Этой заминки оказалось достаточной для того, чтобы поляки заметили опасность для их командира и, развернув коней, бросились спасать Жолкевского. Они подскакали в самый последний момент, когда лихой казак Кацуба, разметав охрану гетмана, уже был готов скрестить с ним свою саблю, но длинные пики подоспевших гусар помещали этой схватке.
Сабля плохо защитник в бою против тяжелого копья. Можно отбить один удар, другой, но когда тебя атакую несколько человек, то это безнадежное дело. Все, что успел сделать в столь незавидном положении казак Кацуба, так это выстрелить по коронному гетману наугад из своего пистолета, но Жолкевский как сидел в седле, грозно размахивая своей саблей, так и остался, так сидеть.
Только после того, как опасность была ликвидирована, гетман почувствовал тупую боль в левой ноге. Оказалось, что пистолетная пуля Кацубы угодила ему в голень и из простреленного сапога неудержимым ручьем бежала кровь. При помощи солдат Жолкевский осторожно сошел с лошади и крикнул доктора.
С большим трудом сняв сапог с раненой ноги, врач определил, что у гетмана повреждена не только мякоть икры, но и повреждена одна из костей голени. Врач немедленно наложил на ногу тугую повязку, а при помощи специальных дощечек зафиксировать поврежденные кости.
Проклиная все на свете, вопреки настояниям врача гетман попытался сесть на коня, однако сильная боль в ноге помешала ему сделать это. Стиснув зубы от боли, Жолкевский приказал нести себя в походный шатер, опасаясь, что его уход с поля боя скверным образом скажется на исходе сражения.
Предчувствие не обмануло старого полководца. Восьмая атака польской кавалерии на позиции русских войск также не принесла долгожданной победы. Однако, потерпев неудачу в открытом бою, гетман не собирался складывать оружие на тайном фронте и рана, полученная в схватке с казаками, ему ничуть в этом не мешала.
Первым делом, он крикнул к себе немцев перебежчиков, что давно дожидались гетмана с хорошими вестями. Оказалось, что солдаты Эверта Горна готовы перейти на сторону поляков. Мало этого, немцы уверяли, что и многие шотландцы и англичане, были готовы оставить ряды войска Делагарди по разным на то причинам.
Обрадованный Жолкевский заявил, что с радостью примет всех, кто захочет встать под его знамена, а также даст свободный проход тем, кто не хочет больше сражаться под русскими знаменами.
Щедрые обещания гетмана, помноженные на жадность лейтенанта Горна, сделали свое черное дело. Свыше одной тысячи наемников за ночь, покинули ряды войска Скопина Шуйского, чем несказанно обрадовали Жолкевского. Пан Станислав стал строить далеко идущие планы, но чем дальше развивались события, тем меньше радости они приносили коронному гетману.
Гайдуки поручика Струся посланные на разведку в сторону русского лагеря привезли дурные вести. Без труда преодолев оставленный противником рубеж обороны, они приблизились к его стану в надежде увидеть либо деморализованную толпу солдат, либо второпях брошенные лагерные палатки со всевозможным скарбом.
Вместо этого, гайдуки были обстреляны из ружей, когда приблизились к новому рубежу русской обороны. Пользуясь тем, что сам лагерь находился в излучине реки, воины Скопина Шуйского полностью перегородили все подступы к нему "гуляй-городами", плетнями и козлами.
Созданные на скорую руку, укрепления не имели грозного и неприступного вида, решимость драться людей, засевших за ними, была как никогда тверда и прочна. Когда, несмотря на ружейные пули, выпущенные в их сторону, гайдуки попытались приблизиться к лагерю и получше его рассмотреть, по ним ударили картечью. Причем ударили очень удачно, сразив наповал сразу двух и ранив одного из солдат, что заставило гайдуков спешно ретироваться.
Недовольный гетман дважды оправлял гайдуков на разведку, приказав им приблизиться к лагерю русского воеводы с других сторон. Однако каждый раз по его разведчикам стреляли из ружей и палили ядрами, неизменно, пусть чуть-чуть, но сокращая их численность.
Сообщение людей пана Струся породило недовольство среди польского войска. В своем подавляющем большинстве, кавалеристы надеялись, что русские под покровом ночи бежали, и теперь появилась отличная возможность пограбить лагерь противника. Каждый из рыцарей польского королевства, считал грабеж выгодным и достойным шляхтича делом. Теперь же выяснялось, что для того чтобы набить свой кошелек и походную сумку трофеями, следовало идти на штурм лагеря противника, воины которого были готовы драться насмерть. И это притом, что все пушкари перебиты, а запасов пороха хватало на пять-шесть выстрелов из пушки.
Все это мгновенное породило брожение среди польского войска, явно не испытывавшего сильного желания с припертым к стене противником.
— Из страха перед дыбой и плетьми, эти холопы будут остервенено драться вместо того чтобы спокойно отступить или цивилизованно сдаться в плен, — возмущенно говорили друг другу ясновельможные паны.
