Наверное, с минуту Таша смотрела на него.
— Гаст, — наконец сказала она: очень тихо, очень мягко. — Ты всерьёз полагаешь, что жители Прадмунта стали бы укрывать свергнутую принцессу, а твой дядя взял бы под своё крыло оборотня? И никто из них не побежал бы к Его Величеству, желая выслужиться перед новым королём, и не сделал бы ничего...
— Прадмунтцы — хорошие люди!
Таше вспомнились крики 'сжечь зверя' — и смех сорвался с губ сам собой.
— Правда?
Забавно. Ещё летом она была совсем такой, как он. Да и сейчас не до конца выжгла в себе то, что нужно было выжечь.
Но теперь, глядя на свою детскую наивность со стороны, ощущала одновременно грусть и удовлетворение от того, что в её душе уже сгорело очень многое.
— Да, дядя — суровый человек, — пылко продолжил Гаст, — но ты знаешь, что он...
— Знаешь, я вернулась в Прадмунт. Вскоре после того, как пустилась в погоню за убийцами мамы. И встретила отца Дармиори... который, как ты помнишь, узнал, кто мы с мамой на самом деле. Знаешь, что он со мной сделал? Запер в избе старухи Шеры. И поджёг.
Гаст отпустил её руку так резко, точно Ташина кожа могла его обжечь.
— Не может быть.
— Он сказал, что мы с Лив убили маму и сбежали.
— Дядя никогда...
— Алексас был со мной. Твой дядюшка даже не знал, кто он такой, но отправил его на костёр. Только за то, что он был со мной.
— Ты что-то...
— Вся деревня пришла смотреть, как мы горим заживо. Мы, двое детей, один из которых рос у них на глазах. И я кричала им, что невиновна, и умоляла их пощадить меня, но они не желали щадить порождение Мирк. И подливали масла в поленья, которые не желали загораться, пока твой дядюшка...
— Ты врёшь! — выкрикнул он.
Слова ударили больнее пощёчины.
Когда Таша встала, глядя на Гаста сверху вниз — её саму удивило спокойствие собственного голоса.
— И ты спрашиваешь, почему мы с мамой ничего не рассказывали? Ты, мальчишка, выросший в семье, где все любили тебя, в деревне, где каждый стремился стать другом сына старосты? Ты, который был моим лучшим другом и который теперь обвиняет меня во лжи? — Таша отступила на шаг. — Знаешь, мир далеко не так прост, как ты думаешь. И далеко не так прекрасен. С тех пор, как мы расстались, я поняла многое. Надеюсь, что и ты поймёшь это раньше, чем твои милые иллюзии тебя убьют.
Резко отвернувшись, она пошла прочь. Наугад открыв одну из трёх спален, пяткой захлопнула дверь.
Как выяснилось, дверь она выбрала правильную: на кровати с огромным бархатным балдахином лежала её сумка и верхняя одежда, которую Таша сняла, прежде чем отправиться на совет. Отпихнув всё это в сторону, она рухнула на узорчатое покрывало, уставившись в стену.
Глупый мальчишка. Неужели она совсем недавно была такой же?
И не сказать, чтобы совсем была...
Она долго лежала в темноте, неподвижно и безмолвно; но в конце концов дверь тихонько щёлкнула замком, и Алексас, скользнув к кровати, зажёг светильник на тумбочке, рассеивая мрак.
— Что случилось? — негромко спросил он.
— Как ты и говорил, неподходящее время для встреч старых друзей. — Стянув сапоги, Таша села на кровати, прислонившись спиной к резному изголовью. Оглядела комнату, оформленную в помпезных золотисто-алых тонах; немногочисленные предметы обстановки были не менее помпезными, сплошь украшенными вычурными узорами и завитушками. — Здесь всё такое... большое.
— И такое безвкусное, хочешь сказать. — Опустившись на край кровати, Алексас поддел рукой золотые кисти балдахина. — Радуйся, что этой безвкусицы в комнате немного, и большую её часть занимает не безвкусная мебель, а безвкусные обои и не менее безвкусный ковёр.
Таша невольно рассмеялась. Потом опять посерьёзнела.
— Как Найдж?
— Не знаю. Ему надо побыть одному, так что я оставил его. Лучше скажи, как ты.
