Блейк совершенно не удивилась бы, если бы оружие дрожало в слабых руках, как у зеленого новобранца, впервые заглянувшего в глаза своей смерти, но катана, нацеленная в горло, была также тверда, как и в любом другом бою.
— У меня есть право сражаться за то, во что я верю, — услышала она свой голос, повторяющий слова, которые всего две недели назад спасли ее от ужасной ошибки. — За равенство и против жестокости, за фавнов или за людей, за все то, что я считаю правильным. И никто не сделает это, кроме меня.
Она была готова ко всему: к бою, в котором не смогла бы победить, к поражению и даже к смерти, но единственное, что сделал Адам — опустил свой деревянный боккен и снял маску с лица... и меч в ее руках впервые дрогнул.
Блейк была одной из немногих, кто знал, почему лидер Белого Клыка в Вейл всегда носит маску, даже среди своих, даже когда властям прекрасно известно его имя. Маленький постыдный секрет — Адам просто считал себя слишком красивым для этой работы. Тонкие изящные черты лица, божественные скулы, идеально очерченные тонкие красивые губы, тонкие брови, длинные ресницы... какая-то часть Блейк до сих пор считала, что это его стеснительность — очень мило.
— И все, что потребовалось, чтобы я мог поговорить с тобой — одна большая мерзкая подлость, — сказал Адам и Блейк вздрогнула еще раз. Этот голос...
"Лучше, Блейк. Давай еще раз". "Отложи в сторону свою книгу и ешь аккуратнее — ты испачкалась". "Не притворяйся, ты еще можешь сражаться". "Я горжусь тобой". "Сдурела? Я старше тебя на восемь лет! Да ты хотя бы шестнадцать отпразднуй!" "Я люблю тебя..."
— Может, теперь ты наконец наскребешь в себе храбрости сказать мне в лицо, почему мой самый верный соратник бросила меня посреди леса, отцепив вагоны, сбежала, сказав одно лишь тошнотворно банальное: "Прощай"?
"Гражданские? А что с ними?" — вспыхнуло в голове. Равнодушно, раздраженно, тоном "почему ты спрашиваешь меня о такой ерунде?!"
Это придало ей сил.
— Не притворяйся, что не знаешь, почему я ушла, — ответила Блейк, не торопясь опускать оружие. — Мы спорили с тобой об этом столько раз, что я перестала считать.
— Это война, Блейк, — сплюнул он. — На войне умирают. Все подряд — и те, кто это заслужили, и те, кто не очень. Совсем не заслуживших нет.
— Да, умирают, — не стала спорить она. — Скажи, то чувство, которое я вижу при этом в твоих глазах последний год — это удовольствие? Я боялась спросить раньше, но спрашиваю сейчас. Это — удовольствие?
Адам дернул щекой, и ничего не ответил — лишь меч шевельнулся в опущенной руке, будто рвался начать бой.
— Это удовольствие, что умер еще один человек? — спросила она, чувствуя, что делает шаг вперед, как взлетает ввысь голос, обвиняя, укоряя, ужасаясь. — Или просто — кто-то казнен твоей рукой? Отвечай!
— Какая разница? — прорычал Адам и это было лучшим ответом. — Нас меньше — и поэтому они позволяют себе обращаться так с нами. Все изменится, если вдруг их станет меньше, чем нас.
— Так вот она какая теперь, политическая программа Белого Клыка? — прошипела она. — Если каждый фавн убьет по десять человек — то и людей не останется?! Ты себя вообще слышишь?!
Она была слишком близко — всего в одном шаге от пылающих глаз, скривившихся в оскале губ, дрожащего от ярости деревянного меча.
Ей было плевать.
— ДОВОЛЬНО!
Она действительно была слишком близко. Молниеносный удар клинка перечеркнул бы ее пополам, от левого бока до правого плеча — но активированное Проявление оставило после нее иллюзорного клона, мгновенно растаявшего в воздухе, а сама Блейк оказалась в двух шагах позади, на прежней дистанции.
