Блатные из тридевятого царства

— Отдай ящик или...

— Что значит отдай, — перебил вождь. — Выиграй!

Спорить бесполезно, в смысле наоборот, нужно только спорить. Иначе Лёньку с Аркашкой не вытащить, замаринуются как сельдь тихоокеанская, причем — в собственном соку.

По меркам вождя ставки в предстоящей игре были слишком высоки. С одной стороны — хороший ящик со всем содержимым, на другой чаше весов — жизнь единственного наследника. Поэтому поединок отложили до утра. Вождь торжественно объявил:

— За вами приплывут. Будем состязаться в Выносливости, Силе и Бим-Бом!

Вот и все, понимай, как хочешь. Лакат отбыл восвояси. К чему готовиться, чего ждать? Сплошные вопросы и не одного ответа. Если "выносливость" и "сила" вызывали хоть какие-то ассоциации, то "бим-бом" сопоставить не с чем, разве что с битьем головы о колокол.

Место для ночевки выбрали на пригорке подальше от озера. Первым делом примотали Ахтаха к березе, потерпит, Леньке с Аркашкой не слаще. Распределив ночные дежурства, я подсел к пленнику и учинил допрос. Два часа ушло впустую. Ахтах старался, даже на пальцах объяснял — бестолку. На языке родных болотных кочек — пожалуйста, на русском — полная белиберда. С большим трудом я понял одно — "выносливость", "сила" и "бим-бом" это не просто пари, а спортивные состязания, сродни олимпийским играм. Оле-оле-оле-оле-оле Россия... Утром будем поглядеть.

Приплыли за нами не слишком рано, часов в десять. Кондрат Силыч и Сорока остались с заложником. Ахтах, единственная гарантия нашей безопасности, охрип от возмущения. Но плевать я хотел на его заверения в дружбе. Олимпийские принципы — хорошо, а заложник лучше.

Разместились в двух лодках, кроме оружия взяли еды, кто его знает, сколько продляться испытания. Наши продукты экологически чистые, а вот местные могут быть с такими приправами, что в раз приключится несварение желудка.

Плавание прошло без происшествий. Нас доставили на большой остров, окруженный зарослями камыша. Народу битком, съехалось все племя, включая детей и стариков со старухами. Тысяча людей, все орут, визжат, размахивают шкурами.

Наконец появился Лакат. Накал страстей достиг пика. Вождь поднял руку, гул ослаб, и он крикнул:

— Выносливость!

Вперед выдвинулся низкорослый крепыш с маленьким лбом и могучей грудной клеткой, наш первый соперник. Опять визг, свист. В небо летят набедренные повязки. Племя в экстазе.

Смысл состязания оказался на удивление прост — кто дольше просидит под водой, тому и медаль. Шансов победить ноль, даже меньше. Островники в воде, как рыбы — с малолетства, нас любой ребенок обскачет, ну а чемпиона обыграть можно одним способом — утонуть.

Смачно плюнув, я снял кроссовки и пошел топиться. Судейская коллегия из пяти стариков подвела нас к обрыву, до воды метра полтора, в руки сунули по валуну, самый трухлявый махнул рукой и мы сиганули. Над головой сомкнулась трехметровая толща воды.

Теоретически я знал — надо замереть, любое движение расходует кислород. Щас. Ноги коснулись илистого дна — камень полетел в сторону, я поплыл. Главное не ошибиться в направлении, видимость нулевая. Через пять метров задавило виски, пара гребков и в груди огонь. Инстинкт толкает наверх, разум заставляет плыть. Легкие готовы лопнуть... Все, надо сдаваться... Правая рука наткнулась на стебель камыша.

Я достал нож, в глазах цветные круги, еще мгновение и губы сжали перерезанный стебель. Несколько глотков свежего воздуха выветрили из головы туман. Костер в груди хоть и не угас, но стал терпим. Теперь посоревнуемся.

Досчитав до трехсот, поплыл назад. Если соперник без жабр хватит и этого. Пока искал камень, чуть не утонул вторично. Рывок к поверхности был так селен, что даже пятки появились над водой.

