Еще в планах Конивандинды были разноцветные флаги на башнях, клумбы заморских орхидей возле виселицы, дорожки, посыпанные разноцветным заморскими раковинами у поилки для лошадей и многое другое. А дорогу от Северных ворот и вплоть до площади Тридцати трех Монахов Мучеников, Конивандинда решила украсить фонтанами. Шестьдесят четыре фонтана, справа и слева от дороги, должны были не только красиво фонтанировать, но еще и исполнять приятную музыку. А в центре площади, она намечала соорудить целое озеро, и в этом озере, к радости жителей Геликса, поместить нерукотворный фонтан: редкое животное, под названием Кит, который, бургомисторша это хорошо знала, фонтанирует.
— Еще немного и наступит всеобщее счастье, — уверяла Конивандинда бургомистра.
Но к этому времени, на украшение ворот из казны выскребли все, что удалось там найти. Не помогли и собранные за два года вперед налоги. Сооружение фонтанов и наступление всеобщего счастья пришлось отложить. Хуже всего стало чиновникам: из опустевшей казны ничего нельзя было украсть. Их служба лишалась всякого смысла. Рушились привычные понятия, освященные многими поколениями правила и обычаи.
Чиновники ринулись за помощью к их пресветлости Хоангу.
Координатор, как всегда, был занят. Вопросы сохранения чистоты веры и руководство Орденом требовали неустанных трудов. Но он отложил все дела и принял чиновников.
Те поведали о непомерных тратах на украшение Северных ворот, и о том, что казна пуста. И что всем в городе заправляет алчная заморская принцесса. Стоит в казне появиться золотой монете, как это порождение демона тотчас выгребает ее оттуда.
— Все это мне тяжело слышать и я вам сочувствую, но ничем не могу помочь, — с неподдельной грустью в голосе сообщил Координатор.
Чиновники растерялись. Рушилась последняя надежда.
Глава департамента сбора налогов опустился на колени.
— Народ бедствует, — промолвил он, и самая настоящая слеза упала на пол. — Бабий хвост и его принцесса сделали нас нищими. Наши жены и дети умрут от голода, — глава департамента сбора налогов уронил еще две довольно крупные слезы. — Спасите нас, святой отец. Уймите бургомистра и его ненасытную принцессу.
— Я такой же смиренный горожанин, как и вы, поведал чиновникам Хоанг. — Мои права распространяются лишь на Святую Обитель, и я не вправе сделать даже малейшее замечание бургомистру. Он избран народом, и подотчетен только народу. Вознесите свои молитвы к святому драконоборцу, дважды рожденному Фестонию, — посоветовал он. — Святой драконоборец научит вас, как следует поступить в трудный час.
— Чему учит в подобных случаях наш святой драконоборец? — спросил у их пресветлости самый умный из чиновников — глава департамента торговли.
— Святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний учит, что когда низы не хотят, а верхи уже не могут, то происходит смена власти, — сообщил Координатор.
— Мы готовы выполнить волю святого Фестония. Но если мы выступим против бургомисторши, то Бабий хвост уволит нас, — рассудил умный глава департамента торговли. — Мы лишимся своих должностей.
— Вы находитесь на государственной службе и, ни в коем случае, не должны выступать против бургомистра. Тем более, против его жены, — предостерег чиновников отец Координатор. — Если вы это сделаете, вас не просто выгонят, а осудят за государственную измену.
— Что же нам делать? — ваша пресветлость.
— Вы ничего не можете сделать, Вы должны следовать учению святого драконоборца. А он учит, что все важные деяния совершает сам народ. Народ является творцом истории. Он и должен проявить свою волю.
— Как народ должен это сделать? — заинтересовался чиновник. Координатор обратил свой взор к картине, на которой святой Фестоний побивал драконов.
