-А 'немного искусства', что такое, позвольте полюбопытствовать? 'Парковые безумства' в виде строительства 'павильонов' из сучьев или коры, разных 'хижин угольщиков' и 'молочных домиков' с нарочито грубой обстановкой? Крестьянская пастораль? Ну — с, нет, благодарю покорнейше! Пусть в Англии, где так дорожат каждым клочком земли, устраивают картинную идиллию!
-Кстати, князь, вы знаете, что и в России в XIX веке, как ранее в Англии, парки занимают все большие пространства?
-Что вы говорите? — шутливо осклабился фон дер Лауниц, — Никогда бы не подумал.
-В Англии эта тенденция привела к серьезному преобразованию английской природы. К концу XIX века лесные массивы исчезли. Осталось там и сям по клочку леса, да чащи, насажденные для дичи...Но все же ландшафт не кажется безлесым: живые изгороди, разбросанные по всей стране, много деревьев в парках...
-И много старых деревьев...
-Что? Ах, да. В Англии, да и у нас, существовал культ старых деревьев, причем в Англии он жив до сих пор. Считалось, что старое дерево несет в себе больше индивидуальных черт, чем молодое.
-И с чем сие связано? Культ старых деревьев?
-Это связано с тем, что люди XIX века стали больше обращать внимание и ценить такое качество, как индивидуальность. Стало считаться, что дуплистость и отмершие ветви скорее украшают дерево, чем портят его декоративные качества. За старыми ветвями был особый уход. Их, если было надо, подпирали столбами, бревнами, чтобы они не падали. Это выглядело красивым, наводящим на меланхолические размышления. Особенно ценен дуб. Дуб был самым любимым деревом, и это не случайно. Связано это с тем, что дуб традиционно воспринимался как индивидуальность, что особенно ценили как в людях, так и в природе. Дуб не поддавался стрижке, кроме того он — долгожитель, а, значит, свидетель прошлого...
-Однако, что мы все про англичан, да об англичанах?
-Времени — то свободного выкроил я себе с лихвой, штудирую труды британца Маккиндера...О главной задаче англосаксонской политики. Хорошо пишет о 'евразийском Хартленде', стервец.
-Как там у него? 'Кто контролирует 'Хартленд', тот контролирует мир'? — спросил Долгоруков. — Мир... А что миру нужно в первую очередь? Мир! Миру нужен мир. Чтобы убедить весь остальной мир в чем — то, нужна позитивная повестка дня.
-Вы уж простите, за камешек в наш общий огород...Но мы, дипломаты, по сути, всегда и все сводим к войне. Потому, что идет передел мира. Насколько Россия может претендовать сейчас на моральное лидерство? Насколько обоснованно именно то, что Россия должна вести за собой мир? Нам же в открытую говорят: вы не имеете права!
-Тенденция в Европе сейчас такова: все хотят наказать Россию. Просто на Западе сейчас владеют инициативой. А мы не всегда владеем. К тому же, и это есть факт, Западная Европа постепенно вырастает в мощный противовес России. По ряду ключевых экономических показателей Старый свет все еще превосходит Россию. Особенно заметно это превосходство в темпах роста производства, объема и темпах расширения внешней торговли и заграничных капиталовложений.
-Эк, вы...Я Маккиндера штудирую, а вы — политическую экономию.
-Приходится. Я по совету сына вложил кое — что в акции нашего калийного короля Рязанцева. А поначалу хотел броситься в объятия франко — германского калийного синдиката. Да вовремя отвели: их специалисты фальсифицировали данные анализа калийных и магниевых солей Верхне-Камского месторождения. Мухлевали, иначе говоря, монополисты чертовы.
Долгоруков и фон дер Лауниц подошли к небольшому столику, врытому около скромной парковой беседки. На столике, небрежно застланном газетой, стояли бутылка минеральной воды и два маленьких 'уршельских'*стаканчика. Долгоруков налил себе в стаканчик минеральной воды, выпил не торопясь, смакуя.
-Присядем в беседке или пройдемся еще? — спросил Долгоруков.
-Пройдемся. — ответил фон дер Лауниц. — Значит, вы, дорогой мой Василий Михайлович, еще и в калийных солях дока?
-Не я. Сын. Как начнет рассказывать про кизериты, да про сернокислые соединения — заслушаться можно. Я, знаете, совсем не в курсе был, что содержащие малый процент хлористого натрия калийные соли, оказывается, важны как удобрительный материал для культуры винограда, табака, хлопка и даже тропических растений.
-Век живи — век учись.
-Такие нынче времена... — вздохнул Долгоруков. — Информации — это товар, и, надо сказать, с хорошим спросом товар. Вот известно ли вам, что Франция почти не вывозит на мировой рынок сернокислые калийные соли? Вывозим мы и немцы.
-С голоду вы не помрете в тяжелые времена, Василий Михайлович.
-Я с голоду не помираю, но и питаться желаю регулярно, лучше бы, если четыре раза в день. -усмехнулся министр.
-Ну, так не приспело ли время изменить положение дел? — воскликнул фон дер Лауниц.
