Андрей Васильев Хранитель кладов

— Туда ему и дорога, — злорадно заметил я.

— Согласен, — кивнул антиквар. — Но вместе с ним навсегда ушел секрет Белоруцких-Белосельских. Он не оставил наследника, а двоюродному брату на этот счет ничего не сообщил. И записей никаких не осталось.

— Что очень хорошо, — хмыкнул я. — А то выпотрошили бы эту захоронку в девяностых, да и все. Тогда наши границы, если верить рассказам, от революционных не сильно отличались. Входи кто хочет, бери что хочет. И эти бы приперлись.

— Так приезжали, копали, — меленько захихикал старичок. — Только не нашли ничего. А вот мы с тобой сегодня найдем, я это точно знаю. Кстати, вот мы и приехали. Смотри, какая красота вокруг!

И я глянул в окно.

Глава четырнадцатая

И правда, красиво. Прошумевший над миром развеселый двадцатый век, разумеется, оставил свой след на этой когда-то ухоженной территории, но и сейчас было заметно, где и что тут некогда находилось. Да, какие-то аллеи поросли кустарником, раскидистые яблони и груши имели диковатый вид, как и любые плодовые деревья, за которыми нет людского ухода, а там, где некогда, скорее всего, находилась оранжерея, являвшаяся непременным атрибутом подмосковных дворянских гнезд, стояла полуразрушенная беседка. Но все равно витали в воздухе некие чеховские флюиды, навевавшие мысли о топоре, вырубающем вишневый сад, и всем таком прочем. Того и гляди где-то вон за той сиренью затренькают гитарные струны и послышится голос Епиходова.

Причем сад этот смыкался с лесом, стерлась некогда существовавшая между ними грань.

Что до здания, оно тоже являло собой не самое веселое зрелище. Нет-нет, никакой провалившейся внутрь крыши, никаких выбитых стекол, но запустение и ветхость все равно чувствовались. Не зря же наши предки забивали окна крест-накрест, когда покидали дом, как бы консервировали его для тех, кто придет после них. И стояли эти избы иногда десятилетиями, но не было в них безнадежности. А тут... Грустно глядеть, скажу честно.

А еще наш преподаватель в институте говорил: если окна эдаким манером не заколотить, то и незваные жильцы могут появиться из числа тех, кого к ночи не поминают. Тогда, на лекции, мы над этим только похихикали, но это тогда. Сейчас мне такое и в голову не придет, потому что сказки, как выяснилось, не совсем таковыми являются.

— Ну, — Карл Августович впервые на моей памяти проявил некое подобие волнения и нетерпения, до того его поведение так и подмывало назвать "нордическим", как и положено для человека с немецкими корнями. — Что, Валерий? Ты слышишь его?

— Нет, — поводил я головой влево-вправо. — Только птицы поют, а больше ничего.

— Птицы, — внезапно насторожился антиквар. — Ну да, ну да. Твари небесные. И самая главная из них та, что на вязе сидит.

Вот ведь. А я как-то сразу и не приметил иссиня-чернокрылого знакомца, расположившегося на толстой ветке и, как мне показалось, насмешливо наблюдавшего за нами.

Стелла. Ну, вот не может она смириться с тем, чтобы хоть что-то да прошло без ее внимания.

— У тебя очень назойливая приятельница, Валерий, — недовольно бросил Карл Августович. — Чрезмерно. И, признаться, меня подобная бесцеремонность начинает раздражать. Передай ей при случае эти слова и добавь, что мое недовольство может стать причиной ее головной боли.

— Смахивает на угрозу, — заметил я.

— Пока только на предупреждение, — пояснил старик. — Умному этого будет достаточно, а дураки никогда ничему не учатся, потому их никому и не жалко. А в качестве наглядной иллюстрации... Антон.

А мужичок-то, тот, что за рулем сидел, куда как непрост оказался. Нет, у меня данный факт сомнений с самого начала не вызывал, но та скорость, с которой он вытащил пистолет и, не целясь, выстрелил в птицу, впечатляла. Я много чего видел, потому могу оценить уровень подготовки.

