Раненый мир - Книга Презрителя

Волк понял, что враг слишком тяжел даже для него, метнулся вбок, свалил встречного бойца с пикомором, ударом лапы надломил древко, но еще два клинка дотянулись и легонько достали его сзади. Шрам хладнокровно, беззвучно отскочил от атак, грозящих ему с трех сторон сразу, скакнул у солдат над головами, упал на алебардера, сбив того с ног — и рванул дальше, уходя еще глубже в человеческий строй.

Виир то ли визжал от боли, то ли наоборот, визгливо смеялся над ней; древки тянулись к его телу со всех сторон, кабан крутнулся снова и выломал сразу с полдюжины засевших в нем пик и алебард. Он ринулся вперед, чтобы снова пробить сплотившийся строй, но в этот раз, без разбега — не смог прорвать его одним могучим ударом: солдаты натужно кричали, удерживая черную морду и бурую грудь чудовища стеной щитов. Однако сила выростка превозмогала сплоченность людей: с металлическим лязгом и пугающим хрустом строй продавливался внутрь. Боевой рев солдат сменили крики боли.

— Стреляйте! — орал кто-то. — Стреляйте!

Клубок судьбы выпал из бездвижных ручек дриады, прокатился по вытоптанной зелени, уже обагренной кровью, сквозь сумасшедший визг, крики и лязг, задел Отто Берка, но отскочил от его шипастой кирасы. И вместе с маленьким шариком свинца вкатился в узкий ствол штрайга, который лихорадочно заряжал Вирга, молодой церштурунг с семидесятого Холма.

— Цельсь! Пли! — махнул рукой Густав Брехт, взмах был ровный, фир-цвайгер сохранял спокойствие перед лицом чудовища. Впрочем, залитая кровью кабанья морда, визжащая смерть, была от нас в больше чем в двадцати шагах. Мы влезли на щиты солдат заднего ряда, чтобы прямо оттуда дать залп по взбесившимся зверям. Собратья подставили спины, кряхтели, но держали нас на нужной высоте, маневр отработанный.

Я вскинул штрайг к плечу, удержал дыхание, чтобы не сбило, и рявкнул огнем в лесную тварь. Когда бьешь из огнестрела, ухватив руками и прижав его к себе, сила выстрела шатает назад, ты гасишь ее своим весом — и кажется, что ты с ружьем одно тело. Что плюнул собственным огнем во врага. Грохот выстрелов и общий дым, которым окутался наш маленький строй, вяжет штрайгеров в единое многорукое существо, разящее раскаленным железом. Двое или трое стрелков не удержали равновесие и скатились со щитов на землю. Я удержался.

Люгеры, стоящие внизу, машут широкими веерами, разгоняя едкий дым. Если б не маски, мы бы сейчас кашляли и ослепли, но даже в масках дым свербит нос и понемногу разъедает глаза. Так что, выстрелив, мы дружно присели и принялись перезаряжать.

— Чищай! — чуть запоздало скомандовал фир-цвайгер, который, напротив, вытянулся на цыпочках, чтобы разглядеть результат нашего залпа.

Чем дольше стоим наверху, тем хуже товарищам, плечи которых нас держат. Поэтому все действуют быстро, экономно, без сбоев. Шеренга Эльзы Фальцингер грянула в стороне, они метят не в выростка, а пытаются выбить как можно больше обычных зверей.

— Бери выше! — принял решение Брехт, и машет, показывает ладонью с одним пальцем, насколько выше. — Не в голову, в спину!

Даже без всякой защитной магии, стрелять кабану в лоб почти безнадежная затея. Кость крепкая, мозги размером с кулак, почти всегда промахнешься. Мы надеялись лишь на кучный залп, да на громадную голову выростка. Но первый выстрел бесполезен: то ли колдовская броня выдержала, то ли чудище как раз в этот момент крутнулось... Учуяло?

