Обуздать ветер

Я не стремился к общению с кем бы то ни было из каравана — не до того. Где-то внутри все явственней ворочалась тревога, подгоняя не слишком успешный труд по выламыванию отцовского наследства. Чтобы не вызывать подозрений, приходилось, конечно, какое-то время проводить среди людей, но тут на меня наседал либо Корень со своим занудством, либо Эрика с вопросами, новостями и впечатлениями.

Айрица определенно находила удовольствие в моем обществе. Полное имя братца, казалось, позабыла напрочь, от него остался только первый слог. И даже не просто Тим, а Ти-им — сестренка растягивала с неповторимой интонацией, и, признаюсь, звучало это очень мило. У Корня, когда он бывал рядом и слышал ее "Ти-им" рожу перекашивало, будто зуб болел. Гримасы друга, что скрывать, доставляли не меньшее удовольствие, чем болтовня с Эрикой.

Сестренка быстро подружилась с Пеночкой. Дочка каменщика не отличалась красотой: худенькая, довольно высокая для своих лет, нескладная и угловатая, волосы жидкие, светлые с рыжиной, лицо в блеклых, почти желтых веснушках, увы, не добавлявших ей очарования, только беззащитности. Несмотря на, скажем прямо, не радующую глаз внешность, Пеночка была милой девочкой кроткого нрава, а ее робость исчезала бесследно, стоило ей начать петь. Голосок не слишком сильный, зато для уха приятный и мелодию ведет отменно. Мужики из охраны и те заслушивались.

Эрика сразу заметила, что девчушка смотрит на нее с восхищением, но боится подойти к взрослой красавице, и сама, осторожно, исподволь, завязала дружбу. Мне призналась, что Пеночка привлекла своей "нечеловеческой", по выражению сестренки, невинностью, а с ее отцом айрица вела долгие разговоры о зодчестве. Вернее, говорил Зор, с удовольствием рассказывая о любимом деле, Эрика все больше спрашивала — в Зеленях-то дома из камня не кладут. Не знаю, много ли она понимала из объяснений каменщика — я особо не вслушивался, но то, что долетало до ушей, казалось заумным и скучным. Может, потому что строительство никогда не увлекало. Шалаш из веток могу сложить, чтобы в лесу переночевать, а большее на кой бродяге сдалось?

Пеночка, к моему несказанному удивлению, очень быстро поладила не только с Эрикой, но и с Корнем (перед остальными вооруженными мужиками она страшно робела). Айр относился к ней, как к ручной пичуге или котенку: не упускал возможности потрепать по голове или угостить лакомым кусочком, прибереженным нарочно для такого случая. Сестренка, глядя на эту трогательную дружбу, даже стала меньше язвить Корешка.

— Ты, я смотрю, потихоньку овладеваешь человечьими хитростями, — сказал я ему как-то на привале, когда Эрика с Пеночкой отошли к речке сполоснуть миски.

— Ты это к чему? — друг очень похоже изобразил удивление, еще сильнее вырастая в моих глазах.

— К тому, что бабу проще всего к себе расположить, проявив доброту к ее детенышу. Сестренка с Пеночкой чуть не с самого Уста носится, и ты взялся девчонку опекать.

— Теперь и я имею полное право сказать: дурак ты, дружочек, — рассердился Корень. — Это мне еще повезло, что в дурную башку не стукнуло, будто я малолеток люблю.

— Так ты из врожденной праведности малышку опекаешь?

— Она напоминает мне младших сестренок. Тех самых, которые деда веночками украшали, — мрачно пояснил айр.

Оставалось только покивать понимающе, хотя я по-прежнему оставался в недоумении. Вряд ли сестры Корня такие невзрачные, учитывая, что у их отца только одна жена, а сам друг заслуженно притягивает женские взоры. Скромным характером айрицы не отличались, и я никак не мог уловить сходства нелюдей с серенькой Пеночкой, в моих глазах очень похожей на эту самую птичку. Роднила их разве что неиспорченность.

