Три месяца назад Отоко и сам не был бы так смел в общении с прекрасным полом. Но в свете последних событий и страшных приключений деревянная робость, висевшая над молодым человеком подобно проклятью, незаметно исчезла. Возможно, виной тому стало постоянное общество двух умных и, чего греха таить, красивых девушек. Мегуми и Эрика сделали для раскрепощения Учики даже больше, чем Инори. Она пробила брешь в стене, отгораживавшей его от других, но порушили эту стену другие.
Возможно, сейчас Эрика жалела о такой услуге.
— Да тьфу на тебя, — искренне выругалась она. — Не знаю, какая богиня судьбы постоянно кидает тебя мне под ноги. Но спотыкаться я уже устала!
— Вот и не пытайся отфутболить в сторонку, — парировал молодой человек.
— Тоже мне, остроумный, — Эрика насупилась, став похожей на нахохлившегося воробушка. — Тяжело мне о таких вещах говорить.
— Я понимаю, — уверил он. — Но, раз мы все еще говорим, значит, поговорить ты хочешь?
— Хм... Наверное... — она коснулась своих распущенных каштановых волос и принялась накручивать прядь на палец. Этот жест показался Учики неожиданно милым. — Одно за другое цепляется... Раз уж сказала "А", надо говорить "Б"...
— Короче говоря, не стесняйся, — подытожил юноша.
— Иногда мне кажется, что ты стал слишком наглым, — Андерсен посмотрела на собеседника тяжелым взглядом. — Сам напросился, слушай теперь. Ты, надеюсь, заметил, что я несколько, э, неуверенная?
— Я бы не так назвал твое поведение, — почесал макушку молодой человек.
— Не придирайся к словам! В общем, у меня не очень складывается общение с теми, кого не знаю. Это с детства. Когда умерла мама, а папа стал... ну ты видел... я моталась от одного государственного приюта к другому, потом случились всякие нехорошие вещи... Меня похитили, когда выяснилось, что я Наследник. Три дня держали в каком-то вонючем подвале, не выпуская из багажника машины. Спас меня Сэм и пристроил в академию. Самым большим счастьем было получить возможность жить в городской квартире. Одной. Сэм присматривал первое время. Ты знал, что он — мой официальный опекун?
— Нет.
— Вот будешь знать.
— А ведь верно... — Отоко вспомнил разговор серым утром, казавшимся сейчас невероятно далеким. — Однажды, когда я впервые ехал с Сэмом на занятия к Винсенту... Он что-то такое говорил о своем нежелании подвергать тебя опасности.
— Угу, заботливый, — мрачно кивнула Эрика. — Вот такие вещи меня всегда и бесили больше всего! Знаешь, какое самое яркое воспоминание осталось у меня от детства?
— Какое?
— Страх. Сам понимаешь, когда почти у тебя на глазах убивают маму и папу, впечатления остаются поганые. Вот я и начала испытывать постоянные приступы страха. Боялась людей страшно. Ну, кроме Сэма. Врачи говорили, травма. Со временем начало проходить, я освоилась в академии. И тогда произошел один случай с моей... парой.
— Ты имеешь в виду Марлона Данглара?
— Кого ж еще, умник?! — огрызнулась девушки, и Учики понял, что сейчас ее лучше не перебивать. В голосе Андерсен звучала такая неприкрытая злоба, что по спине молодого человека невольно пробежали мурашки. — Сам знаешь, что никто меня так не бесит, как он. Но я ведь никогда не говорила, почему, верно? Тогда у меня случилась самая жуткая истерика, какую только можно представить. С Марлоном мы познакомились, когда обоим было по четырнадцать. Его быстро определили как парного мне, мы неплохо синхронизировались. Но Марлон уже тогда был козлом. Настоящим гадом! Он начал тискать девчонок в пятнадцать, а в шестнадцать, как сам утверждал, расстался с девственностью. Делал и в мою сторону всякие авансы, но я их игнорировала. И однажды после занятий в академии он поймал меня одну.
Руки Эрики сжались в кулаки. На Отоко она не глядела, разговаривая больше с собой, чем с ним. Красивые синие глаза затуманились, губы сжались в тонкую полоску.