Сверху в спину стрелять тоже не дело. Много мяса в загривке, пуля увязнет, не дойдет до нутрянца. Верней всего бить в лопатку: угодишь в нужное место — и даже бешеный вепрь с пробитым сердцем недолго простоит на ногах. Уж я знаю. Сколько раз охотился в походах, Штайнер учил валить лося, кабана, даже медведя с одной пули. Потому что пулю надо беречь: не стрела, ее из веток не выстрогать. По уставу, охота со штрайгом запрещена, но Штайнер возражал: 'Если не в зверя, в кого стрелять, глаз-руку набивать? В пленных? В крестьян?' Так и ходили мы с ним и с Гонцем на охоту, кормили отряд — а теперь они оба червей кормят.

Огромный кабан ломился вперед, вдавливая в землю кричащих от натуги и боли бойцов. Обломки пикоморов торчали из него, словно из облысевшего ежа. Неужто среди нас нет силы, способной остановить выростка?..

Обычному вепрю, даже если в сердце промахнешься, пуля прорвет легкое и превратит в кровавую кашу. Все одно, жизнь зверя после того недолгая. Но это зверь, а что с чудовищем? Даже опытный егерь не скажет, как быть — нет такого опыта. Жизнь сама рассудит, нужно стрелять, и надеяться, что угадал.

— Пли! — мы грохнули второй выстрел, но огромный вепрь опять почуял, когда он грянет. Резво взял назад, оставляя стонущих бойцов, едва удержавших помятые щиты. Несколько пуль угодило ему в замшелый загривок, а большинство и вовсе промахнулись.

Виир ожидал, что вепри, так и не пробившие строй, хлынут в освободившуюся дыру бурой волной. Но большую часть зверей уже связали боем. Сомкнувшись по сторонам от выростка, Ленивцы удержали их: алебарды и пикоморы втыкались вепрям в загривки и грудь, гизармы прорезали тела и выходили насквозь из кабаньих боков и животов. В бешенстве прорываясь к людям, звери только раздирали и губили себя.

А толкущихся позади осталось слишком мало. Вот несколько кабанов бросились в проход — и тут же повалились, попав под плотный огонь штрайгеров Эльзы Фальцингер. Наши собратья дали залп вовремя и точно. Сегодня они били удачливее, чем мы.

— Воздух! — послышался зычный приказ Аскольда Бирра. Я осознал, что вижу краем глаза ярко-красную сигнальную ракету: она взлетела от альфертов и рассыпалась по небу градом мелких искр. Именно на нее среагировал лейтенант Ленивцев, который орал, перекрикивая шум боя. — Воздух, сучьи дети!

Все, кто мог это сделать, перевели щиты выше, укрывая голову. Все, кто не мог, сжались, ожидая града с высоты. Бой с вепрями и волками это не остановило, просто большинство панцеров ушли в глухую оборону. Тут же грянул залп кулеврин: Роланд Шторм и его люди рвались на помощь. Щедрый дождь картечи пролился над месивом вепрей. Раскаленная дробь разила куда сильнее наших пуль, но главное, кучнее: по всей линии строя вздулись и тут же развеялись легкие дымки. И кабаны попадали один за другим.

Как штрайгер, я восхитился точностью наводки Роланда и его расчетов. Они почти не задели своих, может кто-то из неприкрытых щитом в переднем ряду и упал, но как ни жаль товарища, такой размен всех устроил. Свиньи замирали, выпучив глаза, не способные двигаться от обилия ран, и валились на землю.

— Добивай! — охрипло скомандовал Аскольд Бирр в наступившей после этого странной тишине. И одобрительные крики солдат смешались с воплями и хрипом зверей.

Слыша, как гибнут его сородичи, огромный вепрь завизжал:

— Виии! Виииии!

И бросился на щитовиков снова, только уже не мордой-клыками вниз, а задрав рыло. Не чтобы ударить, а чтобы пробежать по щитам, по плечам и спинам, протоптать измученный его давлением строй, и вломиться глубже, к тем, кто сжимал древки копий и алебард. Разметать их и тем самым прорвать строй полностью.

Выставленные вперед ратовища дружно сломались, вонзаясь в монстра, выгибаясь и треща от напора. Другие скользнули по его бокам, оросив траву новой кровью — выростку все было ни по чем. Ленивцы обломали о него уже больше десятка копий, растущий ропот в их рядах перекрыл злой приказ Аскольда Бирра:

— Штрайгеры! Брехт! Гтовьсь бить в упор! Фальцингер, разворачивай своих, бейте в левый бок! Ленивцы! Разойдись! От чудища! Пускай его к штрайгерам!

