| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
— Эй, кто там, не шибко занятой, несите своего товарища в кабину грузовика. Ваня. Юшко. Покажи им полку, куда его положить.
— Погодите, Сергей Петрович, — ухватил я Мертваго за рукав. — Я с вами поеду.
Мне срочно нужен был Тарабрин, точнее — его совет, а исчезать на глазах у краснофлотцев, я посчитал не тактично.
Но прежде чем бинтовать краснофлотца я, в одноразовый шприц закатал ампулу бициллина с физраствором и вколол, как было прописано, внутимышешно.
И уже к Митрофанову вопрос задал, бинтуя голень их раненого.
— Еще раненые есть?
— Какие там раненые? Так... ушибы, царапины, — скорчил рожу политрук.
— Давай всех сюда на осмотр, — приказал Мертваго. — А то я уже видел, как вы перевязываете. Раненых врагов лучше перевязывают.
В итоге с нами уехало еще двое матросов, правда, с лёгкими ранениями — вскользь пулями задело. Но Мертваго настоял на своём.
Кобылу свою я на Сосипатора оставил. Он пока здесь оставался за старшего.
Уезжая, заметил, как возвращался с охоты егерь с собаками. Через седло у него было перекинуто два сереньких страуса, связанных друг другом за костлявые ноги. Длинные тонкие шеи птиц смешно болтались под брюхом коня. За пропитание моряков можно было уже не беспокоиться. И теперь мореманы точно поверят, что оказались не в СССР, — подумал я.
— Что вы последним раненому кололи перед перевязкой? — спросил Мертваго, когда мы уже удалились от стоянки моряков.
— Бициллин. Антибиотик. Им даже триппер лечить можно, — усмехнулся я. — Хуже, по крайней мере, от этого не будет, а болезнетворные бациллы препарат убьёт. Есть у меня еще вакцина от столбняка. Я оставлю вам ампулу. Колоть под лопатку.
— Я же говорил, что вы лучше других тут подходите на роль ассистента хирурга. Даже анестезию изобразили. Кстати, а почему вы, вместе со старыми бинтами, шприц в костре сожгли?
— Он одноразовый, — ответил я. — Кипячению не подлежит. Деформируется.
— Ассистент коновала, — засмеялся Юшко, искоса глядя на меня, не отрывая рук от баранки.
На что я строго спросил его.
— Вань, а инструмент ты морячкам просто так сбросил?
— Вот ещё, — возмущённо ответил Юшко. — Мне их боцман расписку написал за всё материальное снабжение. Всё в ажуре, командир.
$
Тарабрин собрался моментально и дал мне на свидание с женой только четверть часа. Он страстно желал увидеть этого, как выразился ''стихийного проводника''. Так что на всё про всё с переходами через девятнадцатый век ушло у нас меньше двух часов.
Живот у Василисы уже, как говориться, на нос полез. Слезливая стала, ужас. Но у нас форс-мажор и пробой ''темпоральной ткани'', как выразился Иван Степанович. Не до бабьего гормонального шторма.
Сначала мы опросили раненых в импровизированном госпитале у Мертваго в ''колхозе'', потом поехали на Казантип. На ''форде''. Там опрашивали тех матросов, кто остался в лагере, ибо половине краснофлотцев был приказан политруком банно-прачечный день, и они ушли мыться и стираться на Азов.
Откровенно говоря, нас удивил порядок, который царил в этом временном полевом лагере, наведенный за столь короткое время. Даже встречал нас часовой с винтовкой на плече, под грибком из рогоза, до боли знакомым выкриком: ''Дежурный на линию!''.
Палатки были выровнены по верёвочке. В каждой палатке устроен деревянный пол из досок. Чистый, что характерно. Шесть кроватей на помещение. Самодельные этажерки и ружейная пирамида. Винтовки в пирамиде почищенные.
Дорожки песком отсыпаны. Туалет типа сортир на два очка на уставном расстоянии от палаток. Даже курилка построена, хотя как я уже знал, курить мореманам было нечего.
Именно в этой курилке мы и опрашивали моряков по одному, попутно угощая курильщиков папиросами. Для стимуляции. В конце опроса выдавали курякам пачку дореволюционных папирос фабрики Серебрякова, что по пути прихватили заимообразно у Юшко.
Картина вырисовывалась следующая, если оставить только непротиворечивые сведения. Моряки эти обеспечивали дунайский десант, что в первые же дни войны вклинился в Румынию, наступал и занял даже там какие-то города. Но к сентябрю их отозвали, так как они оказывались в отрыве от основных сил Красной армии, и эвакуировали в Одессу. А Дунайскую флотилию переводили на Днепр.
Наши матросики были с двух подбитых румынской артиллерией кораблей, когда шли эвакуировать десант. При этом бронекатер затонул, а морской охотник выбросился на мель у безымянного острова в дунайской дельте.
