— Пожалуй, ты меня убедила в том, что в этом есть разумное зерно, но повторяю — она ведь еще совсем ребенок...
— Вы в этом крепко уверены, герцог-странник? — лукаво спросила Анна и посмотрела на занавесь.
Я тоже перевел туда глаза и едва удержался, чтобы не присвистнуть. С головы девушки исчез уродливый чепец и открыл спадающие на плечи густые и длинные волосы цвета спелой пшеницы. Без замызганного передника и закрывающего плечи платка платье не казалось уже грубым и бесформенным, а под корсажем явно наличествовала грудь. Юбка, как это принято у маркитанток, была укорочена до середины икры, чтобы не запачкать подол. Однако вместо грубых солдатских сапог из-под нее выглядывали самые изящные ножки, какие только можно было себе вообразить. Но главное достоинство юной прелестницы составляло ее лицо с просто огромными глазами.
— Святая пятница, кто эта очаровательная девушка, Анхен, — едва не потрясенно спросил я, — и куда ты девала ту бедную испуганную девочку, с которой стирала белье?
— Вам нравится, ваше величество? — спросила меня в ответ довольная похвалой Анна. — Было довольно трудно скрывать от наглых солдатских глаз такую милашку. И будет чертовски жаль, если эти красота и невинность достанутся какому-нибудь грубому самцу.
Лиза, очевидно, не привыкла, чтобы ее нахваливали, как лошадь перед барышником, и вспыхнула, став при этом еще милее.
— Дитя мое, — обратился я к ней, — тебе разве не холодно босиком?
— Нет, ваше величество, — отвечала она, закусив губу, — в вашем шатре постелены такие толстые ковры, что мне совершенно не холодно.
— Тебя зовут Елизавета? — продолжал я ее расспрашивать.
— Да, ваше величество, — присела она в книксене.
— Как ты оказалась среди маркитанток?
— Мои родители держали трактир, но на них напали разбойники и убили. Я осталась сиротой, и обо мне некому было позаботиться. Анна была так добра, что взяла меня под свою защиту. Я умею готовить, стирать, ухаживать за платьем и прислуживать за столом, а также немного говорю по-польски. Если вы возьмете меня на службу, то я буду старательной и послушной.
Все это девушка проговорила на одном дыхании, не поднимая на меня глаз и продолжая полыхать румянцем. Анна, внимательно слушавшая свою воспитанницу и ни разу не перебившая в процессе расспросов, довольно кивнула.
— Лизхен, почему ты не смотришь на меня — ты боишься?
Девушка несмело подняла глаза и, еще больше покраснев, смущенно улыбнулась:
— Нет, ваше величество, не похоже, чтобы вы были злым человеком и хотели обидеть меня. Просто я немного растерялась из-за последних событий и не знаю, что меня ждет впереди.
— Этим мы с тобой похожи, девочка, — хмыкнул я в ответ, — я тоже не знаю, что меня ждет впереди. Пожалуй, я возьму тебя на службу, и ты права — я тебя не обижу.
Тем временем где-то недалеко явственно загремели пушки, и через минуту в шатер ворвались мои непутевые рынды вместе с Джоном Лермонтом.
— Ваше величество, — стал докладывать тот, — вражеский гарнизон сделал вылазку, господин фон Гершов со своими людьми ведет бой и послал меня спросить о распоряжениях.
— Уже иду, хотя, погодите, у меня есть для вас поручение. Сэр Джон, вы видите эту женщину? Ее надо тайком проводить к крепости, чтобы она могла войти в нее вместе с осажденными, когда они будут возвращаться с вылазки. Это надо сделать непременно сегодня, я могу на вас положиться?
— Да, сир, я исполню любой ваш приказ.
— Чу́дно, — отозвался я и обернулся к маркитантке. — Анхен, голубка, ты знаешь, что делать. Если ты и вправду хочешь свой дом, то сегодня он близок к тебе как никогда.
— Не беспокойтесь, ваше величество, уж я все сделаю как надо, только и вы не забудьте о своем обещании, — сказала Анна в ответ и вышла вслед за Лермонтом.