— Дикари, — соглашались с ними ветераны, что вместе с королем Баторием осаждали Псков. — Не щадят ни себя, ни других.
Ещё больше масла в тлеющий костерок подлили трое наемников; два англичанина и француз, перебежавших на сторону Жолкевского. По их словам уход наемников Горна породил волнение среди остальных рот. Узнав, что лейтенант удержал плату своим солдатам, многие из наемников стали коситься и на самого Делагарди, подозревая его в подобных деяниях, хотя они и получили от него деньги.
Многие из солдат были готовы последовать примеру своих товарищей, но в этот момент перед ними появился Скопин Шуйский. Ничуть не боясь быть побитым наемниками, он объявил об аресте лейтенанта Горна и приказал провести обыск его палатки. Вскоре посланцы вернулись с найденными деньгами, которые воевода приказал отдать наемникам.
-Те, кто покинул ряды моего войска, уже не могут претендовать на них и потому, они ваши — произнес Скопин Шуйский к огромной радости наемников. Одновременно с этим, воевода, приказал выплатить им месячное жалование вперед, в знак того мужества и храбрости, что проявили наемники в схватке с "крылатыми" гусарами.
Эти слова позволили сохранить приличие и лицо, как тем, кто деньги давал, так и тем, кто их брал. Новая раздача денег полностью погасила всякое недовольство среди наемников.
На вопрос гетмана, почему же они оставили войско Делагарди, наемники стали говорить о суровом русском климате и желании европейскому государю, а не дикому варвару. Пан Станислав отлично понимал, что не было сказано ему наемниками, но не стал их принуждать к откровению. Дабы не вводить в соблазн переметнувшихся на его сторону ландскнехтов, пан гетман поспешил дать беглецам свободный проход и выдворить их из лагеря.
Все эти новости, крайне плохо сказались на настроении солдат и когда, гетман объявил, что после обеда намерен атаковать русский лагерь, гусары стали выказывать свое недовольство этим приказом. Нет, они не отказывались его выполнять. Они только принялись на все лады его обсуждать.
Подобные действия не были чем-то неожиданным в польской армии, основой которой составляли шляхтичи, которым было в Речи Посполитой все позволено. Слушая их умные речи, гетман Жолкевский закипал от гнева и злости, с большим трудом находя контраргументы для спора.
Когда же, терпение гетмана лопнуло, он заявил, что сам лично возглавит атаку на русские укрепления и тот, кто не последует за ним, трус и изменник польскому государству. Авторитет Станислава Жолкевского и тот то и слова, что были им, сказаны, не позволяли кавалеристам пана Песковского уклониться от атаки.
С понурым видом, они поскакали вслед за своим гетманом и тут, в дело вступило божественное Проведение. Так, по крайней мере, трактовали все участники этой атаки. Когда ведомая Жолкевским хоругвь приблизилась к русскому лагерю, она была обстреляна из пушек, и одно из выпущенных противником ядер угодило в коня гетмана.
По счастливой случайности пострадала только лошадь Жолкевского. Русское ядро оторвало ему морду, а сам гетман не пострадал. Он только упал на раненую ногу и от боли потерял сознание.
Естественно, вокруг него тотчас сгрудилось множество кавалеристов, которые все как один принялись спасать жизнь своего горячо любимого командира, полностью позабыв про атаку. Лишившись столь мощной духовной подпитки, она моментально захлебнулась, и едва по ним ударили из ружей и пушек, как гусары тут же отступили.
Когда Жолкевский очнулся, он стал требовать повторить штурм лагеря противника. Не имея возможности сесть на коня, он приказал соорудить носилки и на них вынести себя из лагеря, чтобы лично наблюдать за атакой.
Пока искали приспособления для сооружения носилок гетмана, пока их создавали и подгоняли для безопасной переноски раненого, к Жолкевскому прискакал гонец из Лифляндии со страшной вестью. Пользуясь массовым дезертирством солдат у гетмана Ходкевича из-за невыплаты жалования, шведы заставили поляков отойти от стен Риги и осадили "двинскую" жемчужину.
Пушек крупного калибра способных разрушить стены цитадели у шведов не было, но из-за устроенной шведами блокады, гарнизон и жители города испытывали, острую проблему с продовольствием. Комендант города умолял оказать ему скорейшую помощь. В противном случае, учитывая неспокойное положение внутри крепости, он не мог гарантировать того, что удержит город.
Собственных сил у польного гетмана литовского, что атаковать шведов, было крайне мало и он, возлагал все свои надежды на пана Станислава.
Был поздний вечер, когда Жолкевский собрал в своем шатре своих командиров. По его приказу секретарь зачитал письмо гетмана Ходкевича, после чего призвал капитанов и ротмистров высказываться.
Все как один, командиры хоругвей высказались за то, чтобы оставить русских и идти к Риге.
— Я нисколько не сомневаюсь, что мои гусары изрубят москалей в капусту, но борясь с ними, мы теряем и время и людей, пан гетман, — говорил Песковский. — Очень может статься, что одержав победу над Скопиным, мы потеряем возможность спасти от шведов Ригу. Наш главный оплот на Балтике.
