Ижорский гамбит Византийца

— Евстафий как? Судя по караванам, что в Новгород идут, скоро меня переплюнет.

— До тебя, ему ещё далеко. Скучает он, жениться ему надо.

— То да, давно пора.

— Пахом, я ж не просто так приехал. Кое-что для крепости привёз. Да и поговорить нам в тишине надо, а то от этого шума, кричать приходиться.

За время нашей беседы стройка не умолкала. То тут, то там слышались голоса рабочих и всё, что с этим связано. Мы пошли в замок, двери которого были раскрыты настежь. Не по причине отсутствия замков, внутри, на втором этаже шла интенсивная работа по внутренней отделке, штукатурили и белили. В итоге, Ильич завёл меня в подвал, где стояла мёртвая тишина, и было слышно, как капает воск со свечи.

— Ящики с камнем помнишь? — В полголоса, задал вопрос.

— Помню, они тут, в стене уже лежат, а что, гостей надо ожидать?

— Надо. Сюда добирался, думал, что время ещё есть, пока Сбыслав не рассказал про фон Виде. Он сейчас в Копорье, сил собрал почти тысячу человек. Неспроста это. На Ладогу или Новгород с тысячей не попрёшь — шапками закидают. А вот на 'Орешек' вполне. Так что, в ближайшие месяцы всё решится.

— К бабке не ходи. Немец сюда двинет. Были тут уже ходоки из Копорья. — Пахом поковырял пальцем кладку, возможно сложенную из тех самых монастырских камней. — Ты не волнуйся, Лексей. У Бренко две сотни воев. Пороки на льду не устоят, а остальное не страшно. Караульные, после Злобко, глаз не смыкают.

— Ильич, нет крепостей, которые нельзя взять. Я привёз с собой орудия и плотников. Нужны люди, чтобы поставить в башнях тяжёлые арбалеты, они бьют на двести аршин. Их всего пять, на все башни не хватит.

— Это к Людвигу, куда, что ставить он лучше знает. Лексей, об одном тебя попрошу, побудь в крепости до конца просинца , домой мне надо. Ноет сердце, с Нюркой беда происходит. Марфушка весточку прислала... ну так как, выручишь?

— Месяц побуду, не вопрос. Санки тогда с собой забери, здесь они ни к чему. А за Штауфена с Нюрой, одно скажу — любят они друг друга. Решать, конечно, тебе, но смотри, не навреди счастью дочери.

— Вера у них разная, разве я не думал об этом. Ночами уснуть не могу. — С грустью в голосе сказал Ильич.

— Да какая разница, хотя, а если Гюнтеру намекнуть на возможное княжество? Но, при условии смены веры.

— У тебя княжество лишнее есть? Или так, в качестве примера предложил? — Пахом иронично улыбнулся. — Был бы, он свеем, да лет двадцать назад — вопрос бы даже не стоял. Они как раньше делали, для получения торговой выгоды, представлялись то христианами, то язычниками. Принимали вероисповедание покупателя или продавца, а затем, под предлогом помощи брату по вере, ловко сбывали или покупали товар. За один торговый сезон меняли веру по нескольку раз. Эх, были времена... Согласится ли он?

— Княжества пока нет. Но, то дело наживное, полтора года назад у тебя и крепости не было. Гюнтер — сын императора, пусть внебрачный, но при некоторых обстоятельствах, на это могут не обратить внимание.

— А если всё получится, то про эти, как их... обстоятельства, очень даже будут вспоминать.

— Лев не спрашивает у зайца, что он ел на обед. Всё будет хорошо Пахом Ильич. Езжай в Новгород, я тебе так, для размышления рассказал. Пойдём к Бренко, санки ещё разгрузить надо, а то ты сегодня не успеешь выехать.