Глава департамента торговли потом рассказывал всем, что он сам ясно видел, как святой Фестоний обернулся к Координатору и что-то сказал ему. Глава департамента не понял, что сказал святой, и это естественно, ведь слова драконоборца относились не к нему, а к Координатору Хоангу. Но два слов он расслышал очень хорошо. Это были слова "Народ" и "Власть". Потом и другие чиновники вспомнили, что слышали эти замечательные слова, произнесенные святым драконоборцем.
О народе и власти повел разговор Хоанг, после того, как он пообщался со святым Фестонием.
— Все происходит очень естественно, — стал объяснять Координатор. — На улицу выходят толпы народа. Они обвиняют бургомистра в том, что он превысил свою власть, поставил себя выше закона, покровительствует криминальным элементам, и растратил городскую казну. А чтобы обвинения звучали убедительно, народ разжигает на улицах костры, бьет в барабаны, стучит кастрюлями по булыжнику и кричит: "Долой!" Потом в резиденции бургомистра взламывают дверь, разбивают стекла, хозяина изгоняют и назначают новые свободные и честные выборы. Захочет, к примеру, народ избрать бургомистром хозяина конных заводов Слейга — изберет его. Захочет избрать безногого нищего Ливада — изберет его. Все в воле народа и святого драконоборца, дважды рожденного Фестония.
— Мы поступим согласно учению святого драконоборца, — решил руководитель департамента торговли. — Народ проявит свою волю.
Народ проявил свою волю через две недели. Он с удовольствием жег костры, бил в барабаны, стучал кастрюлями и кричал "Долой!" Бургомистр Флалинг был низвергнут и вместе со своей ненаглядной получил политическое убежище в Великой Холигадии. А в Геликсе начались бурные выборы нового бургомистра. Не вдаваясь в ненужные подробности, следует сказать, что народ не стал избирать своим бургомистром безногого нищего Ливада. Он, почти единодушно, выбрал владельца конных заводов Слейга.
Став бургомистром, Слейг прислушался к голосу народа и приказал закрыть Северные ворота. А чтобы какой-нибудь враг или просто злоумышленник не смог их отворить, створки с обеих сторон завалили валунами.
Бургомистр Слейг расширил законодательство. Он ввел налог на воровство и грабеж (10 процентов от украденного и 15 процентов от награбленного) и налог на инакомыслие (10 больших медных монет за каждую неправедную мысль).
В связи с этим остроумным нововведением, по достоверным данным статистики, воровство и грабежи в городе резко сократились, а инакомыслие, за редким исключением, исчезло.
И, наконец, прислушиваясь к многочисленным пожеланиям, бургомистр Слейг восстановил историческую справедливость. Особым Указом он вернул "Площади всех желаний" дорогое народу старое название: "Площадь Халявщиков". Теперь это место снова стало любимым, для тусовок и деловых встреч горожан.
Сержант Нообст привел отряд к заброшенным на северной окраине города воротам. Команда собралась немалая: Хитрого Гвоздя, кроме Носорога, сопровождал высокий гоблин, в коротких, чуть ниже коленей штанах, в зеленом жилете, надетом на голое тело и с массивной серебряной цепью на шее. Гоблин этот был тощим, большеухим и с крупными желтыми зубами, не помещавшимися во рту. Настоящее имя его никто не знал, да оно ему и не нужно было. При таких зубах его все равно называли бы Зубастик. С Пекисами тоже пришел третий. Такой же крепкий, широкоплечий и рыжебородый, как братья. Звали его Зейд. На фабрике Зейд присматривал за порядком и, чувствовалось, что если отряду придется с кем-нибудь схлестнуться, лишним он не будет. С Крагозеем, конечно же, шли Умняга Тугодум и Бодигар Камнелом.
Все были вооружены: Пекисы и Зейд боевыми топорами на длинных рукоятях, гномы — дубинами, Носорог — тяжелой алебардой, Зубастик — тоже алебардой, да еще длинным ножом, сержант Нообст мечом. Только Хитрый Гвоздь, казалось, шел без оружия. Но все знали, что в широких рукавах халата, и за голенищами сапог, гоблин всегда держал несколько ножей. Знали и то, что Гвоздь, за дюжину шагов, попадал ножом в медную монету.
