Или же... и эта последняя мысль была воистину нестерпимой, Творец наказывает их за запретную магию? Они верили, что Он милостив и простит своих Детей: ведь они нарушили Его запрет лишь для того, чтобы исполнить Его Волю! Не было другого выхода, не было! Страшную цену заплатили они за этот обряд, неужели напрасно?! Безумная, чудовищная трата сил, и теперь они должны уничтожить собственное творение, свой последний шанс? Нет, он не согласен. Пускай Старейшие принимают решение, но последнее слово скажет он, Ирэдил, Солнечный Клинок.
— Мы слишком много вложили в создание короля Элиана. Он сотворен нашей силой и в нашей власти уничтожить его в любой миг. Но что произойдет потом? Мы потеряем империю.
Неслышные голоса Старейших бархатным шепотом прозвучали в его голове, привычно сливаясь в один:
— Мы прибегли к запретному и сотворили чудовище. Он искажает все, к чему прикоснется. Сам Проклятый не смог бы распространять скверну столь рьяно, вернись он в мир! Король Элиан должен умереть.
— Нет, — впервые Ирэдил открыто возразил Совету, — он был нашей последней надеждой. Обряд мог смутить тот разум, что вы даровали ему. Вдали от Филеста и целебной силы Леса он потерял путеводную нить и в смятении больше не ведает, что праведно, а что проклято. Я отправлюсь в Сурем и исцелю его. Под личиной моего младшего брата он всего лишь испуганное дитя, лишенное самой сути своей души. Он сотворил много зла, но все еще можно исправить.
— Король не должен покидать Филест, — прошелестел голос.
— Это обычай, а не закон, — возразил Ирэдил.
Голос распался на отдельные ноты, и снова слился воедино:
— Мы согласны. Попробуй исцелить его, но если не сможешь — уничтожь.
Король медленно кивнул, принимая решение Совета и вышел из зала. Он не слышал, как неподвижная фигура в крайнем кресле разомкнула уста:
— Он слишком жаждет сохранить существование оболочке своего родича. Ирэдил не справится.
— Король — солнечный клинок нашего рода. И ему решать, когда покидать ножны. Мы советуем, но в бой идет он. Мы сделали все, что могли.
* * *
В очаге горел огонь, языки пламени взлетали, сплетались в затейливое кружево и вспыхнув, опадали водопадом разноцветных искр. Ларион пристроился у самой решетки, и размахивая руками, управлял огнем. Время от времени коварная искорка отскакивала в сторону и падала ему на лицо, но мальчик только смеялся, как от щекотки. Вот он вскинул ладонь, развел в стороны пальцы, и огонь плавно перетек в остроухого зайца, алого, с желтыми длинными ушами и черным носом. Вместо хвоста у зайца трепетал язычок пламени, но по взмаху руки огонек превратился в облако оранжевых искр.
Мэлин, казалось, не обращал на мальчика внимания, да и смотрел в другую сторону, на Далару, сидевшую в кресле. Но неожиданно в пламени возникла вторая фигурка — ярко-рыжая лиса и недвусмысленно клацнула зубами. Ларион отчаянно замахал руками, превращая зайца в медведя, но не успел. Лиса распахнула зубастую пасть, и полузаяц-полумедведь рассыпался прахом. "Ам", — все так же не оборачиваясь произнес Мэлин и кинул в рот засахаренный орешек.
— Эй! Твоя лиса съела моего зайца! — возмутился мальчик.
— Лисы обычно именно так и поступают, — подтвердил Мэлин, — не хочешь быть съеденным — шевелись быстрее.
— Ах так! — азартно вскрикнул Ларион, и в камине появился всадник в сверкающем доспехе. Конь встал на дыбы, рыцарь выхватил меч. Мэлин подвинулся поближе и принял вызов. Черный воин, закованный в латы, обнажил клинок. Бой закипел нешуточный: Ларион размахивал воображаемым мечом, огненный рыцарь повторял его движения. Черный воин сначала отступал, парируя, но затем перешел в атаку. Мэлин, позабыв обычную невозмутимость, тоже начал размахивать руками. Ларион сумел пробить защиту, и из рассеченного плеча черного исполина струей лавы хлынула кровь. Он вылетел из седла и упал, но тут же поднялся на одно колено.