Еле успел толкнуть его под локоть, только потому он и промахнулся. А если бы не это, то от ворона сейчас только перья остались. "Глок" все же, не "Макаров".

— Не надо, — попросил антиквара я. — Пусть летит. Кыш, пернатый. Брысь отсюда, если жить хочешь!

Птица вспорхнула с сука, заложила петлю над нашими головами и вскоре стала черным пятнышком в безоблачной летней синеве неба.

Антон явно был недоволен моим поступком, хоть и слова не сказал. Но пистолет, кстати, убирать не спешил, ждал приказа хозяина.

— Стоит ли заботиться о той, кто просто тебя использует? — по-отечески поинтересовался Карл Августович. — Право слово, не понимаю!

— Так и вы меня используете, — возразил ему я. — Точно так же, как она. Если бы я не имел те возможности, что мне перепали, то вы бы мне помогать и не подумали. И упыри эти, что по ночам ко мне на балкон лазают, не лучше. А если совсем уж начистоту, так и я вас использую. Мир так устроен, что все всех используют. Как научится ребятенок головку держать, так и понеслась телега по ухабам, конечная остановка на смертном одре с последним стаканом воды в руках. Ну если, разумеется, его будет кому подать. А птичку все же жалко, не виновата она в том, что ей чрезмерно любознательная хозяйка досталась. Стоит ли за это божью тварь жизни лишать?

— Бедный наивный мальчик, — вздохнул антиквар. — Ты всерьез думаешь, что это обычная птица? Ну-ну. Ладно, пошли в дом, походим по остаткам былой роскоши, авось все разрешится довольно быстро.

— Под ноги смотрите лучше, — внезапно подал голос Виталий. — Там срут все, кому не лень, говна как грязи. Говорил ведь, что надо территорию огородить как следует. Не такие большие и деньги, а дерьма и вони в доме куда меньше было бы.

— Он время от времени наведывается сюда, — пояснил мне Карл Августович. — Имущество все же, хоть в определенном смысле и бесполезное. Но в заборе резона не видел ранее, не вижу и сейчас. Абсолютно бессмысленные расходы. Лазать меньше не станут, наоборот, сюда станут заглядывать даже те, кому это раньше и в голову не приходило. Если есть забор, значит, за ним что-то прячут. Что-то нужное и в отсутствие хозяев, выходит, ничейное.

— Это по-нашему, — согласился я, поднимаясь по широким каменным ступенькам крыльца. — Да я сам бы в юные годы непременно через этот забор перемахнул при таком раскладе. Просто из любопытства.

Запахи в доме, прямо скажем, были сильно неприятные. Прав оказался Виталий, нужду тут справляли частенько, причем, судя по следам в одном из углов просторной залы, начинавшейся прямо от дверей, в последний раз кто-то это сделал совсем недавно. Чуть ли не накануне ночью.

— Негодяи, — равнодушно бросил антиквар, глянув в ту сторону. — Ничего их не меняет — ни времена, ни власти, ни технический прогресс. Как гадили везде, где только можно, так и гадят.

"Их" — это кого? Селян? Или людей вообще?

Но уточнять не стал. Не уверен, что хочу услышать ответ на этот вопрос. Вдруг и я принадлежу к тем, кто является негодяем?

Я побродил по комнатам, в которых царило запустение и если не разруха, то что-то близкое к ней. Чувствовалось, что когда-то тут на самом деле была детсадовская дача. В одной комнате осталось несколько разломанных игрушек, в другой кучей были свалены разломанные кроватки, в просторной зале на втором этаже, которая, скорее всего, раньше являлась столовой, на стене висел плакат "Хлеба к обеду в меру ложи. Хлеб — это ценность, им дорожи!", ну и так далее.

И — тишина. Никто меня не звал, никто не просил выдать вольную. Наверное, матерый Хозяин кладов вроде того, которого бандюки в девяностых до смерти запытали, знал бы, как выйти с сокровищем на прямую связь, но мне лично подобные секреты профессии были неизвестны. По крайней мере пока.

