Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Все?! — простонал он, ощупывая пространство вокруг себя. — Как вы это выдерживаете?
— А ты что, думал, в сказку попал? — иронично спросила Ленуся. Она с размаху приземлилась рядом и откинулась на него, словно Женя исполнял роль спинки дивана.
В комнату заглянул перепуганный Бобик.
— Вот, видишь, во что я влип? — пожаловался Женя. — Я, конечно, фантастику люблю, но, оказывается, участвовать в этом утомительно. Кстати, у тебя пожрать ничего нет?
Бобик улыбнулся и поднял одно ухо, смеешься, мол, что ли? Откуда "пожрать" возьмется? Чай, с потолка не падает.
Женя и сам знал, что с потолка жратва не падает, поэтому тяжко вздохнул, предчувствуя долгий путь сначала к медпункту, потом к вокзалу, потом к лабазу, потом за дровами... Ох, жизнь наша!
— Погоди расстраиваться, — сказала Катя, — сейчас баланду раздавать будут.
Под потолком вдруг что-то заскрипело и оттуда выпал предмет. Он пролетел до пола и шлепнулся об него жестко и сочно. За ним упал другой и третий. Бобик подскочил и залаял на это безобразие, припадая на передние лапы. Напоследок потолок выдал пакет с чем то сыпучим и все прекратилось.
Рыжик заухал как филин и прыгнул к еде.
— Тушенка! — радостно завопил он. — И рис!
— Не просроченная? — подозрительно спросила Мадина, — с чего это он расщедрился?
В комнатке постепенно устанавливался тропический климат.
Восхитительный, ни с чем не сравнимый запах брошенной в распаренный рис говяжьей тушенки поплыл по коридору, заползая во все щели и проникая в замочные скважины.
В дверь негромко постучали.
Женя ушел узнать, в чем дело, и вернулся с молодым человеком, худым как смерть, но приветливо улыбавшимся. Человек протянул всем руку для пожатия и оптимистичным, хотя и дистрофичным тоном представился:
— Рома. Сосед.
Четыре раза он тряс руки, потом сел на корточки перед Бобиком и пожал и его лапу, до кучи.
Одет Рома был в чудесного цвета джинсы и такую же куртку, некогда синие, но полинявшие и вытертые почти до дыр. Из под куртки торчал мохнатый джемпер в полоску, а на голове лежала красная кепка. Глаза у Ромы прятались меж вспухших серых век, а вокруг носа торчала мелкая щетина.
— Чего это у вас? — спросил Рома, заинтересованно принюхиваясь, — кострик, что ли?
Сев на свободный краешек санок он прикурил от кострика "беломорину". Прищурясь, Рома оглядел всех новых знакомых. Неизвестно, какие мысли при этом пришли ему в голову, высказывать их он не стал, только спросил:
— Вы теперь тут жить будете?
— Будем, а что? — спросила Катя.
— Да я тушенку люблю. И кострики, — ответил этот странный тип. Он несколько раз быстро пыхнул и встал со словами:
— Я сейчас гитару принесу, а то непорядок — кострик есть а песен нету.
Мадина разогнала дым ладонью — дыма уже скопилось немало, из глаз катились едкие слезы, и сказала:
— Вот по "Беломору" я еще не соскучилась.
— А у вас там тоже "Беломор" был? — сразу спросил Женя.
Мадина кивнула.
— Мы, Женя, простые люди.
Ленуся глядела в огонь, подперев подбородок ладонью, и глаза у нее были такие тоскливые, да еще и слезы катились, что Женя едва не испугался.
— У простых людей тушенка с потолка не падает, — напомнил он. — Я уж не говорю про остальные спецэффекты, — он покосился на сиротливо сброшенное манто.
Ленуся хмыкнула.
— Ну не мы же все это устраиваем. Есть, понимаешь, такая вещь — полиция Млечного пути. И нас эта полиция замела. Мы как бы заключенные, усек? Если кто свистнет, когда мы поблизости, то он — ну вот ты например — он может загадать желание. На выполнение дается трое суток, и, учти, никакой магии, никаких фокусов нет. Все реально.
— Простые люди? — уточнил Женя.
— Абсолютно.