С бронекатера спасся только один мичман, который и оказался ''стихийным проводником'', у которого способности проявились сами собой. От стресса в той безвыходной ситуации обстрела румынской артиллерией этого островка, на котором они спаслись от пучины вод. В овражке мичман открыл ''окно'' в степь под Одессу. Но неудачно — прямо в центр расположения какой-то румынской части. И они там приняли бой. Безнадёжный бой, потому как винтовки были не у всех. А патроны только те, что в подсумках. И те быстро кончились.
Мичман снова открыл ''окно'', выпихнул всех их в него, но сам на отходе был разорван ''окном'' напополам. Одна половина упала здесь, вторая осталась там, под Одессой в 1941 году.
Похоронили, что осталось от мичмана и пошли на восток. Шли три дня. Голодные. Патронов не было. Последнюю гранату они истратили практически у нас на виду.
Продолжили беседу в узком кругу — я с Тарабриным и политрук с боцманом морского охотника, которого он завал уважительно Никанорычем. По званию боцман был мичманом сверхсрочной службы. Сам политрук был помощником комиссара флотилии по комсомолу, приданный экипажу морского охотника только на эту операцию.
Так что мы пока и не поняли кто тут над кем главный. По воинскому званию вроде старший политрук. Но это формально. А по авторитету у экипажа — мичман, если посмотреть, как он смог так быстро навести в лагере свой боцманский порядок.
— Вот и весь наш анабазис, — закончил политрук повествование, которое мы уже слушали два десятка раз. — Что теперь делать, просто не представляю. Нас, наверное, уже в дезертиры записали.
— Скорее — в ''без вести пропавшие'', — поправил его я.
— Этот ваш мичман, который вам ''окна'' открывал, он убивал, кого из врагов? — заинтересовался Тарабрин.
— Да, — не стал скрывать политрук, — Человек пять или шесть румын он заземлил. Я сам это видел. Потом и у него патроны в нагане закончились.
— Всё ясно, — пробормотал Тарабрин.
— Что вам ясно? — не понял политрук.
Тарабрин пояснил.
— Ваш ''проводник'', впервые столкнувших с явлением ''темпоральных окон'', не зная о подстерегающих на этом пути опасностях. Первый раз он открыл ''окно'' в своём же ''осевом времени'', чего делать никак нельзя. И вам повезло с переходом, но не повезло с местом перехода, так как ''проводник'' ваш открывал его вслепую. Потом людей убивал. Недюжинных способностей был человек, если смог еще одно ''окно'' после такого открыть. На ваше счастье — в прошлое. Так только его одного и порубило нестабильным ''окном''. Вам ему памятник надо ставить за то, что все остальные живы.
— Не все живы,— уточнил Митрофанов. — Шестерых румыны убили в перестрелке. Мичмана с бронекатера разорвало на наших глазах. Да трое раненых. Всего по списку осталось двадцать пять живых при одном политработнике, одном мичмане и двух старшинах. И еще кок с морского охотника — старший краснофлотец. На руках двенадцать самозарядных винтовок и два пистолета. Патронов нет. Нам нужно добраться до ближайших органов советской власти, чтобы нас поставили на довольствие.
— А вот с этим мы вам помочь можем только с большими ограничениями, — сказал Тарабрин, вставая. — Либо на пять лет позже от вашего перехода, либо на пять лет раньше. Выбирайте. По-другому никак.
— Я в тридцать восьмой не пойду, — сказал молчащий всю беседу мичман, жестко глядя на политрука. — Мне хватило и одного. Когда война закончится?
— В мае сорок пятого, — ответил я. — Нашей победой.
— Значит, в сорок шестой. И как мы там кому докажем, где мы ныкались всю войну от фронта. В какой шхере? А ведь спросят. Строго спросят.
Мичман попытался прикурить папиросу от своих высушенных спичек, но у него ничего не получилось. Пришлось дать ему прикурить от зажигалки.
— Ты, Никанорыч, не перегибай, — строго одернул его политрук. — Партия сама все перегибы ежовщины осудила. Тебя же выпустили, и даже восстановили в рядах. Мичмана вон в сороковом присвоили.
Встал он вслед за Тарабриным и спросил.
— Может, попробуем на добровольцах?
— При условии, что именно вы будете первым добровольцем, — сказал я, в свою очередь, прикуривая. И констатировал. — Вы точно не ученый.
— Причём тут ученые? — огрызнулся политрук.
— Притом, что ученые всё сначала на мышках пробуют, а большевики сразу на живых людях норовят, — пояснил я свою мысль.
— Но вы же сами нас на довольствие поставили, — сбился политрук снова на желудочные мысли.
— Нет, — возразил я. — Мы оказали посильную гуманитарную помощь людям, терпящим бедствие. А так, по жизни, у нас здесь коммунизм. Кто не работает, тот не ест. Знакомая фраза? Указать автора?
— Не нужно. Сам знаю. — Политрук запыхтел ноздрями, собираясь с мыслями.
— Что делать требуется? — мичман Никанорыч чутьем флотского ''сундука'' задал самый главный в этой ситуации вопрос.
