Фейри с Арбата. Гамбит

В голове тут же всплыла картинка, как некая пьяная свинья вчера сбрасывала казаки посреди студии и попала в софит. Черт. Зря он прямо в дороге начал. И коньяк в бардачке зря хранил. И вообще, на хер нажрался?

Ответом на риторический вопрос всплыла другая картинка: фото из хосписа на мониторе и пустая бутылка из-под виски. На полу. У, черт. Только не хватало, чтобы Лилька увидела. Хотя... она же пофигистка. Не стала бы она перекапывать всю папку, чтобы найти одну-единственную улику, да и не узнала бы его. Нет, не видела.

Из кухни тем временем послышался жизнерадостный гогот Вовчика и тихий лилькин голос.

Ильяс вздохнул, потер глаза и пошел следом за приятелем. Вовчик вольготно развалился на любимом лилькином месте — в углу диванчика, и громко выражал сожаления об отсутствии коньяка к кофе. Лилька быстро и молча накрывала на стол. Перед Ильясом поставила большую кружку бульона, блюдце с гренками и со своей чашкой села на подоконник.

Бульон был вкусный, а Вовчик, как всегда — нахальный и непробиваемый. Поглядел на Ильяса и бульон, ухмыльнулся и заявил:

— А говорил, никогда не нализываюсь! — Тут же расхохотался, хлопнул его по плечу. — Нормально, братан, не кисни! Щаз мы по пивасику, и все как рукой...

Руку Ильяс перехватил, вежливо положил на стол и очень вежливо сказал:

— Засохни, младенец.

Допил бульон, искоса глянул на Лильку — она сидела на подоконнике и украдкой кидала на гостя любопытно-опасливые взгляды. Видеть ее в роли смущенной старшеклассницы было странно, и вообще как-то неправильно она реагировала на Вовчика.

Самого же Вовку младенцами и пожеланиями засохнуть было не смутить.

— Слышь, я чего вообще пришел-то. Напомнить — будем вечером праздновать, чтоб ты был. Вдвоем. У меня для тебя подарочек.

— А может не надо подарочков? — без надежды на понимание спросил Ильяс.

Он от прошлого два месяца лечился. Вовчик ради лучшего друга расстарался, нашел черную стриптизершу, красивую и экзотичную, как орхидея, вот только справку от доктора с нее не потребовал. А зря. Негритяночка принесла не то птичий грипп, не то свиную чуму, в общем, мерзкую мерзость, передающуюся воздушно-капельным путем.

— Надо, — уверенно заявил Вовчик. — Тебе понравится. В общем, вечером жду. Насчет формы одежды так — тебе, как художнику, свободная, а даме — в перьях. То есть в вечернем.

Ну да, в перьях. Очень в Вовкином стиле. Сколько Ильяс его знал — всегда таким был: обаятельный хам, добрейшей души пофигист и вообще благородный разбойник. Своеобразная помесь Робин Гуда, того, что из сериальчика восьмидесятых годов, с Витькой Корнеевым. Только на вид чистый Робин Гуд, по крайней мере был, пока ему не взбрело в голову остричь патлы и выкраситься в блондинистый ужас. Познакомились они лет тринадцать назад, в Питере, Вовчика занесло из Первопрестольной на студенческий тусняк — и заносило в Питер еще несколько раз, к их общей подруге-художнице. А потом Ильяс столкнулся с ним в Москве, когда только переехал и искал, где бы обосноваться. Собственно, и Рублево выбрал из-за Вовчика — тот и сам тут жил, и другу присоветовал. Вовчик был единственным, кто знал молодого-амбициозного-талантливого-бесштанного Илью тогда-еще-не-Блока. С теми, кто знал уже не такого молодого и не совсем бесштанного, а почти восходящую звезду, за круглосуточной работой пополам с тусней прозевавшую рак, Ильяс не общался. Принципиально. И в Питер не ездил, тоже принципиально.

Лилька фыркнула в чашку и пробормотала под нос:

— А в средние века это вроде считалось наказанием. В смысле, в перьях. А теперь — пожалуйста, модный наряд.

— Хм. Что-то в этом есть, — почти искренне улыбнулся Ильяс: сейчас Лилька походила на синичку, маленькую и нахохленную. — Тебе пойдет. Точно.

