Три года в Соединённых Штатах Америки - 2

Заодно евреям, кроме тех, кто имел отношение к военным секретам, было разрешено продавать всё своё имущество (то же самое делали и диссиденты), и уезжать в Израиль хоть всем до единого. В общем всего за каких-то четыре месяца из Советского Союза уехало на Запад свыше полутора миллионов человек и почти половина была откровенными уголовниками, о чём КГБ честно известило ФБР и все остальные спецслужбы и полицию, посоветовало им держать с этой публикой ухо востро.

Всё это позволило Советскому Союзу добиться огромного успеха, почти на полтора года раньше прекратить войну не только во Вьетнаме, но и во всей Юго-Восточной Азии и ввести на некоторые территории с целью прекращения кровопролития миротворческий корпус под флагами ООН, состоящий из лучших воинских частей, направленных туда из Болгарии, ГДР, Польши, Бельгии, Великобритании и Канады. Советские солдаты не принимали участия в этой миротворческой операции, но поскольку американцы нейтрализовали президента Тхиеу и вывезли его в США вместе с семьёй и всем его кабинетом, то Северный и Южный Вьетнам объединились и генеральный секретарь Курт Вальдхайм объявил это своей победой.

Заодно в Камбодже были нейтрализованы китайские ставленники — Пол Пот и Йенг Сари, за что Китаю были отданы некоторые спорные территории и с этой страной были снова возобновлены не только дипломатические отношения, но даже экономическое и военное сотрудничество, а начавшая набирать обороты Культурная революция стала затухать и всё благодаря тому, что Председателю Мао было обещано реальное физическое и политическое долголетие. Хотя Мао и переплыл в шестьдесят шестом Янцзы, со здоровьем у него уже имелись проблемы и когда дед Веня наглядно показал "великому кормчему", как после посещения советского посольства "подопытный кролик" мигом передумал помирать, после трёхмесячных консультаций и тайных переговоров, согласился с требованиями советского руководства и перестал закручивать гайки в своей стране.

В Китае снова вернулись к знаменитому призыву Мао — "Пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто школ!" и уже в конце августа Мао Дзедун снова переплыл Янцзы, но на этот раз уже не в сетке, подвешенной между двух катеров. Восстановление отношений Советского Союза с Китаем также прозвучало для Запада, как гром среди ясного неба, как и полный разгром "банды четырёх", но уже очень скоро в западной прессе стали усердно муссировать слухи о "чудесах" секретной советской медицины и о том, что все политэмигранты из СССР с каждым днём молодеют и набираются сил. Увы и ах, но рассказать они могли не так уж и много и все рассказы сводились примерно к одному и тому же: — "Меня привели в тюремную больницу, сделали внутривенный укол, после чего я уснул. Когда я проснулся, то трое суток меня и всех моих товарищей по палате одолевала сильная слабость. Я едва вставал с кровати, чтобы сходить в туалет. Нас даже кормили с ложечки, а на четвёртый день молодая женщина (мужчина) в белом халате поверх военной формы, несколько раз прикоснулись к моему телу, заставили трижды присесть и встать. За эти три дня я полностью выздоровел и вот, спустя полгода помолодел уже лет на десять, не меньше."

Да, количество целителей в стране быстро росло и они уже вылечили огромное число пациентов, в основном людей старшего возраста, ведь молодёжь ещё могла какое-то время потерпеть, но и её не бросали на произвол судьбы. Как-то раз я разговаривал с генералом Гириным и он сказал мне, что ему, деду Вене и Оле удалось подготовить более четырёх тысяч целителей из числа военных медиков. Это была внушительная цифра, особенно если учесть, что за день каждый из них мог инициировать процесс самолечения у полутора, двух сотен пациентов и такое же число "выздоровевших" разблокировать, прежде чем устанет так, что не сможет поднять руки.