-А как? На ваш взгляд, как?
-Выковать прочный щит для России, непробиваемый панцирь, через систему перекрещивающихся между собой двухсторонних договоров о ненападении и нейтралитете со всеми основными державами Европы, а также с соседями по периметру наших границ.
-Прочный щит...Мы будем ковать прочный щит, а Европа будет устанавливать особый 'санитарный кордон' вокруг нас.
-Да, это предусматривается некоторыми нынешними международными дельцами от политики: усиливают Швецию, Польшу, Турцию. Вы этого опасаетесь, князь?
-Опасаюсь такого положения, когда Россия все более и более будет чувствовать себя изгоем, все более уязвимой и ущербной. Когда в Лондоне увидели, что в России назревает что — то новое, тогда решили, что для Англии это уже слишком...
-Вы знаете, Василий Михайлович, в недрах британских правительственных кабинетов не так давно рожден был секретный меморандум, в первой части которого констатировалось, что Европа на данный момент состоит из трех сегментов: великих держав, малых наций и России. — сказал фон дер Лауниц.
-Всяк нынче норовит составить меморандум. — по старчески посетовал Долгоруков. — Да такой, в коем бы, ни много ни мало, указывалось на ключевую геополитическую проблему: будь то предложение считать Карпатскую Русь 'пупом Средней Европы' или указание на необходимость провозглашения польской монархии, причем монархом непременно должен стать какой — нибудь германский принц. Подобными меморандумами европейская дипломатия буквально завалена. И по каждой такой ерунде ведется грандиозная переписка, с горами бумаг. Все пишут, все пишут, на приемах и раутах разглагольствуют, делают вид, что хитросплетения являются плодами реального сотрудничества в сфере политики.
-В связи с тем, что Россия, как влиятельный фактор в составе европейских держав создает некое чувство неустойчивости, подтачивающее благосостояние западноевропейских стран. Но в том случае, ежели изолированность России станет фактом, эта диспропорция будет таить в себе наибольшую угрозу британской устойчивости. В Европе неизбежно возникнет неразбериха — одни не смогут примириться с потерями, другие — побоятся за свои приобретения, а малые нации подвергнутся притеснениям. Тогда для Англии становится главной задачей нейтрализация России. Или сохранение России в качестве дружественного государства, не допустив ее сползания к какому — либо союзу.
-Вы знаете, у бриттов, как ни странно, тоже бывают проблески разума. — кивнул министр. — Давеча я получил текст меморандума, да..., меморандума..., начальников штабов трех видов вооруженных сил Англии. Он был представлен британскому кабинету. Генералы открыто говорят о необходимости достижения с Россией соглашения. В противном случае, утверждают они, Англии будет нанесено серьезное дипломатическое поражение, которое повлечет за собой нежелательные военные последствия. И тем не менее для британских политиков политические аргументы против союза с нами остаются гораздо более существенными, чем соображения военного характера.
-Увы.
-Лондон исходит из собственной политической конъюнктуры, будет делать вид, что предпринимает какие-то шаги к сближению с Москвой. Но только ради создания впечатления. Мы не станем отвергать эти демонстрационные шаги Лондона. В конце концов мы преисполнены стремления достигнуть соглашения со всеми, кто пожелает. Такова одна из основ нашей миролюбивой внешней политики.
-А Франция? Какую позицию может занять Франция?
-Париж следует в русле британской политики, следовательно будет придерживаться обструкционистской позиции. Вопрос только в том, насколько откровенно обструкционистской она будет.
-Интуиция мне подсказывает, что необходимы нестандартные, нетрадиционные решения для того, чтобы вывести наши отношения с Европой на новый уровень. — сказал фон дер Лауниц.
-Есть у вас наметки для таких решений? Я, однако, убежден в том, что внешнеполитическая работа должна вестись только через традиционные и устоявшиеся государственные институты.
-Нет ли здесь противоречия? — спросил фон дер Лауниц. — Вы про одно, я про другое.
-Нет. Работу пусть ведут традиционные институты, но нетрадиционными средствами.
-С кем или против кого? Я допускаю, что не надо быть Маккиндером или, допустим, британским министром иностранных дел лордом Чэшэмом, чтобы сделать банальное заключение: сотрудничество с русскими не является приоритетным с точки зрения британских интересов.
-Поскольку судьба Британской империи от этого не зависит. По крайней мере подобные настроения характерны для части британской политической элиты. Но, думаю, возможная консолидация России и Азии привела бы именно к той геополитической конфигурации, которую Великобритания старается во что бы то ни стало предотвратить как минимум с начала ХХ века. А именно — к появлению в Евразии единого противостоящего Западной Европе силового центра, располагающего к тому же превосходящей ресурсной, демографической, а в перспективе — и экономической базой.
-Ах, вот куда вы клоните, Василий Михайлович? — фон дер Лауниц с интересом взглянул на министра.
-Это не удивительно, куда клоню. — усмехнулся Долгоруков. — Россия всегда помнит про имперские амбиции англичан, считающих, что именно Англии надлежит управлять всем миром.