Дабы Пахом не мучился со свечкой, я включил фонарик и мы стали подниматься наверх. Странное свечение было замечено одним из рабочих, который подозвал напарника и уже вдвоём, они стали свидетелями нечто необычного. Не мудрено, если через пару дней о духе замка поползут слухи. Тем боле, что едва мы вышли, оборвалась верёвка, на которой поднимали кадку с побелкой. Не обращая, на этом малый инцендет внимания, я и Пахом Ильич прошли рядом со скирдами сена, возле которых уже собрали лошадей и встретились с группой возничих. Из тридцати повелителей кнута и упряжки — восемь оставались со мной, а вот, остальные были наёмными смолянами. Договор они выполнили и теперь интересовались, дадут ли им какой-нибудь груз, когда поезд покатит в сторону Новгорода. Хоть и достались им в качестве оплаты не только улучшенной конструкции санки и по десять ногат на брата, отправляться порожняком они не хотели. Ильич вник в суть просьбы, подозвал Якова, шепнул ему пару слов и, оставив его с возничими, повёл меня к Людвигу. Тот уже, находясь возле саней, чуть ли не прыгал, так ему было интересно, что находится под брезентом тента, особенно, там, где из-под мешка торчали древки больших стрел.

— Привет, воевода! Принимай товар. — Мы пожали друг другу руки.

— Здравствуй Алексий. Давненько тебя не было. Насколько к нам в гости? На день-два, или задержишься? — Бренко по случаю встречи нацепил чёрную шинель и форменную шапку-финку. Выглядел немножко комично, но, если нашить погоны, то настоящий морской волк — с бородой и кортиком.

— До конца зимы, если Пахом Ильич раньше не сменит. Баньку сообразишь?

— Уже готово. Вообще-то, у нас по четвергам помывочный день заведён, но с дороги — сам Бог велел. — Людвиг показал рукой в сторону канала, где из трубы избушки поднимался дымок.

— Оружейка у вас где?

— Какая оружейка? — Не понял меня Бренко.

— Арсенал, оружие, где храните?

— Нигде. Каждый со своим, а что про запас — то у Якова в избе. — Смутившилсь, ответил кастелян.

— Понятно, будем исправлять. Зови тогда Якова, пусть он примет амуницию, а я тебе покажу новые орудия. Их на башни надо установить, и чем скорее, тем лучше. Собрать их дня за три можно, а вот обучить пользоваться... ладно, пятнадцать человек, тех, кто расстояние на глазок определяет хорошо, подыщешь?

Людвиг на секунду задумался, а потом просиял лицом. Был у него некий загадочный резерв — беженцы пруссы. Как охотники, они были незаменимы, а вот к военному делу — сердце у них не лежало, и держались они, как-то обособленно, редко общаясь с остальными. Дичь добывали, да и ладно, но для гарнизона крепости это было недостаточно. Случись чего, будет задействован каждый. А какой выйдет боец на стену, если он науки воинской не постягает?

— Найдём, у меня два десятка пруссов, с оружием не очень, может, с этим делом справятся?

Вскоре прибежал Яков со своей незаменимой фанеркой. Бывший приказчик обзавёлся помощником, забрав с собой сына из Новгорода. Малец, не только был похож на своего отца, но и унаследовал скрупулёзность в делах, а заодно привычки. Тоже держал фанерку и карандаш, важно шмыгая носом. Квартирмейстер, быстро выяснив, что где лежит, отправил сынишку сгружать остатки продовольствия, зимнюю одежду и разобранные стальные решётки, сам же принялся пересчитывать оружие, особенно арбалеты с вогнутыми дугами. Это было новинкой, как и фальшионы.