Прыгают в восторге кореша, рядом плавает грустная морда чемпиона, один ноль в нашу. Лакат удивлен, но марку держит. Без перерыва приступили ко второму состязанию. Толпа мужиков, из числа зрителей, приперла лодку. Двое старичков из судейской бригады прошлись вдоль бортов, поцокали языками и дали добро. Вождь крикнул:

— Сила!

Очередной раунд борьбы за сундук требовал участие двух спортсменов. Из толпы вышла парочка бегемотообразных горилл, из той породы, где спинной мозг является основным. Головы как у креветок — плоские и маленькие, а вот торс, руки — сплошные канаты из мышц.

Толпа болельщиков затаила дыхание. Атлеты разошлись, один к корме, другой к носу лодки. Скрюченные пальцы вцепились в просмоленные доски. Рывок и рыбацкая посудина оторвалась от земли. Взмах и могучие руки швырнули лодку вглубь острова, в воздухе застыл страшный рык, в нос ударил специфический запах, ребята старались на совесть.

Старички произвели замер, вымеряя расстояние специальной палкой. Заложило уши от визга, судя по всему — установлен новый рекорд. Ну что ж, нам есть что противопоставить. Васька с Ванькой засучили рукава.

— Братцы не подведите, вся Русь на вас смотрит, — напутствовал я.

Васька деловито плюнул на ладони и шепнул брату:

— Бросаем на счет три.

Задача спортсменов проста, швырнуть "снаряд" в обратную сторону и желательно дальше, чем то место, где он лежал раньше.

— И раз... — лодка взлетела вверх и, увлекаемая силой братьев, понеслась по широкой амплитуде вниз.

"И-и-ии два" не последовало. С противным хрустом доски лопнули, в руках у Шестерок остались два жалких обломка, а лодка птицей воспарила в небесах. Судейская бригада кинулась врассыпную, им бы в стороны бежать, а не попрямой...

Никаких замеров производить не стали, во-первых — некому, стариков двадцать минут выуживали из озера, во-вторых — и без линейки ясно, рекорд перекрыт втрое. Два ноль.

Лакат и этот удар выдержал с честью. Бог азарта Зару был сегодня на нашей стороне. Сделав паузу, вождь торжественно объявил:

— Бим-бом!!!

Я думал громче орать и визжать уже не возможно, но ошибся, причем сильно. Остров содрогнулся от сотен воплей. Орут дети, орут мужики, а женская часть населения закатила такую истерику, что десяток карасей в озере всплыли кверху брюхом.

Толпа раздалась, образовав полукруг, в центре, на песке две плетенные из камыша циновки. Мокрое и помятое жюри разместилось в первых рядах, а в образовавшемся проходе выстроилась очередь из девушек, женщин и старух, человек пятьдесят. Возраст от пятнадцати до шестидесяти... нет, до семидесяти... гм, если тем двум бабулькам меньше восьмидесяти пяти, то я и вовсе еще не родился.

Убедившись, что все готово, судьи затребовали спортсменов на старт. Я медлил, кого посылать, если правила не известны? Суть состязания растолковал наш соперник, неказистый тощий рыбак с шершавым лицом и грустными глазами:

— Кто иметь женщин больше, тот победить, — руки спортсмена несколько раз повторили характерный жест. — Бим-бом, бим-бом, бим-бом...

Первая пара красоток разлеглась на циновках, одежды ноль, ноги на ширине плеч, плечи шире Васькиных...

Я переглянулся с корешами и под гневные женские взоры, поплелся к вождю. Такой спорт нам не нужен. Бим-бом проигран. Те, кто помоложе улюлюкали в след, женщины постарше казали кулаки, а старухи крыли отборным матом. Откуда в старческих мозгах столько извращенной эротической фантазии?

— Лакат, — сказал я. — Выносливость — один ноль, Сила — два ноль, Бим-Бом — два один. Давай ящик!

— Нет, — ответил вождь. — Выносливость — один ноль. Сила — два ноль. Бим-бом — Сила и Выносливость вместе, — два-два, ничья. Надо еще одно состязание.

— Какое?

— Может Бом-бим? — предложил Лакат.

— Нет!!! — отшатнулся я, стараясь даже не думать о том, что может таиться под таким незатейливым названием.