— Крестьяне из вас, наверняка, аховые, — сделал вывод Тарабрин. — Тем более никакое хозяйство без бабы не потянуть. А баб у нас избытка нет. Лошадников, да собачников среди вас также не наблюдается, не казаки. Совсем не казаки. Лесорубов у нас и своих в избытке. Вот всей нашей общине, а это два десятка станиц на том берегу, соль нужна. За добычу соли мы бы вас на довольствие поставили с нашим удовольствием.
— Мы подумаем. Соберем комсомольское собрание и решим, — отрезал политрук.
— А если от соледобычи мы откажемся? — спросил Никанорыч.
— Воля ваша, — ответил Тарабрин. — Вы люди лично свободные. Земли тут много. Весь шарик от людей пустой. Занимайтесь чем хотите. Никто препятствовать не будет. Но тогда кормитесь сами.
На том и расстались.
За нами и Сосипатор со своими егерями и собаками оттуда ускакал.
Матросы остались одни. Правда, в хорошо обустроенном лагере. Несколько дней проживут. А там голод не тётка... И выданный табак закончиться.
$
Прогулявшись по ''колхозу'', пообщавшись с народом, Тарабрин высказался.
— Плохо, Митрий, то, что у тебя баб мало. Скоро мужики от бабской работы завоют.
— Откуда я тебе баб возьму? — огрызнулся я. — Да еще небалованных и сельскую работу умеющих делать. Ты же их не выделяешь.
— Думай, — ответил Тарабрин. — У тебя сейчас образовалось два с половиной десятка крепких лбов. Обстрелянных уже. Пока они на соль не согласились, но на разовые работы их привлечь можно. За еду и табак. К примеру, полон от татар освободить. Веке в пятнадцатом. Как тебе такая идейка?
Я задумался. Потом как отрубил.
— Это им оружие в руки дать? Не доверяю я им. Особенно политруку. Даже у нас, в брежневские времена в армии таких ''комсомольцев'' не любили. Гнилое они сословие. Верь мне. Я сам в прошлом армейский политработник.
— А ты к мичману приглядись, — советует Тарабрин. — Крепкий он мужик. Правильный. Народом управлять умеет. И политруками, видать, уже сильно забиженный, раз только от одного упоминания тридцать седьмого года дёргается.
— А действительно может быть их выпихнуть ближе к их осевому переходу? Пусть воюют, — предложил я. — Ну, насколько это возможно.
— Сложно это и опасно. Но я бы собрал от них первую партию добровольцев и попробовал бы. В год так сорок третий, — ответил мне Тарабрин. — Может получиться. Думать надо.
И, усмехнувшись, подколол меня.
— На мышках пробовать.
— Сорок третий? Крым еще под немцем, — рассуждаю, не обратив внимания на подколку. — Можно их в горы перебросить, путь партизанят, — предложил я. — Так они даже легализоваться смогут. Если языками трепать особо не будут.
— Только патроны им тут, на нашей стороне, не давать, — решил Тарабрин. — Там склад устроить, на месте. А их доставить туда с пустыми подсумками, чтобы бунта не сотворили. Надо подумать. Не гражданскую же войну нам тут устраивать. Два года, — покачал головой проводник каким-то своим мыслям. — Придется их обмундировывать по-зимнему. Нам с тобой. Но я бы мичмана тут оставил. Шикарным был бы он в твоём ''колхозе'' комендантом.
— Зимнее обмундирование... Степаныч, помню, ты что-то про склады говорил, что бесхозными стоят.
— Говорил, — подтвердил Тарабрин. — Только там обмундирование не русское. В Америке, к примеру, много чего осталось, когда ленд-лиз СССР они перекрыли. В Польше тридцать девятого года. Во Франции сорокового. В Германии сорок пятого. Везде есть зазор бесхозности, когда свои эти склады побросали, а оккупанты их еще не заняли.
— Это всё не наших образцов, — возразил я. — Вопросы вызовет ненужные. Остается только западная Белоруссия сорок первого. Там много чего Красная армия оставила, спешно отступая. Сапоги и шинели точно найдутся. Да и своих мужиков одеть не помешает. Список семейных работников мне дай, что у меня тут остаются. Этим что-то строить надо будет в первую очередь. Бараки не хочу. Они, как показывает история, вечные.
— Митрий, Митрий, — покачал головой Иван Степанович, — ты же в Крыму. Зима тут у тебя мягкая, не что на Кубани. Ставь щитовые домики дачные. Они собираются быстро. А то пусть сами себе мазанки топанками ладят, если будет у них такое желание. Это быстро. Что там строить: два плетня, а между нами глина с соломой. Ах да... у тебя еще солома не выросла.
Сумбурный какой-то разговор у нас вышел. Больше вопросов оставил, чем ответов. Голова уже пухнет. Оно вообще мне надо? Так задницу рвать на британский флаг?
Выбили из колеи нас краснофлотцы. Особенно их политрук.
$
$Конец ознакомительного фрагмента
$
$ Полностью тест можно прочитать в электронном виде на https://shop.cruzworlds.ru/?a=book&id=2013
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