— Как сейчас помню, последним уроком была физкультура. Я считалась там отличницей и, вспотев после усердных занятий, принимала душ. Он, видимо, специально подгадал, а может, подговорил кого-то. У меня имелась привычка мыться последней, чтобы не спешить. Марлон ждал в раздевалке, куда я вышла в одном полотенце. Такой наглый, такой уверенный, что все случится так, как ему хочется. Я испугалась. Плохо помню, что говорила. Зато помню, что говорил он. Что, мол, я сама этого хотела всегда. Что он знает, как я на него смотрела. Марлон предложил... предложил сделать это. Ну, это, понимаешь? А я... я стояла там, как каменная, и только прижимала полотенце к груди, чтобы, не дай бог, не свалилось. Мне было чудовищно страшно. И знаешь, почему?
Учики молча помотал головой, но она и так знала ответ.
— Потому что я видела его глаза в тот момент. Марлон Данглар ничем не отличался от человека, которого я увидела в коридоре родного дома, когда мама упала в дверях с сердечным приступом, а папа вывалился из спальни, весь в крови. Тот человек был в маске, но глаза... Глаза сволочи, которая думает только о том, как заполучить добычу. Глаза над пастью, знаешь? Над пастью, которая готова тебя сожрать. И я испугалась. Прямо как в детстве. Смотрела на него и плакала. И не могла пошевелиться, совсем. Марлон... он изнасиловал бы меня в той раздевалке, непременно. Но очень повезло. Пришли люди и спугнули его. А я грохнулась в обморок.
Эрика прервалась и посмотрела на Учики. Во всем облике юноши не было даже намека не что-то помимо внимания.
— Стыд и позор. Больше всего на свете я ненавижу беспомощность. С того самого дня, как узнала о собственной силе. С того дня, как Сэм меня спас. Поступив в "Эклипс", я надеялась стать сильнее. Чтобы ни от кого не зависеть, не быть нежной мимозой вроде моей матушки. Нехорошо так о родителях, но я не хочу походить на мать. Папа звал меня принцессой, а я хочу — рыцарем. Но не получается. Ничего не получается.
Обхватив ладонью одной руки кулак другой, Андерсен ссутулила плечи и уткнулась взглядом в носки собственных кроссовок.
— Я не хрупкая петуния. Мне не нужны заботливые мужики с мускулами, чтобы защитить от злых негодяев. Я умею и понимаю всякое. Но... Снова и снова будто блок какой-то ставится. Каждый раз в самый ответственный момент я застываю, потому что в голове взрывается разом все тот же страх. Тогда, в театральном центре, в проклятой лаборатории, в лапах того упыря Фрэнки... никогда я не чувствовала уверенности в себе. Колени дрожат, руки как тряпки повисают, только и есть, что желание убежать. Чертова трусиха!
Сердито шаркнув ногой, Эрика выпрямила спину и упрямо сжала губы.
— Я хочу защищать людей! Хочу, чтобы никто и никогда не стал похож на меня в детстве! Но как я могу карать сволочей и подонков, если сама их боюсь? Я же все время проигрываю им! Меня все время спасают! Ты, Ахремов, Сэм...
— Ты хочешь защищать? — подал голос Учики, услышавший нечто очень близкое. — Вот почему ты такая... воинственная?
— Зачем, по-твоему, мне учиться драться? — девушка посмотрела на него глазами раненого животного. — Кто-то же должен делать жизнь вокруг лучше. Так кто, если не мы? Если не я?
— Вот это да... — молодой человек развел руками. — Скоро год, как мы общаемся, а я только сейчас узнал такие твои принципы.
— Чем они тебе не нравятся? — Андерсен стукнула собеседника под дых строптивым взглядом исподлобья.
— Наоборот! Нравятся, — торопливо проговорил он. — Я и сам... ну, пошел на боевые занятия после театрального центра, когда захотел защищать друзей. Вас всех, в общем.
