Гареммыка

— Ага, ты мне ещё предложи быть свидетельницей на вашей свадьбе! Чтобы я собственными руками вручила любимого сопернице!

— Кать, извини, что я тебе напоминаю про это, но вспомни, как ты когда-то сама хотела ребёнка. Вот и я хочу. Очень хочу. Но по нашему долбанному законодательству все права на дитя принадлежат матери. Если Ира из-за очередного заскока вдруг упрётся и не даст мне согласия на усыновление, то не видать мне собственного ребёнка как своих ушей. Понимаешь? А вот если в соответствующей графе свидетельства о рождении я буду записан отцом, то она уже никуда не денется, и будет обязана хотя бы раз в неделю давать мне возможность встречаться с сыном. Или дочерью.

Катя прожгла мне пламенным взором, отвернулась и нехотя пообещала подумать. А мне большего и не надо! Зная Катьку, я был уверен, что даже такого обещания вполне достаточно, чтобы мой рыжик начал действовать. И она действительно начала. Но, увы, даже слаженного хора из четырёх голосов — по ходу дела к нам примкнул Иринин папа — оказалось недостаточно, чтобы склонить Иру к немедленной свадьбе. И пусть только кто-нибудь попробует заявить, что мы плохо старались! Я такому критику предложу самому попробовать переубедить беременную женщину. Флаг ему в руки и бронепоезд на встречу.

Вступив в свою последнюю треть, осень робко начала примерять на город белые одежды, чтобы в нужный час передать его зиме в полной готовности. Холодный белый пух пока ещё не набрал декабрьскую тяжесть, и его едва припорошивший мостовую тоненький покров очень быстро сметало злым порывистым ветром. По всем приметам чувствовалось, что зима в этом году будет ранней, морозной, и придёт намного раньше обещанного календарём срока. И зиму ждали. Ждала природа, ждали люди. Ждал и я.

С затаённой дрожью, с предвкушением ждал, потому что давно заметил — в последние годы все значимые и памятные события у меня начинались как раз в это время, на границе зимы и осени. Именно в ноябре я познакомился с Катей, а самая трепетная часть нашего романа протекала в зимние месяцы. Следующей зимой, выдернув меня из тоскливого болота сердечных неурядиц, мне призналась в любви Ириша. Ещё через год я сам наконец-то понял, что влюблён в неё не на шутку. И вот на подходе новая зима, сулящая очередные волнительные изменения в жизни — появление на свет моего первенца.

Ирина взяла на основной работе очередной отпуск, подгадав так, чтобы после него сразу уйти в декретный. Но её деятельной натуре было тяжело сидеть целыми днями в звенящей тишине пустого дома, и потому она продолжала ходить к Катерине. После болезни хозяйки кооператива отношение Дашки со Светкой к Ирине заметно поменялось в лучшую сторону, стало тёплым и душевным. В чём тут была причина, в грамотном ли поведении Ирины в тот сложный период или в заметно поднявшейся зарплате у девчат, я особо не задумывался — мне своих забот хватало с головой.

Я к тому времени уволился с завода, выкупил-таки гаражный бокс и пустился в свободное плаванье за радужной мечтой кооператора — длинным-предлинным рублём. Встав и позавтракав, я теперь спокойно, без суеты и страха опоздать, без ежеминутного нервного поглядывания на часы, собирался и ехал на работу. На СВОЮ работу. На работу НА СЕБЯ. Войдя в бокс, я первым делом вооружался топором и колол дрова для большой, сваренной из листовой стали печки, установленной в дальнем углу гаража. Набив полную топку и убедившись, что огонь разгорелся как надо, я запирал ворота и шёл к Катерине пить кофе, благо её дом стоял в двух шагах от гаражного кооператива. И чем ближе я подходил к подъезду, тем шире становилась улыбка на моём лице — душа пела в ожидании встречи. Казалось, с чего бы это? Ведь ещё и десяти часов не пошло, как мы расстались! Но каждое утро, лишь только я поворачивал ключ и оказывался в тесной прихожей, как что-то сладостно ёкало в груди, заставляя меня скидывать верхнюю одежду гораздо быстрее, нежели подобное случалось в армии по команде старшины.