* * *

Граница Светаны осталась позади, мы все ближе подходили к Светлогорью. Бескрайние степи Ветлужа закончились, я вздохнул с облегчением: различать сны и явь станет проще. Может, со временем странное ощущение нереальности перестанет посещать меня в настоящей степи, а в последние недели, когда я пытался спать чуть ли не круглыми сутками, дабы иметь возможность выламывать клятый куст, оно преследовало постоянно. Кончилось тем, что ночами, когда Малинка засыпала, меня выкидывало из моей личной солнечной степи, я открывал глаза в ветлужской и часами лежал, всматриваясь в звездое небо, прислушиваясь к неясным звукам дремлющего мира. Раза два слышал неясный женский плач, от которого коченели руки и ноги, а сердце начинало ныть так, что больно было воздохнуть. Не эти ли призрачные звуки напугали мою девочку тогда, в тумане? Очень похоже, ведь с караваном идут только две женщины: Эрика и Пеночка, но сестренка слез не льет, это я знал точно, потому как всегда спал рядом с ней. Дочка же каменщика вряд ли может рыдать столь безысходно — сладенькая права, дети так не плачут, да и красных глаз поутру я у малышки ни разу не видел.

В Светане местность изменилась: степь вздыбилась всхолмьями, через пару дней выросшими в невысокие, покрытые лесом горы. Кремень распорядился, чтобы все были начеку: в здешних местах пошаливали разбойники.

— Если что случится, не отходи от сестры, — в очередной раз повторял Корень. — А ты, малютка, не вздумай из-за его спины высовываться. Нападение разбойников — не шутки.

— Ты их много на своем веку повидал? — пренебрежительно поинтересовалась Эрика.

— Немного, но мне хватило, чтобы уловить суть, — отрезал айр. — Торопишься обрести силу полностью, творящая? — добавил, понизив голос.

Айрица, не ответив, ускорила шаг, выражая глубокое презрение прямой спиной и вздернутой головой.

— Давай, догоняй сокровище, — хмыкнул друг. — Ведь предупредил, так она назло. А если прямо сейчас понабегут из леса?

Я вздохнул и поплелся за Эрикой. Корешок был прав, сестренка этого признавать не желала или просто хотела позлить его, а крайним, как водится, оказался я. Вместо того, чтобы трудиться над освобождением памяти, теперь приходилось топать рядом с айрицей. Ей, видите ли, скучно целыми днями сидеть в повозке, хочется побольше увидеть, поболтать с Кремнем, Пеночкой и Зором. А мне нечего беспокоиться, она и сама за себя постоит, если что. Знакомая песня, и внимать ей я не собирался. Попросил Корня вырезать дубинку поувесистей, дабы иметь возможность засветить кому надо промеж глаз, друг в просьбе не отказал, еще и одобрил.

Воспользоваться немудрящим оружием не довелось. Нет, разбойники на нас напали-таки, но все произошло совсем не так, как ожидалось.

В тот день с утра шел дождь. Летний, теплый, легкий, но зарядивший, похоже, на несколько часов, а то и на пол-дня, вот сестренке ничего и не оставалось, как сидеть в крытой повозке. Она даже предложила помочь мне заснуть, для чего любимый братец непременно должен был положить голову ей на колени. Предложение неожиданное, но отказываться я не стал, прилег, пальчики Эрики заскользили по лбу, нырнули в волосы. Приятно... У нас с Малинкой в степи почему-то никогда не хватает времени на невинные ласки. Я сам не заметил, как начал погружаться в дрему, из которой не вывели ни резкие крики, ни лошадиное ржание, то ли раздававшиеся снаружи, то ли звучавшие в моей голове как часть зарождающегося сна. Очнулся окончательно, когда повозка резко дернулась, и почти сразу встала.

Спереди, с места возницы, послышался вскрик, его сменил треск вспарываемой ткани. Я быстро сел. Сестренка будто окаменела, повернувшись в сторону возникшей на глазах щели, в которую протискивался какой-то заросший грязный мужик. Миг — и он уже внутри, с довольным рычанием запустил пятерню в светлеющие в полумраке волосы Эрики, дернул ее назад, заваливая на спину. Дубинки под рукой, понятное дело, не оказалось. Она висела у задней стенки повозки на кожаном ремешке, который я сам на днях приладил к рукояти. Другое мое оружие — ветер, и не думало пробуждаться, я ощущал лишь обездвиживающий страх за сестренку.