— Хватит с меня твоих сладких речей, — неестественно спокойным голосом, будто и не было этой вспышки, ответил Адам, одевая маску обратно. — Мне следовало перестать слушать тебя давным-давно — я так много мог бы успеть.
— Столь многих убить? — прошипела Блейк, вспоминая сколько раз останавливала его меч.
— И это тоже, — согласился Адам. — Уходи, Блейк, прямо сейчас. Я верну обратно этих двоих, они все равно слишком бесполезны, чтобы тратить на них время. Уходи — и смотри, как я делаю то, на что у тебя не хватило духу.
— Что именно?
— Чтобы построить новое, нужно разрушить старое, моя маленькая Блейк.
— Что именно, Адам?
— Все.
Он улыбнулся, и от этой улыбки что-то оборвалось у нее внутри, сжалось и умерло. Такая улыбка была у него на губах каждый раз, когда кто-то умирал; сначала она просто мелькала, мимолетная и почти незаметная, после — держалась секунды... а потом не сходила часами. В черных смотровых щелях белого забрала знакомым зеленым пламенем горела ненависть — яркая, чистая, подогреваемая уверенностью в собственной правоте. Жизнь за жизнью летели в этой костер, тщетно пытаясь погасить, но лишь разжигая все ярче.
Чернота в окнах склада за его спиной взорвалась, огненные потоки выбили стекла и двери, горячей упругой волной ударив Адаму в спину, растрепав волосы, но даже это пламя казалось лишь фоном для белой маски и черного силуэта; только зеленые глаза отличали его от Гримм.
Знакомый голос страшно закричал, и Блейк бросилась вперед, почти насадившись на боккен, мигнула Проявлением и, оставив позади клона, телепортировалась вперед, к самым дверям. За ее спиной тяжко застонала земля, затрещал асфальт, расколотый рвущимся из-под земли металлом, перед ней — в центре пустого склада пылала гигантская сфера огня, согнулись и треснули стальные опоры, держащие потолок.
— Ахиллес! — закричала она, забыв про конспирацию.
Глава 14. Союз отверженных
Разлетелись во все стороны осколки стекла — я пустил вперед канализационные люки, которые, оказавшись внутри, мгновенно сформировали защитную полусферу, щели забились рваной жестью, и только после этого внутрь попал я.
Однажды бандиты меня уже так подловили — тошнотворно банальный склад, ограбление, стрельба, крики... куча взрывчатки, рванувшей, едва я оказался внутри. Спасло меня в тот раз только то, что повторить фокус Адама бандиты не решились — слишком очевидно это кричало бы о ловушке. Я закрылся металлом, оказавшимся рядом, и отделался несколькими ожогами.
Что-то мне подсказывало, что Белый Клык не будет столь банален...
Ну, по крайней мере, частично я оказался прав — ничего не взорвалось, десятки террористов без грамма металла при себе не стали закидывать меня кристаллами с Прахом, не набросились каким-то образом притащенные в город Гримм... ничего. Оказавшись внутри, я завершил сферу: слой металла теперь защищал со всех сторон — и лишь прямо передо мной один из люков выпал из конструкции, обеспечив обзор.
Темнота, пустота, тишина — вот три слова, которыми можно было описать этот гребанный склад. Если здесь когда-то что-то и хранили, эти времена давно прошли: огромное помещение больше походило на ангар — только с десяток уже порядком проржавевших колонн в два ряда, выщербленный временем бетонный пол... Вместо освещения — лунный свет, бьющий из узких окон под самым потолком.
И, разумеется, никаких детей. Может, в подсобных помещениях?..
Я приземлился на пол в центре склада. Собранная, почти буквально, из говна и палок сфера заскрежетала, ее сегменты смещались, перестраиваясь, утолщаясь, вновь возвращаясь к своему первоначальному варианту — моему маленькому переносному бункеру. Мерзко царапая острыми гранями пол, бункер развернулся, следуя за моим взглядом: темнота, пустота, тишина... Скрежет резко прервался, когда враг наконец показался.
