— А кстати — без числака — никуда...
— Это, — Бабушкин Внучек небрежно махнул рукой, — я свой притащу. Для такого-то дела. Ты справишься?
— Племянника приглашу. Ой, — эскулап взялся за голову, — это ж мне опять отпуск зимой брать! Дней на десять!
— Так ты думай... Того, по-моему, стоит. А через годик, если получится, я тебе еще и вечный сертификат дам. На горючку.
— Слушай, — ты чего это так о ней хлопочешь? Только не ври!
— Дак — родня она мне...
— Я тебе сказал!
— Для дела нужна. Без нее, понимаешь, — никак.
— А лет-то сколько ей, бабке твоей?
— А — семьдесят пятый.
Кумов зять тихонько взвыл, снова берясь за голову.
— И на што может понадобиться такая ветошь?
— Вот и сделаешь пригодной к употреблению. Капитальный ремонт.
— Хорошо, — а почему тогда попросту не взять кого-нибудь помоложе?
— Потому что, в отличие от молодых, еще умеет все толком делать. Смолоду привыкла работать. А еще...
— Ну? Интересно?
— Она живет там у себя, — и живет себе. Ни у кого вопросов не возникает. Никто не будет задавать вопросов бабке, доживающей свою жизнь в выморочной, доживающей свой век деревне. На которую надежно забило все начальство. О которой стараются вовсе забыть. И все это надо сделать своим. Потихоньку-полегоньку. А потихоньку-полегоньку только через стариков сделать и можно. Потому как многое можно, а без жратвы — все равно никуда. И вообще, когда эти мертвые деревеньки, — наши будут, такие вещи можно затеять, что ого-го...
— Так, — доктор, нервно хихикая, начал загибать пальцы, — весь позвоночник от затылка и до копчика, и позвонки, и диски. Суставы — приблизительно все, включая мелкие, на кисти и стопе. Сосуды, все, как есть, включая соединительную ткань. Клапана. Потом — полиорганную по всей соединительной ткани вообще. Это — программа такая есть, ПСТ, то есть Проблема Соединительной Ткани, специальная композиция, которая часть волокон убирает, часть — удлиняет и сваривает. Дальше: надо адипозин добывать, чтобы подкожку поправить, как положено. Ах, да — чуть не забыл... Зубы. Это — потом, в последнюю очередь, но зато еще одного человечка надо подключать. Санитарку нанимать, непременно запойную, чтоб все сделала, деньги б получила — и в запой... За ассистента... Ладно, за ассистента жену уговорю.
— А не разметет?
— Это все, — с нервным смехом проговорил доктор, — о чем ты беспокоишься? Начать и кончить!!! По такой процедуре миллиардеров делать, потому что миллионер — разорится!
— Нельзя миллиардера, — серьезно сказал заказчик, он внимательно наблюдал за собеседником и отлично видел, что тот, помимо всего прочего — увлекся, — разметет, так и повадятся. А бабуля моя — молчать будет. Никто и не узнает ничего.
— Это — да. А ты — насчет моей жены не волнуйся. Ты ее не знаешь, она не мне, неврастенику, чета. Человек молчаливый и неулыбчивый.
— Ну и добро... Как, говоришь, лекарство называется?
— Адипозин. Откуда берут — не знаю.
XVI
Статистика показывает, что среди взрослых, серьезных мужчин вовсе немалый процент занимается коллекционированием чего-нибудь. И добро еще, если это картины старых мастеров, золотые украшения инков, античные монеты из серебра и золота или инкунабулы. Можно с определенной натяжкой понять тех, кто коллекционирует почтовые марки, спичечные этикетки, открытки и тому подобные раскрашенные куски бумаги. Но есть ведь еще и коллекционеры брелоков от ключей, подвесных замков, старых автомобилей и древних аэропланов. Склонные к идолопоклонству, равно греховному для верующих христиан, благочестивых евреев и правоверных мусульман, собирают автографы разного рода визгунов, ревунов, шептунов и болтунов, а также почти безъязыких от нечеловеческой тупости специалистов по всякого рода преследованию разнообразных мячиков. А если сюда отнести еще и коллекционеров, собирающих баб, и ведущих им счет в специальных дневниках, то к категории коллекционеров можно отнести чуть ли ни девяносто процентов мужского населения.