Приветственно махнув рукой Светке с Дашкой, я неслышной тенью проскальзывал мимо них к склонившейся над раскроечным столом Кате. Но как бы я не крался, она всегда чувствовала моё приближение, даже когда стояла ко мне спиной! Катенька поворачивалась ко мне, и я тут же, не обращая никакого внимания на хихиканье девчонок за спиной, впивался в её предупредительно подставленные губы изголодавшимся поцелуем. Потом отрывался и с безмолвным вопросом "как ты без меня?" вглядывался в такие безумно родные глаза. "Хорошо. Теперь, когда ты пришел, очень хорошо!" — лучился в ответ взор Катюши. И наши губы вновь сливались в поцелуе, более нежном и чувственном чем первый.

— Так, всё, не отвлекай меня от работы! — Катя, бросив чуть смущённый взгляд на прыскающих со смеху девчат, отстранялась от меня и торопилась вернуться к прерванному занятию. — Иди лучше к Ирке, позавтракай.

И я шёл, почти бежал в примерочную, где щёлкала костяшками счёт Ирина. На скрип открывающейся двери она поворачивала голову и расцветала трогательной, по-детски открытой улыбкой:

— Серёжа! А я тебя жду, а ты всё не идёшь и не идёшь. Кофе будешь?

— Потом! — отмахивался я и, не теряя ни секунды драгоценного времени, бережно, словно стеклянную обнимал свою вторую любовь. Несколько минут мы предавались поцелуям, после чего я опускался на колени перед Иришкой и клал ладонь на её живот.

— Как он сегодня? — спрашивал я, имея в виду ребёнка.

— Сейчас успокоился, по утру пинался, как заправский футболист.

— А может, у тебя там балерина?! — вопрошал я, делая большие глаза. — И уже вовсю репетирует, фуэте крутит?

— Я не знаю, кто там, это тебе должно быть виднее, кого ты во мне поселил. — смеялась довольная Ирина, запуская пальчики в мою порядком отросшую шевелюру. — Иди, пей кофе, пока чайник не остыл, я его и так уже два раза грела.

Стоило мне забренчать ложечкой, перемешивая сахар в кружке, как дверь открывалась, и входила Катя, держа в руке тарелку с бутербродами. Пока я ел, девчата беседовали, обсуждая между собой какие-то мелкие производственные моменты, порой переключаясь на шутливое покусывание моей персоны. Особенно этим увлекалась Катька, а Ирина в пику ей неизменно вставала на защиту общего мужа. Иногда они менялись ролями, и тогда дифирамбы мне пела Катя, а Ирина вышучивала нас обоих. А я млел, любуясь своими женщинами, такими разными, но до сердечных судорог любимыми.

Позавтракав, я возвращался в гараж и "впрягался в лямку", порхая бабочкой вокруг задранного капота. Ну, нравилось мне это занятие — зарыться с головой в автомобильные потроха и обнаружить, отыскать неисправность, как бы та не пряталась среди скрученных в жгуты проводов.

Искра в землю ушла?

Откопаем!

Генератор работает, а зарядка пропала?

Отыщем, с собаками найдём!

И чем коварней и заковыристей оказывалась поломка, тем больший кайф я испытывал, находя дефект в хвалёной импортной технике. "Ага! — злорадно восклицал я, разглядывая позеленевший от окисла разъём или сгнивший под изоляцией провод. — Вот оно тебе пресловутое японское качество! Поскупились господа капиталисты, зажались на приличное гальваническое покрытие!" Белкой в колесе я крутился до обеда, который порою меня так и подмывало пропустить из-за увлечённости собственной натуры. И я бы обязательно его пропускал, перебиваясь сухомяткой, если бы не Ирина.