— Ага, вот тебе, получай! — Обрадовался мальчик и тут же был наказан за неосторожность. Его противник, не поднимаясь, полоснул лошадь по ногам. Конь завалился на бок, подминая под себя всадника, и Ларион не успел отделить рыцаря. Обе фигурки вспыхнули и растаяли в облачке дыма, черный всадник последовал за ними.
— Ничья, — пояснил Мэлин, — конь падал прямо на моего рыцаря. Он бы его раздавил.
— Ты бы еще раньше истек кровью!
— Хватит спорить, — вмешалась Далара, отложив в сторону книгу, — Ларион, тебе пора спать.
Мальчик вздохнул, но покорно отправился в маленькую пристройку, прилепившуюся к северной стене дома. Там с трудом помещалась его постель и сундук с одеждой. Далара отправилась следом — почитать сыну перед сном. Чем старше становился мальчик, тем дальше отступала мучительная отчужденность, разрывавшая ее в годы его раннего детства. Она не знала, каким словом назвать то, что испытывала сейчас к сыну — любовь ли это, привязанность, или же привычка. Но как-то самой собой, незаметно, оказалось, что этот ребенок необходим ей как воздух.
Став на запретный для детей Творца путь познания, Далара была еще слишком молода, чтобы понимать, чем придется заплатить за этот выбор. С каждым мигом она утрачивала свое естество, неуловимо и безвозвратно. Она перестала быть эльфийкой, но так и не стала человеком. Собственная душа казалась ей куском тусклого желтого известняка, изъеденного временем. Сперва было больно, пока она еще могла чувствовать, как рвутся нити. Потом боль ушла, осталось только высасывающее силы ощущение надлома. И вот теперь, спустя столетия, она снова чувствовала себя цельной, быть может, даже — исцеленной.
Уставший после бурного сражения Ларион скоро уснул, и Далара вернулась в общую комнату. Она села в кресло и положила на колени дощечки для плетения и наполовину готовый пояс. Мэлин сел у ее ног, запрокинул голову так, чтобы видеть как мелькают ее руки, связывая нити:
— Чью судьбу ты плетешь на этот раз, Далара-Плетельщица? — Поинтересовался он.
— Не твою.
— Это верно — я всего лишь ком порванных нитей. Черновая работа. Проще бросить в очаг, чем распутать.
Далара прикусила губу: внешне Мэлин был похож на Леара, настолько, что можно было перепутать, но, в отличие от покойного Хранителя, он так и не простил свою создательницу. Иногда Даларе даже казалось, что молодой маг остается с ними только для того, чтобы продолжать ее мучить. Она давно уже хотела попросить его уйти, но Ларион любил своего непредсказуемого дядю, и ради сына Далара каждый раз останавливалась на полуслове.
И снова Мэлин словно прочитал ее мысли. Он взял из миски еще один орех, подбросил его, поймал, не глядя, и закинул в рот:
— Но тебе недолго осталось терпеть мое общество, Плетельщица. Я ухожу.
— Куда? Вернее, зачем?
— Король Ирэдил решил навестить своего младшего брата в Суреме. Можно будет сразу заплатить по двум счетам.
— Ты сошел с ума!
— Я хоть и кривая ветвь на родословном древе, но все же Аэллин. Кому, как ни тебе знать, что мы не сходим с ума — мы уже рождаемся сумасшедшими.
— Мэлин, выслушай, не ерничай хоть пару минут! Ты не знаешь, что такое король Ирэдил.
— Знаю. Эльф. Я видел его в Филесте. Ничем не отличается от остальных твоих сородичей, разве что волосы сильней блестят. А так — пустышка. Вне своего дворца он бессилен, да и там для украшения. Правят ведь Старейшие. Но им придется подождать своей очереди.