Собирал коллекцию и подполковник Замятин. Коллекция его была весьма своеобразной, тесно связанной с профессиональной деятельностью подполковника, и оттого можно было бы почитать его счастливым. Наладив со страстью, свойственной только коллекционерам, колоссальное количество соответствующих связей, товарищ Замятин собирал уголовные дела, но не абы какие, а отличавшиеся совершенно особым, специфическим, пряным привкусом, который впервые ему довелось опробовать года три тому назад. С тех пор привкус этот он отличал от любого другого практически безошибочно. Разумеется, — это были не сами папки, которые "хранить вечно" или вроде того, а — коротенькие выписки, самые пахучие и лакомые кусочки из этих дел. Из соображений своего рода конспирации он давал своим экспонатам свои, романтические названия, навевавшие воспоминания о Шерлоке Холмсе. Вот, к примеру, "Дело "Фармацевтов":
"Относительно же результатов экспертизы образца, взятого из значительной партии неизвестного вещества органического происхождения, изъятой 12.10. ** года на Ж.-Д. станции "Курск — Второй", на Ваш запрос от 04. 11 ** года сообщаем, что данное вещество действительно оказалось антибиотиком "амикацин". Каких-либо примесей, содержащихся в образце, при помощи методов, находящихся в распоряжении ЦЭКЛ обнаружить не удалось..."
Ну не прелесть ли? А еще там же:
"Экспртиза, проведенная с привлечением групп специалистов из Института Иммунологии АМН СССР и Института Мозга вышеуказанные образцы удалось предположительно идентифицировать, как кристаллический препарат вещества из группы так называемых "иммуномедиаторов", известный как "Интерлейкин — 2", а также кристаллический полипептид, предположительно совпадающий по своей структуре с гипотетическим регулятором жирового обмена, носящим рабочее название "адипозин". Крайний интерес представляет из себя источник поступления данных препаратов и перспективы получения новых образцов на предмет дальнейшего изучения..."
Каково? Вот попробуйте высказаться в таком, совершенно особом стиле, — не просто бюрократическом, но — научно-бюрократическом, рискните, а?
Или вот другая жемчужина коллекции: "Дело "Зеленых".
Это вообще было что-то особенное. Кто-то, похоже, упорно и целенаправленно наводил на Верхне-Воздвиженский ГОК главу краевой СЭС, человека крайне глупого и амбициозного. И еще кто-то, какая-то с-сука рваная, мало того, что тиснула статейку в местной молодежной газетенке, так еще и из "Фитиля" приехали, не поленились. На весь Союз показали лунный пейзаж, гигантские отвалы ядовитых "хвостов", раскрашенные в неестественно-яркие, даже на глаз ядовитые цвета. Не менее разноцветные (и не менее ядовитые) дымы. На еще более ядовитые ручьи жидких отходов, небольшими, но зато многочисленными водопадами впадающие в ближайшую реку. Отдельно, крупным кадром, — плывущая кверху брюхом, хватающая ртом воздух рыбешка, жертва солитера, снятая на самом деле, разумеется, на совсем другой речке, потому что на той никакой рыбы давно уже не было. Тут же — интервью мамаш, жалующихся на здоровье своих чад, а где, скажите, нельзя набрать достаточного количества больных детишек? Момент был выбран талантливо: трудно себе представить, в какую ерунду, почти что в одни только хлопоты, могло обойтись подобное в те наивные, буколические времена, какие-то два-три года тому назад, а с другой стороны, — некогда всемогущий, ГОК "Полиметалл" переживал, мягко говоря, не самые лучшие времена. И уже нельзя было, как некогда, вперед ногой — в кабинет к министру, шантажируя его невыполнением плана, ежели "немедленно не заткнут глотку эти к-крикуны!". Более того, по телефону из того самого кабинета раздался недовольный начальственный бас. Тут как нельзя более кстати оказался совсем-совсем нового профиля, — экологический, — ССО. Энтузиасты, бля. Комсомольцы-добровольцы. Юноши с взором горящим. Из ЛГУ, из Горного, еще откуда-то. Всесоюзный почин: "Сделаем родную землю чистой!". И ладно б оказалось это очередным лозунгом, чтоб студенты — покрутились тут, он — отчитался бы о принимаемых мерах, он — заплатил бы, а они — получили бы, по тысченке-две на нос, так ведь нет: неожиданно быстро поставили какие-то фильтры на трубы и на стоки, подключили ток. Его собственным, ГОК-овским экскаватором выкопали у подножья расписных отвалов громадные ямы и облицевали их в "обменные" бассейны... Не обменные в пору назвать, — обманные!!! Да кто ж знал тогда? Десяти дней не прошло, как уже зазвякали, зашуршали транспортеры, сбрасывая пустую породу в темные воды этих самых бассейнов, как грибы выросли какие-то там установки... Директор специально вызвал "фитильную группу", специально ради такого случая не надрался с самого утра, как поступал почти ежедневно от общей безнадежности, натянул костюм и сунул шею в удавку галстука. Широко улыбаясь, выпил стакан воды, текущий из бывших сливных труб. (До этого, понятно, проверял, и собственные химики утверждали, что вода — хоть куда, лучше водопроводной, и вовсе непонятно, в каком направлении испарились кадмий, свинец, ртуть, едкие щелочи и сурьма с мышьяком.) Вода и на вкус оказалась... даже какой-то безвкусной, вроде как талой. Там, где раньше на полнеба тянулись плотные, как горные отроги, дымы, с трудом можно было разглядеть некое почти невещественное колыхание. Горы отвалов стояли пока что неколебимо, но и там, с увеличением числа бассейнов и транспортеров, что-то вроде как начало поддаваться. Ежедневно десятки грузовиков увозили получившееся ценное сырье: нейтральный порошок пылевидной окиси кремния марки ОХЧ. То, что в точно таких же грузовиках вывозится столь же чистый глинозем, выяснилось только много позднее. А за кремнезем комбинату даже чего-то платили, какие-то договорные деньги. Построив, студенты оставили наемный люд, призванный обслуживать новый очистной комплекс осенью-зимой-весной. Пообещав приехать на следующее лето. А чего не пообещать, ежели заработали куда как хорошо, ку-уда больше, чем расчитывали и чем планировала дать дирекция. И приехали, на радость местным девицам и домохозяйкам, и продолжили строить. И все были довольны. Все было прост-таки замечательно, пока какой-то не в меру бдительный мусор не обратил внимание на подсобного рабочего, по совместительству — кашевара. И не в том даже дело, что очень уж отличался он от "энтузизистов", — среди наемных немало было косоухих образин из бичей, и люди с криминальным прошлым в здешних краях тоже никого особенно не удивляли, — личность его показалась бдительному сотруднику больно уж знакомой. Он — не поленился, навел подробные справки и докопался-таки. Кашевар оказался широко известным рецидивистом по кличке "Шар". Вроде бы как завязавшим, вроде бы как даже вышедшим из закона. Не ссученным, — а именно вышедшим с соблюдением всех положенных формальностей, с поклонами перед людьми и просьбой не держать зла, потому как — застарел и устал.
Власти в то время не имели ни малейшего понятия о секретнейшем "Нижне-Тагильском меморандуме", принятом на гигантском, общесоюзного размаха сходняке, когда несколько десятков немолодых людей, пристойно одетых, но внешности все-таки жутковатой, тихо, без всякого шума, без отчаянных пьянок и дурной гульбы сумели выработать общие позиции относительно жизни в совсем новых условиях. В условиях Перезакония. Нет, были, конечно, несогласные, как из числа очень уж консервативных воров, так и из числа больно уж борзых. Но — было поздно. Гигантские деньги, заработанные "Черным Ромбом" в стране тотального дефицита, вполне приличную часть которых контролировали воры, — решили дело. Слишком большие деньги, к сожалению, подтачивают даже самые святые обычаи. И — опрокидывают их. Среди всех прочих пунктов этой исторической декларации, равно исполненных мудрости и спокойствия, изложенных языком ярким и сильным, в выражениях точных и выразительных, были и такие, которые прямо благословляли ряд авторитетных товарищей на подъем нового дела. И — заранее отпускали все грехи, связанные с нарушением зарока не работать. Превращая порося в карася, было принято негласное постановление, что необходимые действия будут не работой, но — делом.
Бдительный сотрудник немедленно обратился к начальству, и оно, в неожиданном приступе активности, провело стандартную, но от этого не менее эффективную процедуру: внедрило в среду наемных молодого, никому в здешних краях неведомого оперативника. Тот — старательно и терпеливо пас Шара и добился-таки своего. Время от времени вор посещал определенные технологические установки, а временами — покидал расположение городка. Памятуя полученные им строгие инструкции отнюдь не мозолить глаза хитрому вору, он и не мозолил, не таскался, куда не следует. А потом, враз поднятая на крыло, из центра прибыла группа сыщиков и следственная группа по особо важным делам. Вся гоп-компания была накрыта в один мах, словно сетью.
— А это у нас что такое, — говорил капитан Литвиненко, одну за другой извлекая из похоронки хорошенькие черные коробочки, и поцокал языком, — ай-яй-яй...
Впрочем, невзирая на столь глубокомысленное поведение, он и сам-то толком не знал что за сверкающая пластинка находится в черно-бархотном нутре очередной шкатулочки. А то он еще и не так бы цокал. Все это выяснилось потом: сто семьдесят пять граммов родия, триста тридцать с половиной — палладия, четыреста семьдесят один — платины. Девяносто три — иридия и семьдесят четыре с половиной — осмия. Улов чуть больше, чем сорока дней. Две тысячи четыреста сорок один грамм золота "четыре девятки". Пятьдесят три килограмма чистейшего серебра. И — шесть с половиной тонн чистейшей меди, на мелкие расходы.
Но настоящее потрясение испытали сотрудники, обнаружив в отдельной похоронке целый штабель здоровенных плоских брусков какого-то серебристого металла. Каждый брусок был аккуратно упакован в плотно запаянные пакеты из толстого, грубого полиэтилена.
— А это что?!!
У вора был совершенно очевидно смущенный вид.
— Да ладно вам, Николай Кондратьевич, — проговорил следователь Губайдуллин, — угощая его "Дукатом", — чего уж теперь-то... Все равно узнаем.
И тот сказал.
— Мышьяк. Металлический мышьяк. Третий год копится, а мы его никуда пристроить не можем. Висмут — пожалуйста. Сурьму — и то нашли сбыт. А мышьяк — ни в какую. Даже интересно, — он вообще-то нужен кому, или совсем уж нет?
И тут Литвиненко не нашел ничего лучшего, как сказать:
— А... А почему упаковано?
— Так уговор с заказчиком. Чтоб, значит, отравы никакой ни-ни...
И вообще по сравнению с другими законниками Шар был на редкость спокойным и доброжелательным человеком. Впрочем, из дальнейшего следствию стало очень хорошо ясно, почему этот спокойный, солидный человек, вовсе лишенный той показной, истерической ненависти к властям, которую так часто любит демонстрировать уголовное отребье, все-таки является паханом. Когда пошли вопросы, касающиеся конкретных имен, денег и мест, он только развел руками и спросил с легким недоумением:
— Начальник, ты же умный человек. Зачем ты все это у меня спрашиваешь?