— Ну что, орлы... — обернулся я к Мишке с Федькой, собираясь привлечь их к одеванию своих доспехов, и... замолчал на полуслове.
Молодые люди совершенно выпали из окружающей реальности и во все глаза восторженно таращились на юную Лизу. Та совершенно смутилась под их горящими взглядами, но, не смея уйти без приказания, только переминалась с ноги на ногу.
— Эй вы, дятлы подмосковные! — воззвал я к совести своих рынд. — Там вообще-то бой идет, а у вас тут царь без доспехов. И нечего на девицу пялиться, тем более что вы сегодня там уже все видели в трубу. Ну-ка тащите доспехи, олухи царя небесного!
Федька первым сообразил, что делать, и опрометью кинулся за моим снаряжением, а Миша, совершенно выбитый из колеи, продолжал смотреть на девушку, как на чудотворную икону. Та, в свою очередь, еще больше смутилась и, казалось, вот-вот сбежит куда глаза глядят.
— Лизхен, в соседнем отделении будет место для тебя. Иди сейчас к себе и жди, пока я вернусь, — приказал я юной маркитантке, после чего она, облегченно вздохнув, скрылась. Я же обернулся к Романову и продолжил: — Миша, тебе пинка для скорости дать или, может, матушке отписать, как ты мне служишь?
Упоминание об инокине Марфе вернуло юношу с высей горних на грешную землю, и боярич стал вместе с притащившим доспехи Паниным надевать на меня глухо громыхающие железяки.
Быстро снарядившись, я вышел из шатра и вскочил в седло Волчка, которого, по счастью, никто и не подумал расседлывать. Бой, идущий недалеко от ворот, как выяснилось, начался из-за неуемной инициативности Анисима Пушкарева. Приказ готовиться к возможной вылазке противника был воспринят им буквально, и он, не теряя времени, занялся устройством батареи из четырех пушек прямо перед воротами Белой. Осажденные, увидев этот маневр, разумеется, пришли к выводу, что пушки устанавливаются, чтобы выбить поврежденные ворота крепости, и немедля предприняли вылазку. Выведя через небольшую калитку некоторое количество солдат, они дружно ударили по русским пушкарям и прикрывающим их стрельцам. Стрелецкий полуголова, впрочем, чего-то подобного ждал, и его люди немедля открыли плотный огонь по наступавшим. На помощь к ним пришли выведенные через вторые ворота рейтары, а стрельцов поддержали драгуны фон Гершова и казаки Михальского. В общем и целом, стычка закончилась безрезультатно, польскому гарнизону не удалось захватить или уничтожить пушки, а нам не удалось ворваться на их плечах в крепость. Прибыв на место и выслушав доклад, я приказал отойти к вагенбургу и установить рогатки. Так что, в общем, осажденные могли записать эту вылазку себе в актив. Немного утешало, что их потери оказались серьезно больше наших, уж очень удачно Анисим взял атакующих на картечь. Еще одной новостью стала пропажа Лермонта. Отправившийся провожать Анну шотландец не вернулся. Среди трупов ни его, ни маркитантки тоже не было, и это внушало определенный оптимизм. Отдав последние распоряжения и велев быть начеку, я вернулся в шатер. На этот раз холопы и командовавший ими постельничий оказались на месте и справились с моим разоблачением без помощи рынд. Зайдя в шатер, я обнаружил накрытый походный столик с ужином и стоящую подле готовую прислуживать Лизу.
— Ты сама-то ела? — спросил я ее с набитым ртом.
— Не беспокойтесь, ваше величество, я не голодна, — вежливо отвечала мне юная маркитантка.
— Смотри мне, в этой стране самый страшный грех — врать царю. Виновных в таком ужасном злодеянии наказывают сильнее, чем у нас в Германии ведьм. Так что если хочешь есть, то немедленно признавайся, а я, так и быть, никому тебя не выдам.
— Нет, государь, я поела, пока готовила, — отвечала девушка, ужасно побледнев.
— Ну поела так поела, чего ты так испугалась? Кстати, очень вкусно, это ты сама готовила?