— Ты самоуверенный и глупый мальчишка! Ирэдил — Солнечный Клинок. Когда-то давно было три Клинка, по одному на каждый Дом. Но Лунный и Звездный убили друг друга в поединке во время войны. Остался один.
— Я не собираюсь с ним фехтовать, — Мэлин вытащил еще один орех, с самого дна посудины. Далара в ярости хлопнула его по ладони и злосчастный орешек покатился на пол:
— С момента своего появления на свет Ирэдил накапливал Силу. Он не маг и не жрец, он — живое оружие. Эльфийский король, как ты заметил, не правит. Потому что создан для другого. Для боя. Я не знаю, на что именно он способен, не в состоянии даже представить. Между нами два поколения.
— Вашему солнечному дому придется искать себе другой клинок и другого короля.
— Но Мэлин! Что тебе до него? Я понимаю, ты хочешь отомстить Элиану за мать, но при чем здесь Ирэдил? Или ты думаешь, что они братья, и хочешь уничтожить весь род? Так Аланта уверяла меня, что этот Элиан — не Элиан, а подделка, — Далара сама уже не понимала, что говорит, отчаявшись остановить безумца. Он погибнет, а она... она останется одна.
Мэлин соблаговолил разъяснить:
— Король Элиан заплатит мне за Суэрсен и мою мать, за Виастро и Вильена. Заодно и за орден Дейкар. Они не отличались особой чистотой рук, но помогли мне выжить. А Ирэдил... этот долг я унаследовал от врага, который мог бы стать другом.
— Ты не вернешься, — из голоса ушло и возмущение и отчаянье, осталась только грусть.
Мэлин только хмыкнул:
— Даже и не надейся, Плетельщица, так просто ты от меня не избавишься, — и ему давно не дышалось так легко и радостно.
* * *
Такой роскоши Сурем еще не видывал — подготовка к визиту царственного брата его величества затмила даже празднества по случаю рождения наследника. Фасады домов на центральных улицах затянули золотой парчой, крыши храмов заново покрыли сусальным золотом, позолотили статуи и фонтаны. Нищих попрошаек спешно распихали по переполненным приютам, удвоив охрану этих богоугодных заведений, дабы взгляд эльфа не омрачало убожество смертных.
Вышивальщицы работали днем и ночью, украшая полотнища флагов солнечным гербом. Готовые флаги тут же уносили и развешивали на фасадах домов по пути следования высокого гостя, а в мастерских даже днем стоял сизый чад от сгоревших за ночь свечей. Королевский шут, запутавшись в драпировке, имел несчастье пошутить, что роскошь во дворце уже свисает со стен, и тут же лишился места, да еще был рад, что дешево отделался.
Придворные шили наряды: золотые ткани, золотое кружево, золотые цепи с золотистыми топазами, королева единственная осталась верна привычному белому. Дамы, кому не посчастливилось родиться блондинками, пускались на всевозможные ухищрения, чтобы придать кудрям нужный золотистый оттенок, а цены на парики из светлых волос взлетели до небес. Травники, продававшие золотую пудру, сколотили состояние.
У Саломэ болели глаза от вездесущего золота, а голова раскалывалась от едкого запаха смеси для отбеливания волос. Устав от воцарившейся во дворце суеты, она закрылась в своих покоях, допустив к себе нескольких дам, не поддавшихся всеобщему безумию. Две из них были слишком стары, третья в положении, а четвертой, Лиоре, и без родственных визитов хватало царственного эльфийского внимания.
Оставшиеся не у дел дамы сплетничали тихонько между примерками, что Саломэ Светлая как была блаженной, так и осталась. Нужно быть святой, чтобы осыпать милостями любовницу обожаемого супруга! Если бы Саломэ просто терпела юную соперницу, а еще лучше — отравляла провинциальной выскочке жизнь, фрейлины бы поняли и всячески поддержали королеву. Но Саломэ, напротив, с первых же дней выделила трогательно-хрупкую девушку в скромном траурном платье. Лиора играла на арфе, неплохо пела, а самое главное — предпочитала молчать. Став фавориткой короля, она не изменила этой похвальной привычке, а Саломэ, в глубине души, была только рада, что король прекратил свои редкие визиты в ее спальню, и из благодарности еще больше приблизила к себе Лиору.