Вовчик посмотрел на него, как на идиота. Лучший друг не понимал, что Ильяс нашел в этой бледной моли. А может, просто привык, что Ильяс не слышит, что там пищат его модельки, и тем более — им не отвечает.

— А? — Лилька подняла глаза и уставилась на него недоуменно. Потом так замотала головой, что чуть кофе не разлила. — Я? Нет-нет, я никуда, и вообще... нет. Извини.

И снова уткнулась в чашку.

Вовчик хлопнул Ильяса по плечу:

— Ладно, приходи один. Найдем тебе конфетку на месте.

— Сами разберемся, — буркнул Ильяс вместо того чтобы послать Вовчика лесом. Все равно без толку.

— Не умеешь ты пить, — посочувствовал ему Вовчик и смылся.

Смываться вовремя он умел даже лучше, чем хамить, и потому почти никогда не бывал бит. А временами хотелось, ох, как хотелось. Вот как сейчас. Уж точно хотелось больше, чем смотреть в глаза Лильке. Он сам ненавидел пьяных свиней и очень хорошо знал, что эти свиньи могут учинить. Особенно если ты — мелкий и слабый, а свинья здоровенная и пьяная в дрова.

Когда Ильяс, заперев дверь, вернулся на кухню, Лилька невозмутимо жевала бутерброд и запивала второй чашкой кофе. Послал бог пофигистку, уже привычно подумал он. Лучше б ругалась, честное слово, тарелку разбила об его голову, что ли! Тогда можно было б потом помириться... Черт. Попозже, мириться — попозже!

К горлу подкатила тошнота, бульону не нравилось в организме. Может лучше кофе?

Лилька, как обычно, угадала — а может, просто привыкла, что кофе он хлещет литрами. Помахала огрызком бутерброда в сторону кофейника и осторожно уточнила:

— Может, правда лучше пива?

От одной мысли о пиве и пьяных свиньях снова затошнило. Кофе, только кофе! Или гильотину.

После третьей чашки в голове прояснилось и до него дошло, почему Лилька не хочет на тусняк. Боится, что он снова нажрется. И надеть ей нечего, женщинам всегда нечего надеть.

Оставив ее на подоконнике, пошел раскапывать шкаф в студии. Помнится, там оставалось после очередной рекламы очередного бутика нечто бирюзово-золотистое, безразмерное и открытое... ага. Есть.

На бирюзово-золотистое Лилька глянула, как на живую гадюку.

— Это я не надену! — Она поежилась и одернула рукав водолазки. — И не пойду никуда. — Подумала и добавила на всякий случай: — Уговаривать не надо, я не кокетничаю, я правда не хочу.

Что-то снова было не так.

— Капелька, я не могу к Вовчику не пойти. А без тебя... — скривился, подумав, сколько там будет 'конфеток', которым очень хочется ключи от квартиры, а можно сразу банковскую карту, ну или на худой конец жирный заказ на рекламу. — Пить не буду, обещаю. Хватит уже.

Лилька скорбно вздохнула.

— Ладно. Но в водолазке! Или рубашку надену.

Нет, это определенно было неправильно. Слишком легко она согласилась, и почему рубашка-то? И эти рукава еще!

Бросив платье на стул, он подошел к подоконнику. Попытался взять ее за руку.

Лилька немедленно сделала вид, что обе руки у нее страшно заняты и в ближайший год не освободятся.

— Ну я же ем! — Сунула ему под нос огрызок бутерброда, вдруг так не поверит.

Значит, пьяные свиньи. Черт.

— Может, расскажешь, что вчера было? Мне стыдно, но я не помню.

— А я не знаю. — Она пожала плечами. — Я поздно пришла, принесла тебе кофе и легла спать. Ну, слышала из студии 'Крематорий'.

Ильяс покивал и поймал руку с останками бутерброда. Мягко поймал, даже не сжал. Она закаменела, словно руку судорогой свело, и глянула укоризненно — а в глубине глаз был страх. Пугать ее дальше не хотелось, совсем не хотелось, но надо было выяснить масштабы бедствия. Потому он задрал рукав водолазки...

— Не трогай!

Она отдернулась, уронила бутерброд на пол и снова натянула рукав на синяки.

Ильяс отступил на шаг, сглотнул ком в горле. Было стыдно и мерзко, а еще он совсем не помнил, что же натворил.

