Гном и семь Белоснежек

За вкуснейшим плотным завтраком мы, кажется, обсуждали предстоящий ремонт нашей гостиной. Я лишь кивками поддерживала беседу и, на самом деле, сейчас даже не вспомню предмета разговора. Вся моя беспокойная голова была поглощена только одним вопросом: как отыскать некую Юлю? И очень скоро решение нашлось. Точно знаю, что у Лагачёвой есть профиль в одной из соцсетей. Если Настя была столь близка с похожей на чулок девушкой, что даже звонила ей незадолго до гибели, то наверняка на её страничке в интернете я Юлю и найду.

— Ой, сейчас бы поспать часок-другой, — деланно зевнула я.

— Не проблема, организую тебе номер. Правда, в другом отеле. Или располагайся в моём кабинете. Диван удобный, сама здесь, бывает, сплю.

— Нет, хочу домой, — закапризничала я.

Лара прищурилась:

— Ты что-то задумала.

— Ну что я могу задумать?

— Задумала-задумала. Дунь, ну только ж что обсудили. Мне в кандалы тебя запирать или няньку приставить? Тебе что больше по душе?

— Да о чём ты?

— А то я не вижу, как ты вся в своих мыслях летаешь. Опять собираешься своего Гномика искать? Так, тебя нужно срочно устраивать на работу, сейчас я что-нибудь придумаю.

И она достала из сумки свою толстую записную книжку. Это было уже серьёзно.

— Что ты делаешь?

— Сейчас буду обзванивать добрых, хороших людей, кому-нибудь да нужна секретарша или помощница.

— Что? Лара! — вскочила я. — Да ты режешь меня без ножа! Канцелярская работа убивает во мне творческую личность! Не хочу! Не пойду! А засунешь меня в какой-нибудь офис насильно, я сделаю так, что меня выгонят на второй же день, а ты как лицо, давшее протекцию, будешь опозорена!

Хлебородова засмеялась.

— Сядь уже, личность ты моя творческая. Опозорит она меня. Опозорилка ещё не выросла, — передразнила она как-то по-матерински тепло.

— Положи книгу, я не пойду на работу. Я фотохудожник! Я творец!

— Пи... какой творец, — вновь рассмеялась она. — Ты не творишь, а вытворяешь. Хочешь меня до инсульта довести? И что-то ты, моя дорогая, давно не снимала. Где заказы, где клиенты? Где эти сидения в фотошопе сутки напролёт?

— Нужно просто переждать, ты же знаешь, я сейчас не в самом лучшем свете.

— Вот именно, нужно переждать. Всё утихомирится, Гномика поймают — без тебя, прошу заметить — тогда и вернёшься к прежнему образу жизни. А пока, чтобы этой дури в башке не было и времени гоняться за преступником, иди-ка на человеческую работу. Кстати, откуда ты знаешь, что канцелярия убьёт твою творческую жилку? Ты же сначала была у меня секретаршей, а только потом взялась за фотик. Может, ты и бумажки перекладывать будешь очень творчески.

— Нет. И ты меня не обяжешь. Статью за тунеядство отменили ещё до моего рождения.

— Я же о тебе забочусь, дерзкое ты дитя перестройки. Себя не жалеешь, меня пожалей. О родителях в конце концов вспомни, ты у них одна. Если с тобой что-то случится, как они это переживут?

Лара права. Да, мама, не говоря уже о папе, мне вообще не звонит. Но это вовсе не означает, что они свою дочь не любят или забыли. Что ж, подруга быстро меня раскусила. Но ведь я собираюсь всего лишь пообщаться с Юлей. Из дома. Из своей комнаты. Никуда не выходя. Ну что опасного со мной может случиться?

— Хорошо, я тебе признаюсь, — изо всех сил постаралась я смутиться. — У меня свидание с тем молодым человеком, которого ты видела в холле.

— Что??? — вытаращилась Лариса. — Господи, ты ещё дурее, чем я думала.

— Вот поэтому я и не говорила, знала, что твоя реакция будет именно такой.

— Да я скорей поверю, что ты будешь сидеть дома паинькой, чем в то, что пойдёшь на свидание с ЭТИМ. Да он же страшнее Густава!

— Так, всё, — решительно встала я, — хватит оскорблять мои чувства! Да, он не красавец. А что взять с этих красавцев? У них кроме смазливой мордашки ничего и нет, даже поговорить не о чем. А Миша... Он такой... Он эээ... Он лучший.

Хлебородова захохотала.