— А это — ваше снабжение? — он показал на кастрюлю с рисом.
В этот момент вернулся Рома с гитарой.
— Чего это ты такой загруженный? — спросил он Женю.
— Загрузили, — ответил студент.
— Откуда вы приехали? — Рома обвел взглядом компанию и стал, не дожидаясь ответа, настраивать гитару.
Женя промолчал. Компания, переглянувшись, тоже замялась.
— Из Питера, — сказала, наконец, Ленуся.
— Учитесь?
— Работаем.
За окнами рассвело и стал виден заснеженный двор и белые сугробы, из которых виднелись черные колеса. Напротив стоял такой же, как и этот, дом с редкими освещенными окнами. Рома не продолжил интервьюировать, а запел негромким голосом, аккомпанируя себе весьма неплохо. Песня была о том самом коте, которого не стоило бить по пузу мокрым полотенцем — та, которая прервала прелестные пейзанские каникулы джиннов и вытащила их в клятое Переднево. По идее, она должна была вызвать мрачные ассоциации, однако — не вызвала.
Женя стал тихонько подтягивать, но безбожно переврал мотив и замолк.
Допев последний куплет Рома несколько раз впустую дернул струны и запел следующую:
" Полюби, Марусенька, электрика.
Полюби, сизая голубица.
У него такие плоскогубицы,
Что ими даже можно застрелиться".
От этой песни девушки скисли со смеху, а Рыжик зафыркал и заухал, и Рома сразу понял, что имеет успех.
Отвлекшись на тарелочку рису и мясу он неторопливо, если не сказать "через силу" ел. Девушки подшучивали друг над другом и своим спутником, поддерживая атмосферу непринужденности.
— Ты на практику приехал? — спросил Рома. Женя, с оттопыренной щекой, кивнул, заливаясь угарными слезами.
— Может, кострик пока погасим? — предложил он.
— Дым костра создает уют*, — напомнила Ленуся.
В комнате, меж тем, висело густое марево, донельзя вонючее и разъедающее глаза. Костер быстро ликвидировали и для дополнительной вентиляции приоткрыли форточку, в которую Рома сразу начал курить и плевать.
— Не мое, конечно, дело, но хочется знать, — сказал он, затягиваясь, — почему вы в трусах сидите? У вас тут что-то намечалось?
— Сама тактичность, — иронично сказала Катя. — Сперва зашел, потом остался, а теперь хочешь извиниться?
— Я кушать хотел, — объяснил Рома, показывая глазами на ополовиненную миску. Тут из дыма выскочил Бобик и, оставив приличия до лучших времен, сцапал эту миску и скрылся в тумане. Женя потянулся, было, вмешаться, но тут же передумал и успокоился. Рома пожал плечами.
— Ой, надо же и Кусаку накормить, — спохватилась Катя. — Кусака, иди, тушенка неплохая.
— Кот, что ли? — без особого интереса спросил Рома и замер с зажатой меж пальцев сигаретой.
Явление кота было величественным.
Он шел по-мужски уверенно, ставя лапы с легким вывертом: спина его была напряжена, хвост стлался следом. Кусака приостановился и тяжело посмотрел на Рому.
— Иди сюда, я тебе тарелку положила.
Ленуся поставила тарелку на пол и кот неторопливо подошел к еде. Тут он сел и с сомнением заглянул в тарелку.
— Мы уже на себе проверили, все нормально, — заверила его Мадина.
— Надо, какая сволочь капризная, — отпустил комментарий Рома. — Кошки должны все есть, что хозяин дает. У меня кошки макароны трескают и картоху.
Кусака пригнул голову, будто слова ударили его в самое темечко, потом медленно выпрямился и снова уставился на соседа. Парня аж передернуло от немого наезда.
— Ну и кот у вас, — сипло сказал он. — Будто все понимает.
Компания застыла в восторженном предвкушении...
— Я бы попросил выражаться более корректно, — ледяным голосом процедил кот. — Иначе мы с тобой не сойдемся характерами.
Грохнул хохот. Не гнулись в пароксизмах смеха только два человека: Женя Ерохин и Рома. Они таращились на коту изумленно и непосредственно.