— За это я тебя особенно невзлюбила, — Эрика мрачно хмыкнула. — Ты посягнул на мою способность саму себя защитить. Которой, черт, и нет. И, что самое поганое, я признала за тобой такое право. Ты ведь и вправду лучше меня справлялся.
— Не очень-то заметно, — Учики коснулся кончиками пальцев левого века, под которым задвигался искусственный глаз. — Были бы мы здесь, если б я справлялся...
— Ты хотя бы честно проиграл. А я трусливо убегала, старательно сыграв роль отвлекающего маневра для тех, кто похитил базу данных из "Эклипса". Э-хе-хе.
— Слушай, Эрика, ты совершенно зря про свою трусость.
Отоко поднялся со скамьи. Разминая ноги, молодой человек прошелся туда-сюда перед девушкой, прислушивавшейся к каждому его слову. Что-то хорошее установилось между ними, что-то родное, доверительное. Пройдя через нервозность признания. Андерсен впервые говорила полностью откровенно, легко и просто раскрывая душу. Он не хотел обманывать подобное доверие.
— Не надо так переживать из-за страха, — сказал юноша, остановившись перед собеседницей. — Мне тоже было страшно. Каждый раз. Я же не робот-убийца какой-нибудь. Боже, да еще год назад моим пределом был пьяный отец, которого надо оттащить от матери! Меня пинками гнали вперед обстоятельства от самого Токио. И что в результате? Я стал немного сильнее и возомнил, что способен кого-то защитить! А закончилось все кучей мяса, которую спасла Китами и тот англичанин. Поэтому я вот что думаю.
Он вдруг стукнул кулаком по ладони и напряженно выдохнул, будто выполняя одно из упражнений, которыми изводил юного ученика тренер Винсент.
— В общем, я правильно боялся. Бояться чего-то надо. Чтобы всегда помнить, как хочешь бороться и зачем. Когда забываешь страх, начинает казаться, что ты сам по себе сильный и можешь все. А так нельзя, потому что либо расшибешься насмерть, либо станешь негодяем. Вот, как-то так.
— Слушай, подлый тунец, — с подозрением, но без сердитости, заметила Эрика. — Ты когда стал таким философом?
— Хм... — Отоко поежился от налетевшего ветерка. — Честно говоря, сам не знаю. Наверное, все дело в том, что я сам не свой из-за мнемонических пересадок.
— Хочешь сказать, за тебя кто-то другой эту мысль продумал? — мрачно фыркнула она.
— Может быть, — он пожал плечами. — Но я с ней согласен. Ты зря постоянно злишься из-за страха. Надо просто бороться с собой. Вон, в "Эклипсе" ты сумела выжить, не стояла столбом.
— Зато чуть не запищала от ужаса. Нет, неправда. Слушай, я не знаю, как тебе объяснить главное...
Эрика тоже встала и нервно сошла на дорожку, притопнув по старому бетону. Учики шагнул следом.
— Объясни как есть.
— Да не могу я, — она обернулась, отчаянно и невидимо краснея в лунном свете. — Ты же парень.
— И что?
— А то! Н-неприлично таким делиться с парнями.
— Но мы же друзья. Я не буду болтать.
— Еще бы ты попробовал, — девушка напряженно потерла переносицу. — Эх, как я буду ненавидеть себя утром! Ладно, в общем... Ох, ох-хо... Я боюсь быть изнасилованной.
— Э... — внезапно Учики пожалел о собственной настойчивости. — Э, м-м-м...
— Вот-вот, все вы начинаете мяться и мычать, — казалось, от честного признания Эрике полегчало. — Одна Канзаки по-человечески отнеслась.
— И-извини, но даже для откровенного разговора такой поворот немного неожиданный.
Они остановились на полпути к гостинице, замерев в пустынном дворе под луной. Эрика неловко повела плечом, на ее лицо упал отсвет зажегшейся лампы в окне второго этажа. Сэм и Канзаки хозяйничали неподалеку.