— Вот до чего довели город тираны и их цепные псы! — Крагозей ткнул пальцем в сторону валунов. — Плоды антинародной политики. Дай им волю, он вообще все ворота закроют, чтобы мы не могли из города выходить. Когда народ возьмет власть в свои руки, мы снова откроем Северные ворота. Каждый сумеет через них свободно войти в город и свободно выйти из него.
— Южных ворот для этого не хватает? — поинтересовался Младший. Ему вообще-то было безразлично открыты Северные ворота или нет. Ему вполне хватало одних ворот.
— Дело в принципе, — завелся Крагозей. — Раз на строительство ворот потрачены народные деньги, то они должны работать. А на пошлину, которую здесь станут собирать, мы построим бесплатные харчевни и будем в них кормить всех бедных и угнетенных, — гном на мгновение умолк, потому что его посетила новая блестящая мысль, и он тут же ее изложил: — Мы закроем лавки, где продают съестное, отменим базары, которые ежедневно, ежечасно порождают язвы неравноправия. Все будут питаться в харчевнях. Да, при нашей власти все будут равны, и все станут принимать одну и ту же пищу, в коллективных харчевнях.
Крагозей посмотрел на Тугодума: оценил ли тот по достоинству блестящую идею?
Умняга оценил. Он дважды кивнул, подтверждая это.
А Младший Пекис не оценил.
— Я, вот, не захочу есть в такой харчевне, — заявил он. — Я хочу есть у себя дома.
— Никаких "дома!" Ты что, не понимаешь? Одна еда для всех порождает фактическое равенство, создает коллектив единомышленников. А ведь только в коллективе можно придти к светлому будущему. Нет, никаких "дома". Этого мы не допустим, — повторил Крагозей. — Если ты не станешь есть в нашей харчевне, то умрешь с голода.
— Одно племя — один мамонт! Другого мамонта не будет! — Изрекая эту глубокую мысль, Умняга Тугодум поднял указательный палец правой руки, призывая всех обратить особое внимание на его слова.
— Ты о чем? — не понял мыслителя Деляга. — Какие мамонты?
— Этот афоризм принадлежит нашим древним предкам, — сообщил Тугодум. — Он означает: " Одна еда для всех". А если обобщить, то следует понять этот постулат так: "Основной принцип жизни народа — равенство!"
Да, равенство и равноправие! — подхватил Крагозей. — Наши предки были мудрыми. При них царил Золотой век первобытного равноправия. Потом наступили мрачные времена. Но история не стоит на месте. Она развивается по спирали. И пройдя через все деспотии, мы снова вернемся к свободе и равноправию, но уже на другом, на более высоком уровне. А основа останется той же: " Одно племя — один мамонт!" Коллективные харчевни и никаких базаров!
— Чихать я хотел на твои коллективные харчевни... — Зубастик не вступал в спор, просто отметился, что считает Крагозея болтуном, и недоумком.
— Чего? — удивился Крагозей. К таким методам дискуссий он не привык. — Что ты этим хочешь сказать?
— Пошел ты в дупло, со своими харчевнями, — лениво посоветовал Зубастик. — Дурью маешься. Братва в твои харчевни не пойдет.
— Ты меня не понял. Харчевни — это символ нашего коллективизма. В их основе — достижение главного достояния народа — свободы.
— У меня этого достояния полные карманы, — сообщил Зубастик. — Что хочу, то и делаю. Хочешь быть свободным, перестань дурью маяться и вступай в нашу банду, — доверительно посоветовал он. — Ну, как? Пойдешь?
Крагозей не успел ответить, потому что Хитрый Гвоздь задал в это время сержанту Нообсту другой вопрос, не столь фундаментальный, но тоже важный. Спорившие замолчали и прислушались.