Таша почему-то поёжилась. Подобралась, обняв руками колени.
— Это плохая идея, Алексас, — тихо проговорила она. — Всё это.
— Не бойся. Мы идём на подобный риск лишь потому, что за тобой стоят целых два амадэя, заинтересованных в том, чтобы с их девочкой ничего не случилось. Если не один, так другой тебя вытащит, заодно покончив с Зельдой.
— Три варианта относительно благополучных исходов, два из которых мне совсем не нравятся. Из гарантий нашей безопасности — только вера в моих амадэев и в то, что убивать нас никто не захочет, ибо живые мы полезнее. И то, что ты предложил... то, что обезопасит 'Венец'... — Таша взглянула на него исподлобья. — Боюсь, из меня плохая актриса.
— У меня не бывает плохих идей. Есть лишь отличные идеи, плохо реализованные. — Алексас невозмутимо склонил голову. — Ты боишься, что не справишься? Однако опыт подобного у тебя уже есть.
— Ты про бал? — Таша горько усмехнулась. — Тогда на мне было зеркальце. Это Лиар... он что-то сделал со мной.
— А если он лишь пробудил то, что было в тебе всегда?
Таша изумлённо вскинула голову.
— Я... никогда не чувствовала такого раньше. Нет.
— Но всё, через что ты прошла, не могло не оставить в тебе следа. И то, что случилось с тобой после того бала, тоже. — Алексас машинально поигрывал бархатной кистью, свисавшей с резного столбика кровати. — Тебе придётся признать твоё второе 'я'. Твою тень. Те желания, которых ты страшишься.
— У меня нет таких желаний.
— Ты прошла через потерю тех, кого любила. Через предательство и ложь. Ты отчаивалась и делала шаги к тьме, как бы тебе ни хотелось это отрицать. И ты всегда отчаянно карабкалась обратно наверх. Однако теперь ты должна увидеть в себе бездну, куда может упасть любой из нас.
— Я не...
— Ты боишься. Верно, этого надо бояться. — Алексас подался вперёд. — Как бы нам ни хотелось в это не верить, но тьмы в этом мире больше, чем света, Таша. Чему нас могла научить история амадэев? Разве Воины были так плохи? Разве Лиар в начале истории был таким, каким стал сейчас? Любящий, заботливый старший брат... но всё дело в том, что тьма живёт в сердце каждого. Самого доброго. Самого отважного. И нужен лишь подходящий случай, чтобы она явила себя.
Таша сидела, разомкнув губы: с ответами, просившимися на язык, но отказывавшимися произноситься.
Ей хотелось крикнуть 'неправда'. Ей хотелось доказать ему, что он ошибается.
Только вот всё дело было в том, что доказательств у неё не было.
И нечто глубоко внутри неё — наверное, то, что она привыкла называть голосом разума, — соглашалось с его словами.
— Тьма внутри ничтожества — ранит. Тьма внутри зла — испепеляет. А тьма внутри святого способна уничтожить мир. Потому что нет на свете зла страшнее, чем то, что кажется добром. Даже если порой оно просто не в силах сразу поверить, что уже добром не является. — Коснувшись её руки, Алексас легонько сжал её пальцы. — Тебе не потребуется заходить слишком далеко. И лишь маленький и ограниченный человек, сделав первый шаг во тьму, будет с тех пор смотреть только в неё. Ты с рождения привыкла смотреть на свет. Ты найдёшь в себе силы остановиться.
Таша смотрела на свою ладонь в его пальцах; смотреть на Алексаса она почему-то не решалась.
Почему она должна вступать в эти игры? Почему именно она? Нет, понятно, почему, но всё-таки — почему?..
— Я не хочу этого, — прошептала она. — Я никогда этого не хотела.
— Знаю. Но порой то, что ещё вчера казалось недопустимым и невозможным, становится единственно верным. — Алексас встал. Чуть помедлив, выпустил её пальцы. — Ложись. Завтра будет не легче, чем вчера.
Таша, прикрыв глаза, медленно сползла ниже, коснувшись головой подушки. Застыла, слушая его шаги, приглушённые пушистостью яркого ковра. Она услышала, как щёлкнул дверной замок; ожидала звука закрывающейся двери, но того почему-то не последовало.