— Даже, если мы разгромим русских при Лужках, нам нужно будет выбивать их гарнизоны из Полоцка и Витебска, а это дело ни одного дня — вторил ему Струсь. — Сейчас нам нужно как можно быстрей идти на Ригу, а Скопин Шуйский подождет.
— А вдруг он решит ударить нам в спину? Нельзя оставлять у себя в тылу недобитого врага! — воскликнул пан гетман.
— Нельзя, — согласился с ним ротмистр Подланьский, — но лишившись такого количество наемников, русские вряд ли рискнут вести активные действия у нас в тылу. Без наемников их солдаты ничего не стоят и их воевода об этом прекрасно знает.
— Видит бог, — помолчав некоторое время, со вздохом молвил Жолкевский, — я оказался в том положении, когда приходиться выбирать между двух зол, и в силу обстоятельств я вынужден выбрать то, к чему не лежит моя душа. Пусть объявят по лагерю — завтра утром мы снимаемся с лагеря и выступаем в поход на Ригу.
Когда командиры покинули шатер гетмана, Жолкевский подошел к иконе и сев на скамью уперся в неё гневным взглядом.
— Господи, почему ты все время удерживаешь мою руку и не даешь мне возможность покарать опасных врагов короны?
Глава XIX. Дела молдавские.
Зло насмеялась госпожа Фортуна над гетманом Жолкевским, три раза подряд, бросив ему черную карту печали — зловредную даму пик. Не сумев полностью расправиться с восстанием Сагайдачного, разгромить Скопина Шуйского и вернуть под власть короны Полоцк и Витебск, он опоздал со спасением Риги. Пану Станиславу фатально не повезло, ибо комендант Риги пан Ставиский сдал крепость шведскому королю, за два дня до появления армии Жолкевского на подступах к городу.
Не смыкая глаз, не зная отдыха, спешило польское воинство на помощь осажденному гарнизону, чтобы одним своим видом вселить в осажденных надежду и заставить врагов отступить от стен города. Когда до Риги оставалось совсем ничего, на одном из привалов местные крестьяне рассказали полякам, что шведы заняли крепость.
Первой мыслью пана гетмана было продолжить поход и попытаться отбить у врага "двинскую жемчужину". К этому его призывали те страдания и муки, которое испытало его войско в этом изнуряющем броске вдоль берегов Двины. Этого требовали его солдаты и командиры, но после вдумчивого рассуждения, Жолкевский был вынужден отказаться от своих намерений. Не с его силами было штурмовать рижскую твердыню, которую прочно заняла шведская армия во главе со своим королем.
К душевным терзаниям от постоянных неуспехов на поле боя, присоединились телесные боли. От постоянной тряски в седле рана в ноге причиняла гетману сильные муки. Встретившись с Ходкевичем, он сдал ему командование над своим войском и отправился на лечение в свое имение под Львовом.
Вокруг Карла IX также как и Жолкевского было много советников, которые неустанно советовали королю продолжить столь удачно начатый поход и перенести действия через Курляндию в прусские земли польской короны. Однако Карл не захотел испытывать судьбу, и дважды достигнув успеха, воздержался от активных действий.
Шведский король хорошо помнил поражение, что нанес ему Ходкевич. Поэтому, когда ему донесли о смене командования над польским войском, он проявил разумную осторожность. Все свои усилия, Карл решил направить на усиления своего положения в захваченной им части Лифляндии и в особенности в Риге. Сразу после капитуляции польского гарнизона, шведский король отправил в Стокгольм приказ, незамедлительно отправить в устье Двины эскадру со всем необходимым для нужд шведской армии.
До глубокой осени простояли друг против друга поляки и шведы, не предпринимая активных действий. В большем выигрыше от подобного поведения остался гетман Ходкевич. Почти каждую неделю он слал письма королю с требованием прислать денег на содержания войска. В противном случае, он не ручался не только за то, что сможет удержать оставшуюся часть Лифляндии, но и предотвратить шведское вторжение в Польшу.
Потеря Риги и нависшая угроза над польскими коронными землями сделала польских сенаторов более сговорчивыми в выделении денег на военные нужды королевской армии. Пример гетмана Ходкевича был очень убедителен. Деньги потекли в королевскую казну если не рекой, то хорошим ручейком, и текли довольно регулярно. Это позволило королю Сигизмунду не только рассчитаться с долгами перед солдатами и наемниками, но и несколько увеличить численность армии великого литовского гетмана. Именно так, стал именоваться жмудский староста.
Стабилизация положения в Лифляндии вселяло в короля Сигизмунда надежду на лучшее, но не успел он и его двор перевести дух и возблагодарить господа, как новая напасть напала на Речь Посполиту. На этот раз на юге, в Молдавии.
Получив у турецкого султана фирман на молдавский престол, Томша при поддержке крымских татар сверг польского ставленника Константина Могилу. Совершив стремительный рейд на Яссы, воины Селямет Герея застали врасплох гарнизон Яссы и захватили столицу Молдавии вместе с её господарем.
