Куда хуже обстояли дела на суше и в воздухе. Немцы довольно быстро смогли навести относительный порядок в Италии, взяли под контроль большинство воинских формирований своего союзника, блокировали наиболее сильные и решительно настроенные группировки бунтовщиков, и теперь быстро наращивали сухопутные и воздушные силы, действующие против англо-американских плацдармов. Особенно резко начавшиеся изменения в привычном для "союзников" соотношении сил проступили в воздушной войне, что и неудивительно, учитывая динамичность данного вида борьбы.
Люфтваффе, практически без боя уступив ВВС "союзников" господство над Сицилией, весьма быстро и жестко отреагировало на действия против материковой Италии. В бой были брошены опытные, полностью укомплектованные и отлично отдохнувшие эскадры, оснащенные новейшими самолетами. Последнее обстоятельство оказалось немаловажным, так как многие американские и британские эскадрильи всё еще были укомплектованы уже порядком устаревшими "Киттихоками" и "Аэрокобрами", которые серьезно проигрывали "Фоккевульфам" и "Мессершмиттам" последних моделей в таких важнейших характеристиках, как скорость и тяговооруженность. Еще одним привходящим обстоятельством, игравшим на руку немцам, оказалась местная география, вернее тот факт, что бои происходили в непосредственной близости от итальянских авиабаз, что позволяло до минимума сократить подлетное время. Летчикам "союзников", напротив, приходилось тратить драгоценные минуты полетного времени на длинную дорогу от передовых аэродромов на Сицилии, или даже в Африке, до линии фронта, пролегавшей среди прибрежных зарослей и песчаных пляжей у местечка Салерно.
Близость аэродромов базирования позволяла немцам без помех проворачивать свой любимый трюк, отлично освоенный еще на востоке: выполняя по несколько боевых вылетов в день, достигать локального превосходства в воздухе в критически-важной точке фронта. Именно это и произошло над Салернским плацдармом в первых числах июня, сразу после относительной стабилизации обстановки в Италии. Задействовав в этом районе примерно равное с англосаксами количество самолетов, германские летчики выполняли ежедневно втрое, а то и вчетверо, больше самолетовылетов. Действуя в основном над "своей" территорией, опираясь на достаточно плотную сеть радиолокационного оповещения, что позволяло оперативно реагировать на подлет свежих авиасоединений противника, и, используя мощную поддержку многочисленной зенитной артиллерии, Люфтваффе буквально перемалывало "союзные" авиакрылья и наземные войска. На плацдарм и питающие его коммуникации обрушился настоящий конвейер непрерывных атак, создавая оптимальные условия для окончательного разгрома прижатой к морю армии Кларка.
Еще больше положение американцев осложнили те, кто больше всех способствовал их начальным успехам — мятежные итальянские дивизии, поддержавшие правительство Бадольо. Если в первые дни восставшие действовали со всем пылом, свойственным южанам, то затем, по мере развития событий, стали быстро остывать. Свою роль тут сыграли и освобождение Муссолини, и энергичные действия немцев, и бесплодные атаки "союзников", и даже уклончивое поведение Папы, отказавшегося благословить антифашистский переворот. Окончательно же подкосила заговорщиков неожиданная эскапада короля. Виктор Эммануил, поначалу, если и не поддержал действия "кабинета Бадольо", то, по крайней мере, и не вставлял ему палки в колеса, заняв позицию благожелательного нейтралитета и тем самым негласно позволив пользоваться своим именем в качестве своеобразного знамени восстания. Однако, когда немецкие панцер-гренадеры, при поддержке танков и артиллерии, методично тесня защитников Вечного города, вплотную подошли к центру Рима, грозя рассечь всё еще сопротивляющиеся части столичного гарнизона на два изолированных котла, его величество внезапно очнулся от спячки.
Дальше последовал настоящий шквал драматичных, героических и трагикомических событий, достойных места в бессмертных произведениях Шекспира и Бомарше одновременно. Действуя через преданных офицеров-монархистов, Виктор Эммануил дал понять командному составу пехотной дивизии "Сардинские гренадеры", считавшейся своего рода личной гвардией короля и являвшейся одним из двух наиболее боеспособных соединений столичного гарнизона, что его, как и всю королевскую семью, заговорщики удерживают в Риме насильно. Поскольку восстание к этому моменту уже утратило всякие перспективы на успех, то такую возможность для относительно безболезненного выхода из сложившейся ситуации вполне монархически настроенный столичный генералитет младшего и среднего звена воспринял с нешуточным энтузиазмом. Результат последовал незамедлительно: сардинцы арестовали Бадольо, Роатту и всех остальных членов "антифашистского правительства", после чего король выступил по радио и торжественно объявил о восстановлении порядка и законности в столице. Немцы, правда, имели на этот счет свое собственное мнение и быстро разоружили прекратившие сопротивление части, оставив лишь символическую личную охрану для королевской семьи. Именно этот батальон, да еще швейцарские гвардейцы в Ватикане, и остались единственными не немецкими солдатами в Риме, всех остальных, кто сумел уцелеть за время недавних боев, загнали в казармы, где они сидели на положении арестованных, без права покидать территорию части.
Едва отгремели последние выстрелы, как в столицу тут же вернулся Муссолини, немедленно принявшийся восстанавливать порядок и творить суд и расправу над бунтовщиками. Правда, репрессии затронули преимущественно высший эшелон заговорщиков, рядовые исполнители, за исключением тех, кто погиб в уличных боях с напиравшими германскими частями, в массе своей, смогли избежать каких-либо серьезных неприятностей. Немцы, впрочем, в этих событиях практически не участвовали. Удовольствовавшись тем, что явная угроза тыловым коммуникациям их южной группировки устранена, а контроль над путями сообщения и ситуацией в целом полностью восстановлен, командование группы армий "Юг" немедленно приступило к переброске освободившихся и вновь прибывающих с севера войск к, всё еще удерживаемым англо-американскими войсками, плацдармам. По мнению Манштейна, обстановка теперь максимально благоприятствовала тому, чтобы ввести в дело изрядно подкорректированный план "Аларих".
* * *
С командующим группой армий "Юг" был полностью согласен обергруппенфюрер Пауль Хауссер, да и Ганс придерживался того же мнения.
После успешного завершения штурма безвестной деревушки, Нойнер со своими гренадерами и танкистами Мейердресса уже в сумерках отбил американскую контратаку, ставшую последним событием того неимоверно длинного и насыщенного событиями дня, и поспешил убраться на, ставшие за пару истекших суток почти родными, позиции, раскинувшиеся на холмах вокруг развалин древнего монастыря. А разведывательный батальон, при поддержке двух танковых рот, принялся добивать всё еще огрызающиеся огнем очаги сопротивления противника в тылу своей вновь восстановленной линии фронта. Кризис, грозивший вылиться в прорыв янки с плацдарма и их последующий выход на оперативный простор, был успешно преодолен.
В последующие два дня активность порядком потрепанных техасцев можно было охарактеризовать как умеренную, все их попытки прощупать оборону "мертвоголовых" жестко парировались. А на пятый день боев Нойнер, а заодно и все остальные офицеры дивизии, и вовсе вздохнули с облегчением — в состав "Тотенкопф" наконец-то вернулась кампфгруппа "Беккер", разом увеличив численность боевого состава соединения в полтора раза. Батальон Ганса по такому случаю вывели во вторую линию, назначив дивизионным резервом. При этом бригадефюрер Герман Присс решил совместить приятное с полезным — помимо отдыха батальон получил еще и пополнение.
С помощью солдат и офицеров, прибывших из запасного батальона, удалось быстро восстановить 11-ю роту — батальон Нойнера вновь приобрел завершенный вид. Правда, Гансу так и не удалось вооружить по штату свой противотанковый взвод — новые орудия еще не прибыли, так что по части борьбы с вражеской бронетехникой приходилось рассчитывать в основном на приданные САУ или танки — не самый худший вариант.
Но, не смотря на всю свою важность, отдых и доукомплектование не стали главными событиями второй недели июня. Эти приятные и полезные, но мелкие радости, затмил подход долгожданных подкреплений — к Салерно форсированным маршем перебрасывались из Рима части III-го и XLVIII-го танковых корпусов. Ганс благодаря своему немалому опыту и врожденной наблюдательности, очень четко видел, как стремительно, буквально на глазах, меняется соотношение сил и общий рисунок противостояния. Правда, данному мыслительному процессу немало способствовало относительное спокойствие, царящее в частях второй линии и неплохо стимулирующее применение аналитических способностей. Как бы то ни было, результат наблюдений и размышлений выходил весьма обнадеживающим.
Авиация "союзников", так досаждавшая эсэсовцам в первые дни боев, была постепенно вытеснена с неба, напоминая о себе лишь короткими, хотя и регулярными, налетами. Устрашающие своей эффективностью, обстрелы крупнокалиберной морской артиллерией также прекратились. Да и на земле ситуация с каждым днём становилась всё лучше и лучше. Это было заметно уже хотя бы по тому, что полоса обороны "Тотенкопф" сократилась практически вдвое, не смотря на то, что дивизия теперь действовала в полном составе. В первом эшелоне остался лишь 2-ой панцергренадерский полк Беккера. 1-й полк, саперы и разведчики, вытянувшие на себе главную тяжесть первых боев, теперь были отведены на отдых, числясь в резерве. На правом фланге развернулась 60-я моторизованная дивизия из III-го корпуса, слева по-прежнему стоял "Лейбштандарт", но теперь он, как и "Тотенкопф", перестроился из оборонительной цепи в глубокую атакующую колонну, расположив свои полки в затылок один за другим. А в тылу корпуса накапливались всё новые и новые части усиления — тяжелая артиллерия, реактивные минометы, саперы, связисты, зенитчики...
Ганс кровожадно ухмыльнулся своим мыслям: "кажется, на этот раз мы врежем по янки всерьез!". Придя к такому приятному выводу, Нойнер бросил пристальный взгляд на полуразрушенный монастырь, величественно и непоколебимо высившийся на вершине холма и, как будто, ставший его частью, настолько прочно и органично вросли его каменные стены в здешнюю глинистую землю. Древнее здание своей незыблемостью словно бросало вызов копошащимся вокруг него людям, презрительно глядя узкими щелями выбитых окон на суетливых существ, ютящихся под его стенами — многочисленные обстрелы и бомбежки так и не смогли разрушить до конца, простоявшую века, твердыню. Многометровые гранитные стены были надежным убежищем для оборонявших их гренадеров, а теперь им предстояло стать исходной точкой для решающего немецкого наступления. Ганс перевел взгляд на офицеров, пробирающихся через виноградные заросли, в течение многих лет исправно поставлявшие сырье для наполнения винных подвалов монастыря.
Внимание сразу же зацепилось за худощавую, подтянутую фигуру в простом сером мундире и потрепанной пилотке, с характерной черной повязкой на правом глазу. Этого человека в ваффен-СС знали все. Пауль Хауссер — тот, кто создал военную машину Гиммлера, кто стоял у самых истоков ее возникновения, когда не было еще ни грозных танковых корпусов, ни, покрывших себя славой, гренадеров в пятнистой униформе. Он, еще будучи инспектором, разрабатывал систему обучения и создавал офицерские школы. Он отвечал за формирование первых частей и соединений. Он, не смотря на совсем не юный возраст, часто лично руководил "своими парнями" на поле боя с первых дней войны, потеряв глаз, когда зимой 41-го попал под артналет на передовом наблюдательном пункте дивизии "Райх" — с тех пор черная повязка, наискосок пересекавшая лицо, стала его своеобразной визитной карточкой. И вот теперь он же возглавлял первый из корпусов СС. В огромной военной организации "черного ордена" Гиммлера хватало офицеров и генералов, но никто из них даже близко не мог сравниться с "папашей Хауссером", авторитет которого находился на поистине недосягаемой высоте. Гансу и раньше доводилось пересекаться с этим, без преувеличения, легендарным, командиром, в основном на многочисленных полевых учениях и маневрах, но участвовать с ним в одной рекогносцировке не на учениях, а в боевой обстановке, ему пришлось впервые. Да и то только потому, что его батальону в предстоящем наступлении отводилась не последняя роль, о чем по пути к монастырю сообщил Баум.
Пока Нойнер предавался размышлениям, группа офицеров, петляя между воронками, благополучно достигла монастырских развалин, после чего Хауссер с адъютантом и офицером связи, в окружении Присса и командиров полков, проследовал на сохранившийся в относительной целостности второй этаж одной из угловых башен монастыря, которая до недавнего времени служила Гансу наблюдательным пунктом. Младшие офицеры, вроде Нойнера, тактично отстали, давая возможность начальству спокойно сориентироваться на местности и сделать кое-какие предварительные прикидки, если будет нужно — их позовут.
Словно прочитав эти мысли, Баум отвернулся от окна, возле которого располагалась стереотруба, и быстро отыскав глазами Нойнера, молча поманил его пальцем. Поправив сдвинутую на затылок фуражку, и рефлекторно пригнувшись, чтобы не маячить лишний раз в оконном проеме, мимо которого ему нужно было пройти, Ганс быстро переместился к тесной группе старших офицеров дивизии, вполголоса оживленно обсуждавших детали предстоящей атаки с командующим корпуса.
— Я считаю, что одного усиленного батальона будет достаточно для выполнения этой задачи. Основные силы полка лучше держать на правом фланге — неизвестно, как поведут себя армейцы, возможно, они не смогут выдержать наш темп продвижения и нам придется растягивать фронт, прикрывая стык своими силами. — Баум уверенно водил тупым концом карандаша по карте, аргументируя свою точку зрения. Массивный и плотный, как гранитная глыба, Присс резко кивнул, выражая свое согласие с аргументами подчиненного. Ганс, остановившись в паре шагов, терпеливо ждал, внимательно прислушиваясь к обсуждению.
— Хм, резонно... — Хауссер наконец оторвал взгляд от карты и его единственный глаз пытливо уставился на подтянувшегося Нойнера.
— Знаком с местностью в направлении на Торрионе Альто?
— Jawohl! Местность открытая, с плавным понижением в сторону моря.
— Вот именно. Почти идеальна для действий техники, но уязвима для воздушных атак и обстрела с моря. Понимаешь, что это значит?
— Это значит, что там лучше задействовать пехоту на бронетранспортерах, более подвижную в условиях боя и менее подверженную воздействию вражеского огня.
— Правильно понимаешь. А еще через эту чертову плешь проходит разграничительная линия "Тотенкопф" и "Лейбштандарта" и потому оставлять эту дыру без присмотра крайне нежелательно. Справишься?
— Да. Но мне потребуется поддержка тяжелой бронетехники.
Хауссер впервые усмехнулся, отчего его лицо покрылось сетью глубоких, похожих на старые шрамы, морщин.