Слухов об этом ходило множество, в том числе и на "Метеоре", ведь вся заводская команда гонщиков состояла из целителей и не только гоняла на супербайках и спортивных "Метеорах-Альфа", но и лечила людей. Секрет советской медицины был раскрыт за три дня до рождения Геи, когда в Москве, в гостинице "Россия", состоялся международный симпозиум, посвящённый невероятному открытию военных медиков — генерала Гирина и генерала Олтоева. После того, как с трибуны выступил Алексей Викторович и рассказал о трактате, найденным его другом в случайно разбившемся глиняном Будде, изготовленном лет двести назад и о том, что человек, если его организму дать хорошего пинка, способен исцелиться даже от таких заболеваний, как лепра и сифилис, весь мир взорвался овациями и радостными криками.

Газеты пестрели заголовками: — "Двумя старыми русскими военными врачами найдена панацея от всех болезней!", "Всему миру предъявлены реальные доказательства того, что ампутированные конечности могут вырасти снова!" и так далее. Увы, но даже Ире не удавалось из-за нашей занятости следить за всеми новостями. Ну, самое главное всё равно ведь заключалось в том, что все эти события состоялись и обстановка в мире значительно потеплела, но я не обольщался на этот счёт. Гея успела рассказать мне о самых главных новостях сразу после разговора с Наташей и Денисом. В результате этой политинформации я вошел в огромный, светлый ангар с прекрасным настроением и сразу же направился к космическому "Метеору". Корпус космоплана был уже изготовлен полностью и даже собран, правда, он его пока что стягивали золотистые бандажные ленты и ни одна из его частей не была склеена намертво. Их просто, так сказать, наживили, склеив декстрином, перед тем, как приступить к завершающей фазе работы.

Не скажу, что космоплан был красив. К тому же он сильно отличался формой от той шайтан-трубы, которую изготовили в своих, куда более примитивных, мастерских тэурийцы. У советских ракетчиков уже имелся огромный опыт строительства сверхзвуковых самолётов, ракет и космических кораблей. Однако, на макетном участке передо мной предстал не космический корабль с моим фантастическим дизайном, а довольно простой летательный аппарат, сильно смахивающий на истребитель-перехватчик "Миг-31", только без пилотской кабины наверху, с куда более короткими турбинами и не трапециевидными, а треугольными крыльями, сдвинутыми к хвосту. Сходство с "Мигарём" усиливали два, а не один, как было у меня, высоких киля, два воздухозаборника под крыльями с двумя же турбинами и вообще космоплан "Метеор" весьма отличался от того, который я нарисовал минувшим летом. Зато в нём сохранилось главное, это был двухпалубный летательный аппарат с высотой корпуса в семь метров, шириной в пять и длиной в тридцать два. Нос к "Метеора" был точно так же заострён, только из него не торчал копьём какой-то штырь, как на истребителе "Миг".

Когда ещё на той Подмосковной даче я сказал ракетостроителям, что помимо поликарбона и асфальтеновой смолы, прекрасно соединяющейся с ним, выйти в космос самым основательным образом нам помогут генераторы гравитации и антигравитации, СВЧ-реактор, гиперзвуковая турбина и непонятно как действующий гравитационно-конверторный космический маршевый двигатель, который сможет разгонять космоплан до скорости в ноль целых семьдесят пять десятых скорости света, то они испуганно вжали головы в плечи. Ну, а мне-то чего, раз Бойл сказал, что именно с такой скоростью летает тэурийская шайтан-труба, значит так оно и есть. С планёром наши ракетчики разобрались полностью. К нему нужно было только изготовить чёртову кучу датчиков и силовых приводов, склеить всё воедино, да, хорошенько, почти до черна, закалить в муфельной печи при температуре тысячу шестьсот градусов, но это будет только болванка без какой-либо начинки, делающей её настоящим космопланом.