* * *
Господин министр государственного спокойствия мог решать судьбы королевств, спорить с магами, приказывать лордам и даже сохранить свою должность, прозевав покушение на короля! Воистину, он достиг вершины могущества, доступного простому смертному. Но маленькая радость, открытая любому, у кого в кармане завалялась пара монет, была для него отныне запретна. После удара лекарь строжайше запретил министру карнэ. Нет, ни "всего одну чашку с утра", и ни "разбавленного", ни с молоком и медом, все равно нельзя! О запрете узнал лейтенант, и из кабинета Чанга магическим образом исчез набор для заваривания карнэ, о былой роскоши напоминал теперь лишь въевшийся в деревянные панели аромат.
Но каждое утро министр по-прежнему приходил к Саломэ с докладом, только вместо карнэ пил теперь омерзительно кислый и, как следствие, необычайно полезный для здоровья отвар. Саломэ собственноручно наливала янтарную жидкость в чашку и не начинала разговора о делах, пока Чанг, брезгливо сморщившись, не выпивал последнюю каплю целительной отравы.
Отодвинув в сторону поднос, Саломэ покачала головой:
— Завтра он приезжает. Я не понимаю, как все эти люди могут ликовать и наряжаться, зная, что Ирэдил — убийца! Все забыли про ту деревню, иногда мне кажется, что я одна — помню.
— Хотя вам как раз и следует забыть, — кивнул Чанг.
— Я скажусь больной. Не могу, не хочу! Он не сможет меня заставить.
— Не похоже, чтобы его это беспокоило. Когда вы в последний раз видели его величество?
Саломэ задумалась, потом нахмурилась:
— Сейчас, когда вы спросили... до того, как объявили о визите.
У министра дернулся уголок рта:
— Не так давно его величество преподал мне весьма ценный урок. Теперь я чую страх, как гончая — заячий след. И свой, и чужой. Король боится. И не без оснований. Не думаю, что в Филесте обрадовались его преобразованиям.
— Ирэдил — его брат. Солнечная кровь священна для эльфов, кровь королевского рода — священна вдвойне. Элиану нечего страшиться.
Чанг медленно кивнул. Саломэ права: Ирэдил не причинит вреда младшему брату. Но почему тогда на дне серых глаз эльфа плещется ужас, спрятанный под тонкой пленкой безмятежности?
* * *
"Король-Солнце! Король-Солнце"! — по толпе пробежал восторженный шепот. Два эльфа стояли рядом. Оба высокие, тонкие, златовласые, но младший брат во всем уступал старшему. Элиан склонился, приветствуя родича. Солнечный король протянул брату обе руки, и помог подняться. Они обменялись парой слов, но так тихо, что стоявшие в отдалении придворные не услышали, и направились к помосту, на котором сверкали два золоченых трона. Ирэдил не шел, он словно плыл по мраморному полу, окруженный теплым золотым сиянием. Элиан следовал за ним, в нескольких шагах позади.
Дамы напрасно тратили столько сил на роскошные туалеты — царственный гость смотрел прямо перед собой, не обращая внимания на замерших от восторга смертных. Нельзя было понять — то ли от него и в самом деле исходит мягкий золотой свет, то ли это пламя отражается в его кудрях и плащом из расплавленного золота ложится на плечи поверх белоснежной шелковой туники.
Возле самого помоста стояли жрецы, министры и члены Высокого Совета. Чанг предусмотрительно занял место у стены, но все равно покачнулся, когда эльфы прошествовали мимо него. Если в присутствии короля Элиана хотелось упасть на колени и исполнить любое его желание, повинуясь даже не слову, а едва заметному жесту, то от одного лишь взгляда на Ирэдила перехватывало дыхание. Казалось кощунством дышать без позволения этого божественного существа. Элиану для подобного результата нужно было приложить определенные усилия — старший брат превосходил младшего не только в сиянии глаз. Чанга поддержала чья-то рука, и над самым ухом прозвучал знакомый голос:
