— Тогда у меня к тебе одна просьба. Не забывай, что ты мой, и только мой. Мне Местли рассказала, что было между вами — и сказала, что они тебя заставили, поэтому я и не злюсь на тебя. Да и на неё не злюсь — без неё и её подруг ты бы, вероятно, пришёл ко мне по кусочкам. Но пожалуйста, не забывай, что ты всецело принадлежишь мне.

Я пытался что-то сказать, она лишь прижала палец к губам.

Следующие дни были сумасшедшими — спал я по четыре-пять часов в сутки, проводя оставшееся время то за финальной стадией подготовки, то в консультациях с Советом, то в переговорах с Ренатой — естественно, у неё были свои представления и пожелания.

А ночи начинались далеко не со сна — и если бы супруга не заставляла, я бы, наверное, вообще не ложился бы спать.

И вот наконец настало девятое ноября. Отец Николай, вместе с отцом Никодимом, одним из священников, который был на "Москве", читал молебен; отец Никодим был назначен священником экспедиции. А ещё с нами пошли четверо ребят, которые тоже только что женились, и которых отец Николай готовил к рукоположению в диакона и священники и которых, как он надеялся, рукоположат в России — ведь делать это мог только лишь епископ. Отец Николай также попросил, чтобы мы подали Патриарху петицию о назначении епископа для Русской Америки. Он написал соответствующие письма — и с просьбой о рукоположении, и с просьбой о назначении епископа — для чего, как он признался, он изучал материалы из коллекции Лёхи Иванова о письменных памятниках шестнадцатого века.

Последние напутствия напутствия Володи с компанией, прощание с любимыми, гудок, и "Победа" с "Колечицким" и "Мивоком" уходят в дальнее плавание. Я стоял и смотрел на Лизину фигурку, машущую платочком; на холмы Форт-Росса, которые были всё дальше и дальше; а потом и они исчезли в дымке, и я понял, что любимую не увижу год, а скорее и все два. И поэтому прощание со ставшим родным Русским заливом далось мне намного тяжелее, чем тогда, в августе, когда мы уходили в Санта-Лусию.

Как и тогда, чем дальше мы уходили на юг, тем становилось теплее и солнечнее. Утром восьмого ноября мы дошли до траверса 'Ахуупкинги, где и распрощались с "Мивоком" и с будущими жителями Владимира, которые и прибыли на "Мивоке". Я сходил на "Мивок", где и распрощался со всеми — а особенно с Патли, которая меня поцеловала отнюдь не по-сестрински и сказала:

— Пелагея не хватать Алесео. Вернись скоро!

На моё пожелание найти себе хорошего мужа, она ответила:

— Только такой как Алесео.

Да, хороша была девушка... Поэтому, помня об обещании, данном Лизе, я решил, что вместо того, чтобы высадиться со всеми и нанести визит в 'Ахуупкингу, как я и собирался сделать, лучше будет, если я поскорее вернусь на "Победу", подальше от искушения. И вот опять прощальный гудок, и ещё одно прощание — до встречи через год, а то и два!

5. А поезд всё быстрее мчит на юг...

— Кальяо, — сказал Ваня, показывая рукой на город у моря.

— А где же Лима?

— Чуть дальше на восток. Кальяо — порт Лимы.

К нам вдруг направились несколько парусников. Похоже, местные власти пожелали узнать, что это за огромные железные корабли, и кто это к ним прибыл. Конечно, до них могла уже дойти весточка из Санта-Лусии или Мехико, но кто знает? А у нас было чем торговать с Перу — а также были заготовлены подарки для местного начальства. Ну и хотелось на всякий случай пополнить запасы пресной воды и прикупить свежего мяса.

До сего момента, путешествие было скучноватым, но относительно приятным — на "Победе" даже были кондиционеры — но, конечно, не было ни бассейна, ни роскошных кают, и ничего другого, чем нам так запомнилась "Святая Елена".