Когда я говорил микробиологам о том, что с помощью микроорганизмов-энергофагов в наноматериалы можно превратить множество других металлов и химических элементов, отчего они приобретут совершенно удивительные свойства, я не сказал только об одном, что уже скоро им предстоит заняться этим вместе со мной на нашем космическом предприятии. Именно выведением новых пород микроорганизмов, я и собирался заняться завтра с утра вместе с ними, а сегодня просто осмотреть биологическую лабораторию и биохимические реакторы участка наноматериалов. Едва главный конструктор узнал, что в его вотчине, наконец, появился Кулибин, то немедленно примчался ко мне с доброй дюжиной своих инженеров-конструкторов и мы отправились в микробиологическую лабораторию. Там уже стояло с десяток малых консолей Геи и всё лабораторное оборудование было к ним подключено, хотя сами тэурийцы делали всё на глазок. Ну, мы не тэурийцы и от компьютеров не шарахаемся. Не успел я толком протестировать треть оборудования, как в лабораторию примчались мои друзья с компьютерного завода.

Через полчаса, когда Гея сказала, что всё в полном порядке, я плюнул на свои же собственные планы и решил начать с нановольфрама, из него, в смеси с наноуглеродом, предстояло изготовить СВЧ-реактор, в котором можно так сжигать водород, очищенный от алкана, что образовывалась сверхгорячая плазма, в облаке которой, сжатой магнитными полями, то вспыхивала, то гасла термоядерная реакция. Во всяком случае в сферической камере на три секунды загоралось чуть ли не рукотворное солнце и вся энергия вспышки переводилась в СВЧ-излучение, а затем, с потерей всего в двадцать три процента, преобразовывалось в электрический ток. Всего же в том СВЧ-реакторе, который мы намеревались построить, должно находиться триста таких сферических камер их сверхплотного нановольфрама и его энергоотдача будет вполне сравнима с тремя ТЭЦ, которая освещала наш город. Весело подшучивая друг над другом, мы принялись колдовать над чистой, только что полученной культурой микроорганизмов-энергофагов, всего за полчаса перевели их на новую диету и отправили столоваться в двадцатикубовый биохимический реактор, целиком изготовленный из лонсдейлита. Реакция началась быстро, но процесс обещал затянуться на трое суток.

Когда он закончится, нановольфрам будет смешан с наноуглеродом в соотношении двенадцать к трём и из него будут отлиты две полусферы, после чего они мало того, что будут нагреты до температуры в тысячу восемьсот пятьдесят градусов, так ещё испытают удар холода, будучи погруженными в жидкий азот, едва только их температура опустится до двухсот градусов. Такая термическая обработка превратит поликарбоновый вольфрам в сверхпрочный материал, которому не страшны температура в пять тысяч градусов и из него будут изготовлены не только жаропрочные сферы, но и лопатки нагнетательных компрессоров гиперзвуковых турбин, чтобы даже на высоте в сто двадцать километров сжимать воздух в камере нагрева, поднимая давлением до восьмисот атмосфер. Будучи нагретым до температур четыре с половиной тысячи градусов, он вырвется из дюз и, попутно раскручивая турбокомпрессор, создаст мощнейшую реактивную тягу. Вообще-то скорость в двенадцать с половиной тысяч километров в час на высоте в двадцать километров, вовсе не является пределом для космоплана. Он может летать и с вдвое большей скоростью, но на высотах свыше пятидесяти километров.

На высоте же в десять километров и ниже, ему всё же следует летать с меньшей скоростью, хотя и в атмосфере такой плотности его корпус невозможно разрушить. Просто при такой скорости он пролетит над Землёй, как настоящий метеор, окутанный облаком плазмы и издавая жуткий грохот. Самому-то ему ничего не будет, вот только пилот вряд ли что увидит сквозь пламя, хотя кокпит из синеватого лонсдейлита, который в отличие от лонсдейлита совершенно прозрачного, почти не проводит тепло, но остекление всё равно будет двойным, заполненным охлаждающей жидкостью. Да, шума такой полёт наделает много.