Примеряя на себя роль супруги, моё солнышко подошла к этому со всей ответственностью. И даже больше. Она как-то умудрялась совмещать бухгалтерию и делопроизводство с кухонными хлопотами, заставляя нормально питаться не только меня, но и девчонок. Первое время она чуть не палкой выгоняла вечно занятых модисток из-за швейных машинок, но добилась того, чтобы общие обеды стали полноценными. Перед таким её напором тушевалась даже Катька, моментально пряча свой гонор куда-то очень далеко.

"И кто же тут самодержец? Или здесь уже революция случилась?" — посмеивался я, глядя как безропотно грозная хозяйка вместе с подчинёнными бредёт мыть руки под требовательным взором Иришки. Но никакого передела или двоевластия не было в помине, просто нормальное разделение обязанностей. Это как в старину на корабле: есть капитан, который определяет курс и порт назначения, а есть боцман, на котором всё корабельное хозяйство, от парусов и канатов до бочонка с полуденной матросской чаркой. Не стремясь на первые роли, Ириша стала таким "боцманом", а остальные... остальные этому были только рады. Рад был и я подобным переменам, ведь они обещали долгожданный мир в моей будущей семье.

А перемен из-за Ирининого положения хватало всяких — редкий день обходился без чего-нибудь новенького. Не секрет, что мужчине вообще трудно понять женщину, а уж беременную особенно. По моему, они сами не всегда понимают, чем было вызвано очередное "хочу", и с какого перепуга это мимолётное желание вдруг стало императивом. Если Иришкина внезапная тяга к солёненькому, сладенькому или вкусненькому вызывала у меня улыбку и одно лишь желание услужить, то овладевшая ею в последний месяц страсть к сексу откровенно пугала. Я до жути боялся нанести вред ребёнку и пытался всячески отговорить Иру от близости. Зря, всё зря. "Ты меня не любишь!" — немедленно со слезою в голосе следовал убийственный аргумент, не оставлявший мне иного выхода, кроме как уступить и покориться неизбежному. Ириша брала меня под руку и, переваливаясь что уточка, конвоировала к себе или ко мне домой, выбирая ту квартиру, где родители отсутствовали. Но так можно было поступать в будни, а в выходные как быть? Не скажешь же "мама, погуляй, пока мы с Ириной будем предаваться страсти", верно? А вот чёрта с два! Рассуждая подобным образом, я откровенно недооценил Иришкин "голод", на поверку оказавшийся сильнее каких-либо условностей и правил приличия. Бушующая в её крови гормональная буря здорово ослабила способность к логическому мышлению, и порою моя скромница выдавала такое, что хоть стой хоть падай.

— Давай ты как следует протопишь бокс, и разложишь сиденья в машине клиента? А я простынки прихвачу. Чистенькие! — как-то раз заявила мне Ира, воодушевлённо сверкая глазками.

— Где, в машине? Ириш, да ты что?! Там же грязно, и бензином пахнет, и маслом. И потом, ты знаешь, кто в той машине раньше катался? Не хватало нам ещё заразу какую-нибудь подцепить, и подарить её ребёнку. Нет, ни за что, даже и не проси!

Ирина надулась, но не стала спорить. Вместо этого она пожала плечами и направилась к Катерине.

— Кать, а ты у своих родителей давно была? Может быть, ты к ним съездишь на часок? А мы с Серёжей тебя здесь подождём. — У Кати округлились глаза и затрепетали крылья носа. Она набрала в грудь воздуха для гневной отповеди, но Ирка не дала ей слова вставить: — Кать, ну что ты, не обижайся, дело-то житейское. И потом, я когда рожу, тогда мне долго никто не будет нужен. А Серёжа на это время будет полностью твоим. А? Соглашайся!

Шокированная такой бесцеремонностью Катерина перевела взгляд на меня, а я только и смог, что вымученно улыбнуться да развести руками. Мол, что тут поделать, сама видишь, что у Иры с головкой не порядок. Катя в голос чертыхнулась, накинула шубейку и пулей вылетела за дверь, так приложив её о косяк, что штукатурка посыпалась...