Через несколько дней с моего приезда в Навратной башне обосновался огнемёт. Немного другой, чем стоял на ладье, с большой ёмкостью для смеси и более длинным стволом. Огненный коктейль (с температурой при горении под тысячу шестьсот градусов, при которой плавилось железо) из бензина, бензола и полистирола, именуемый напалмом, выпускался на шестьдесят шагов при попутном ветре. Механизм обслуживался двумя бойцами и без долива топлива был рассчитан на пятнадцать выстрелов. То есть, в случае подведения под ворота тарана, он мог гарантированно поджечь его, уничтожив при этои обслугу врага. В Люнебургской и Флажной башнях установили полиболы, а в Пахомовской и Наугольной — двухплечевые торсионные баллисты, прицельно метавшие каменные ядра размером с кулак на двести аршин. Винтовые домкраты позволили сократить штат артеллеристов до пяти человек на орудие. Так как ждать, пока каменотёс обработает камень до нужного диаметра, времени не было, да и мастерам работы на стройке — выше крыши, я заранее побеспокоился о боезапасе и одни из саней были заполнены корзинами с чугунными ядрами. Именно ими проводилась пристрелка в клубе реконструкторов, где имелась потешная башня, после чего была составлена специальная таблица, учитывающая угол наклона и расстояние, на которое ядро летело. Учитывая то, что с пониманием цифер будут проблемы, возле винта домкрата, регулирующего угол станины, прикрепили линейку с нарисованными человечками разной высоты. Сопоставляя размер цели и рисунок можно было отрегулировать механизм для прицельного выстрела. Наводчик подносил свою линейку на расстоянии пятидесяти сантиметров от глаза, зажимал пальцем размер видимой мишени и сверял с ростом нарисованного человечка .

Погрешности, естественно были, но быстро обучить, измерять углы и высчитывать траекторию полёта, людей, не знакомых с основами геометрии — было нереально. Ещё один недостаток состоял в ограниченном секторе поражения. Крыша башен мешала вести стрельбу, пришлось убрать кусок козырька. К моему удовлетворению, пруссы освоились со стрельбой по мишеням на льду за два дня. Ядра выкрасили красной краской, прицепили ленточку, для лучшего визуального наблюдения за траекторией полёта, после чего, расчёты пуляли с утра до полного опустошения боезапаса. Сынишка Якова собирал вылетевшие снаряды после тренировки, складывая их на детские санки, отрабатывая новый нож на поясе. Со временем, я планировал перейти с чугунных ядер на цементные, но на испытаниях, ни о какой меткой стрельбе подобным боеприпасом речи уже не шло.

Третьим видом разрушительной механики являлся полибол. С ним с самого начала вышла некоторая неувязка. Принцип стрельбы модернизированного скорпиона был прост: крупные стрелы закладывали в специальный ящичек, расположенный над направляющим ложем, цепная передача взводила полибол, натягивала тетиву, одновременно подавая стрелу, после чего производился выстрел. В идеале можно было крутить ворот и стрелять, пока не заканчивались боеприпасы. Но зачем вращать ворот руками, когда ногами можно крутить педали как на велосипеде? Использование подшипников, больших и малых звёздочек, позволило обслуживать стреломёт всего двумя артиллеристами. Один работал ногами, а второй закладывал стрелы и вращал винт, изменяя угол наклона, либо поворачивал агрегат влево или вправо на шаровой опоре. При этом, 'велосипедист' должен был слезть с седла. Угол поворота был двадцать пять градусов в каждую сторону, более не позволяли бойницы. И вот когда мы провели первые испытания, выяснилось, что эффективность от данной стрельбы весьма низкая. Пока противник будет бежать по направлению к крепости, второй номер просто не успеет навести орудие на цель. Даже при хорошей начальной скорости полёта стрелы, равной шестидесяти двум метрам в секунду, получалось, что крепостная артиллерия являлась больше психологическим оружием, стреляющим, как придётся. Однако, мишень со щитом, большая стрела однажды прошила насквозь с трёхсот шагов. Если б это было не единственное попадание из трёх дюжин выстрелов в течении пяти дней, можно было б гордиться.

После всех испытаний мы собрались со строителями в замке Пахома Ильича, где в главном зале находился макет крепости. Предмет разговора был один.

— Нужно переделать башни. — Я достал лист ватмана с чертежом Угольной башни и прикрепил его на стену. — Бойницы слишком узки для привезённой артиллерии.

— Если расширить, то стрелков посекут стрелами. Семь аршин высота, а если осадную башню подведут, чем пруссов прикроешь, а? — Никифор, ведущий строительство с самого начала пользовался огромным уважением у собратьев по ремеслу и высказался первым.

— По льду, башню? Да не выдержит лёд. — Ответил строителю, сдерживая улыбку.

— Это ты так думаешь. Немец только верхушку прикроет. На два бревна поставит, и как на санках подкатит.