— Тогда...

— Играем в Буль-буль, — отрезал я.

Догадливый Федька притащил бурдюк с вином, подарок Сажи, и две берестяных кружки.

— Обе стороны пьют по очереди, в кого больше влезет тому и сундук.

Лакат согласился и решил участвовать лично. От нас пошел Евсей. Недовольный Ванька пробурчал вслед:

— Как тяжести кидать — Шестерки, как вино дармовое от пуза хлестать — Фраера.

Первые пять порций провалились в спортсменов быстрее, чем вода в песок. После десятой кружки едва заблестели глазки. Я уже начал опасаться, что бурдюком не обойтись, но после двадцать третьего подхода губы Лаката расползлись по всему лицу, глаза под переносицей сошлись в кучу и вождь рухнул.

Евсей презрительно икнул, дрожащие руки вытряхнули из бурдюка остатки. Еще глоток и наше преимущество стало безоговорочным.

— Пахан, — блеял Фраер, — а я и в Бим-бом щас победю... — Ноги Евсея подломились и он ткнулся лицом в песок.

Островники народ пакостный и прескверный, но заветы бога Зару чтят свято. Сундук вернули без вопросов, выиграл — получи. Так же молча, нас доставили на большую землю. Ни здравствуй, ни до свиданья, ни приезжайте еще. Холодно попрощались, ни по олимпийски.

До лагеря ползли почти час. Сундук тащить оказалось удобней, чем Евсея. В сундуке четыре острых угла, в Евсее сорок четыре, как не поверни — сплошные кости, коленки да локти. Кондрат Силыч, оглядев сундук со всех сторон, вполне серьезно сказал:

— А пусть там и сидят. Дырку сделаем, в день кусок хлеба да стакан воды.

Корешам идея понравилась, даже Евсей нашел силы кивнуть. Хорошее предложение, душа так и жаждет откликнуться. Кое-как поборов искушение, я приказал:

— Открывайте.

Сначала пошел запах, волна вони была такой плотной — вяли цветы поблизости. Сверху, в позе эмбриона, покоился господин граф. Лицо без эмоций, ресницы дергаются. Лёньку уложили на траву, попытались распрямить, бесполезно, коленки, как стальная пружина, каждый раз возвращаются к подбородку.

Аркашке пришлось тяжелее. Его ноги были так плотно сжаты, что те части тела, которые находятся между... точнее — когда-то находились... Впрочем, теперь это неважно, теперь это сугубо личная интимная проблема самого Аркашки. Как-то не везет им с братцем на причинные места.

С трудом Васька с Ванькой раздвинули приказчику ноги, лицо Аркашки порозовело, вздыбилась в тяжелом вздохе тощая грудь, и он чуть слышно прошептал:

— Два дня не дышал, организм так зажало, мизинцем пошевелить боялся.

— Ты теперь никогда ничего не бойся... Поздно... — Посоветовал Ванька.

Лишь отпущенный на волю Ахтах проявил к Аркашке сочувствие:

— Бим-бом больше нельзя, бом-бим можно.

Лёньку пришлось размачивать в озере. Туда же сволокли и Аркашку. Вся грязь, конечно, не отстанет, но может хоть лошади перестанут шарахаться. Рыбу вот жаль...

Едва узники сундука оклемались, мы поспешили убраться от берегов Черного озера. Чем больше расстояние, тем надежнее олимпийские принципы. Мало ли что Лакату с похмелья в голову стукнет.

Аркашка устроился в седле по-дамски — обе ноги на одну сторону. При всяком движении приказчик издавал такие эротические вопли, что жеребец под ним стыдливо косил глаза. А вот с Лёнькой приключилась радость, он онемел. Граф все понимал, все слышал, а сказать не получалось, язык шевелится, а звука нет, одна пена с губ капает.

Ехать пришлось шагом. Когда солнце склонилось к западу, принялись обустраиваться на ночлег. Расседлали коней, развели костерчик. Булькает в котле пшено, у всех слюнки до подбородка, у Леньки — просто так, у остальных — от запаха каши. Зашмыгал носом Евсей, наверно закуска снится.

