— Спасибо за совет, да вот только мы с моей женой не ссоримся почти. Мы любим друг друга, и даже мысль о соитии с другой женщиной вызывает у меня отвращение. Что до наследников — то хотя у тебя две жены, то ведь сыновей тоже нет.
— Мне это не так важно, я не Первый Инка.
— Не в этом дело, но лекари склонны думать, что пол ребёнка зависит от мужчины, есть те, у кого рождаются одни девочки, а есть и наоборот... Так что даже если бы я и завёл дополнительных жён, ну было бы у меня не пять дочерей, а как у Атауальпы — пятнадцать... сильно бы помогло?
— Кто же за тобой унаследует престол? Братьев у тебя тоже ведь нет. А сыновья Зоркого Глаза прочно выбиты из кандидатов при любом раскладе.
— Надеюсь, что у меня будет толковый зять.
Золотой Слиток ничего не ответил, так как в этот момент к ним стремглав подбежал Горный Ветер:
— Только что я узнал нечто очень важное касательно англичан, — сказал он. — Мой человек разговорил посла в Тумбесе, и тот сказал, что на наши требования Корона вполне может согласиться, однако может в свою очередь выдвинуть встречные. Во всяком случае, он будет настоятельно советовать это.
— И что он собрался советовать? — спросил Асеро.
— Облегченный доступ к твоей персоне и безопасности. Убедившись, что простые дома у нас не закрываются, он решил, что единственным надёжным местом для иностранца у нас является твой дворец. Мол, тогда можно будет быстрее договариваться, если они будут иметь к тебе непосредственный доступ.
— Тогда им было бы больше смысла напрашиваться в гости ко мне, — сказал Золотой Слиток, — не скажу, чтобы я был бы рад. Я не спорю, что они слишком падки до чужих жён и дочерей.
— У тебя дверь не запирается, и всё время чужие люди ходят, — сказал Горный Ветер. — К тому же они уверены, что ты сам ничего не решаешь.
Асеро в отчаянии произнёс:
— Золотой Слиток, как ты не понимаешь, что если они столь наглы в своих требованиях уже сейчас, то что же будет потом?! А если они потребуют от меня ещё и жену им отдать, а не то война? Я тоже буду уступить должен?! Я не хочу жить в постоянном страхе за честь своей семьи.
— Возможно, они думают, что твои личные покои — стокомнатный дворец, как у европейских монархов, — ответил на это Горный Ветер. — Но мои худшие опасения оправдываются. Больше всего я боялся, что они не ограничатся чисто официально-деловыми контактами, потребуют более тесных, разузнают про нас всё. И кто на ком женат, и кто с кем дружит или, наоборот, в натянутых отношениях, в общем — всё.
— Ты боишься, что потребуют выдать Лань и тебя? — спросил Золотой Слиток. — Но ведь ты знаешь, что этого не будет никогда. И никогда не потребуют от Асеро жену.
— Знаю. Я боюсь другого: не надеясь на нашу выдачу, нас могут попытаться убить... Ты знаешь, я не всесилен. Мой отец не смог спасти мою мать от отравления, сколько ни пытался. Я очень боюсь за Лань и за наших детей, это для меня страшнее собственной смерти даже.
— Странно, что войны вы не боитесь, а нескольких их торговых представителей боитесь, — сказал Казначей. — Прежде всего они люди прагматичные, и подход к ним должен быть прагматичный. А у вас лишь нелепые страхи.
— Эти страхи тебе кажутся нелепыми оттого, что ты никогда не был за границей, Золотой Слиток, — ответил Асеро тихо, — и никто никогда не говорил тебе "грязный индеец". Вот представь себе, они будут находиться здесь, жить где-то неподалёку, нам придётся общаться с ними, и при этом мы будем бояться их, это... это унизительно. И любезничать со всякой мразью — тоже. Ладно ещё приёмы, хотя и тот приём я вспоминаю с содроганием, но каждый день...