— Что, не придумались эпитеты к необыкновенному Мише, да? Не удивительно, я бы тоже не смогла придумать. Браво, Душечкина, браво! На что только ты ни согласна, лишь бы опять за маньячилой погоняться.

Я плюхнулась обратно в кресло, похожее на трон.

— Сдаюсь.

— Конечно, сдаёшься. Да знаю я, кто такой этот Миша, частенько его здесь вижу. Он видео-оператор, и сегодняшнее гуляние будет снимать весь день, это мне известно от заказчика. И когда, скажи, ему на свидание с тобой выйти? А ещё я знаю, что именно он снимал свадьбу Эдика.

Я повержено смотрела на Лару.

— За все пять лет ты впервые попыталась меня обмануть, — с укором и обидой одновременно произнесла она.

— Прости. Мне стыдно.

— Прощаю. А теперь выкладывай правду.

Правда Ларису не напугала. Но она приказала переписываться с девушкой, не покидая кабинета. Обеспечив меня планшетом с вай-фай и полным кофейником, подруга вышла, не забыв запереть дверь снаружи.

Найти Настю в соцсети не составило труда. Рассматривая фото, на которых танцовщица томно смотрела со сцены, и читая абсолютно безграмотные посты, невольно задумалась о мимолётности жизни. Но минорные мысли нужно было прогонять, не за этим я сюда заглянула.

В длинном списке виртуальных друзей Лагачёвой имелось шесть Юлий. Четырёх, модно одетых и с тигриными взглядами, я отмела сразу. Через мгновение закрыла страницу и пятой, оказавшейся петербурженкой. А вот Юлия Воробьёва попадала под описание Миши стопроцентно. С немногочисленных любительских фото, сделанным каким-то безруким человеком, затравленно смотрела девушка с пушащимися каштановыми волосами. Чертами лица Юля обладала правильными, но привлекательной её назвать было нельзя. И всё портило даже не проблемная кожа или неумение одеваться и краситься. Отталкивали беспросветно унылый взгляд и вымученная улыбка. Жизнь Воробьёвой, судя по всему, скучна и однообразна. Никаких снимков из путешествий или с подругами, не говоря уже о молодом человеке, не наблюдалось. Кажется, у неё только и имеются, что лохматый дымчатый кот, вышивка бисером и зарубежные сериалы про любовь. Теперь я понимала удивление Миши. Действительно загадка, что могло связывать таких разных Настю и Юлю.

Мне повезло, Воробьёва была в сети. Собравшись с мыслями, я напечатала:

'Здравствуйте, Юлия. Скажите, это вы приезжали в следственный комитет по делу Насти Лагачёвой?'

'Допустим. И что дальше?' — вскоре нелюбезно ответила та.

'От рук человека, убившего Настю и Раду Байлер, пострадали ещё три девушки, в том числе я сама. Я опасаюсь за свою жизнь и хочу найти убийцу, мне важна любая зацепка. В ночь убийства Настя успела сказать вам что-нибудь важное?'

'Он не человек. А ты откуда вообще про меня узнала? Кстати, это тебя обвиняли в убийстве Рады?'

'Меня. Но это чудовищная ошибка. А о тебе, — я тоже перешла на 'ты', — мне рассказал парень, с которым ты стояла перед кабинетом следователя Крутолаповой. Ты мне очень поможешь, если расскажешь подробно о том телефонном разговоре с Настей'.

'А она не звонила, с чего ты взяла? Она случайно оказалась под моим балконом'.

'Пожалуйста, расскажи подробно!!!'

'Я уже всё рассказала ментам'.

'Но я ведь не мент'.

Воробьёва отмалчивалась.

'Юлечка, пожалуйста, войди в моё положение. Мне страшно выходить на улицу. Куда бы я ни пошла, меня всюду преследуют, — сгустила я краски. — За мной следят, и из-за меня косвенно пострадали две девушки. Я больше не хочу жертв'.

'Хорошо, уговорила. Только писать долго, лучше позвони мне'.

Я набрала присланные цифры, Юля ответила моментально, будто держала телефон в руках. Говорила она звонким голоском, сбивчиво, неуверенно и постоянно нукая. Если отбросить ненужные сведения, то картина выглядела следующим образом.

Квартира Воробьёвой и её мамы находится на первом этаже, и как назло под самым их балконом разрослась сирень, пышность которой прохожие частенько используют как бесплатный туалет. Вот и та самая ночь не стала исключением. Юля как раз досматривала очередную мелодраму про чужое счастье, когда в приоткрытой от духоты фрамуге послышалось характерное журчание. Воробьёва бы как обычно не обратила на этот срам внимания, не зазвучи вдобавок пьяное женское пение. Песнь лилась от души, то бишь громко, Юля, испугавшись, что 'серенада' разбудит маму, набралась храбрости и решила присмирить пьянчужку.