Я наматывал круги по зданию, подбрасывая на руке небольшой синий мячик с зеленой полосой, который подобрал под лестницей, но все впустую. Не хотела родовая захоронка Белоруцких-Белосельских себя обнаруживать.

— А точно тайник раньше никто не вскрыл? — осведомился я у антиквара, который следовал за мной тенью все это время. — Просто никаких позывных не слышу.

— Я бы знал, — уверенно ответил тот. — Клад здесь.

— Здесь — где? — Я подошел к раздолбанному пианино, стоящему у стены, и нажал на одну из уцелевших клавиш. Их тут осталась половина, из-за чего клавиатура напоминала рот давно спившегося человека, который за собой совершенно не следит. Что удивительно — инструмент издал резкий, почти клекочущий звук. Надо же, был уверен, что под крышкой струн вообще не осталось. — Может, не в доме? Может, по саду походим?

— Разумеется, — кивнул антиквар. — Мы приехали за сокровищем и без него в Москву не вернемся.

— Возможно, мои слова прозвучат резко, но в данном случае вы ведь говорите только за себя? — осведомился я. — Ночевка в этом славном домике не входит в мои планы, уж не обессудьте. И место не то, и запах, знаете ли... Да и дела у меня на завтра кое-какие намечены. Разумеется, я сделаю все от меня зависящее, но жить здесь до той поры, пока рак на горе не свистнет...

— Валерий, в свою очередь хотел бы напомнить тебе о том, что в депозитарий мы можем зайти только вдвоем, — довольно холодно заметил Карл Августович. — Так что мои интересы — это твои интересы.

— Ваши интересы — это ваши интересы, — покачал головой я. — Просто в какой-то момент они пересеклись с моими, но не более того. Пойдемте уже в сад, а то меня мутить начинает от этой вони.

А сад-то, оказывается, был куда как немал. То, что я изначально принял за недальний лесок, оказалось его частью, это я понял, подойдя поближе. Смешно сказать, но там на самом деле большей частью росли вишневые деревья, пусть немного одичавшие, но зато осыпанные спелыми ягодами. Видно было, что и местные жители их рвали, и скворцы клевали, но все равно количество рубиновых точек среди листвы поражало. Может, просто нынешний год вишневый?

Я докурил сигарету, затоптал окурок и направился к машине, в багажнике которой лежал металлоискатель, подаренный мне Сивым. После нашей тогдашней поездки Пашка отдал мне его насовсем, так сказать, пожаловал с барского плеча, а я сегодня решил этот агрегат с собой прихватить. Господин Шлюндт, когда увидел, как я его загружаю в багажник, только иронично улыбнулся, но ничего на это не сказал. Как видно, принял за мою причуду.

— Карл Августович, вы же не станете претендовать на монеты или другие какие предметы, которые я тут найду? — на всякий случай уточнил я у антиквара. — Не входящие в оговоренный договором клад?

— Вообще-то мы сюда не для того прибыли, чтобы пару пятаков из земли выкопать, — попенял мне он. — Но да, не стану.

— В прошлый раз я набрел на захоронку вот таким же образом, — без тени шутки сообщил я ему. — Не уверен, что между этими событиями есть какая-то связь, но... А что если деньги к деньгам? Найдя малое, мы дернем за ниточку, которая приведет нас к большому? В любом случае этот вариант надо отработать.

— Изволь, — антиквар сделал гостеприимный жест ручкой, хоть было и заметно, что он здорово недоволен. — К тому же в этом есть нечто пикантное. Виталий, лопатку возьми из багажника, я видел, что наш друг ее тоже прихватил. Поможешь ему, если он что-то найдет.

Если честно, сейчас я брал некий тайм-аут. Собственно, для того и металлоискатель прихватил, поскольку предполагал, что может возникнуть подобный затык. Да что там? Я даже не сомневался, что на этот раз влет ничего не найду. Два прошлых случая, те, когда меня клады манили, — это везение, не более того. Гарнитур Лыбеди тоже не в счет, там совсем другая история, ее надо держать отдельно, как мух от котлет.