Она появилась мгновенно, хотя я мог бы поклясться, что еще мгновение назад там никого не было. Озаренная серебряным лунным светом, в идеально пошитом, с иголочки черном деловом костюме, она казалась настолько вопиюще лишней на этом унылом пустом складе, что первой моей мыслью было: "Как я не заметил ее раньше?!" Она смотрела прямо на меня, улыбалась алыми губами тонкой змеиной улыбкой, и в золотых глазах я видел веселое презрение тигрицы, решившей поохотится на мышь.
Тяжелый чугунный канализационный люк со стоном рвущегося воздуха вылетел из бункера, но она, не переставая улыбаться, шагнула в сторону — и исчезла, просто растворилась в тенях. Видимыми остались лишь золотые глаза, ярко вспыхнувшие в темноте глубоким янтарным светом, и не погасшие даже когда вернувшийся люк замер прямо под ними — там, где должна была быть шея.
"Иллюзии, — догадался я. — И эти глаза..."
Я уже видел их — в черном провале аппарели воздушного транспорта, две недели назад: два раскаленных уголька в темноте, сумасшедший поток огня, плавящий обшивку, как шоколад, и собственное обещание: "Это еще не конец". Но у нее должно было быть огненное Проявление...
"Значит, здесь есть кто-то еще"
Бункер распался — на своих местах остались лишь люки. Обрывки жести медленно закружились вокруг: если кто-то или что-то заденет их — я узнаю. Закрыв глаза, я полностью сосредоточился на Проявлении. Неизвестный иллюзионист точно может влиять на зрение, но будем исходить из худшего: каждое из пяти чувств может лгать. Я знал теорию — таких нужно ловить на мелких несоответствиях, неправильностях в создаваемой картинке, но склад был плохо освещен и пуст, и даже гребанный пол был тщательно вымыт, чтобы не спалиться на пыли. К счастью, у меня есть еще одно, шестое, чувство, даруемое Проявлением, и вероятность того, что иллюзионист сможет убедительно соврать мне, не зная, как именно я воспринимаю мир, стремится к нулю. Хотя с Проявлениями никогда не угадаешь...
— Кто ты? — спросил я, чтобы выиграть время на раздумья. "Я надеюсь, с Блейк все в порядке..." — Ты не с Белым Клыком.
— Почему ты так уверен, мальчик? — пропела она. Чуть с ленцой и оттягом, насмешливо и презрительно, каким-то шершавым, густым и тягучим голосом.
— Блейк знает всех в Белом Клыке. Ты не с ними. Ты человек.
Смех — издевательский, презрительный, гулким эхом отдающийся в пустом складе. На звук метнулся очередной чугунный снаряд, но вновь — мимо.
"Значит, и слух тоже..."
— Ах, это расизм, — все с теми же интонациями готовящегося к прыжку тигра фыркнула она. — Я тебя умоляю, мальчик, весь этот расовый бред — для идиотов. Или сволочей, которым так выгодно. Мне, к счастью, прямо сейчас выгодно равенство.
Что я могу сделать? Ударить по площади, всем, что есть, сломать колонны, обрушить потолок. Но здесь все еще могут быть дети — спрятанные, скрытые иллюзией. Блейк сомневалась, что им действительно угрожает опасность от ее бывших друзей прямо здесь и сейчас, но... день, когда я положусь на милосердие и человечность Адама Торуса будет днем, когда я сам позвоню санитарам и одену смирительную рубашку.
Затылка коснулась липкая холодная рука, мазнула по волосам, коснулась шеи, оставляя влажный след... Удар локтем назад вспорол воздух, один из люков залетел внутрь сферы, сделал круг, второй...
"Осязание"
Жестяная сфера закружилась чуть быстрее, медленно расширяясь. Скорость небольшая, если я наткнусь на детей, максимум, что им может грозить — царапины. Я должен точно определить, по кому бью, значит, после обнаружения жесть должна прощупать предмет... единственное, что я могу определить с таким грубым инструментом — рост, может, в общих чертах, фигуру. Этого должно быть достаточно — Априкоту и Агате всего четырнадцать...