— Как ты нас выведешь из города? — спросил Гвоздь, кивнув на валуны. — Эти камни десяток троллей вряд ли растащат за двое суток.
— Их и не надо растаскивать, — сержант Нообст был уверен в своих действиях. — Смотрите.
Он обошел валун лежавший возле левой створки. Между камнем и воротами имелось небольшое свободное пространство. Здесь покоилась куча какого-то хлама и остатков строительного мусора. Сержант отбросил несколько досок, пнул пару обрубков бревен и освободил небольшой участок. Он внимательно осмотрел левую створку ворот, поводил по ней рукой. Остальные с интересом наблюдали за ним.
— Ага, — сказал сержант, вот она. Давно здесь никто не бывал.
— Нашел? — поинтересовался Пелей.
— Куда она денется. Калитка на своем месте, а ключ у меня.
Нообст вынул из кармана небольшую замысловато изогнутую железку, вставил ее в едва заметную щель, повернул три раза и нажал на две обычные, ничем не выделявшиеся доски. Доски тут же отошли в сторону, открыв неширокую калитку.
— Вот и все, — объявил сержант, — можно проходить.
— Интересно, — Хитрый Гвоздь подошел к калитке и заглянул за ворота. — Лихо придумано. Вышел кто-то из города, а вроде и не выходил.
— Это точно, — кивнул Нообст.
— Кто придумал? — спросил Деляга.
Сержант Нообст промолчал, сделал вид, что не услышал вопроса.
— Давай, Нообст, колись, — нажал Хитрый Гвоздь. — Мы одной веревочкой повязаны, так что колись.
— Кое-кому надо иногда выйти из города так, чтобы никто этого не знал, или встретить кого-нибудь. Дела разные, — Нообст вроде бы объяснил, кому принадлежит калитка, и в то же время не объяснил. — Ну, так идем мы, или не идем? Возле этой калитки долго топтаться нельзя. Если кто заметит, его убрать придется.
Они быстро прошли через узкую калитку и оказались по другую сторону ворот. Сержант аккуратно поставил на место доски, нащупал замочную скважину, запер калитку и спрятал ключ в карман.
С этой стороны ворота представляли еще более жалкое зрелище. Позолота на крышах башен облезла, заржавели и застыли флюгера, позеленели медные пластины с чеканкой. А голуби так густо засидели бронзовые изваяния прекрасной Конивандинды, что разглядеть ее милое и решительное личико было совершенно невозможно.
— Да... — Деляга сокрушенно покачал головой. — Сколько монет на все это угрохали.
— Если бы думали о народе, не занимались украшательством, и вместо всего этого — Крагозей ткнул рукой в сторону конной Конивандинды, — могли бы дать каждому жителю города по большой медной монете.
— И тогда каждый житель города смог бы отнести в таверну еще по одной монете, — продолжил Нообст. — Довольно болтать. Слушайте меня. Вы, конечно, поняли, что калитка секретная. Никому ни слова, — он недовольно оглядел своих спутников. — Тот, кто вернется из нашего путешествия, чтобы про калитку — молчок. Не подводите меня, да и себя поберегите.
Глава четырнадцатая.
Отряд ехал весь день. Два раза останавливались перекусить припасами, которыми щедро снабдил их Гонзар Кабан, и снова отправлялись в путь. Слева расстилалась степь, которая казалась бесконечной, справа, также бесконечно, тянулся дремучий лес. Если верить карте, на которой было написано "Очин балшое поле. По ниму ехат целай ден и ищо палавина", им предстояло, и заночевать где-то здесь.
Наконец, впереди, справа, вместо дремучей чащи, показался участок, поросший березами. Что-то вроде небольшой рощи.
— Не прикажешь ли, Калант, остановиться на ночлег? — спросил Буркст. — Скоро стемнеет а это место, мне кажется, вполне подходящим. Братья, которые бывали в этих краях, рассказывали, что здесь есть небольшой домик, в котором спать будет гораздо удобней, чем на улице.