— Я хочу, чтобы ты кое-что понял. Я боюсь изнасилования не потому, что это меня как-то там обесчестит. Хотя я еще... В общем, все дело в чувстве беспомощности. Все из-за Марлона. Когда он решил меня соблазнить, все повернулось так, что я была совершенно беспомощной. А я ненавижу бессилие! И ненавижу насильников — этих мерзких слабаков, которым нужно принудить женщину, чтобы ощутить свою власть, силу, превосходство. Недомерки, пытающиеся быть в собственных глазах полнокровными существами. Тьфу!
Андерсен презрительно фыркнула и сунула руки в карманы курточки.
— Ты только не вздумай меня жалеть. Больше, чем беспомощность, я ненавижу только жалость. Поэтому никогда и никому не говорю о своих проблемах. Жалость — она как яд, разъедает изнутри. Сегодня я все рассказала Канзаки. Просто вдруг захотелось. Я знала, что она не станет говорить всякую ерунду типа "бедная девочка". И Мегуми-сан не стала. Она выслушала и сказала, что нужно перебороть этот страх. Что женщина вовсе не беспомощна перед мужским насилием. Просто... просто у меня никогда ничего не было с мальчиками, и гормоны разбалтывают нервы.
— Ну... может, она и права, — Учики Отоко чувствовал себя не в своей тарелке. Вспомнилась прежняя неловкость, когда он прикидывался фикусом в горшке, лишь бы не встревать в девичьи разговоры. И вот теперь они с Эрикой беседуют о таком!
— Может. Только она не в курсе другого моего секрета, — девушка обернулась к собеседнику, превратившись в темный силуэт на фоне окна. — У меня больше нет способностей Наследника.
— Как?!
— Не знаю.
Только тьма, только трогательная тонкость девичьей фигуры в скудном свете показала Учики правду. Все сегодняшние перепады настроения, все резкие слова, все признания были лишь поверхностью глубокого океана печали. Не паники, ее отчаяния, не тайной истерии. Эрика Андерсен все-таки боялась смерти, но вовсе не собиралась позволить этому страху овладеть собой. Она просто печалилась.
— Может, все дело в том, что я ненавижу парного Наследника за то, что он тупой и мерзкий, — Андерсен посмотрела на свой сжатый кулак. — Может, как раз из-за страха перед слабостью я первым делом потеряла главные свои силы. Впервые это проявилось, когда ко мне девица-трикстер прицепилась. Она не среагировала на излучения, которых не было. Потом я пробовала сломать что-нибудь крепкое, прислушаться, кружку со стола сдвинуть, все такое прочее. Ничего, пустота одна. Я абсолютно беззащитна.
— Ну и ну... — Отоко окончательно растерялся.
Эрика помолчала пару секунд, будто взвешивая что-то в уме, пытаясь решиться. Затем девушка гордо вскинула голову и произнесла:
— Я не собираюсь умирать беззащитной. По крайней мере, напуганной точно не умру.
— Правда? — Учики обрадовался, но не понял, куда клонит собеседница.
— Только... Чики-кун, мне нужна твоя помощь.
Глава 3: Мечты
В комнате было жарко, несмотря на ласково обнимавшую остров прохладу ночи. Старенькая лампа в одном из трех гнезд на потолке то и дело моргала, на мгновение погружая помещение во тьму. Сквозь открытое окно доносился умиротворяющий шум прибоя.
Сэм Ватанабэ затянулся длинной ароматной сигарой и посмотрел во двор. Сидя в кресле у окна, он видел, как о чем-то страстно беседовали Учики с Эрикой. Молодые люди ушли, но мужчина все продолжал разглядывать пустынный заброшенный пятачок. Когда скрипнула, открываясь, дверь, толстяк не обернулся.
— Только не говори, что опять собрался не спать всю ночь.
Мегуми Канзаки педантично прикрыла дверь, дождавшись, пока щелкнет замок. Молодая японка пересекла крохотную комнатку, присела на край кровати и деловито скрестила руки на груди. Сэм отметил, что этот жест в его окружении в последнее время любим всеми и каждым.
— Что я опять сделал не так, нянечка? — произнес мужчина, туша сигару в пепельнице на подоконнике.
— Демонстрировал разнузданный домашний бандитизм, — заявила Мегуми, усмехнувшись.