Разбойник тем временем глянул в мою сторону, по-звериному скаля зубы, перехватывая нож поудобнее. Эрика обмякла, словно мертвая, не издавая ни звука, не пытаясь ни бежать, ни сопротивляться. Обморок?.. Я тут же убедился в неправильности догадки: разбойник вдруг захрипел, выронил нож и схватился рукой за горло, будто пытаясь сорвать удавку. В полумраке нельзя было различить, что именно его душит, но, что бы это ни было, с делом оно справлялось успешно. Мужик выпустил волосы айрицы и принялся скрести шею уже обеими руками.

Обретя способность двигаться, я ринулся к сестренке, оттолкнул ее себе за спину и подобрал нож, удачно упавший на видное место. На миг почувствовал соблазн вонзить его в грудь разбойника, тут же представил происходящее глазами Эрики и вытолкнул громилу наружу. В сером свете дождливого дня мелькнуло побагровевшее лицо с выпученными, налитыми кровью глазами, рот в последнем усилии пытался схватить воздух. Ну его к Хозяину Подземья. Глядишь, мужик скоро туда отправится и без моей помощи.

Я вернулся к Эрике. Сестренка вцепилась в меня изо всех сил, завсхлипывала. Эх, все они, воительницы, одинаковы. Насовершают подвигов, а потом рыдают, предоставив мне почетную обязанность утешителя. Я обнял малышку одной рукой, в другой продолжая сжимать нож. Ну как еще кто заявится?

— Тише, тише, — зашептал ей в макушку. — Успокойся. Не шуми, мало ли что.

Она судорожно закивала, уткнулась мне в грудь, давясь плачем, загоняя рыдания вглубь. Прижал Эрику к себе и стал баюкать. Малинка давно не баловала меня минутами слабости (спасибо за это Небесной Хозяйке!), а подставить плечо бывает приятно. Не знаю, сколько прошло времени, но сестренка наконец успокоилась, взглянула на меня.

— Тим, что же с остальными?

— Не знаю. Снаружи как будто все стихло. Давай, я выгляну.

— Я с тобой.

— Нет уж. Сиди тут, за тюками. И плащом прикройся, лучше с головой.

— Но...

— Живы? — задний полог отдернулся, и в повозку заглянул заметно обеспокоенный Корень. При виде целой и невредимой Эрики тут же посветлел лицом.

— Все кончилось? Вы справились? — айрица обратилась к Корешку без обычной язвительности.

— Ага. Напугалась? — он подал ей руку, помогая выбраться из повозки.

— Это я напугался, — проворчал, вылезая следом.

— Не похоже, — ухмыльнулся друг. — Повозка по-прежнему крытая, разбойники по веткам не развешаны, да и деревья целехоньки.

Эрика слабо улыбнулась, я хотел было ответить, как вдруг придорожные кусты затрещали, и оттуда показался Зор, несший на руках неподвижную Пеночку с залитым кровью лицом. В правой руке каменщик держал грозящий вот-вот вывалиться молоток, перепачканный красным, с прилипшей прядью волос. Мы с Эрикой двинулись к мужчине (мне отчего-то вспомнился Калган), Корень шагнул следом. Зор поначалу прижал дочь крепче, потом узнал своих и забормотал:

— Я убил его, убил... вот... — попытался приподнять молоток, но тот выскользнул из мокрых от дождя и крови пальцев и упал на землю. — Он мою девочку хотел... Не успел... Но она почему-то не отвечает, не шевелится.

— Положи ее на землю, — тихо и спокойно попросила Эрика. — Мы с братом посмотрим.

Зор очень бережно устроил дочку в сырой траве на обочине, сам встал рядом, уронив большие сильные руки. Я опустился на колени, рядом присела сестренка. Платьице на груди у Пеночки разорвано, виднеется совершенно плоская детская грудь с несколькими свежими царапинами. Кровь на лице потихоньку размывает дождь, но где рана, пока не разобрать.