Никифор подошёл к печке, подобрал несколько щепок, связал их бечевкой и через три минуты, на макете, поставил свою конструкцию, как раз напротив очередного оратора.

— Если хочешь свои придумки на башнях держать — воля твоя. Я бы к внутренней части стены пристроил клеть из брёвен, с открытой площадкой, а на неё поместил пороки. С неё супостата разить будет сподручнее. — Федот из Чернигова обрезал ножом толстую ветку и притулил её к стене.

— Может, так и сделаем, а пока, кусок крыши над бойницей надо разобрать. А Пахомовскую башню, к началу навигации придётся оставить только с навесом. Она весь фарватер держать под прицелом сможет. Это потом. Вы мне скажите, уважаемые, осилите ли стены каменные? Нет? Я так и думал. Идём дальше. За арки, и всё, что связано с каналом ответ держат южане. Самое слабое место сейчас — решётка. Она мне не нравится. Это какое-то убожество из жердей.

— Так вроде железную привезли, чем она плоха-то? — Илья был у них старшим, вот и возмутился.

— Надо, что бы решётка поднималась и опускалась. Если это сложно, то сделайте ворота. — Меня начало раздражать самомнение зодчих. Собственные промахи и ошибки были так туманны и неразличимы, а чужие бросались в глаза, что не высказаться о запруде, которая, по моему мнению, должна будет принести немало бед — не смог.

— А на кой ляд они сейчас нужны? Мы церковь ещё не достроили, эту б решётку туда, я и место присмотрел. — Южанина звали Огрызко. Склочный киевлянин больше ныл, чем работал, но почему-то был в авторитете у своих.

— Шапку сними, когда со мной говоришь. Ты что, совсем опух на дармовых харчах? Или думаешь, тебя тут вечно кормить будут? Сказано поставить решётку — будешь ставить, а всё остальное... вас ещё за это чудо, — замок Ильича ни капельки не напоминал оборонительное сооружение, был нефункционален, состоял из многих мелких комнатушек и имел низкие, зато арочные потолки, — выдрать надо. Тут крепость, а не богодельня.

Огрызко не стал снимать своей шапки, так и сидел, с покрытой головой. И вместо того, чтобы проявить уважение, ляпнул:

— Я Пахому Ильичу пожалуюсь, он нас уважает. Мы с ним, а не с тобой ряд положили.

— Пошёл вон! В ОБСЕ ещё пожалуйся, там таких слушают.

— И пожалуюсь! — Уже находу буркнул Огрызко, зацепился шапкой за дверной проём и обнажил ловко зачесанную плешь.

Не обращая внимания на ретировавшигося скандалиста, я продолжил:

— Считаем, что с аркой и решёткой разобрались. Так Илья?

После ухода Огрызко, Илья почувствовал себя более уверенно и даже спину выпрямил.

— Сделаем. С утра начнём, а с той стороны, на лёд мостки положим и камнем засыплем.

— Теперь о самом главном. За то, что успели столько построить, каждому из вас, кто сидит за столом — жалую по перстню с самоцветом. — Увесистый кошель оказался у меня в руках, оттуда было извлечено одно украшение, а остальное перешло в мозолистые руки зодчих. — Пусть каждый, кто спросит, что он означает, получит ответ — награда за добросовестный труд, за строительство Орешка.

Утром строители так и не начали менять решётку — было не до того. Сразу после завтрака, обнаружилось, что исчез Огрызко. Причём шапка и топор так и остались лежать в пристройке домика, где жили киевляне, к ним никто не прикоснулся. Сбежавший, никогда строителем и не был. Полтора года назад, мастеровые что-то перемудрили и стена выстраиваемой ими церкви рухнула. Был скандал, а Огрызко, каким-то образом сумел отмазать зодчих, в результате чего, стал их хозяином. Мечты быть поближе к местам с крупными капиталами, завели мерзавца в Новгород, откуда он собирался отправиться на запад, подальше от Руси, да только Удо раскусил нечистого на руку киевлянина, и от гнили избавился, сплавив к Пахому Ильичу.