Обсуждая с конструкторами подобного рода вопросы, я до девяти часов вечера работал в биолаборатории, а точнее просто находился в ней, вверив своё тело Бойлу. Увы, но то, чем я занимался сейчас, требовало определённой сноровки, молниеносной реакции и особого контроля, а потому чистая культура производилась во много раз больших количествах, чем нужно, с запасом на долгие годы. За всё то время, что я лежал на кушетке, Бойл научился мастерски использовать меня в качестве своего инструмента, а потому я даже не задумывался над тем, что делал. Именно потому, что мы приступили к самому ответственному этапу в последнюю очередь, у нас всё получалось с первого же раза и ничего не пришлось переделывать.

Теперь мне предстояло когда практически вручную, когда с помощью примитивных, на взгляд Бойла, станков, изготовить множество комплектующих, а нашим инженерам, мастерам и рабочим научиться этому вслед за мной. Ну, а поскольку я к тому же был ещё и куэрном, а потому каждое моё движение отличалось невероятной точностью, то не смотря на то, что я работал по двенадцать часов в сутки, брака из-под моих рук не выходило. С самого начала, как только в город-спутник Метеор приехали учёные, инженеры-конструкторы, мастера участков и рабочие высшей квалификации, а их всех поселили вместе с семьями в прекрасных коттеджах, не говоря уже о том, что они получили по шикарному автомобилю, им пришлось по четыре часа в день заниматься куэрнингом под руководством отличных куэрнов, таких, как мой отец, Митрофаныч, Жора, Тонечка, Борька и многие другие. Вот потому-то практически все наши рабочие были моложавыми, подтянутыми, всегда бодрыми и полными сил и энергии мужчинами и женщинами, а уж что с ними делал приятный, не слишком сильный карамельный запах, постоянно витавший в воздухе, не описать словами. В общем и мне самому работалось очень весело, и моя наука всем шла впрок.

Как я того и ожидал, пятнадцатого февраля, ровно через месяц после того, как мама родила сестричку Люсечку, моя жена подарила мне сына. Это был мой седьмой ребёнок в жизни, первый в моей новой жизни и второй Виктор Борисович, которого я не мог назвать иначе. А ещё Витенька был просто точной копией моего первенца, родившегося в восемьдесят первом году, через полгода с гаком после летней Олимпиады в Москве. Если тогда я просто присутствовал при родах, то на этот раз, как и во время рождения пятерых других своих деток, сам принимал роды у Иры и она рожала в небольшом бассейне, наполненном тёплой морской водой. Моя жена верила мне безоглядно и безотчётно, ну, а я, в свою очередь, прекрасно знал, что делаю. Уже только поэтому, когда я почувствовал, что ей пора рожать, поднял её на руки, отнёс в зал, где установил сборный бассейн, и моя королева родила Витюшу с улыбкой на губах.

Перевязав своему сыну пуповину и приложив его к груди счастливой матери, я промыл плаценту бактерицидным раствором и сразу же заложил её в дьюар с жидким азотом. Мы люди грамотные, а потому знаем, насколько ценны стволовые клетки, так что пусть хранится на всякий случай. Запас кармана не дерёт. После этого я позвонил своим друзьям, те явились к нам в дом и первым делом вычерпали воду из бассейна, разобрали и вынесли его прочь. Как только врачу, наблюдающему за Ирой последние три месяца, стало известно, что Картузова родила, та немедленно примчалась к нам в дом. К тому времени Витюша уже спал, а я успел проделать все необходимые манипуляции над телом моей королевы и по ней не было заметно, что она три часа назад родила. Ни к Ире, ни к малышу я Ларису Петровну не подпустил. Нет, всё правильно, где она и где я, в куэрнинге, ведь Дейр давно уже вывел меня уже на двенадцатый уровень, а я свою жену, на десятый. Да она у меня смогла бы родить сына на бегу, подхватить его на руки и при этом не моргнуть и глазом, но родам в воду я всё же доверял больше, ведь наш Витюша, когда я поднял его над водой, не плакал, как все младенцы, а весело гугукал, сжимал пальчики в кулачок и сучил ножками так живо, словно собирался бежать.