Врачу, у которого наблюдалась Ириша, что-то не понравилось в том, как протекает её беременность, и по его настоянию мою малышку в последних числах ноября положили в роддом несколько ранее ожидаемого срока. И с того момента старое, ещё Сталинской постройки грязно-серое здание стало для меня центром притяжения на две долгих, нескончаемых недели. За эти дни я до последней трещинки в кафельном полу изучил крохотный, два на полтора метра предбанник, дальше которого новоиспечённых папаш не пускали во избежание занесения инфекции. И, надо сказать, правильно делали! Ведь в те времена медицина ещё заботилась о здоровье людей, а не как сейчас — беспокоится исключительно о здоровье их кошельков, чтобы те сохраняли стройность и не страдали излишним ожирением.

Затесавшись среди таких же слегка очумевших молодых отцов, я подпирал выкрашенную в салатный цвет стену, стоически ожидая, когда же откроется заветное окошечко, и можно будет задать пожилой санитарке вопрос о моей Ирине. Проведя пальцем по странице журнала и отыскав в списке Иришкину фамилию, женщина равнодушно отвечала: "нет, ещё не родила", и подзывала следующего. А этот следующий уже нетерпеливо отталкивал меня локтем и, чуть не целиком влезая в окошко, с надеждой выпаливал имя своей половины. И так же разочарованно отходил, услышав то же самое, что и я. Хвала Перуну, Ирина не стала долго мучить ни нас, ни себя и глубокой ночью после четырёх дней томительного ожидания подарила мне сынишку, а Юле давно обещанного братика. Естественно, я не стал хранить эту новость в тайне, а за какой-то час растрезвонил о ней всем родным и знакомым.

И началась радостная суета, так хорошо знакомая каждой семье, в которой когда-нибудь появлялся новорожденный. Столкнувшись нос к носу возле роддома, мои предки наскоро перезнакомились с родителями Ирины и решили отметить встречу как положено, за торжественным столом. Не откладывая в долгий ящик, тут же поймали такси и отправились к нам. Помогая накрывать на стол, бегала и хлопотала Елена Станиславовна, а рядом с ней хлопотала и суетилась донельзя счастливая моя мама. Как же, у неё внук появился, первый! Пока хозяйки на кухне шинковали закуски, я, тесть и батя сообразили на троих, доломав первоначальный ледок скованности и отыскав общий язык уже после второй рюмашки.

— Ну, что, за нас, за отцов? — предложил тост Ирин папа, когда я разлил по третьей.

— Вы бы хоть подождали, пока мы стол накроем! Отцы... — хмыкнула мама, особо выделив голосом последнее слово. — Или совсем невтерпёж? Вон, как этому, младшему из вас троих? Ещё свадьбу не сыграли, а он уже "папаша".

К моему удивлению на защиту "почти что зятя" дружно поднялась вся семья Иришки, от Юли до Елены Станиславовны, заставив маму стушеваться и поубавить воспитательный напор. Впрочем, этот натиск нисколько не помешал ей потом вдоволь посокрушаться о падении нравов у современной молодёжи, совершенно не желающей слушать старших. К счастью, мамины нравоучения оказались единственной каплей дёгтя в этот вечер, а так всё прошло тихо, мирно, очень по-семейному. Забегая вперёд скажу, что с того дня бабушки и дедушки зачастили друг другу в гости, обнаружив помимо новорожденного внука немало взаимных интересов. Старшее поколение на одном из своих советов решило, что молодые, то бишь мы с Ирой и детьми, будут жить у нас, потому что три комнаты это всяко просторнее двух у тёщи с тестем. Я не возражал против такого решения, да и Иришка в своих записках выразила согласие.

Словом, к моему нескрываемому удовольствию отношения старших родственников складывались неплохо. Вести из роддома так же вселяли оптимизм: по утверждению врачей младенец был здоров, а Ирина нормально перенесла кесарево, без каких-либо осложнений. Все страхи, казалось бы, уже позади и мне теперь волноваться больше не о чем.

Если бы не Катя.