Право первородства - общий файл

Почему-то после недавнего взрыва наступило затишье. Словно Прохор упивался победой, строил планы своего будущего царствования. А может быть, обдумывал и готовил колдовство. И тем дал время своим врагам в полной мере почувствовать свое бессилие перед одним из древнейших законов мироздания.

Смятение, что владело душами людей, отважилась выразить лишь Наташа:

— Но это не должно быть так, не может! — задыхаясь, проговорила девушка. — Обязан найтись выход! Неужели всесильные и всевидящие боги не ничего предусмотрели для защиты своих миров? Тайного, неприкосновенного, на самый крайний случай? Что же нам делать, Цинтия?

Все взгляды обратились к хрупкой фигурке с надеждой. И страхом что ответ Цинтии им уже известен.

Девочка-Средоточие подняла глаза, в которых блеснула усталость. От долгих прожитых лет, от безрадостного опыта, от тоскливого убеждения в тщете любых усилий.

— Не знаю. Как же вы, люди, любите, чтобы кто-нибудь принял решение за вас. И поэтому благодарно принимаете пророчества, предсказания, предзнаменования. Чтобы заранее знать, как поступать, а заодно и что из этого выйдет. Но на самом деле так не бывает.

Больше задавать вопросов никто не рискнул.

Пустота... Время остановилось, пространство застыло в безмолвном ужасе. Мысли спутались, чувства смешались. Все, что тревожило ранее, казалось ничтожным, мелким, ненужным. Было отброшено, оттеснено жестокой реальностью. Оголенные нервы сжались в ожидании неминуемого удара. В последнем затишье милосердного бесчувствия перед вспышкой боли, которая поглотит измученное сознание.

Неодим, впервые позволив себе отбросить притворство, смотрел на Меланию. Ее черты застыли, казались высеченными из холодного мрамора, ничего не видящие глаза были устремлены в пустоту. Колдун знал, что в постигшем Княжество несчастье есть немалая доля его вины. Слишком возгордился, заигрался в свои обиды, и не заметил действительной угрозы.

Ведь он видел, понимал, что Прохор совсем не так прост, как выглядит. Но полагал, что древнему старику нет смысла развязывать смертельные баталии на склоне жизни. Стоять за спиной молодого, горячего колдуна, который ринется в драку — да. А потом спокойно сидеть у камина, пользуясь заслуженным уважением и почестями в случае победы. Или беспрепятственно исчезнуть в случае поражения.

И он, Неодим, видя странную силу старца, был ослеплен собственной значимостью. Быть может тогда, восемь лет назад, когда Прохор только ступил на благодатную землю Княжества, еще был шанс справиться с ним. Если бы главарь бунта, к которому примкнул новичок, вовремя разглядел угрозу.

Да, новоиспеченный магистр Неодим был тогда очень молод, очень одинок, очень растерян и радовался любому стороннику. Да, ни князь, ни Орден не стали бы слушать проклятого тысячу раз мятежника, но...

Неодим не мог знать, что произойдет после воцарения на Червонгородском престоле бессмертного Владиславича-вершняита. Но он обладал немалыми познаниями в Теории Магической Силы и без труда мог догадаться.

Мир богов, принадлежащий вершняитам. Медленно или быстро, он будет непреднамеренно, невольно и неуклонно подавляться. Разрушаться, как любое "зло", противное новым хозяевам. Как люди уничтожали бы абсолютно чуждый им мир вершняитов — порождений тьмы, одно существование которого несет в себе угрозу. Вечная борьба двух противоположностей на этот раз закончится победой вершняитов.

Колдун не мог вообразить, что сможет противопоставить в этой борьбе. Но точно знал другое: если его одинокая жизнь поможет хоть на час, хоть миг оттянуть неизбежный конец, он отдаст ее не задумываясь.

Дрожа на сыром пронизывающем ветру, Наташа одной рукой стискивала холодную сталь автомата, а другой бережно держала смуглую детскую ручку. Цинтия, которая была бесконечно старше и мудрее ее, в этот момент казалась именно такой: десятилетней девочкой, потерявшейся в жестоком мире взрослых.