— Кошки не травоядные, а картофель и макароны обладают высоким гипергликемическим индексом. Так что кормить кошку этими продуктами — значит обречь ее на неполноценную, инертную жизнь, — сказал меж тем кот.
От его речи в осадок выпали уже все. Ленуся стала даже похрюкивать, потому что смеяться по-человечески больше не могла.
— Господи! — простонала она едва слышно. — Где ты такого нахватался?
Кот важно повел бровью и сказал:
— Пока вы в конюшнях полгода маялись, я тоже делом занимался.
— Да, меня всегда интересовало, что ты делаешь, когда мы... ну... работаем? — спросила Мадина.
— Это мой маленький секрет, — ответил кот. — Я поем, если вы не возражаете.
Рома спрятал голову на груди Ерохина и вцепился в его плечи.
— Жека, — зашептал он громко и доверчиво, — Жека, у меня глюки... Спаси меня, Женя...
Ерохин медленно моргал.
* Песня, только не помним чья.
В отличие от Ромы, он уже кое-что знал о пришельцах... но кот его просто добил.
На них с интересом смотрели.
— Малыш, угадай в каком ухе у меня жужжит? — сказала Ленуся.
— В левом, — подхватила Катя.
— А вот и не угадал. У меня жужжит в обоих ухах, — не своим голосом закончила Ленуся, — Вот она, истина!
— Что ты имеешь в виду?
— В голливудских фильмах спецэффектов необерешься. Из космоса до кучи народу приезжает: и зеленые и многоглазые, и пауки. Представь, сколько режиссер пыжится, когда придумывает всю эту мутотень? Пытается достичь правдоподобия и все такое... Вот, кота вставь говорящего — и полный улет обеспечен.
— Не, на кота никто не западет, — возразила Катя. — Это только в жизни люди удивляются, а в кино никто удивляться не будет. Вон, две жертвы, никак в себя не придут. Рома, а Рома... Романыч! Перестань целовать мужскую грудь, возьми себя в руки! Только не урони!
Рома повернулся к ней. Лицо у него было смято не то испугом, не то еще каким сильным чувством. Он выставил руку вперед и развернул пальцы веером, будто защищался.
— Ребята, ребята, — тихо проговорил он, — у меня не глюки? Это правда говорящий кот?
— Я не "это", — все еще холодно сказал Кусака, слизывая кусочки мяса с губ. — Если хочешь узнать что-то обо мне, спрашивай меня, а не их: невежливо говорить о ком то в третьем лице, если этот кто-то находится перед тобой.
Голосок у Кусаки был еще тот! Стоило послушать его, прикрыв глаза, и возникало ощущение присутствия взрослого человека, боксера или лесоруба — в общем, не обделенного ростом и физической силой. Чувствовалась в голосе утробная глубина, больше подходящая персонажу боевика, имеющему переразвитую нижнюю челюсть и короткие ножки при руках орангутана. У Ленуси мелькнула на задворках разума некая мысль, но развития не получила.
— Ну ты, брательник, даешь, — приходя в себя, Рома отцепился от Ерохина и опасливо приблизился к коту. Сел на корточки. И протянул руку к Кусаке. Тот не отстранился и с удовольствием принял почесывание за ушком, что, странным образом, почти примирило и Романыча и Женю с фактом его разговорчивости. Рома еще похмыкал, и по собственной инициативе предложил услуги по мытью посуды и организации чайку.
Завтрак прошел в лучших традициях студенчества, а по его окончании, когда полагается вытерев руки об соседа завалиться и поспать, в квартиру проник шум шагов, сердитых и быстрых. Хохот и взаимные подколки оборвались и тишина висела меж полом и потолком до тех пор, пока не раздался ожидаемый стук. Ерохин, накинув Катину фуфайку, пошел открывать.
В коридоре начался разговор. Женский сердитый голос быстро что-то говорил. Ерохин только отвечал "да" и "ага", а так же "ну". Потом дверь закрылась. Женя вернулся в комнату.
— Надо в больницу ехать, — сказал он, одеваясь. — Там что-то срочное, даже машину прислали.
Пришельцы многозначительно переглянулись. Не обладая телепатическим даром, они тем не менее удостоверились, что каждому из них пришла одна и та же мысль: профессия Ерохина сулила неожиданности в заказе желания — от сыворотки бессмертия до Нобелевской премии за навыки в удалении аппендикса.
Катя сложила руки в молитве к небесам.
Рыжику все было до фени.
Ленуся закрыла глаза, а Мадина попросила у Романыча "беломорину".
— Будьте как дома, — напоследок сказал Женя и отбыл.
На улице у него закружилась голова: то ли от свежего воздуха, то ли от нестандартности ситуации, в которую он попал. Снова и снова сами собой прокручивались последние часы, связанные с пребыванием в квартире пришельцев.
Желание? Чего ему хочется? Чего не хватает в жизни. Да, если бы его спросили об этом какие-нибудь журналисты или социологи, уж он бы не стормозил, и выдал: счастья, удачи, любви, здоровья... Оно, конечно, неплохо, когда есть и то, и другое, и третье, но... Это все абстракции, за исключением последнего пункта, а девушки сказали, что они простые люди, без всякой там магии. Кстати, какого черта они предлагают загадать желание, если не могут его выполнить? Не-ет, в этом нужно разобраться.
Ехали недолго, да и какие расстояния в селе?
Темные деревянные дома были хаотично разбросаны по занятой селом территории; во многих никто не жил и стекла в окнах за ненадобностью раскоцало местное население, охочее до камнеметания. Если бы передневцы участвовали в олимпийских играх, то золотая медаль досталось бы им, при условии объединения всех жителей села в единый организм. Мощью телосложения передневцы не отличались.
Однако, было бы неправдой сказать, что кроме метания камней, передневцы ничем не занимались. Во-первых, они предавались зеленому змию, исправно снабжая государство деньгами, а кладбище — клиентами, во-вторых, селяне поддерживали круговорот пустых бутылок, в свободное от питья время собирая их, как грибы после дождя. Местные легенды рассказывали об одном рекордсмене по сбору, который, когда до ровного счета: 100 штук, не хватало одной, прикупил недостающую в ларьке и содержимое просто выплеснул!
Однако же, Ерохин ни о чем таком не думал. Его мысли сейчас занимал пациент — первый в его самостоятельной практике. Он не тешил себя ложными надеждами относительно собственных знаний, рассчитывая лишь на счастливый случай и справочники по медицине. Не смотря на самовнушение, дрожь в коленях унять не удалось.
Фельдшерский пункт, уже знакомый, размером с большую собачью будку, стоял в селе с незапамятных времен, выдержав все удары судьбы и стихий. Последний раз его ремонтировали ко дню рождения Брежнева, с тех пор пункт порос мхом, на крыше поднялась молодая, стройная березка, а под рассохшимся крыльцом завелись кошки.
На обледеневшей двери полоскалась записка фельдшерицы: "Уехала рожать, вместо меня будет практикант".
Ерохин потащил дверь на себя и вошел в коридор. И здесь на него, снизу вверх, глянул сидящий на скамейке пациент.
Катя, стараясь не разбудить компанию, тихо встала, запахнула фуфайку, сунула ноги в "выданные" ЧМО валенки и скользнула в вымороженный коридор. Нод головой, в широком окне, висели большие и ясные звезды.
День прошел бестолково и зря, но не это тревожило Катю, не давая спать.
Одна единственная мысль, загнездясь в извилинах, упорно не хотела признавать себя несущественной и глупой, и растворяться в сутолоке повседневных дел и делишек. Полгода они чистили конюшни, или все-таки год, как выходило по ее подсчетам?
Из всех созвездий она знала только обеих медведиц, Кассиопию и Лебедя. Еще знала звезду Сириус и планету Венеру. Небо над бесконечными авгиевыми конюшнями существенно отличалось от родного, питерского. Но и в хабаровском небе она тоже безнадежно заблудилась. Если бы это была какая-нибудь рукопись на кириллице или глаголице, она бы разобралась без труда, а вот со звездами было туго. Наверное, Ленуся знала какой-нибудь биологический способ определить, находились конюшни на Земле, или, по приколу, на Альфе Центавра. Но тогда им этот вопрос в голову не пришел, а сейчас было уже поздно и в прямом и в переносном смыслах. Пора было идти баиньки, все остальные уже давно смотрели мультики по личному кабельному.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |