Когда цветёт багульник

Почувствовав его беспокойство и боль, вышла Люба, догнав его, взяла под локоть. Потом, поймав за пальчик забрала его холодную ладонь в свою. Шла молча, грея его большую сильную руку в своей маленькой. Резко остановившись, он рывком прижал её к груди.

— Любушка, найти тебя было главным делом моей жизни. Счастливее меня нет человека на этой грешной вечной земле. Чем я отработаю перед Богом его подарок.

— Всё образуется Слава. — Гладила она его седеющие виски.— Мы все будем осторожны. Прошу, родной, не переживай так.

— Как я люблю тебя Любушка!

Её взгляд скользнув по нему застрял на руке прижатой к груди. Она испуганно вскинула глаза:

— Ты держишься за сердце?...

— Ерунда, отмахнулся он.

Всполошившись, Люба настаивала:

— Давай, завтра, сходим к врачу?

Он взмолился:

— Не надо переполоха, детка, все нормально.

Почувствовав что не прорваться, она на полшага отступила.

— Мы вернёмся к этому утром, а сейчас идём, дорогой, я покормлю тебя.

— Не волнуйся, правда, я в полном порядке.

— Слава, милый мой человек, можно пережить всё: потерю дела, работы, дома, денег, но близкого человека нет. Боль от потери не уходит никогда. Она сглаживается, прячется вглубь, трансформируется, но не исчезает бесследно. Так, как было не получается жить. Это не правда, когда говорят, что со временем всё забудется. Не пройдёт и не забудется. Страшно, что мы сами под давлением этой боли становимся другими. Я не хочу тебя терять. Я не могу тебя потерять. Мы завтра идём к врачу.

— Уговорила. Но только, чтоб тебя успокоить.— Обняв, поцеловал он жену в губы.

— Ему всё хаханьки. Сердце, это не шутка. Детдомовская жизнь не пролилась шоколадом. Лагеря оставили не только колючий, но и кровавый след. Плюс работа на империю от 16 до 20 часов в сутки. Сумасшедшие физические и моральные нагрузки.

— Любашенька, не накручивай себя. Идём, золотко, я действительно проголодался.

— Тут ты прав, — заторопилась она,— мужчина для разговора готов только сытый.

— Сказки, с тобой я готов даже голодать,— смеялся он, увлекая её за собой.

— Оно и похоже...

— Любаша, я посоветовал ребятам пожениться. Ты как к этому относишься?

— Я согласна с тобой. Ломать их сейчас просто глупо. Играем свадьбу, а там жизнь покажет...

Она, тихонько, таясь, посматривала на него. Рядом с ней шёл всё тот же Славка Терёхин, парень из тайги, готовый всегда подставить ей своё плечо. Мужчина, которого она любила таким, каким знала. А знала она его стриженным, худым, в ватнике и сапогах. Конечно Славка, только с седеющими висками и волосы чуть-чуть подлиннее того, что были у него тогда. А вместо сапог и ватника на нём дорогущий костюм и до блеска начищенные туфли. Те же искрящиеся добротой и смехом глаза, белозубая улыбка. Как будто и не было одиноких горестных лет. "Вот остановлюсь и поглажу его по щеке, прижмусь к плечу. И это не сон, он рядом, не пропадёт в утренней дымке. Не испарится с рассветом. И всю ночь его руки и губы будут любить только меня. До самой зари буду гореть в жарком кольце его горячих рук. Всю ночь ярко потрескивающий костёр страсти будет жечь меня. И это, не напоминавшие мне отгоревшие угли, былые воспоминания, что грели многие одинокие года, а бушующая любовью реальность. Какие мы всё-таки бабы дуры: имеем, не ценим и не бережём, потерявши плачем".

— Любаша, ты чего?— Заглянул он ей в глаза.

— На тебя любуюсь. Без ватника и лихо завороченных сапог, а всё тот же ухарь.

— Так. Приехали, называется. Ностальгия достала, выходит. Придётся раздобыть ватник, хотя сейчас это такая же проблема, как и кирзачи.— Он смеялся, целуя её в глаза.

— Важна не тайга и не ватник, а то, что я не ошиблась в тебе. Ты не меняешься с годами.

— Я рад, что не разочаровал твою романтическую натуру.

— Нет. Время тебя ещё больше слепило похожим на того романтического рыцаря, которого я себе придумала.

Славке не нравилось, он начинал нервничать, когда она принималась искать в нём романтического героя. Терёхин знал, что его в доску мужицкая натура далека до рыцарей и страшно переживал, что когда-нибудь она раскроет глаза и увидит то, что он со всех сторон мужик. Причём самый обыкновенный. Вот тогда он пропал. Чтоб перевести опасный для него сейчас разговор, он весело поддел её:

— Мы когда-нибудь дойдём до столовой...

— Если побежим, то получится быстрее.

— Тогда давай руку и... бегом.

Солнце всходит и заходит, привыкая и совсем не замечая, как лето, исчерпав свою программу отпусков и развлечений, исчезает, упираемся в действительность: пухленькие серые тучки начинают всё чаще и чаще сыпать дождём. День убывает, его просто катастрофически не хватает, природа всё реже балует день ярким солнцем. Пронизывающий ветер, срывая листву с деревьев и кустов, нахально, забирается под одежду, доставляя телам немало неприятных минут. Но и это скоро уходит в прошлое, а земля обретает покой. Медленно кружат белым кружевом снежинки, устилая и закрашивая всё белыми красками и коврами. Каждый вечер, укладываясь в кровать, клятвенно заверяем себя, что с утра начнём по другому относиться к себе и времени, но наступает утро и всё течёт по накатанной. Утром бы бегом успеть к началу рабочего дня, потом дожить бы до обеда, дальше как манны небесной ждём звоночка и по домам. Живём от понедельника до пятницы, два дня порхаем и понеслась с понедельника жизнь опять по кругу. Ждём, нервничая получку, трясясь от нетерпения отпускных, непременно Нового года, женского дня, дня рождения, Первомая и 9 мая. О!1 — ого сентября тоже. Всю жизнь ждём и торопим. Торопим и ждём. А время нельзя торопить оно, раскрутившись, бежит. Пролетают мимо дни, недели и года.

Бежало оно и у Терёхиных. Тем более покрутить его желающих было предостаточно. Плохое потихоньку забывалось. Ребятам прокричали "Горько!" Подарили им свадебное путешествие. Страну выбирала Таня. "Я хочу побывать в сказке. Пусть это будет Индия!"— решила она. Слава проводил их в аэропорт и помахал рукой. "Летите себе в сказку!" Ваня влюбился в Индию сразу же и уже не смотрел иронически на жену. "Да, это мир вне цивилизации и времени!"— воскликнул он с первых же шагов. Они успели всё: побывать в Гималаях, окунуться в священные, смывающие грехи воды Ганга, увидели древние храмы и даже попали на народное гуляние. Тане хотелось посмотреть индийский танец, и Ванька, уступив, сводил её и на это. Удивился увиденному сам. Пухленькие животики дам двигались, как выброшенные на берег рыбки. Выглядело совсем не скучно, а даже эротично и притягательно, о чём он поделился с Таней, правда, тут же пожалев, получив щипок в бок. Повалялись на пляже, искупались в океане и поели спелых фруктов. Чем не сказка?! Ваньку поразило то, что в большом городе, среди машин и автобусов спокойно вышагивал слон. Священным коровам тоже запрет не грозит, они идут куда хотят без всяких правил. Таня хотела прокатиться на рикше, но Ванька, глянув сверху вниз на худенького мужичонку, категорически отказался сажать туда свою мощную комплекцию, подтолкнув её к моторикше. "Это надёжнее, все живы останутся, а эффект один и тот же. И там и тут ползком". Танюшка даже загадала желание и прикоснулась к Железной колонне, потом заставила тоже самое сделать и Ваню. Тот попыхтел, но традиции нарушать не стал. Вечером отдыхали в шикарном клубе. Танюшка по часу могла глазеть, как на торговых площадях развлекают толпы заклинатели змей. Ваня в восторг от этого не приходил, но ради жены терпел и фокусы со змеями. Без посещения Тадж-Махала, естественно, не обошлось. Выстроенный шахом Джаханом в память своей усопшей жены притягивал всех влюблённых. "Если б у всех мужиков были такие возможности и бабки, то, может, быть построили б и лучше",— критически отнёсся к такому поклонению Ваня. Чем совсем не раздосадовал знающую его хорошо жену. "Вань, богатых мужиков в свете пруд пруди, а, если по векам пройти, то и море можно наскрести королей, царей, шахов и миллионеров, а храм любви один и построил его он. У остальных ума не хватило или любви". Чтоб покупаться, покататься на водных лыжах и скутере, а также поваляться на пляже поехали в Гоа. Здесь уже уступила Таня: "Пусть себе гоняет, отходит после храмов и слонов!" Единственно на чём она согласилась прокатиться, это на яхте, которую сопровождали стайки дельфинов. А Ванька, ещё ко всему прочему, полез с местными жителями рыбачить. Вечером отдыхали в баре и смотрели, нарядившись в цветные веночки, взрывающие небо фейерверки. Ваньке водрузить тот венок на голову было не просто, но она справилась и с этим. Татьяна умудрилась найти там христианскую церквушку, и даже монастырь. Зашли под ворчание Вани: "У кого на что нюх". Поставили свечки, попросили счастья и большой долгой любви. Свадебное путешествие подошло к концу, молодожёны вернулись к семье, учёбе, делам. Но та сказка останется с ними навсегда.

Часики тикали. Ребята потихоньку дошли до финала в учёбе, защитив дипломы и занявшись каждый своим делом. А Артём, как раз только входил в мир университета, осваиваясь в студенческом братстве. Славка не спеша, вводил Ивана в курс своих дел. Самая младшая бегала уже не догнать. Люба с Таней занимались журналом. Привыкнув к тихому счастью, все успокоились. Поэтому телефонный звонок Вячеславу Николаевичу от первой жены, матери Вани, воспринялся без напряга. Страх перед опасностью притупился. И к тому же она вела себя все эти годы паинькой, исчезнув из их жизни, тогда казалось навсегда. Не удалось вычислить её нору и Сергеевичу. Решили, что в стране её нет. И вот теперь этот неожиданный звонок, который почему-то не насторожил Терёхина. Тем более, женщина просила его о помощи и приглашала помянуть общего друга Ивана Сидякина. Была, как раз дата его смерти. Кто-то сказал, что с высоты прожитых лет видишь то, чего не замечал раньше. Оно, конечно, всякое бывает. Но в его случае — полная чушь. А правильнее сказать — это бабушка на двое сказала или кому, как повезёт. Вот и Терёхин, видел бы, не залез ещё раз. Хотя, кто знает ответ, почему человек наступает на одни и те же грабли по несколько раз и совсем не учится на прошедших ошибках, а с упорством лезет в новое дерьмо, тот, наверное, очень умный. Скорее всего, Славке просто хотелось её увидеть. Разобраться. А возможно, всё проще — как бы не бултыхался свет, а сук мужики не забывают никогда. Поэтому, никого не предупредив, мастерски выскользнув из поля зрения охраны, сев сам за руль, что делал крайне редко, он поехал по указанному адресу. Небольшой, но приличный двух этажный дом в новом утопающем в строительных лесах посёлке нашёл не сразу. Бывшая жена встречала Терёхина у калитки. "Она мало изменилась. Оно и понятно живёт легко и только для себя. Всё так же красива и стервозна. Кажется, много пьёт",— отметил про себя он. Открыв сама ворота, женщина запустила его машину во двор, картинно играя бёдрами, поднялась на крыльцо, приглашая в дом. "Кажется, она пробует меня обворожить,— заметил он её усердие, тут же одёрнув себя.— А зачем ты сюда, сизый голубок, собственно-то и примчал, если не за этим. Так чего ж так удивляешься". Славка прошёл за ней в небольшую без вкуса оформленную и не совсем опрятную гостиную, с маленьким камином и громоздкой мебелью. Она сразу закурила, предлагая ему. Он помотал головой, отказываясь.— Не курю. Напомнил:

— Ты просила, я приехал.

— Спасибо. Я не ошиблась, ты не изменился. — Кокетливо защебетала она, пуская дым ему в лицо. "Надо же, кто бы подумал, что из того крючка заморыша, каким он был, получится такой копилочка— слоник".

— О чём пойдёт речь?— без прелюдий спросил он.

— Ваня.— Буравила она его прищуренными глазами. Прикидывая, как в таком случае ей себя правильнее и выгоднее вести.

— Ты тоже, похоже, не изменилась.— Закинул ногу на ногу Славка, обхватив колени ладонями.

— Благодарю за комплимент,— расплылась она в улыбке.

Терёхин продолжил игру такого сердитого и крепкого, знающего себе цену мужика, которого ей не свернуть.

— Вы, мадам, в танке случайно водителем не служили?

Её и так вогнутые до предела брови, выгнулись ещё. Глаза сузились в насмешке.

— Как это воспринимать?

— Как восхищение вашей железной мерзостью. Обречь ребёнка на смерть и с несчастным, томным видом заявлять мне сейчас, вот тут: "Ваня!"

— Он мой сын.

Терёхин изобразил подъём зада. Он поймал себя на том, что сам упивается этой игрой.

— Я ухожу.

— Не спеши делать выводы. Я не думала, что Сидякин такое натворит,— присела она, на подлокотник его кресла, пыхнув ему в лицо опять дымом.— Речь шла о шантаже не более, попугают и всё... Неужели ты допускаешь, чтобы я, сына...

Он это допускал с самого начала, а вот сейчас не знал ничего. Душа хрипотцу произнёс:

— Допустим. А девочку, зачем украла, кроха ведь совсем?

— Но не убила же...,— засмеялась она, кокетничая с ним и сползая ему на колени.— Должна же была я хоть чем-то привлечь твоё внимание.

— Странный способ...,— он даже не пытался её столкнуть.

А она водя длинным холёным ногтем ему по губам плела тенёты.

— Я устала, хочу жить как все. У меня никого нет кроме Ваньки и тебя...

Её губы были почти рядом, и ему вдруг вновь захотелось испытать всё то, что было между ними в юности. Это было выше его сил. Переборов себя он нарочно грубо буркнул, о чём тут же пожалел:

— Быстро же ты милого дружка забыла?

— Почему ж,— поднялась она с его колен,— В церковь за упокой регулярно поминать заказываю и на кладбище хожу. Чего ещё мёртвому-то надо. Ты-то тоже его не забываешь и на могилку заходишь, а с меня чего же такой строгий спрос? Никак ревнуешь?

Терёхин засуетился.

— Не выдумывай.

— Даже к мёртвому. Ха-ха.— Смеялась она, усаживаясь опять к нему на уже насиженное место.

Он, держа образ равнодушия, совсем не убедительно проворчал:

— Хватит цирк устраивать...

— А ты ведь по-прежнему любишь меня,— обвив его шею своими красивыми, холёными руками, она впилась в обрадованного Славку поцелуем.

Забыв обо всём на свете, он целовал без устали эти губы, даже не замечая их холодности. "Откуда в ней столько сил? Мои, похоже, совершенно на исходе".— Прошелестело в голове, но он ошибался. В безумном порыве полетела на ковёр одежда, и тут он случайно поймал её полный презрения и злобы взгляд. Чары слетели, как налипшая грязь под мощью водопада. Он ужаснулся тому, что мог натворить. Деланно рассмеявшись, сбросил женщину с колен.

— Поиграли в дурака и будет?

Она, справившись с пробежавшей по лицу тенью, изобразила улыбку.

— Ладно, раз такой коленкор, пойдём по другому сценарию. А, может, передумаешь?

Терёхин не желая попасться ещё раз на крючок, был груб.

— Хватит ходить вокруг да около, зачем звала?

Она присев на валик его кресла и сложив ручки на под грудью объявила:

— Теперь не важно. Давай помянем раз уж ты тут Сидякина. И мне и тебе не чужой был.

Терёхин зависнув на миг, согласился.

— Хорошо, только по чуть-чуть. Я за рулём.

Она хохотнула:

— Само, собой.— В проёме оглянулась.— Водка, коньяк?