Сумерки с каждой минутой становились плотней. Чтоб не ужинать в темноте Антоха подкинул дровишек в огонь, в небо взвился сноп искр. Фраер громко чихнул и пришел в чувство. Заботливый Федька сунул ему под нос миску с ужином, я налил вина, пусть подлечится. Помогло, взгляд Евсея стал осмысленным и сфокусировался на Аркашке.

Приказчик с урчанием трескает кашу, по длинной шее кадык из конца в конец бегает, в такт жевкам уши колышутся. Едва Аркадий облизал ложку, Евсей задушевно сказал:

— Гони пять рубликов.

Аркашка поперхнулся:

— Это с чего?

— Шкура твоя и полушки не стоит, потому спасали бесплатно, а вот провиант нынче дорог, сожрал — плати.

— Ты в своем уме? В любой деревне за медный пятак ведро такой каши отвалят!

— У них может и ведро пятак, а у нас — пять рублей миска. Не нравится, походи по степи, поторгуйся...

Сначала я испугался, думал Аркашка ужин выблюет, всю рожу перекосило, но обошлось, сдержался. Федька, простая душа, громко крикнул:

— Кому добавки?

Аркашка шарахнулся от Подельника, как от чумового, забился под куст и печально ответил:

— Благодарствую, на всю дорогу уже накормили.

Поковырявшись в чашке, Евсей печально глянул на пустую кружку. Пришлось показать кулак. Фраер так выразительно вздохнул, что полевая мышь в траве замерла. Но я непоколебим. Одна кружка — лечение, остальные — пьянка.

Первым выпало дежурить Сороке. Я подложил под голову седло и уставился в небо.

Надкушенное яблоко луны сиротливо жмется к земле, мерцают мягким серебром миллионы звезд. Я блаженно зевнул, рядом ворохнулась и стихла птица, но главное Лёнька молчит, даже не храпит. Эдем. Еще бы Ваньке с Васькой по кляпу в рот...

Утром, срезая путь, углубились в степь, оставив протоку далеко за спиной. Всходящие солнце слепит глаза. Отряд растянулся на добрую сотню метров. Лошадей не торопили, размеренная поступь копыт смягчала страданья Аркашки, да и чего уж греха таить — мои тоже. Мозоль на сидячем месте не головная боль, сам не проходит.

Рядом со мной, стремя в стремя, Кондрат Силыч и Лёнька. Все попытки разговорить графа оказались безуспешны. Пузырь пустит, пошипит, как шкварки на сковороде и тишина. Золото, а не ребенок. Ест, пьет, да нужду справляет.

Место для привала выбирать не пришлось. Рощи да перелески попадались все реже и когда в полдень, справа по курсу, замаячил березовый околок, не сговариваясь, пришпорили коней.

Ленивая обеденная суета быстро сошла на нет. Полные желудки требовали покоя, кореша валялись на траве кому как удобней, один Аркашка носился от дерева к дереву. Евсей, ковыряясь соломинкой в зубах, поинтересовался:

— Ты жрать-то будешь?

Аркашка отмахнулся:

— Не дождешься! Гнездо вот найду, яиц добуду, тогда и пообедаю.

— Свои из штанов вытряхни, все одно теперь без надобности.

Гнезда Аркашка не нашел, советом пренебрег и еще четверть часа лазил на карачках в поисках грибов, обессилив вконец, с надеждой спросил:

— А чего подешевше каши нет?

— Есть, — мгновенно отреагировал Евсей. — Рыбы вяленой полно, по рублю пучок, соленая правда очень, но есть можно.

— По рублю возьму, — согласился Аркашка.

Щедрость Евсея границ не имела, насыпал от пуза. Аркашка набросился на добычу, полетели в стороны чешуя и хвосты, штук десять слопал, остальное убрал на ужин. Слизнув выступившую на губах соль, он кивнул Евсею:

— Флягу с водицей подай.

— С великим нашем удовольствием, десять рублей кружка.

— Ась!!! — задохнулся Аркашка.

— А чего ты хочешь? До реки день, а то и два, колодцев по дороге нет, дождя не намечается, так что десять — это не дорого.