — нормально, без двадцати одиннадцать — я и хотел поспать часов до десяти. Несмотря на то, что еще только утро, солнце жарило не на шутку. Я подумал, что день сегодня будет еще жарче, чем вчера и идти будет тяжело.
Я немного постоял, осматриваясь, подумал — вернуться за автоматом или нет? — решил, что не стоит. Стечкина хватит. Я с ним уже не расставался, так и висит в кобуре на поясе.
Спрыгнул на берег и опять огляделся. Тряпочка так и висела. Никто на нее не среагировал. Я, конечно, не сильно надеялся, что Ольга и волк будут путешествовать ночью, но вдруг...
На тропе тоже не было ни одного нового следа, только вчерашние вмятины от моих берцев. Да и они в сырых местах почти затянулись. Значит, ни люди, ни твари здесь ночью здесь не были. Где же они?! Где Ольга? Мне опять нестерпимо захотелось бросить все и идти обратно, искать их.
Неужели все-таки конец? Она появилась ниоткуда, пролетела яркой звездочкой, всколыхнув всю мою жизнь, и опять исчезла. Мысли, которые я постоянно гнал, снова полезли в голову. Однако, сейчас, при ярком солнечном свете, справиться с ними, оказалось гораздо легче, чем ночью, когда ты сидишь и напряженно ждешь, не треснет ли ветка под лапой разведчика.
Уже много часов я не слышал ни одного выстрела, вообще ни одного звука, изданного человеком. Для меня это хорошо, значит я оторвался от погони, но это же говорило и о том, что мои спутники тоже где-то далеко. Надо было решать — ждать их, или идти дальше? Я не сомневался, что будь здесь Ольга, она пинками бы погнала меня дальше, на север, куда надо доставить этих 'детей'. Вернее, одного, камень я, даже фантазируя, ребенком считать не мог.
Но это Ольга — она была явно помешана на спасении Ивана и 'дыни', а меня эта её идея как-то не захватила. Я знал, конечно, что пойду до конца и понесу их даже на Северный Полюс, но только если Зумба будет идти рядом. А так, без Ольги, я не очень понимал, зачем все это надо. Да, что там — зачем? Я даже не понимал кто это. И как от ребенка и прозрачного яйца может зависеть наша жизнь. А кроме того, я даже не знал, куда точно надо доставить этот груз — Север большой.
В общем, как бы я не размышлял, чтобы не думал, все сходилось на том, что мне нужна Ольга. И вопрос нужно ставить не так — идти или ждать, а так — ждать здесь или идти искать.
'Надо пожрать, на сытый желудок думается легче'. Я решил сделать нормальный обед, с горячим, а то уже, сколько времени питаюсь всухомятку. В глубине души я понимал, что весь этот обед, на самом деле лишь для того, чтобы занять себя. Пока готовлю, пока ем, время будет идти, и не надо выбирать — идти или оставаться.
Вдруг Ольга и Илья, тоже где-то пережидали ночь и сейчас движутся вдоль реки — про себя помечтал я, — как раз к обеду подойдут.
Я набрал сухих дров — солнце уже давно выгнало из лесу утреннюю росу — без проблем развел небольшой бездымный костер и направился за котелком и консервами.
— Как ты тут, Ваня? — спросил я, шагнув в сумрак будки.
— Твою... — выругался я. На кровати лежали только две смятых пеленки.
— Где ты? — я кинулся к кровати и упал на колени. Опустил голову к полу и облегченно выдохнул: — Фууу...
Потом заполз под кровать и потянул ребенка.
— Что ты творишь?
Я вытащил младенца из угла, положил на матрас и сейчас пытался отцепить его ручки от голубого камня. В тех местах, где тело Ивана соприкасалось с яйцом, оно стало темно-синим, и постепенно, эта темнота захватывала весь камень. С большим трудом, мне удалось оторвать маленькие ладошки от камня. 'Ни хрена себе, силища!'.
— Блин! Будешь себя так вести, я опять тебе по жопе надаю!
До меня вдруг дошло, что от вчерашнего отвращения к этому существу не осталось и следа. И прикасался я к нему теперь, без малейшего предубеждения.
— Что происходит, Иван Иваныч? Почему, ты мне вдруг начал нравиться? Поколдовал?