К Кальяо мы подошли двадцать девятого ноября. Было тепло, но не жарко — впрочем, как нам рассказывали, так обычно и бывает на тихоокеанском побережье Южной Америки к югу от Эквадора; зимой, то есть нашим летом, здесь было бы прохладно — градусов 15-18. А сейчас термометр показывал двадцать два градуса.

До этого, мы успели зайти в Санта-Лусию, где мы проведали как сеньора алькальде (увидев "Победу" — "Колечицкий" к берегу не подходил — он воскликнул: "Я-то думал, что ваша Святая Елена огромная..."), так и "наших" йопе в бухте Эль-Маркес, которую мы переименовали в бухту Святого Евангелиста Марка. Висенте хотел знать, когда наконец туда придёт корабль для охраны Санта-Лусии; я ответил, что, если Бог даст, не позже апреля; так пообещали нам наши корабелы, которые работали над первым кораблём местной постройки, парусником с паровой машиной.

После неё, мы пошли на Галапагосские острова, которые согласно решению Совета были торжественно присоединены к Русской Америке, для чего был оставлен специально сшитый триколор на одном из пляжей острова, в моей истории именовавшимся Изабелой, а в этой названный островом Святой Елизаветы, о чём я очень просил Совет перед нашим выходом в плаванье. Там же мы пересекли экватор, и капитан Ермолаев заставил всех тех, кто ни разу не пересекал экватор по морю, искупаться в море — впрочем, для этого была спущена специальная морская купальня, взятая "напрокат" со "Святой Елены", так что не было ни опасности утонуть, ни попасть в пасть акуле, чего особенно боялись наши немногочисленные дамы, начиная с Регины. Потом все осмелели, когда увидели, что акул в море не наблюдается, и целый день почти все купались у скалистых берегов острова Св. Елизаветы и наслаждались сладкой жизнью. Но потом, увы, Стёпа Ермолаев был неумолим — труба зовёт, блин.

И вот теперь мы прибыли в Кальяо.

Первый же корабль, подошедший к "Победе", оказался галеассом Береговой охраны. Мы помогли нескольким испанцам в кирасах и шлемах взобраться по штормтрапу на борт "Победы". В отличие от Санта-Лусии, здешние испанцы при первом контакте были намного менее приветливы.

— Что это за дьявольский корабль? — спросил человек в позолоченном шлеме, судя по манере и по богатству костюма, главный.

— Сеньор, мы из Русской Америки. Я князь Алесео де Николаевка, а это сеньор капитан Алексеев. А с кем мы имеем честь?

— Не знаю никакой Русской Америки. И хочу вас предупредить, что или ваше исчадие ада немедленно покинет наши воды, или мы вас уничтожим.

— Сеньор, не знаю, кто вы такой, но мы личные друзья Его превосходительства графа де Медина и имеем письмо от графа к Его Католическому Величеству.

Это заставило грубияна задуматься, тем более, что, как я полагаю, наше пришествие было для них страшнее, чем появление испанцев на конях для местных инков менее восьмидесяти лет назад. Но он вдруг сказал:

— По приказу Его Превосходительства Вице-Короля Перу, вам запрещён вход в Кальяо или любой другой порт Вице-Королевства. Тем более, что по словам падре Агирре, главы местного отделения Святой Инквизиции, ваш корабль — порождение нечистых сил. И Новая Испания нам, в Перу, не указ. Убирайтесь вон.

Ваня сказал мне по русски:

— Лёш, а что если мы немного постреляем по их укреплениям? Покажем, так сказать, где раки зимуют.

— Нет, не надо, — сказал я, подумав. — Нам ещё предстоит поговорить с ихним католическим величеством. И если мы не причиним его городам никакого вреда, то, полагаю, результат будет получше, чем если мы обстреляем их город. А вот то, что различные вице-короли, похоже, не ладят между собой, мне лично весьма интересно. Но таких манер я от испанцев не ожидал. Похоже, привыкли здесь третировать местное население.

И, повернувшись к пижону в золотом шлеме, сказал надменно:

— И с кем же я имею честь — я сказал "имею честь" учтиво, но весьма насмешливо — разговаривать?

— Меня зовут де Молина. Я комендант Кальяо.