-В возможность заключения англо-японского соглашения вы верите?
-Верю. Но соглашение может носить лишь формальный характер. Что может предложить Англия японцам? Не препятствовать достижению чего — то там в Китае? В Азии? Ерунда! А мы можем предложить. Много чего.
-Итак, сближение с Китаем?
-С Японией. Китайский дракон сейчас не в том положении. Он слаб. Японии же предназначено сыграть очень большую роль в будущности Дальнего Востока. Я убежден: она пойдет по своему пути с непоколебимой решительностью.
-Но китайского дракона может поддержать русский медведь. И тогда он может окрепнуть. А японский ослабнет.
-Тогда и поговорим.
-Значит с Японией...Что ж...Я очень скоро буду готов изложить вам основные пункты плана русского — японского сближения.
-Даже так? Похвально. Выслушаю с интересом...
=============
опоясывающие Авлиту* — Севастополь.
два маленьких 'уршельских'*стаканчика — гранёные стаканы Уршельского стекольного завода, емкостью в 'кабацкую чарку' (1/10 штофа = 130 мл).
Картинки из прошлого — VIII.
-Как он вышел на вас? — резидент Интеллидженс Сервис в Москве лениво покосился на Каррингтона.
-Один из консульских переводчиков и по совместительству наш сотрудник, был на днях на Арбате, в гостях у сестер Страховых. Из Общества Английского Флага. Там оказался Кациус, их общий знакомый. Бывший оппозиционер. Переводчик принес несколько номеров журнала, издаваемого эмигрантом Коноваловым в Бирмингеме. Кациус, мало говоривший о политике, отозвался об эмиграции не без иронии, но статьи в номерах просмотрел и сказал, что они ему понравились. 'Вот с такими людьми мы согласились бы работать!' — сказал он, заявив также, что в России происходят перемены, с которыми нельзя не считаться; что эмиграция в целом не понимает этого. И что именно из России, из подполья, должны направлять ее на путь истинный. На следующий день Кациус попросил у сестер Страховых номера коноваловского журнала. Они телефонировали в консульство, переводчику. Тот сообщил мне...
-У вас есть какие — нибудь соображения на этот счет?
-Этот Кациус неглуп, не болтлив, но легок на подъем. И не из тех, полагаю, чью жизнь газеты со временем назовут кинематографической лентой. О нем самом известно пока мало. Родился в Двинске, учился в гимназии в Риге, затем в Дерптском университете. Интересовался телепатией. В 1923 году отчислен из университета и уехал в Витебск. Там познакомился с известным русским художником, Малевичем. Затем, по состоянию здоровья переехал на юг. Четыре года жил в Крыму, служил в акционерном обществе, кем — то вроде юридического консультанта. Поэт, литератор, эсперантист. Состоял в организации 'объединенных максималистов', был связан с неким Жук — Жуковским, радикалом, поклонником трудов Лаврова и Михайловского. Подозревался в переправке статей для еженедельника русских политических эмигрантов, состоял в активной переписке с Коноваловым.
-С Коноваловым? Тем самым, что проживает в Лондоне?
-Да.
-Хм — м, официально Лондон не приветствует и не поддерживает оппозиционные движения против России, но...
-Разумеется. Русские политические эмигранты все сплошь бескорыстные и благородные бессребреники. Настоящие патриоты.
-Не надо сарказма, Каррингтон. Что еще?
-Укрывал беглого приятеля. Переехал в Москву в начале 1929 года. Основал литературный кружок и журнал. Печатал злободневное, в основном пасквили и желчные фельетоны. Был связан с умеренными оппозиционными группами и сам называет себя 'умеренным элементом'. Имеет широкий круг знакомств в Москве, среди 'сливок' здешнего общества, артистических и писательских кругах, балетных трупп.
-Господи, еще и среди балетных трупп?
-Балерины пользуются успехом у политической элиты, многие министры и чиновники покровительствуют им. К тому же пристальное внимание балету уделяют иностранные, главным образом, немецкие, дипломаты.
-Хорошо.
-У меня создалось впечатление, что Кациус по — прежнему связан с оппозицией, но не прямо. В его словах хорошо просматриваются евразийские мотивы.
-В словах? Вы, что, беседовали с ним? — резидент осуждающе покачал головой.
-Дважды. Ничего существенного. Треп. Я просто прощупывал его.
-Или он вас. В том случае, если он хорошая 'наживка'.
-Не исключено. — кивнул Каррингтон. — И все же мы не должны упустить возможности привлечь к сотрудничеству организацию, находящуюся в околоподпольном или подпольном положении. Вам не меньше моего известно о тех непростых условиях, в которых мы вынуждены работать в России.
-Вам это известно все же в большей степени, Каррингтон. Вы родились в России, вкусили местные прелести с молоком матери, я же родился в Англии.
-Это упрек?
-Ни в коей мере. Иначе стал бы я вас рекомендовать на свое место?
-А вы рекомендовали?
-Рекомендовал. Вам известно, вероятно, что в Лондоне давно и серьезно питают ко мне ярко выраженную антипатию. Известно?