Помотав головой, спросил:

— Прости, я... я сильно тебя обидел?

— Не обидел, — неохотно ответила она. — Напугал. Ну и... — Прикусила губу и стянула водолазку. — Вот...

Оценив засос на ключице, укус с кровоподтеком на плече и пять синяков на запястье, Ильяс длинно выругался. Остро захотелось дать пьяной свинье в рожу, да толку-то. Он еще отступил — теперь она наверняка его боится. И совсем непонятно, почему она до сих пор здесь.

Лиля поморщилась.

— Не ругайся. — Снова натянула водолазку. Отвернулась и уставилась в окно.

— Лучше бы ты поругалась, что ли. — Он попробовал усмехнуться, но не вышло. — Лиля?

— А? — Так и не обернулась.

— Черт, да выскажи уже все что думаешь, хочешь, в рожу дай, хочешь, тарелки побей. Только не отворачивайся. Пожалуйста. Я... что мне сделать, чтобы ты простила и перестала бояться?

Лилька буркнула в окно:

— Я уже не боюсь и не сержусь. Просто не трогай, ладно? Сейчас неприятно, потом пройдет. И еще я не хочу никуда идти. — Подумала немного и обернулась, робко улыбнувшись: — Ну... или хочу покрасить тебе бороду. — Покачала тапочкой и объяснила: — Это у меня такая истерика. Наверное.

Ильяс хихикнул. Нервно. Наверное, это у него тоже истерика. И со вздохом согласился:

— Тогда бороду. Только не зеленкой.

— Нет дома зеленки, — вздохнула Лилька и спрыгнула с подоконника. — Пойду куплю краску.

Вернулась она примерно через полчаса, притащила кучу расчесок и зачем-то кисточку, развела в чашке сомнительный порошок с резким травяным запахом и велела снять рубашку.

— А то она тоже покрасится.

Ильяс смотрел на эти приготовления, как на свежеразложенный костер инквизиции. Сам себе не верил — он, добровольно, в здравом уме и трезвой памяти, позволил красить себе бороду?! Нет. Такого не может быть, потому что не может быть никогда. Тем не менее снял рубашку, замотался старым полотенцем и сел на стул посреди кухни, утешаясь тем, что бороду можно и сбрить. Или будет у него персидская, крашеная хной борода. Забавно же.

Лилька хищно блеснула глазами, потерла руки и сцапала со стола расческу. Потом хлопнула себя по лбу и вытащила из кармана перчатки. И принялась за покраску. Покрасила не только бороду, но и усы, бурча при этом "а то будет негармонично..."

— Маньячка, — хмыкнул Ильяс и пожертвовал усами. И даже не попытался выпросить 'Nikon' и снять пару великолепных кадров. Мученик искусства, не меньше!

Закончив свое черное дело, Лилька велела сидеть час, а лучше два, и, мурлыча под нос, принялась возиться с кастрюлями и сковородками. Мученику искусства она принесла ноутбук и кружку кофе, чтоб не так страдал и поменьше на нее пялился. Он и не пялился. Размер знал и так, а образ уже сложился. Раз девушка хочет рубашку... в конце концов, не только у нее истерика и всякие эротические фантазии.

Едва успел найти и заказать все что нужно, пришлось, правда, платить вдвое, чтобы привезли прямо сейчас, но чего не сделаешь ради искусства. Он даже удивился, что все уже, когда Лилька окликнула:

— Можно смывать, — и торопливо добавила: — Учти, ты сам согласился!

'Это не зеленка. Точно не зеленка!' — напоминал он себе, пока шел в ванную и смывал траву. Вода была какого-то странного цвета, может, просто басма?

С некоторой опаской глянул в зеркало. Ничего ужасного не обнаружил, борода как была черная, так и осталась. Может, цвет проявится, когда высохнет? Терпеть не было никаких сил, и он взялся за фен.

Лилька тоже не утерпела, сунулась в дверь, кивнула сама себе и смылась. И хлопнула кухонной дверью.

Это не к добру, подумал он и, отложив фен, снова глянул на себя. Сначала не поверил. Пощупал отливающее густой синевой безобразие, подергал — на всякий случай, может, спит? Ничего подобного. Это — явь. И он сам на это согласился. Вот ненормальный. А Лилька так вообще такая Лилька... Маньячка. Натуральная маньячка! Извращенка! Ну, он этой Капельке Стрихнину отплатит...