— Вы не понимаете государственной необходимости, — сказал Золотой Слиток, — есть люди, которым просто до зарезу нужны европейские товары. Если их потребности не удовлетворить, то будем иметь много недовольных внутри страны. Зачем нам делать себе врагов на пустом месте?
— Ты имеешь в виду собственное семейство, — усмехнулся Горный Ветер, — ведь это твои женщины привыкли к европейским духам и тряпкам. И если торговля прикроется, то они тебе такую кухонную войну устроят, что не позавидуешь. Это ты только говоришь, что жён в узде держишь, на самом деле, если они объединятся, то против этой силищи ты бессилен и отступаешь.
— Слишком много ты всего знаешь! — проворчал в ответ Золотой Слиток. — А хотя бы даже и так, всё равно таких, как они, по стране много. И особенно в Тумбесе.
— Так работа такая — всё про всех знать, — ответил Горный Ветер.
— Оттого вас, бойцов невидимого фронта, и не любят.
— Не любят, — согласился Горный Ветер, — но если хочешь жить, то нужно, нас хотя бы терпеть. И средства нам давать, а ты любишь поскупиться, Казначей. Но в одном ты прав: таких по стране и в самом деле много. И я боюсь, как бы не стало ещё больше. Мне достаточно скандала с Золотой Кружевницей — нельзя давать власть тем, у кого кружева на первом месте.
— Тут ещё вот какой момент, — сказал Асеро. — Когда наши люди выезжают за границу, мы просто не можем не давать им с собой карманных денег. И не можем запретить им покупать на них разные мелочи в подарок. Это своего рода вознаграждение за риск. Но вот если они будут здесь, то мы никак не можем выделять государственные средства на кружавчики, когда есть куда более насущные вещи. Так что твои жёны по любому будут в накладе, Золотой Слиток. Так стоит ли им так настаивать на торговом соглашении?
— Да, это так, — ответил Золотой Слиток. — Ну а если какой-либо тавантисуец захочет обменяться какой-то своей вещью с иностранцем, он ведь не будет преступником? Или будет?
— Да, это сложный вопрос... — сказал Асеро. Законы Тавантисуйю не запрещали её жителям меняться между собой вещами. Конечно, так как многое получалось по распределению, то нужда в этом возникала лишь изредка, но никаким законом нельзя запретить дарить людям подарки. В том числе и одновременно. Так что обмен полностью не запретишь. Однако если тавантисуйцы могут меняться между собой, то как им запретишь меняться с иностранцами? Нет, конечно, можно ввести такой закон, но скорее всего его всё равно будут обходить. Стоит ли делать людей преступниками? Но и обмен может быть реально опасен ослаблением контроля и развитием алчности, от него до воровства государственного имущества — один шаг...
— Сам-то ты что думаешь? Ведь если под прикрытием обмена начнут воровать, тебе же первому разгребать. Даже до лишения льяуту дело дойти может... Так что я бы на твоём месте так на торговом соглашении не настаивал. Ты ведь можешь себя под такой удар поставить... Подумай об этом.
— Да думал я уже об этом... — сказал Золотой Слиток, — но по мне изоляция всё-таки для государства опаснее. И из-за внутреннего недовольства в том числе.
— Значит, надо думать о том, чтобы наши люди, особенно наши женщины, меньше значения кружавчикам предавали. Вот я как-то воспитал дочерей без этого — и нормально живём, не ссоримся. Почему так не могут все?
— С таким вопросом лучше к амаута, — сказал Горный Ветер. — Сколько там ещё до конца перерыва? Полпачки коки ещё есть? Думаю, что надо подкрепиться парой лепёшек. Пошли в столовую, если там ещё что-то осталось.
— Не думаю, что там много всего осталось, лучше зайти ко мне, надеюсь, что в саду уже закончились прививочные дела.
Горный Ветер ответил:
— Кстати, может быть опрометчивым делать прививки сразу всем, кто занят охраной и подобными делами. Я вот сейчас чувствую некоторую слабость. Нет, я думаю, что всё обойдётся, но надеюсь, что в ближайшее время мне брать оружия в руки не придётся. Но всё-таки лучше это в несколько порций делать. И с разными лекарями.