Некоторое время спустя Таша всё же открыла глаза.
Алексас стоял на пороге, глядя на неё.
— Что? — неуверенно привстав на локте, спросила она.
Он не ответил. Просто стоял и смотрел.
Потом улыбнулся и, ничего не ответив, вышел.
Какое-то время Таша ещё всматривалась в запертую дверь. Потом, потушив светильник, снова легла, глядя в тёмный балдахин над собой.
Она и раньше замечала нечто странное во взгляде Алексаса, устремлённом на неё. Взгляде, которого она не замечала у него до недавнего времени; взгляде, который она не могла понять.
Но теперь она вспомнила, что однажды уже видела похожий взгляд.
Нет, наверное, ей только кажется. Наверное, она просто нафантазировала себе невесть что; а ведь всегда смеялась над девушками, которым свойственно приписывать кому-то мифические особенные чувства к своей скромной персоне. В конце концов, Алексас с самого начала относился к ней очень трепетно, а теперь, когда он потерял брата, Таша осталась его единственным другом, и он дорожит ею вдвойне. Об этом и говорил Герланд.
Но всё-таки...
Таша закрыла глаза, и ей почему-то стало жарко в холодной комнате.
...такой взгляд был у Арона в ту ночь, когда он смотрел на виспа из Белой Топи — и видел ту, кого потерял вечность назад.
* * *
— Точно готова?
Лив нервно кивнула, пытаясь устроиться в кресле поудобнее.
— Хорошо.
Под пристальным наблюдением госпожи Лиден, внешне спокойно вязавшей свой шарф, Арон подвинул табурет, сев напротив Лив.
— Ты же говорил, твоя магия на Лиара не действует, — бурчала старушка, орудуя крючком.
— Это не магия. Узы, которые связывают нас — нечто большее, чем магия. Их не разорвать просто так. И я могу кинуть ему зов, на который он, думаю, откликнется. — Арон прикрыл глаза. — Прости, Лив. Начинаем.
Девочка обречённо зажмурилась.
— Лиар, — тихо проговорил Зрящий, обращаясь к пустоте. — Я хочу поговорить с тобой.
Наверное, с минуту в маленькой кухне царила тишина.
Потом Лив согнулась пополам, схватилась за голову — а когда выпрямилась, лицо её кривила холодная, чужая улыбка.
— Смотрю, былое величие не вконец в тебе угасло, — заметил Лиар, закинув ногу на ногу, вольготно устраиваясь в кресле. — Ещё не разучился Зову, надо же.
— Где Таша? — коротко спросил Арон.
— Ни приветствия, ни вопроса, как дела у любимого брата, — укоризненно заметил тёмный амадэй. — Можешь не волноваться. Я же сказал: я не допущу, чтобы с ней что-то случилось.
— Где она?
— Какая настойчивость, — протянул Лиар скучающе. — И что ты будешь делать, если узнаешь?
— Это тебя не касается.
— Боюсь, братишка, ты не в том положении, чтобы ставить условия. Откровенность за откровенность. Ты излагаешь мне свой план, а я в зависимости от этого решаю, излагать тебе что-либо о Ташином местоположении или нет.
Арон помолчал.
— Я отправлюсь за ней, — сказал он наконец.
Детские ладошки лениво зааплодировали.
— Ушам не-своим не верю. Наш мышонок решил высунуться из норки?
— Я сказал тебе то, что ты просил. Твоя очередь.
— Она в штаб-квартире 'Венца'. — Лиар спокойно протянул руку за чашкой с чаем, стоявшей на столе. — Это в Адаманте. Особняк Шелианов. Точный адрес тебе не потребуется, где он находится, знают многие. — Поднося чашку к губам, он кинул на брата насмешливый взгляд поверх неё. — Значит, прихватишь с собой магистра в добровольном изгнании и отправишься взламывать завесу вечной тьмы? Учти, что Таша находится под присмотром не самых слабых колдунов, волшебников и альвов. Не говоря уже обо мне.
— Последнее и заставляет меня ехать за ней.
— Но я достану её, где бы она ни была, куда бы ты её ни спрятал. Ты это знаешь. И ты не сможешь этому помешать.