Еще несколько секунд он пялился в зеркало, а потом не выдержал, заржал.

Так ржал, что свалил стойку с полотенцами и сам свалился. И живот заболел.

На грохот прибежала Лилька. Заглянула в ванную, испуганная, прям святая невинность. Уставилась на него, честно попыталась изобразить сочувствие. Выдержала секунд пять, а потом смех победил.

Оторжавшись, Ильяс грозно насупился, ткнул в нее пальцем и вопросил:

— Почто ты учинила сие непотребство, о женщина?!

На последнем слове чуть не задохнулся, пытаясь не заржать снова. Не преуспел — и откинулся обратно на пол.

— Была в истерике, не понимала что делаю, за себя не отвечаю! — отчиталась женщина, давясь хохотом. — И вообще, это не я. Это твоя внутренняя сущность. Синяя борода, сатрап и деспот!

Лилька показала ему язык.

— Да! — Ильяс ухмыльнулся. — Сатрап и деспот! Как хорошо ты меня понимаешь, душа моя. А теперь марш снимать кастрюли, будем красить и одевать супругу Синей бороды. Ха-ха три раза!

Для ускорения он запустил в Лильку полотенцем. Она артистично взвизгнула и захлопнула дверь, и тут же, за дверью, захохотала. Совершенство. Мечта! И засос очень в тему, как раз под ее костюмчик.

Глава 9. Лиля

Разрешения покуситься на святое, то есть бороду, Лиля не ожидала. Но раз уж Ильяс согласился, грех было не воспользоваться. Не то чтобы она особенно любила французские сказки, но когда подумала, что им обоим надо срочно как-то отвлечься, пришла в голову только синяя борода. И даже если он устроит скандал — пусть! Лучше скандал, чем виноватый и несчастный Ильяс — совсем на себя не похожий.

Отвлечь получилось на все сто. Ильяс не то что не разозлился — наоборот, оценил креативность идеи. Полчаса здорового смеха замечательно сняли напряжение.

Но за синюю бороду ей все-таки отомстили.

Ничем другим выбор наряда для вечеринки Лиля объяснить не могла. Нет, джинсы ее порадовали, несмотря на непривычно низкую посадку, такую, что даже белье не надеть. Лучше джинсы, чем перья. Или чем вечернее платье, которое непонятно как носить. Рубашка тоже была хороша — батистовая белая, мужская, на размер больше, чем нужно. Эта рубашка даже примирила Лилю с кружевным корсажем и диковатой прической: два несимметричных узла с торчащими из них хвостиками. А кровоподтек успешно маскировался шейным платком. Алым.

Глянув в зеркало, Лиля рассмеялась:

— Пионерский галстук! А ты — сатрап и деспот, вот!

И показала Ильясу язык.

Он согласился, что сатрап и деспот, и продолжил 'создание образа'. Нарисовал сине-серые тени вокруг глаз — вид получился утомленный, совсем не праздничный. Надел ей браслеты из черненого серебра.

Браслеты Лиле решительно не понравились. Слишком уж напоминали наручники. Широченные, тяжелые, только цепей к ним не хватало. А последней каплей стали духи. Ильясова 'Ambre'. Ему-то пряный и тяжелый запах шел, но ей?!

Лиля хотела уже возмутиться и потребовать смыть этот ужас, но некстати вспомнились вчерашние фотографии. Из больницы. Стало стыдно и страшно. У него же рак, точно рак — так выглядят люди после химио и радиотерапии. Непонятно, как он вообще жив, и тем более непонятно, почему сейчас выглядит здоровым. И шрамов от операций на нем нет. Может быть, ремиссия? Но ведь тогда любой стресс может спровоцировать новый приступ! Вдруг она сейчас начнет скандалить, а он снова заболеет?

Потому промолчала, но настроение упало, и подумалось — лучше бы она вчера поехала после Арбата домой. То есть к Настасье, ключей от дома-то нет, и вообще, она тут зависла уже на месяц с лишним! Странно и глупо. Особенно странно и глупо было оставаться у Ильяса в квартире, пока он ездил в Мексику. Подумаешь, побыл бы Тигр один, он уже привык, и в туалет он ходит сам, а кормить его могла бы домработница.