— Эй ты, ну-ка затыкайся, — пригрозила она, открыв окно, — а то милицию вызову.

— Давай-давай, очень кстати, — отозвалась сидящая на корточках певунья.

— Что, не веришь? Ну сейчас тебе мало не покажется!

— Да говорю ж, давай-давай, чё зря пугаешь? Отвечай за базар, вызывай, у меня как раз есть, что сказать твоей милиции.

С этими словами девица кое-как встала. Свет из комнаты Воробьёвой озарил её лицо, и Юля не поверила своим глазам. Перед ней, покачиваясь, стояла бывшая одноклассница и первая красавица школы.

— Стася? — обомлела она.

Лагачёва, услышав своё имя из прошлого, икнула.

— Я. Хто это?

— Это я, Юлька Воробьёва.

— А-ааа, — засмеялась танцовщица, — Воробушек. Чё, до сих пор у тебя гнездо в этой дыре?

— Не жалуюсь. А ты какими судьбами здесь оказалась? Переехала ж сто лет назад.

Настя подковыляла поближе к окну и приложила палец к губам:

— Тут где-то гномик. Тока тс-ссс, а то он услышит.

— Какой ещё гномик? — усмехнулась Юля, подумав, что у Насти галлюцинации.

— Цыц! Нельзя, чтобы он услышал.

— Стась, тебе бы домой. Может такси вызвать?

— Да есть у меня такси, вон, за углом. Мне гниду эту поймать надо.

— А гнида здесь, в сирене прячется? — издевательски спросила Юля.

— В подъезде, жду, пока вылезет обратно.

Именно в этот момент в комнату вошла мама Воробьёвой.

— Юля, с кем ты разговариваешь? — строго спросила она, направляясь к балкону.

— Со Стасей, — испуганно пролепетала дочь.

Мать налилась краснотой злости. Она всегда относилась к рано повзрослевшей со всеми вытекающими Лагачёвой отрицательно, считая, что водиться с такой особой просто позорно. Юлечка же, к слову, всегда была очарована одноклассницей и в тайне мечтала быть на неё похожей.

Отодвинула чадо от окна, женщина высунулась наружу.

— Ты зачем сюда пришла? Да ещё и в дверь постеснялась звонить, думала, через окно опять денег клянчить, потаскушка? Переехала, и слава богу, хоть вздохнули без тебя спокойно.

— Да идите на..., Надежда Петровна, — выругалась Лагачёва, — нужны мне ваши копейки. Я зарабатываю столько, сколько вы в глаза не видели.

И она стала выбираться из сирени на своих высоченных каблуках.

— Осподя, она ещё и пьяная вусмерть. Тьфу! Смотреть противно. Ну а ты что рот раскрыла? — накинулась она уже на дочь. — Спать ложись, два часа ночи.

Под бдительным взглядом матери Юлечка захлопнула ноутбук с недосмотренным фильмом и нырнула под одеяло.

— Ой, горе-горе Аркадьевне, такую непутёвую вырастила, — запричитала мать, туша свет.

Но настоящее горе к Светлане Аркадьевне, маме Насти, пришло под утро, когда её единственную дочь нашли мёртвой. Юля узнала о трагедии уже на работе, от коллеги по книжному магазину, со скуки залезшей в интернет почитать новости. Воробьёва сразу же позвонила в полицию, где её попросили подъехать в следственный комитет.

— Я была не первая, кто сказал Крутолаповой о гномике, — говорила сейчас Юля. — Он на самом деле существует?

— Да, это убийца.

— Господи, а я Стаське не поверила, думала, бред какой-то говорит по пьяни.

— Настя сказала, что Гномик вошёл в подъезд. Как думаешь, это кто-то из жильцов?

— Не знаю, — испуганно проговорила девушка, — ой, мамочки. А меня он не убьёт за то, что я знаю про него?

— Пока он не в курсе, что ты в курсе — нет.

— Мамочки... А если он узнает? Господи, страшно-то как...

— Послушай, — прервала я её нытьё, — через некоторое время я пришлю тебе фотографии со свадьбы Рады. Посмотри внимательно, может, на них есть кто-то, кого ты когда-нибудь видела в своём подъезде или дворе.

— Да-да, хорошо, буду ждать, — пролепетала Юля.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