Мне и моим соружникам в головы ударил страх. То был чудовищный по своей смелости приказ. Если наши выстрелы не остановят бешеную тварь, то нас, штрайгеров, ценнейшее подразделение, сметет и растопчет злая сила леса. Ряды вокруг пришли в движение; я вместе с братьями спрыгнул со щитов, удерживая растущий трепет в руках. Сейчас эта громадина попрет на нас. Сейчас мы встанем к смерти прямой наводкой.

Водоворот лязгающих фигур расходился от нас в стороны, щиты тяжело бухались в мокрую землю слева и справа, образуя кривой, безумный коридор. Я увидел, как измято большинство из них, почти в каждом темнел след таранного удара — но ни один не был пробит.

Спрыгнул вниз торопливо, нога подвернулась, и дуло штрайга чуть не ткнулось в липкую землю. Пришлось упасть плечом и ударить лицом в грязь, чтобы не замарать огнестрел. Неловкая, глупая поза — именно так я про себя думал все последнее время. Неловкий, глупый человек. Вставай, скверна тебя разбери!

Травянистый луг под ногами мокрый, размятый сапогами; а ночь нам на счастье выдалась светлая, но все равно это ночь. Не людское время. Дурной час для штрайгеров, лунная дымка обманывает взгляд: то ли ближе стрелять, то ли дальше, не поймешь.

Рядом со мной лихорадочно перезаряжалось все звено, десять стрелков Густава Брехта. Штрайгеры Эльзы Фальцингер чищали огнестрелы справа, за спинами Скорпионов, которые пока еще не вступали в бой. Выросток уже протоптался по воинам первого ряда, бездвижные тела лежали под грудой вмятых щитов. Он был от меня самое большее в пятнадцати шагах. Ослепленный собственной кровью, фыркающий в поисках цели, огромный кабан вертел головой, не находя врагов.

Вдруг мне под кожу словно сыпанули песку, дрожь отвращения прошла по всему телу. Магия. Глазами нульта я видел призрачное сияние цвета весенней травы — волны виталиса, энергии жизни, струились по его шкуре. И чистота во мне отвечала, стиснув холодом сердце и виски. Сгусток магии пульсировал у чудовища на боку, где-то у сердца, и зеленая волна оттуда прошлась к голове. В тот же миг выросток вскинул морду, словно мог видеть, и бросился прямо на нас.

Штайнер учил меня: 'В бою думай о себе как не о себе. Кто-то другой лицом к лицу с врагом, кого-то другого бьют и могут убить. Не думай об этом человеке, не бойся за него. Самое худшее, что ты можешь сделать — посочувствовать ему. Лучшее думай, как о фигуре на поле игры. Пешка он или всадник, оценивай, как должна пойти фигура, чтобы выиграть. Не дай чувствам победить, иначе ты им же и проиграешь. Это главное в бою.'

Я научился так делать, и благодаря этому жив до сих пор. Но, после двух десятков стычек и сражений, усвоил различие: мыслить себя со стороны — да; думать во время боя — нет. Если ты начинаешь думать, значит, тебя уже победили, потому что у победителей времени думать в бою просто нет. Странно? Но ведь так получается. Каждый раз, когда мы побеждали, я не успевал думать, потому что и так знал, что делать. Руки и ноги работали быстрее мысли, я бил или стрелял, валил противника доступным путем. И только после, когда бой откипел, вспоминался задумчивый последний взгляд павшего врага.

Когда тебе дается возможность убить недруга, ты делаешь это, не раздумывая. В тебе действует жажда выжить, а она всегда именно действует, а не размышляет. Однажды, маг воды оледенил Штайнера и успел наполовину обернуться ко мне, в глазах его отразилась мучительная дилемма: 'Бить мечника или добить стрелка?' Оба действия вели к смерти: в первом случае Штайнер поборет оледенение и выстрелит в упор, а во втором я ударю в спину.

Ему пришлось думать вместо того, чтоб сражаться, потому что судьба загнала его в ловушку. А я не нуждался в размышлении, и просто бил клинком и чистотой, разметав крутящийся в его руках ледяной вихрь. Бил до тех пор, пока он не упал рядом со своим мертвым грифоном, а ручей не покраснел его кровью.