— Ваша светлость, — сказал я с насмешкой, потому как сам был для них "превосходительством", хоть это невежа меня так и не называл. — Поговорю я с Его Католическим Величеством и про вас, и про вашего падре Агирре. А теперь извольте покинуть наш корабль — мы отходим из вашего порта. С невежами, порочащими честь испанского идальго, нам не по дороге. И попрошу поторопиться.

Де Молина немного побледнел, услышав и мой тон, и мои скрытые угрозы, схватился было за шпагу, передумал, и пошёл к шторм-трапу, по которому уже спускались его люди.

Когда испанцы наконец спустились — а с высоты почти в двадцать метров это не так уж и просто — "Победа" развернулась и пошла на юго-запад, где нас уже ждал "Колечицкий".

Мы решили плюнуть на Перу и попробовать посетить Чили, чуть южнее. Порт Вальпараисо, куда предлагал идти Ваня, на тот момент был крохотной деревушкой. Мы порылись в файлах, нахомяченных Лёхой Ивановым, и нашли описание Чили, а особенно колониальный город Консепсьон с портом Талькауано. Интересен он был вот чем — во первых, Чили был на тот момент житницей всей Южной Америки, и — что немаловажно — не только не был подчинён Перу, являясь самостоятельным генеральным капитанством, но и был с перуанскими властями в некоторых контрах. Но сначала нас ждали острова Александра Невского, находившиеся в паре сотен миль к северо-западу от Консепсьон.

Вечером вдруг начался шторм. Мне он казался страшным, а Вася откровенно потешался надо мной — слабенький, сказал он, бояться нечего. Вот разве что много у кого началась морская болезнь, которой я, к счастью, не страдал. На следующее утро волны чуть поутихли, и мы вдруг увидели между нами и берегом двухмачтовый корабль со сломанными мачтами, беспомощно дрейфующий в паре миль от берега.

"Победа" резко изменила ход, в ста метрах от корабля мы спустили шлюпку и отправились на корабль. Первое, что мы увидели, было полное отстуствие шлюпок на палубе. Когда мы поднялись на неё, мы не ожидали найти живых — но вдруг услышали женский крик.

В небольшой каюте мы нашли двух девушек, одну белую, другую индианку — судя по всему, служанку первой.

— Вы кто? — спросила белая.

— Русские. Меня зовут князь Алесео де Николаевка, к вашим услугам.

— А я Мария де Монтерос, дочь графа де Монтерос, и это моя рабыня, Эсмеральда Лопес. Пожалуйста, только не выдавайте нас моему отцу. Он хотел выдать меня замуж за молодого де Молина, а я не хочу. И мы договорились с капитаном этого корабля, "Ля Провиденсия", чтобы уйти в Чили, где в Консепсьон живут родственники по моей матушке, которые не дадут меня в обиду.

Но вчера, во время шторма, сломались обе мачты. Тогда же капитан запер нас здесь, в каюте, крикнув, что он польстился на наши деньги и подзабыл, что женщина на корабле — несчастье. Мы кричали, кричали, но никто к нам не пришёл на помощь.

— Сеньора де Монтерос, будьте нашей гостьей. Мы как раз идём в Чили и можем вас там высадить в Талькауано — порту Консепсьон. А команда, похоже, ушла с корабля — шлюпок нет ни одной.

— Мы с вами расплатимся. В трюме есть три наших сундука, в одном из них — серебро.

— Оставите себе. Вам оно будет нужнее.

Мы посадили девушек в шлюпку и пошли к "Победе". Тем временем, несколько ребят, оставшихся на "Провиденсии", подготовили её к подъёму на "Победу". И вот корабль поднялся и лёг на палубу "Победы".

Девушки смотрели на это с открытыми ртами.

— Ваше превосходительство...

— Зовите меня просто Алесео. Так будет проще...

— Дон Алесео, а здесь нет нечистой силы?

— Святая Инквизиция проверяла нас в Санта-Лусии в Мексике и не нашла ничего предосудительного. Мы такие же христиане, как и вы, только православные.