Теперь Наташа понимала, почему, создавая себе образ, человеческое воплощение, Цинтия выбрала детское тело. Невольно пришло на ум сравнение с ребенком, которого при разводе родителей забирают у любящего, заботливого отца, и "по праву" отдают жестокой алкоголичке-матери. Конечно, это глупое, бледное сравнение. Здесь решается судьба не одного несчастного дитя — судьба целого мира. И девочка — лишь неотделимая его часть.

Цинтию ожидает гибель, а за ней — и Княжество. Наташа принадлежала совсем другому миру, но сейчас понимала, что, пока жива, не оставит ее.

Колдун, вырвавший Рому из его тесного, теплого, защищенного мирка, мало рассказывал о себе и о цели своего путешествия. Но парень не был глуп. По отрывочным репликам, скупым обрывкам фактов сумел если не восстановить для себя полную картину, то, уловить суть происходящих событий.

Рома понимал, что судьба Средоточия — не его дело. Чтобы выйти из игры, достаточно повернуться и покинуть луг — никто не станет чинить препятствий, никто не задержит, не осудит и даже не позовет обратно. Все находящиеся здесь чем-то связаны между собой, и лишь он один попал сюда случайно. Но сейчас обязан сделать выбор: вернуться домой или идти вслед за колдуном и его друзьями, которые совсем недавно считались врагами... Перемена представляла собой загадку. Но поразмыслив, Рома догадался о ее причинах.

Парню было, в общем, все равно, на чьей стороне драться — лишь бы на стороне людей. Кошмарный старик вызывал брезгливость и негодование на тех, кто породил на свет Божий такую тварь. Рома только боялся, что приближение к врагу вызовет обморок от непреодолимой гадливости.

И тут он поймал себя на мысли, что выбирает не дорогу — вперед или назад. А подыскивает способ сражения с отвратительным порождением зла.

"Пропади все пропадом, — с ликованием подумал Рома. — Не будет больше в жизни такого шанса!"

Павел разглядывал своих недавних знакомых так, словно только что их увидел. Вернее, словно впервые с его глаз спала темная пелена, мешавшая видеть глубину вещей и... душ.

Вот князь Всеслав. Его разум сгинул во мраке отчаяния. Он знает, что битва закончится поражением, но будет сражаться до конца. Он не отступит, чтобы вернуться в свой мир и, сплотив вокруг себя верных людей, продолжить безнадежный бой, способный оттянуть гибель человеческого рода. Он положит своих рыцарей сейчас и погибнет сам, потому что не мыслит пути служить Княжеству, не будучи князем.

Всеслав должен был родиться в мирное, спокойное время, развивать культуру, торговлю, ремесла, разбирать тяжбы бояр и купцов, отсылать дружину на поимку разбойников. Но забиться в нору, скрываясь от нового властелина, поднимать восстания и мятежи, наносить удары в спину — не для него.

Скорее уж на это способен колдун Неодим. А почему бы нет? Дураку понятно, что он безумно любит Меланию, и что та отвечает взаимностью. Княжна где-то даже сильнее брата, крепче духом, и хотя сейчас выглядит разбитой и растерянной, скоро справится с бедой. Твердость и стойкость Мелании вместе с изобретательностью и энергией Неодима — вот та сила, которая вступит в затяжную, неравную борьбу, и кто знает, как долго будет длиться эта борьба — возможно, не одно поколение.

Вот магистр Аверьян. Не только преданный, но любящий, способный на любые безрассудства ради Владиславичей. Он будет драться вместе с князем. Но у старого мага хватит выдержки понять, что живым он нужнее. А значит — отступить вместе с княжной и теми, кто еще уцелеет. Чтобы в будущем изгнании служить младшей, человеческой ветви рода Владиславичей.