Всегда есть этот предсмертный момент: когда одна из сторон проиграла, исход уже определен, и бойцы лишь доигрывают свои роли. В последние секунды перед этим, обреченному приходится думать, как же быть. А внутри победителя все ясно, руки и ноги сами делают то, что должно.

Огромный вепрь мчался к нам, нагнув голову и выставив клыки, а я лихорадочно думал, как быть. Время судорожно сглотнуло, 'Пли!', мы вскинули штрайги и ухнули без прицела.

Так случается почти всегда, но не всегда. Тогда, на злосчастном Семидесятом Холме, победа была в наших руках, но одна-единственная женщина вырвала ее, и все мои братья погибли. Как ей удалось? Судьба загнала ее в тупик, секунды на размышление без права на ошибку. Что она сделала, чтобы перевернуть судьбу?..

Я промедлил и стрельнул кабану не в морду, не в брюхо, а в бок — там, в густой щетине, пряталась еще одна дриада. Нет, я не видел ее в темноте, только чувствовал: сгусток виталиса пульсирует, тонкие отростки проросли в тело вепря. Меня осенило, что маленькая тварь ведет выростка, именно она его глаза и обостренное, сверхъестественное чутье. Благодаря Чистоте, я чувствовал дриаду всем телом, руки сами вскинули штрайг, все тело рявкнуло грохотом залпа.

Спутанное тельце снесло с выростка, ярко-зеленый сок брызнул во все стороны, разбитый комок древесных жил улетел в грязь. Никто не заметил этого, солдаты вокруг меня не понимали, что вепрь моментально ослеп.

Обезумевший, он почему-то решил, что угроза пришла сбоку. Завизжал, на ходу развернулся, врезался в строй Скорпионов и проломил его, как тяжелый молот тонкую деревянную перегородку. Одного айндера смял ударом бронированной головы, второго втоптал в землю, третьего поднял на клыки. Это нарушило план Аскольда Бирра, ради которого он рискнул нашей жизнью! Мы же приманка, а штрайгеры Фальцингер должны всей группой дать залп чудищу в левый бок. Лейтенант Бирр тоже знал, как охотиться на кабана. Но его план смешался, вепрь бесновалось в строю — черной мордой к штрайгерам, а не левым боком.

— Не стреляй! Жди! — звонкий голос прорвался сквозь месиво рубки. Эльза верно поняла приказ и оттягивала стрелков назад, пока Скорпионы с проклятиями рубились с вепрем, а вернее, тупили оружие о черную броню у него на голове и груди. Ленивцы ударили сзади, длинные древки протянулись через щитовой коридор и врезались выростку в спину, в круп — он только поддал жару, раскидывая айндеров в стороны и прорываясь вперед.

Я собрал все мысли — и выкинул из головы. Даже в грохочущей свалке и мокрой грязи ощутил тишину и Чистоту. Тишиной дотянулся до выростка, коснулся его. Я здесь, порождение лесной магии, слышишь, как тихо? Я твой настоящий враг. Та сила, которая сотрет тебя и подобных тебе выродков с лица земли. Та сила, благодаря которой твой лес сгорит дотла. Теперь ты видишь? Растопчи меня.

Не промедлив ни секунды, вепрь высвободился из бурлящей людской толпы и бросился на нас. Соружники грянули новым залпом, затем дрогнули и побежали, ведь успеть перезарядить невозможно, а встречать чудовище голыми руками — бессмысленно. Пешка. Думай о пешке. Я выступил вперед, чтобы дать братьям возможность уйти.

В то утро на Семидесятом Холме, я выстрелил бледному магу в грудь, но его собственная тень восстала и приняла пулю. Разбитая в клочья, она спасла хозяина, и тот сбежал на другую сторону склона. Я не успел обновить штрайг, потому что проснувшихся Лисов стало сразу много, а нас — мало: рыцарь в тяжелом доспехе свернул шею Отто, лучник увернулся от двух ударов и мастерски, в упор всадил стрелу в горло Гонца снизу-вверх. Светловолосый жрец ослепил Римуса, и лучник тут же добил его.