Однако, немного подумав, я откинул какое-либо его влияние на меня. Похоже, я просто привык к нему. Он один и я один.
— На хрена, тебе яйцо? Ты боишься, что с ним что-то может случиться?
Тот пискнул, словно действительно, отвечал мне, потом сложил руки друг на друга и затих. Не могу поклясться, что понимаю его мимику, но мне казалось, он выглядит довольным.
— Чему радуешься? Что за яйцо подержался?
Я понятия не имел, что сейчас произошло, хорошо это или плохо? И подсказать было некому. На всякий случай, завернул яйцо-дыню в пеленку и положил на стол, подальше от ребенка.
— Слушай, мне некогда, у меня сейчас костер прогорит. Ты давай полежи спокойно, а я пойду, приготовлю поесть.
Я прекрасно понимал, что говорю на самом деле сам с собой, но мне от этой беседы было легче. И я решил — черт с ним! Буду сходить с ума дальше.
Я помешивал в котелке свое варево — полбанки тушенки и вода — ждал, когда закипит и глотал слюну. Запах был умопомрачительный. Я не выдержал, зачерпнул ложкой жижу, подул и поднес к губам. Попробовать я так и не успел. Из-за поворота реки вырвался вертолет. Он шел так низко, что на воде разбегались волны от воздушного потока.
Еще ничего не сообразив, я упал на землю. Вертушка проскочила за считанные секунды, и скрылась за деревьями. Увидели или нет? Вообще не должны — со стороны реки меня прикрывали кусты. Размышлять было некогда — паром, наверняка, привлечет их внимание. Я тоскливо глянул на готовую похлебку, потом решительно перевернул её в костер. Котелок я оставлять не собирался.
Быстро притоптал задымившие угли и побежал к парому. Но не успел — вертолет вернулся. Теперь он шел, с другой стороны, снизу. 'Сразу развернулся, значит, точно заметили'. Я опять упал и вжался в землю. Вертушка теперь летела не так быстро, хотя я понял, что зависать она не собирается. 'Может решили просто проверить на всякий случай подозрительное место. Наверное, понимают, что посудина на воде самое-то для ночлега. Твари воду не любят'.
В этот момент, перекрывая гул двигателя, по ушам хлестанула длинная очередь крупнокалиберного пулемета. Хотя тело требовало еще сильней вжаться в землю, я оторвал голову от травы. Стреляли в открытую пассажирскую дверь. В темном провале борта билась яркая звездочка. 'Восьмерка' опять ушла вдоль реки. Я вскочил и помчался к понтону — успею, пока они развернутся. Еще подбегая, я увидел, что натворил пулемет — в рифленых листах палубы строчкой светились вогнутые ровные дыры. Строчка пересекала весь понтон и будку. Сердце у меня екнуло. Я с ходу запрыгнул на дерево, с него на палубу, подскочил к будке и рванул дверь. В потолке светились дыры. Стол же просто развалился, пеленка, на которой лежало яйцо лохмотьями топорщилась среди обломков. Конец камню понял я, и тут заметил шевелившегося там же Иван а. Я только сейчас понял, что до сих пор держу в руках котелок — в горячке так с ним и бежал. Бросил его в угол.
Я схватил завизжавшего ребенка и кинулся обратно к двери. Здесь оставаться нельзя, если вернутся москвичи и опять пройдутся пулеметом по будке, тут искрошит все. Однако удержать в руках младенца, оказалось непросто — оказалось он еще сильнее чем я думал. Ручки оказались, словно отлиты из железа. Одним движением он разжал мои руки и выскользнул на пол. И теперь он не полз, а летел по полу. В одно мгновение, малец опять оказался там, откуда я его только что достал.
— Ты идиот, Ванька! Сдохнешь же!
Моя спина словно чувствовала направленный в неё ствол. Каждую секунду я ждал смертоносного ливня, а его все не было. Я уже хотел бросить этот голубой камень — что, в самом деле, не помирать же мне за компанию — но что-то в глубине души не дало мне это сделать. Я тоже упал на колени и принялся лихорадочно раскидывать обломки стола. Что же внутри яйца? Я ни капли не сомневался, что сейчас увижу осколки. Рваная пеленка, была прямым подтверждением попадания.