А вот Рома — удивительно лихой и верткий парень. Этот проскользнет в любую щель, и не будет ничего невероятного, если через несколько лет станет ближайшим соратником Мелании и Неодима. Причем отсутствие магических способностей с лихвой восполнится изворотливостью и храбростью — студент явно родился не в том мире.

Наташа. Такая тоненькая, побледневшая от холода в своей короткой юбке и слишком просторной черной рубашке. Хрупкая девушка, втянутая в эту историю по его, Павла, вине. Он обязан был прогнать ее еще тогда, когда впервые увидел. Ведь догадывался, что с каждой минутой промедления грозящая ей опасность увеличивается. Но не смог заставить себя навсегда лишиться взгляда этих серьезных серых глаз.

Она должна уйти прямо сейчас, но не уйдет. И это приводило в отчаяние, он готов был бы связать ее и на руках отнести на станцию, но понимал, что это невозможно. Поздно. Она не уйдет. Остается только держаться рядом и защищать — но что он может без Средоточия? Без этой силы, сделавшей из обыкновенного, ничем не примечательного человека — воина?

Хотя... почему же ничего? Средоточия больше нет в его руках, но оно было — работало, жило, подсказывало, чувствовало, звало. И как будто — ушло не полностью. Какая-то важная часть, след, отражение осталось неотделимой, осталось навсегда.

Средоточие разбудило в душе нечто древнее, забытое, доставшееся от далеких неизвестных предков. Это оказалось заметным не сразу, не вдруг. Однако сейчас память веков неотвратимо поднималась из самой глубины существа, наполняя уверенностью и силой. Быть может, среди пращуров были могучие колдуны давно сгинувшего прошлого?

В недрах разума зарождалась убежденность в том, что и без Центра магии он останется собой. Останется воином. Жаль, нет времени прочувствовать свои ощущения, понять, где заканчивается безумная надежда и начинаются реальные возможности.

Ну что ж, пусть так.

Павел смотрел перед собой, но видел совсем иное, нежели все предыдущие двадцать пять лет жизни.

Воздух. Стоит сделать небольшое усилие — и он может разглядеть потоки частиц, составляющих его, влекомых в пространстве неистовой силой, которую создал возмущенный Эфир. Он отразил внутри себя жесткую неправильность, негармоничность смешения сил, страстей и энергии, что было делом рук смертных.

Дерево. Сгусток уплотненного пространства, состоящий из филигранно точного, тонкого переплетения материи и чистой жизненной силы. Неудивительно, что самые сильные волшебники пользуются в своих заклинаниях мертвыми стихиями или призывом существ. А творить живые организмы под силу лишь богам.

И Цинтии-Средоточию. Но ведь она — часть истинной божественной сути, соединенной с человеческой кровью. Рискованный эксперимент, ибо, очевидно, сам бог-творец не ведал, что из этого получится.

И совершил ошибку поистине божественной чудовищности.

Нельзя давать в руки смертных силу богов.

За спиной старика-полукровки заколебался воздух, и пространство расступилось, открывая врата. Из темного провала в этот мир молча вступили около пятидесяти мрачных высоких фигур. С первого взгляда было видно, что это — творения не богов, а вершняитов. Они были еще отвратительнее и еще меньше походили на людей, чем Прохор. Покатые лбы, выпученные красные глаза, прикрывающиеся вместо век прозрачной пленкой, словно у рептилий. Клочковатые волосы, более похожие на шерсть и только на макушке. Иссиня-бледная, как снег, кожа, перепончатые руки с крепкими когтями. Носа нет, вместо него — узкая дыра над впалым ртом, похожим на бескровный разрез, наполненный тягучей слюной. Подбородка нет, от рта морда плавно переходила в бледную морщинистую шею.