— А что это такое?

— Мы были одной церковью до одиннадцатого века, но мы не захотели, чтобы епископ Римский стал управлять всеми нами.

— Но если Святая Инквизиция вас проверяла, то, конечно, бояться нечего.

— Только один момент. У нас в России нет рабства. Так что Эсмеральда станет свободной, как только ступит на борт нашего корабля.

— Я и так собиралась освободить Эсмеральду, как только мы дойдём до Чили. Она моя подруга, но отец никогда не согласился бы сделать её свободной. А мой дядя, граф де Вальдивия — совсем другой человек. Он раньше часто приезжал к нам в гости, пока матушка не скончалась, и отец не запретил ему приезжать.

В тот вечер, Мария и Эсмеральда были нашими гостьями, за столом, за которым сидели Ваня, Лилиана, Рената, Саша Ахтырцев, Местли, Миша Сергеев, и я. Их очень удивило, что Рената — главный врач, они никогда не слышали, чтобы женщины занимали столь высокие посты. А у Вани с Марией началась длинная беседа, ведь Ваня очень неплохо, как оказалось, говорил по испански.

Мы, понятно, вдруг все вспомнили об очень важных делах и покинули двух голубков, воркующих по испански; Эсмеральда спросила у хозяйки, нужно ли её присутствие, Мария, зардевшись, сказала, что нет, и я предложил показать Эсмеральде корабль.

По дороге я спросил у девушки, откуда она. Оказалось, что её прадед был инком из Куско, офицером императорской армии. Его убили вместе с его императором Атауальпой в 1532 году, и его жену и сына обратили в рабство, и с тех пор семья состояла в рабстве у графов де Монтерос. А так как они оказались весьма сообразительными, то и дед её, и отец были управляющими у графа, а она была личной служанкой дочери графа Марии. Впрочем, у них сложились достаточно дружеские отношения. И именно Эсмеральда договорилась с капитаном Айала — как жаль, что он оказался такой сволочью...

Эсмеральда была весьма красива своеобразной, местной красотой — овальное бронзовое лицо, худощавое, сильное тело, длинные чёрные волосы, от которых удивительно хорошо пахло — какими-то цветами, которые, похоже, девушки-инки втирали в волосы.

Мы решили, что раз уж капитан Айала не только покинул свой корабль, но и бросил на произвол судьбы двух девушек, то корабль мы оставим себе — кроме мачт, он был в неплохом состоянии — равно как и то, что было в его трюме, кроме багажа девушек. В сундуках были перуанские индейские ткани из шерсти ламы, альпаки, гуанако и викуньи — а вот под ними мы нашли золото, серебро и колумбийские изумруды, судя по замечательному тёмно-зелёному цвету, из Мусо, лучшего месторождения Колумбии, именуемой в это время Новой Гранадой; про Мусо я знал с тех пор, когда, будучи в Колумбии, мне посчастливилось попасть в оптовую фирму на лекцию по изумрудам. В любом случае, серебро и золото в испанских колониях должно было перевозиться или в слитках с клеймом местных властей, либо в виде монет; а изумруды из Мусо были собственностью короны. Следовательно, и то, и другое, и третье было не более чем контрабандой.

В тот же вечер, я уже лёг спать, когда вдруг скрипнула моя дверь, и ко мне на узкой кровати вдруг присоединилось ещё одно тело. По запаху, который шёл от её волос, я узнал Эсмеральду.

И я не смог её выгнать из постели, хотя, вспомнив своё обещание Лизе, постарался, чтобы дело не зашло слишком далеко.

6. Ты правишь в открытое море...

Когда я проснулся, оказалось, что на койке лежу я один. Я понадеялся, что ночная история мне привиделась, но от подушки всё ещё пахло теми самыми неизвестными мне перуанскими цветами. Так что, подумал я, увы, похоже, история действительно имела место быть.

Когда я вышел на палубу, то увидел, что перуанский берег потихоньку исчезал в дымке. Я зашёл на мостик к Ване и спросил, в чём дело. Тот рассмеялся и "популярно разъяснил для невежды".