Зайдя только на минуточку с целью договориться о прививках в своём доме, Инти уже собирался уходить из внутреннего сада, как вдруг ему дорогу преградила Прекрасная Лилия. Её лёгкое танцевальное платье с открытыми предплечьями резко контрастировало с её решительным насупленным видом. Предав свою голосу максимальную для пятнадцатицатилетней девушки твёрдость, она сказала:
— Дядя, не отпущу. Я знаю, о чём говорят на собрании Носящих Льяуту сегодня. Отвечай, почему ты против торгового соглашения.
— Ты-то, Лилия, что лезешь в государственные дела, какая тебе разница, что и как мы там подпишем?
— Большая. У многих Дев Солнца есть платья с кружавчиками, только мы, твои дочери и племянницы, должны ходить как оборванки, — девушка показала на своё платье, и Инти невольно улыбнулся. Назвать Лилию "оборванкой" в таком наряде было уж очень неуместно. Инти не знал, что в девичьей среде тавантийсуйские кружева из шерсти считались хуже заграничных шёлковых.
— Так, значит, ты из-за красивых платьиц такая злая?
— Да. Мне обидно. Ты и отец запрещаете нам их, потому что нас не любите.
— Неужели ты всерьёз думаешь, что мы вас можем не любить? Любим, конечно. Но есть причины, по которым мы опасаемся торгового соглашения. А без платьев вполне можно обойтись. Перестанешь о них думать — перестанешь хмуриться и злиться, и вновь станешь той милой Лилией, которую я всегда знал. Хочешь, я тебе сейчас всё объясню?
— Хорошо, — сказала Лилия, и черты её лица разгладились, — так почему ты всё-таки против торговли с европейцами?
— Как ты понимаешь, я отвечаю за безопасность всех нас. А среди иностранцев, сама понимаешь, неизбежно будут враги. И эти враги опаснее испанцев — потому что по-испански мы все понимаем, а английский язык очень мало кто знает. Они могут строить свои коварные планы, в открытую их обсуждать, а мои люди не сумеют их подслушать. Мне горько осознавать, что их визит может стоить кому-то жизни. А от любви к европейским безделушкам очень просто себя отучить: смотря на них, представляй себе, что они окрашены чьей-то кровью...
— Дядя, скажи всё-таки, почему ты так против европейских платьев? Разве тебе было бы трудно подарить их нам с Розой и своим дочерям? Золотой Слиток же своих жён наряжает, и ничего... Разве ты не хочешь, чтобы мы были красивыми?
— Понимаешь, Лилия, я же вижу, что тебе не платье нужно. Наши платья куда изящнее и практичнее, на них нет лишних деталей, потому их проще содержать в порядке. Но европейское платье — лишь символ приобщения к далёкому и недоступному христианскому миру.
— Да, конечно, я читала книжки из Европы. Там всё так красиво, благородно... У нас не бывает таких красивых и благородных чувств... Почему?
— Потому что в книжках слишком многое приукрашено. Как человек, видевший европейские колонии не по книжкам, могу сказать тебе, что это так.
— Но ведь саму Европу ты не видел. К тому же ты имел дело с худшими людьми, а в книжках пишут про лучших!
— Ну, рассказы агентов, побывавших в Испании, я слышал. Может, частично ты и права, но давай рассмотрим поподробнее это самое европейское рыцарское благородство. Какое оно не в красивых словах, а на деле?
Лилия принялась с охотой перечислять:
— Ну, благородный рыцарь щадит побеждённого врага, никогда не оскорбит женщину, защищает слабых... Он смелый, всегда идёт навстречу опасности... Благородный богач всегда кормит бедных, жалеет вдов и сирот...