Твари были одеты в длинные полотняные балахоны. Доспехи походили на плетеную из цепочек паутину с круглыми пластинами из белоснежного металла. Диски густо покрывала причудливая алая вязь то ли странных узоров, то ли надписей. Вооружены существа были по-разному: стандартными для боевой дружины длинными обоюдоострыми мечами обладали всего пятеро-шестеро. Около десятка держали за поясом по два коротких клинка наподобие ятаганов. Было несколько тяжелых палиц, три или четыре топора, с полдюжины копий с трехгранным наконечником длиной едва ли не в фут, пара здоровенных двуручных мечей. А дальше виднелось и вовсе невообразимое оружие: крюки с зазубринами, заостренные с двух сторон металлические стержни, шипастые кистени, даже вроде, окованная металлом дубина. В середине строя наиболее уверенным в себе казался монстр с недлинным, странной конструкции мечом, снабженным торчащими во все стороны загнутыми зубцами возле самой рукояти. Все это вооружение было выковано исключительно из белоснежного металла и украшено алой гравировкой. Ни щитов, ни луков или арбалетов.

Пока рыцари-маги перешептывались, прикидывая свои шансы в сражении, старик Прохор поднял голову и обвел людей выпуклыми красными глазами.

— А не приходилось ли вам когда-либо, — размеренно и торжественно заговорил он, — слышать о Торжестве Справедливости? Хотя конечно нет — откуда? Это магия вершняитов, в мирах богов нет такого обостренного восприятия справедливости. У вас обычно кто сильнее, тот и прав. Поэтому люди так уязвимы — вы подчиняетесь только силе и возводите на пьедестал только силу. Вы поклоняетесь своим богам не потому, что своим жалким существованием обязаны им, не потому, что они — законные хозяева всего, что у вас есть. А потому, что они много, много сильнее и в любой момент из какой-нибудь прихоти могут отобрать то, что вы полагаете своим. Не стоит возражать — я в своей жизни немало постранствовал и по мирам вершняитов, и по мирам богов. И скажу по секрету, созданию богов или человеку с половиной крови созданий богов никогда не удалось бы занять почетное место в мире вершняитов. Да-да, я никогда не прижился бы там. Торжество Справедливости.

Прохор примолк на миг. Наверное, не легкими и не приятными оказались эти воспоминания.

— Другое дело — ваши миры, — продолжал он. — Люди благодарно принимают любую силу, неважно, откуда и с чем пришедшую. Готов биться об заклад — когда я воцарюсь на червонгородском престоле, очень мало кто из бывших приближенных князя Всеслава рискнет даже словом воспротивиться моей силе. Не праву — силе! Найдутся и те, кто организует противостояние, и наверняка, это будут бывший князь и бывшая княжна. Но сопротивление мне совсем не опасно, и поэтому я оставляю родственничков в живых. Все равно появится твердолобый упрямец, который отважится возражать — пусть уж лучше это будут те, кого я знаю.

Он громко, заливисто рассмеялся. Нелюди стояли как истуканы. Люди молчали. Одинокое веселье Прохора выглядело безумием, но его это не смущало.

— Что, князь? — крикнул он Всеславу. — По глазам твоим вижу, ты понимаешь: все будет именно так. Княжество перейдет в мои руки без единого выстрела и взмаха меча, без ропота и возмущения. Простым людям, по большей части, все равно, кто станет взимать с них налоги, а дружинникам безразлично, кто отдаст приказ идти в бой. Однако я отвлекся, — Прохор внезапно оборвал свои пространные рассуждения. — О приятном у нас еще будет время поговорить. Я хотел поведать тебе, князь, о Торжестве Справедливости. Это древнее, очень древнее и очень простое заклинание. В мирах богов легко могли создать его, но не создали. Не от недостатка ума или пытливости. Просто за ненадобностью. Как я уже говорил, справедливость — не самое ценное в ваших мирах, вы предпочитаете иной путь, хоть и твердите о ней смехотворно часто. Соединив слова заклинания Торжества Справедливости со словами Закона, которым желаешь воспользоваться, можно получить безотказно сильное, непреодолимое и необратимое колдовство. Смотри внимательно, князь Всеслав! Кто знает — может, когда-нибудь пригодится.