— Да, ваше величество.
— Кто тебя научил?
— Матушка, — ответила Лиза со слезами на глазах.
Мысленно про себя чертыхнувшись — в самом деле, кто же еще мог научить девушку готовить, если не мать, а я сдуру напомнил ей о судьбе родителей, — я попытался перевести разговор на другое:
— Дитя мое, кажется, тут грели для меня воду...
— Да, все готово, ваше величество, в соседнем отделении вас ждет большая бочка горячей воды.
— Прекрасно, надо кликнуть кого-нибудь...
— Зачем?
— Ну, чтобы...
— Помочь вам вымыться? Я прекрасно с этим справлюсь.
Поставленный в тупик девичьей непосредственностью, я отправился мыться.
— Отвернись, — потребовал, прежде чем раздеться.
Лизхен тут же с явным облегчением на лице выполнила мое распоряжение. Скинув изрядно заскорузшее исподнее, я с наслаждением залез в горячую воду. "Черт побери, — подумалось мне, — Анна не пробыла тут и нескольких часов, а устроила мой быт лучше, чем мои слуги, постоянно толкущиеся подле меня... надеюсь, ее воспитанница знает дело не хуже..."
— Вам вымыть волосы, ваше величество? — прервала мои размышления маркитантка.
— Что? — не расслышал я с первого раза.
— Вам вымыть волосы?
— Да, наверное, если тебе не трудно.... — пробормотал я в ответ.
Девушка с энтузиазмом принялась за работу, а я отдался наслаждению от ее ловких рук. Последний раз мне так мыла голову Настя, убитая мерзавцем Енеке, и я немного загрустил от этого воспоминания...
— У вашего величества такие чудесные волосы, — вырвал меня из раздумий голос Лизхен, — ей-богу, иной бы девушке позавидовать. Только вы совсем за ними не ухаживаете.
— У тебя не хуже, — буркнул я.
— Спасибо, вы так добры, государь.
— О да! Иногда мне даже кажется, что чересчур. Знаешь что, принеси мне белье.
— Уже все готово.
— Хорошо, подай мне его и ради всего святого — отвернись.
Спешно переодевшись, я отправился в соседний "отсек", где была расстелена для меня постель, искренне надеясь, что не застану там своего постельничего, в обязанности которого входило ночевать вместе со мной под одной крышей. Слава богу, я хоть и с трудом, но отвадил придворных от чересчур буквального исполнения своих обязанностей. К счастью, никого не было, и я, не забыв проверить, рядом ли допельфастеры и шпага, юркнул под одеяло и блаженно вытянулся. Однако на этом мои испытания не кончились. Раздались легкие шаги, и к походной кровати подошла Лиза.
— У вашего величества будут еще распоряжения?
— Нет, Лизхен, ты можешь идти отдыхать, — сделал я очередную попытку остаться нравственным и честным — хотя бы перед самим собой — человеком.
— Ваше величество, — девушка, очевидно, решила взять мекленбургского быка за рога, — я вам совсем не нравлюсь?
Я с интересом уставился на юную маркитантку. Интересно, мужчинам вообще хоть сколько-нибудь реально постичь женскую логику? Я готов поклясться, что, когда Анна наставляла свою воспитанницу и хвалила передо мной ее стати, Лиза чувствовала себя ужасно неловко и была готова на все, лишь бы избежать этой участи. Но вот я честно пытаюсь избавить ее от этого, а девушка готова расплакаться от обиды, что ею пренебрегают.
— Наоборот, Лизхен, ты мне очень нравишься. Ты очень красивая и неглупая девочка и...
— Я уже не девочка...
— В каком смысле?.. — чуть не поперхнулся я.
— Я девушка, ваше величество, и уже два года как кидаю кровь.
— Что?! Ах вот ты о чем... Тьфу ты, пропасть, а я уже черт знает что подумал... Сколько ты сказала, два года? По словам Анны, тебе всего четырнадцать.
— Анна всем так говорит, чтобы меня не обижали, и мне велела.
— О да, ты уже совсем взрослая и очень красивая девушка... а что тебе еще говорила Анна?