"Почему она говорит со мной? Все карты у нее на руках"
— Адам просил немного времени, чтобы он смог поговорить со своей сбежавшей принцессой, — словно отвечая на мои мысли, продолжала золотоглазая. Разумеется, голос шел совсем с другой стороны... Но люк туда я все равно швырнул, на всякий случай. — Я же, в свою очередь, хотела поговорить с тобой. Сказать спасибо, за все, что ты для меня сделал. Я не сразу оценила этот подарок, но сейчас...
Мерзкий привкус во рту: кислый — крови, соленый — пепла, тошнотворный — гноя.
"Вкус"
Чем дальше — тем сфера жиже, расстояние между обрывками меньше: проскочить между ними становится все легче. Остановив расширение, я сделал шаг вперед, оставаясь в центре всей конструкции, а за ним — еще один, медленно прочесывая все помещение. Это становится утомительным — множество предметов, сотни полей, и за всем этим надо следить. Полтора года назад, до того, как перестать прятать свою силу и начать работать с ней свободнее, я бы никогда так не смог.
— О чем ты?
— Черное море, — еще один люк мимо. — Бедность, насилие и беззаконие. Место, где скапливается вся грязь, все грехи этого города, чтобы, когда придет час, скормить это все Гримм, затеяв очередную заведомо провальную колонизацию. Страна отверженных, край брошенных, земля нежеланных.
Запах — сладкий, гниющего тела, резкий — аммиака, густой и тяжелый — тухлой рыбы.
"Обоняние"
Пусто. Пусто. Пусто... Никого и ничего — только голос, рассказывающий о Черном море: почти с любовью, с той нежностью, с какой обычно говорят матери о своих детях.
— Имеешь ли ты хоть какое-то представление, сколько ненависти несут в себе отверженные? Как сильна обида брошенных? Сколь велика зависть нежеланных? Они огромны, мой маленький Дьявол, можешь мне поверить. Я сама точно такая же — отверженная, брошенная, нежеланная. Они ненавидят, они завидуют, они страдают. Люди здесь могут не любить фавнов, фавны могут не любить людей, но есть кое-что, что каждый их них ненавидит куда сильнее друг друга... всех остальных. Тех, кому повезло больше, у кого кошелек толще, чей горизонт — высотки и Бикон, а не бездонное, черное, как Озера Гримм, море.
"Да ей просто нравится слушать свой голос" — подумал я, отчаянно пытаясь усмирить стада мурашек. То, что она говорила... о, это была одна большая гребанная правда — от первого до последнего слова. И я был совершенно уверен — мне не понравится то, к чему она ведет.
— Они были разрознены и слабы. Они рвали на части друг друга, барахтались в этой луже, лишь смотря по ночам с темных улиц с разбитыми фонарями на сверкающий Верхний город: небоскребы, тянущиеся ввысь, сияющий Бикон, подпирающий небеса, и были бессильны изменить хоть что-то. А потом пришел ты — и заставил их объединится и заматереть, отрастить острее зубы и смазать ядом лезвия ножей. Нет больше кучки банд — есть два больших преступных синдиката, поделивших между собой Черное море. Все, что осталось мне — подобрать с земли созданное тобой, созданное Королевствами: Черное море и Белый Клык. И тот, кто был никем, тот станет всем.
— Они не станут тебя слушать. Я знаю всех преступников Вейл — ты никто и звать тебя никак, выскочка без силы и власти.
— О, я умею убеждать, — засмеялась она. — Если я нашла подход к Адаму, то все остальное не станет проблемой. Бандиты ненавидят тебя больше, чем Белый Клык, Адам ненавидит Королевства больше, чем бандитов. Общий враг — вот лучший клей для любого союза и наш Союз Отверженных не станет исключением.
— Ты что, правда думаешь, что это сработает? Что Вейл будет просто смотреть на все это?
— Единственный, кто мог бы остановить меня, погиб сегодня. Озпин мертв, а все остальные... — презрительный фырк раздался прямо у меня за спиной. — Ну, со мной Бог, а у вас есть только труп на пустом троне. Какая разница, кто будет против меня?