Черт, знать бы наверняка, что клад здесь, — стало бы проще, имелось бы понимание того, что обшаривание каждого сантиметра имеет смысл. А так тыканье пальцем в небо получается.

Ладно, сейчас поброжу, поскребу по местным сусекам, авось чего и придет в голову. Тем более что я Шлюндту не соврал, один из двух кладов я так и нашел. Второй, правда, при более пикантных обстоятельствах дал мне о себе знать, но это уже интимные детали, разглашению не подлежащие.

Да и понравилось мне с этой штукой ходить, ожидая попискивания в ушах. Серьезно. Есть в данном процессе нечто притягательное, уводящее в детство, когда мы клады искали ради приключения, а не для того, чтобы обогатиться или сохранить свою жизнь и рассудок.

Первая "поклевка" не заставила себя долго ждать, и это была монета, причем из числа тех, которую Сивый с Гендосом почти сразу бы отправили в котелок. Послереформенный советский "двухгривенный", не редкость ни разу. А "почти" — потому что они всегда внимательно смотрели на год чеканки. Оказывается, и среди подобных монет попадаются уникумы, пусть нечасто, но все же. Сивый как-то вечером мне целую лекцию прочел, в которой осветил этот вопрос, в ней фигурировали московский и ленинградский монетные дворы, года выпуска, завитушки на аверсах, смотрящие не туда, куда надо, количество колосьев в снопах и много чего другого. Я, признаться, практически ничего из этого не запомнил, потому попросту сунул монетку в руки Виталия, который ее и выкопал, со словами:

— Сувенир. На память о сегодняшней вылазке за город.

Минут через сорок таких "сувениров" набралось полтора десятка, причем среди них попадались и раннесоветские монеты, одна даже тридцатых годов.

Мало того, я еще и медаль нашел. Правда, не военную, а, если можно так сказать, гражданскую, с Лениным. Сначала было обрадовался, подумал, что редкая, но после Карл Августович мне объяснил, что ей в свое время только что домашнюю живность не награждали. Их к столетию Ильича наштамповали не меньше, чем в свое время юбилейных же медалей к трехсотлетию дома Романовых.

А потом я нашел клад.

Нет-нет, не тот, что планировалось, но все равно самый настоящий. Я вынул его из-под кустов разросшейся до неприличия смородины, причем пришлось даже немного повредить ее корень, оплетший изрядно проржавевшую плоскую небольшую банку, в которой что-то погромыхивало.

Самое интересное, что я его услышал. Он вещал нечто неразборчивое тихо-тихо, на грани слуха, донеслось до меня это бормотание только тогда, когда я с крышки землю начал стирать. Металлоискатель — и тот отыскал его раньше.

И все же это был клад. Как видно, те дети, которые когда-то зарыли его тут в процессе игры, сказали некие слова, подарившие ему жизнь, если это можно так назвать. Формально-то условия были соблюдены, это было пусть совсем незамысловатое, но сокровище, схороненное от чужих глаз и предназначенное тому, кто его найдет. Они его закопали и, разумеется, про него забыли. Многое ли мы помним из того, что делали в шесть-семь лет? Разумеется, нет. Пошли бывшие детсадовцы в школу, а там другая жизнь, другие заботы, что вспоминать о старой банке с еле различимой и непонятной надписью "Мо...а...ье", зарытой как-то летом? Да и о самом детском саде в целом? Там было детство, а тут — жизнь.

А он так и лежал здесь, под смородиной, всеми забытый, пока я его не отыскал. Кстати, когда я с трудом отковырнул крышку, то на секунду перед моими глазами промелькнула картинка из прошлого, как видно, то единственное, что запомнило это сокровище. Я увидел солнечный день, синее небо и двух дошколят, мальчика и девочку, загорелых, с шелушащимися носами и очень серьезными лицами. Вот ведь. Им сейчас, небось, лет за сорок перевалило. А может, и больше.