— Что юная нетронутая девушка — мечта каждого мужчины, и что если я не буду дурой, то смогу устроить свою жизнь. А еще она говорила, что вы очень добрый и щедрый молодой господин.
— А сама ты что думаешь?
— Не знаю, ваше величество, я видела не слишком много богатых господ. Но вы красивы, молоды, знатны и очень не похожи ни на польских шляхтичей, ни на немецких дворян... — Девушка на секунду задумалась, явно подбирая слова. — Вы хотите отдать меня кому-то из своих приближенных?
— Что?! Да черта с два!
— Тогда почему? Вам не повезло с какой-то женщиной, и вы...
— Скорее женщинам не везет со мной, Лизхен. Так уж случилось, что я веду очень опасный образ жизни. И если сам я как-то выкручиваюсь, то тем, кто рядом со мной, частенько не везет. Посмотри сюда, даже во сне я не расстаюсь со шпагой и держу под рукой пистолеты.
Девушка несмело посмотрела на мой арсенал и, помявшись, проговорила:
— Я могла бы заряжать их для вашего величества...
— А ты умеешь?
— Ну я ведь маркитантка.
Утром Федька встал в самом радужном настроении. Хотелось бегать, прыгать и дурачиться, и даже кислое выражение лица Мишки не могло испортить ему настроение. Его новый друг, похоже, всю ночь не спал. Причину этой бессонницы угадать было совсем нетрудно. Необычайно красивая девушка, увиденная ими давеча в царском шатре, поразила и Федькино воображение, а уж царского рынду и вовсе как упавшим бревном придавило. Все в ней было необычным. И немецкое платье, подчеркивающее талию и оставляющее приоткрытыми шею и плечи. И прекрасные распущенные волосы, в отличие от туго стянутых кос у русских девушек. А уж бездонные глаза и красиво очерченные губы, кажется, совсем лишили Мишку покоя. Он весь вечер говорил только о ней, и под его бормотание Панин и уснул, причем тот этого даже не заметил. Вскоре подошел Михальский и, пробурчав что-то нелицеприятное про неизвестно где шляющихся царских рынд и отвлекающих от службы его людей, велел им с Мишкой по-быстрому перекусить и становиться на часах перед царским походным троном. Дескать, государь скоро встанет, дел много, а чин не соблюдается. Едва парни успели поесть и занять места, государь вышел и, улыбнувшись, пожелал всем доброго утра. Собравшиеся приближенные ответили ему поясными поклонами, только немец фон Гершов помахал шляпой, впрочем тоже поклонившись.
Сев за стол, государь разрешил садиться и всем присутствующим, а также велел подавать завтрак. Слуги тут же принесли всем сбитня и свежеиспеченного хлеба. А государю отдельно положили еще на серебряной миске яичницу. Тот немного удивился, но потом, видно что-то сообразив, улыбнулся и принялся за еду.
— Ребят-то покормили? — спросил царь, кивнув на стоящих у трона Мишку с Федькой.
— Покормили, батюшка, покормили, — успокоил его распоряжавшийся за столом Вельяминов, — а попостились бы — так ничего бы им, идолам, не сделалось. Давай лучше о деле поговорим.
— Давай о деле, — не стал перечить государь, — правда, мы вот собирались всю ночь ляхам спать не давать обстрелом, а что-то так и не собрались.
Ответом ему было недоуменное молчание. Наконец, первым сообразивший, в чем дело, Пушкарев со смешком сказал:
— Ну а что, дело житейское. Молодец девка, так уходила государя, что он и не слыхал, как мы всю ночь из пушек палили! Я вам давно говорил таковую для него завесть, куда как спокойнее бы служилось. Хорошо хоть сам нашел.
— Что, правда?.. — недоуменно спросил государь.
Ответом ему был сначала тихий, а затем все более громкий хохот его приближенных. Федька еще ни разу не видел царя смущенным, но, похоже, приключился как раз такой случай.
— Тише вы, жеребцы стоялые, — беззлобно ругнулся царь, а затем стал смеяться вместе со всеми.