— Смогу. Больше я никуда и никогда её от себя не отпущу. Я не позволю тебе творить с ней то, что делало с ней твоё зеркало.
— Зеркало лишь подтолкнуло её к нужному пути. Шаги по этому пути она делала сама. — Лиар мирно сделал глоток. — Малина? М... ваши кулинарные способности, госпожа Лиден, достойны похвалы из уст куда лучше моих. Или тех, что в данный момент являются моими.
Раздался треск: пальцы старушки слишком сильно сжали крючок, давно уже застывший на одном месте.
— Ты развращал её душу, — голос Арона звучал почти спокойно.
— Ты невинный флирт на балу называешь развратом? — голос Лиара звучал почти устало. — Я помогал ей взрослеть. Она застряла в своём детстве, а ты успешно ей в этом помогал.
— Она не твоя кукла, чтобы лепить из неё то, что хочешь ты.
— Но и не твоя, чтобы до конца жизни запирать её в песочнице. — Лиар располагающе улыбнулся. — Забавно, что светлая половина нашего с тобой союза чаще другой забывала о праве любого на свободу воли и выбора.
— А ты не ограничиваешь её выбор?
— У меня нет твоих средств, чтобы его ограничивать. У меня есть лишь возможность увезти её от тебя, чтобы посмотреть, какие выборы она будет делать, оставшись одна, вырвавшись из-под твоего контроля. И продемонстрировать это тебе. В конце концов, она моя любимая кукла, а я сделаю всё, чтобы любимая кукла была довольна. — Лиар аккуратно отставил пустую чашку. — Знаешь, Арон, порой свобода привязывает крепче любых уз, а некоторым людям хочется бежать лишь из закрытой клетки. Тебе следовало бы чаще об этом вспоминать... но вечность, как посмотрю, ничему тебя не научила.
Тёмный амадэй взглянул на госпожу Лиден. Коротко склонив голову в знак прощания, вновь посмотрел на Арона.
— До встречи, братец. И в другой раз дождись, пока я сам к тебе приду. — На детских губах расцвела жуткая в своей насмешливости улыбка. — Снова тешить твоё самолюбие и изображать призрака, которого можно куда-то вызвать, я не собираюсь.
Закрыл глаза, — и Арон подхватил бесчувственную Лив, падающую лицом вперёд.
С громким стуком госпожа Лиден опустила на стол шкатулку с вязанием.
— Езжай, Арон, — побелевшими от ярости губами прошептала она. — Богини ради, возьми Гирена и вытащи Ташу из рук... этого.
— Поеду. — Держа девочку на руках, Арон встал. — А знаешь, что самое страшное?
— Он ждал, что ты сделаешь это?
— Да. — Амадэй шагнул к лестнице, чтобы унести спящую Лив наверх. — И, думаю, скоро нам предстоит узнать, что он запланировал для меня следующим.
* * *
— Может, всё же расскажешь оставшуюся часть истории? — тихо произнесла Таша.
Арон, сидевший в кресле, захлопнул книгу. Отодвинувшись от стола, оглянулся: Таша и Джеми ждали рядом, с чашками в руках, отпросившись у госпожи Лиден попить вечерний чай в комнате приёмного отца.
Почему именно там — вуалировать или скрывать они даже не думали.
— Я не очень люблю вспоминать эту часть, — мягко произнёс Арон.
— Ты же знаешь, что это важно для нас. Для меня. — Таша подошла ближе. Поставив чашку, повернулась к амадэю, опершись руками на тёмное дерево столешницы. — Я хочу знать, что случилось между вами с Лиаром.
— Ты уже знаешь.
— Общие черты не объясняют всего.
— И ты хочешь подробностей? Страшных подробностей, которые позволят понять, почему Лиар так меня ненавидит?
Таша, не колеблясь, кивнула — и Арон, усмехнувшись со странной горечью, отвёл взгляд, устремив его в окно.
Он долго молчал.
— Это случилось незадолго до того, как амадэев свергли, — произнёс Арон потом: безо всякого вступления, будто с предыдущей части его рассказа не прошло уже больше месяца. — И хорошо, что именно тогда. Не знаю, что было бы, разорви мы отношения раньше.