— Надо смыть кровь, — сказала Эрика.

— Вот, — каменщик протянул свою флягу. — Я... молотком, прежде чем он успел к подолу прикоснуться... Только... не дышит ведь она...

Мы с Эрикой не стали проверять дыхание. Оба чувствовали: Пеночка жива, хотя не покидало ощущение, что окровавленное лицо — не самое худшее. Сестренка молча полила из фляги на лоб, осторожно смывая кровь, помогая рукой, препятствуя воде затекать в нос. По мере того, как личико девочки очищалось, дыхание ее отца становилось все более хриплым, пока не сорвалось в глухой всхлип. Стоящий рядом Корень невнятно выругался. Глубокий порез тянулся с левой стороны лба через глаз, щеку и заканчивался рассеченным крылом носа. Веко тоже было повреждено и казалось неестественно плоским. Бедняжка не только изуродована на всю жизнь, но и глаза, похоже, лишилась.

Я моргнул, и только тогда ощутил, насколько сильно сжал кулаки — пальцы разгибались с трудом, едва не сведенные судорогой. Ну, где же ты, ветер? Не дозовешься, как и в повозке. Зель-творящая, может, хоть тимьян позволишь выпустить? Я мог бы исцелить девочку...

— Не получается? — услышал над ухом приглушенный голос Эрики.

— Нет. На сей раз — ничего. Попробуй ты.

— Ладно. Ты подержи меня, а то неровен час, рухну прямо на бедняжку.

— Начинай, — я поднялся на ноги и взял сестренку за плечи.

Рукам сразу передалось напряжение Эрики, и я увидел, как сквозь мокрые, перепачканные кровью волосы Пеночки, разметавшиеся по траве вокруг ее головы, прорастает зимний вереск, веточки тянутся вверх, к ране, смыкая ее края, скрепляя крошечными узкими листочками. В поврежденной глазнице и на рассеченном носу вспыхивают розовые клювики цветов, крошечные светло-зеленые бутоны наклевываются по всей длине пореза, но так и не успевают раскрыться...

У сестренки кончились силы, и без того частично истраченные на удушение разбойника. Я ощутил, как плечи айрицы обмякли, и тут же ее позель растаяла, открывая взору детское личико, пересеченное тонким, но все же отлично заметным ярко-розовым шрамом. Но изувеченный нос в полном порядке, да и внезапно распахнувшийся глаз тоже.

— Папа! — выдохнула Пеночка, Зор опустился на землю рядом с дочерью, прижал к себе.

Я помог Эрике встать, отвел в сторону. Корень хлопнул меня по плечу и ушел в голову каравана, откуда уже какое-то время доносился командный голос Кремня.

— Как получилось? — тихо спросила сестренка. Я ответил. — Опять сил не хватило... — голосок айрицы предательски дрожал. — И здесь не Зеленя, некому исправить...

— Не казнись. Ты вернула ей глаз, да и нос тоже. Девчушка еще ребенок, подрастет — и шрам не будет так заметен.

— Много сил ушло на ушиб головы. У нее была рана на затылке. Бедняжка и вправду еле дышала.

— Ну вот видишь. Ты, возможно, ей жизнь спасла.

Эрика после моих слов как будто приободрилась, но стоило ей увидеть обезображенное личико Пеночки, как слезы опять показались на глазах. Мне, признаться, тоже было жаль и малышку, и ее отца. Я отлично чувствовал щедро примешанное к его радости отчаяние: еще бы, они, считай, нищие, дочь и так не красавица, а с таким шрамом девочке в будущем и плохонького мужа не найти.

— Спасибо, госпожа, — Зор поклонился Эрике. — Ты спасла мое единственное дитя. Мне нечем отплатить, но я готов хоть всю жизнь служить...

— Ну что ты, Зор. Не нужно ничего. Прости, что не смогла сделать большего.

— Ты колдунья? — простодушно спросила Пеночка.

— Нет, — Эрика покачала головой. — Я...