— Ну, отважных людей, готовых рисковать жизнью ради того, что им дорого, и у нас немало. А что до благородства в европейском понимании... Знаешь, почему это всё так трогательно и красиво — щадить пленных, не обижать женщин, кормить голодных? Да потому что европеец НЕ ОБЯЗАН ТАК ПОСТУПАТЬ. Он вполне мог бы и зарубить мечом или подвергнуть пыткам безоружного пленника, мог бы надругаться над беззащитной женщиной, оставить бедняков подыхать с голоду... И ему бы не было за это даже общественного порицания... Поступить благородно или нет — его дело, его личное право! Именно потому действия благородного человека вызывают такое умиление: потому что многие другие на его месте поступают иначе. А вот наши воины по закону обязаны обращаться с пленными по-человечески и без крайней необходимости их не убивать, у нас закон запрещает посягать на честь беззащитных женщин, как в мирное, так и в военное время, и государство обязано предоставить работу трудоспособным и паёк нетрудоспособным. У нас это не личный выбор человека, а обусловлено законами общества. По этому поводу в христианских странах попы с амвонов проклинают нас за принуждение к добродетели. Но знаешь, богачи, которые добровольно раздают милостыню, придут в ярость не только от предложения отдать свои богатства тем, за счёт кого они наживаются, но даже платить на это небольшой постоянный налог. Потому что тогда это будет уже не право продемонстрировать свою добродетель, а обязанность. А исполнением обязанностей не побахвалишься. Это нельзя записать себе в сверхдолжные заслуги.
— И всё-таки... — сказала мечтательно Лилия, — всё-таки мне кажется, что есть в европейском мире что-то такое... чего мы лишены.
— Есть. Я знаю, что привлекает многих юношей: свобода распоряжаться своей и чужой жизнью. Правда, там она существует только для дворянства.
— То есть как это?
— Ну, только дворяне имеют право носить оружие, и только они могут убивать на дуэлях своих врагов. У нас же взрослый мужчина хоть и может носить оружие, — Инти погладил рукой эфес шпаги, — пускать в ход его можно только для обороны. А вот на дуэли драться нельзя.
— Дядя, а ты никогда не жалел об этом? Ну что на дуэли нельзя подраться?
— Ну, лично я в юности как-то выразил сожаление, что не могу вызвать на дуэль оскорбителя моей невесты, но тогда мне было всё-таки девятнадцать, да и сказал я это в запальчивости. Но теперь я уже так не скажу даже в гневе — всё-таки дуэли каждый год уносят сотни жизней в любой европейской стране. И то, что у нас такого нет — величайшее благо.
— Дядя, а всё-таки... мне всё равно хочется атласного платья с кружавчиками.
— Хотя бы твоим родителям было бы неприятно на него смотреть?
— Ну, они, я думаю, скоро привыкли бы...
Инти промолчал, не зная, что ответить. В историю, из-за которой Луна не любит европейские платья, юную Лилию посвящать никак не хотелось — разболтает ещё! Но тут сама Лилия добавила:
— Дядя, а скажи, ведь было бы всё-таки лучше, если бы ты заколол Ловкого Змея на дуэли, чем он остался жить и потом столько пакостил...
Инти вздрогнул:
— Откуда ты знаешь про историю с Ловким Змеем?
— Мне Горный Ветер рассказывал. Что был у тебя соперник, который тебя чуть не погубил, а потом мстил, что ты всё-таки на Морской Волне женился. И что ты думаешь, что именно он её отравил... Чтобы она не досталась никому.
У Инти прямо от сердца отлегло. Значит, особенно страшных и унизительных подробностей его племянница не знает.
— Возможно, мне было бы лучше его на дуэли убить... Ну а если бы он меня прикончил?
— Но ведь это невозможно! Лучше тебя шпагой владеет только мой отец! А он никогда не скрестит с тобою шпаги всерьёз. Только на тренировке!
— Ну, не всегда всё решает мастерство, есть и место случайности, вроде камушка или корня, не вовремя подвернувшегося под ногу. Но важно не то, как это было лично для меня. Важно, что законы чести белых людей позволяют вызывать на дуэль и убить заведомо более слабого противника. Это всё кажется очень красивым и благородным, а на самом деле это лишь бессовестная игра человеческими жизнями!
