Паразиты

— Есть, командир, — козырнула я. — Ключи давай.

Глядя на мое ребячество, Марк засомневался, но связку вместе с квартирными отдал.

Радостный адреналин спал, отдав меня слабости. Перенервничала.

Даже на Жукова, параллельной чересчур опасному суматошному проспекту Маркса улице, пришлось отстоять в пробке. И это при катастрофически закрывающихся глазах. Тело, избавившееся от напряженности, превратилось в неуклюжий кусок мяса, удерживать руки на руле становилось все ленивее. А еще долетающие со всех сторон дымки чужих эмоций — неприятные туманности, вплетенные в выхлопные газы, излишне насыщенные ароматы духов и пряные запахи близлежащего рынка.

Ползком миновав Масленникова, я свернула в старый уютный дворик и остановилась у темного кирпичного дома. Как назло, подъездная дверь оказалась закрытой, а номер квартиры вспомнить не удалось. И сигареты вне досягаемости.

Пришлось проторчать у подъезда минут десять, прежде чем пискнул домофон.

— Не закрывайте! — крикнула я деду, выскакивая из машины.

Маленький, скукоженный ведьмак демонстративно захлопнул дверь.

— Понаведут шлюх с ранья, — прошепелявил он злобно, — слушай потом их вопли. Постыдилась бы!

Я ничего не ответила в сгорбленную спину, только обозвала про себя старым импотентом.

Скоро к подъезду подошла пожилая женщина. Видно, что приехала издалека — в натруженной руке большая сумка с торчащим зонтом. От нее веяло такой скорбью, что у меня загудела голова. Женщина потеряла сына. Ее домофон тоже не впустил, пришлось устроиться на огрызке лавочки. Я смотрела, как женщина теребит в огрубевших пальцах несвежий платок, и изо всех сил старалась, не видеть в ней мать Артема.

Да, я жалела мальчишку. До сих пор приходилось убивать только порочных, прогнивших от спор быта, а попавшая под раздачу чистота лишила единственного оправдания. И пока я среди драконов, нет гарантий, что Артем — последний. Зато еще четче проступила уверенность в правильности возвращения. Энпиры (я не хотела причислять к ним драконов) неразборчивы в убийствах. Таких надо уничтожать.

К дверям подошла девушка, нехотя поднялась по крылечным ступенькам. Ее понурый вид объяснился, стоило женщине подать голос. Они связаны общим горем.

На этот раз меня впустили.

Джон открыл дверь в одних джинсах. Как всегда — безупречное тело, гладковыбритые щеки. Только в глазах вместо самодовольства и холодного просчета — тихая злость, в паре с нетерпимостью. А еще ему пора бы постричься.

Я вошла, села на низкую полку для обуви, чтобы расшнуровать ботинки.

— Тебе в кофе коньяку плеснуть? — донеслось из кухни.

Я отказалась, алкоголь излишен, а вот доносящийся запах мяса и пряностей (определенно — кориандр) приятно радовал.

— Джон, ну почему вы не взяли меня в Тверь? — упрекнула я, садясь на резную табуретку к столу.

Он поставил передо мной тарелку с тушеной свининой и, приоткрыв форточку, сел напротив. Тихо загудел включившийся холодильник.

— Мы не ездили в Тверь. Информация поступила, что тебя ищут на родине. Мы хотели разобраться, следы замести. Оказалось — поздно. Лина, эти недоделки попросту выманили нас из города, чтобы заполучить тебя. Да еще так не вовремя.

— В смысле?

— Мы собрали нужное золото, почти все готово, а тут...

Он замолчал, по-мальчишески взлохматил волосы.

— Марк как чувствовал, — устало потерев лицо, продолжил дракон, — предложил перевезти слитки сюда. Он подумал, что ты переметнулась к ментам. Я не верил, но все так погано складывалось. Что они с тобой делали?

— Пальцы отрубали, растягивали, как при четвертовании, тараканов за шиворот пускали, да много чего. Если хочешь подробностей, дай я поем сначала, ладно?

Он кивнул, отвернулся к окну. Что-то важное рвалось с языка. Откровение или секрет просились наружу, вопреки разумным доводам. Я это чувствовала и без драконьих способностей. Но Джон молчал. Подождал, пока опустеет тарелка, и скомандовал:

— Дуй в спальню, выспись как следует. Не бойся, приставать не стану. Если сама не попросишь.

Сытный обед и усталость свое дело сделали — стоило опуститься на огромную мягкую кровать, коснуться головой атласной подушки, как я отключилась и проспала часов двенадцать, а когда проснулась, драконы лежали рядом по обе стороны, не раздевшись. Джон развалился, раскинув ноги и что-то бормотал. Марк прижался ко мне, обняв за талию. Я не стала их будить.

Драконы проснулись с рассветом, синхронно, как по расписанию. Пока оба потягивались и разгоняли дрему, я смылась в ванную, чтобы не готовить завтрак. С детства не люблю кухонную возню, а у Джона дипломатические отношения с кастрюлями и поварешками налажены.

Как назло, в этот день отключили горячую воду. Зубы сводило от холода, шампунь отказывался смываться, и, с горем пополам помывшись, я выползла из ванной, синее замороженной курицы. Несколько минут посидела на крышке унитаза, обернувшись полотенцем, как пледом, пока не согрелась.

— Можно было согреть воды, — сочувственно заметил Марк, когда я, все еще дрожа, появилась в кухне.

Джон сразу сунул в руки горячую кружку только что приготовленного кофе.

— Еще я с тазиками не возилась. А утром коньяк в кофе можно?

— Уже добавлен, — Джон поставил на стол тарелку с гренками, вытер руки и, забросив полотенце на плечо, сел. — Ну что, выспалась?

— Вусмерть.

Руки отогрелись, хрустящие гренки с сыром и сладкий кофе взбодрили. Драконы тихо обсуждали доставленные энпирами неприятности, беспокоились о непроданном вовремя бизнесе и периодически поглядывали на меня, справляясь: не добавить ли кофе, хватит ли гренок, и достаточно ли я отдохнула. В кране урчала, собираясь пробиться, горячая вода, но никак не решалась. Я жевала, разглядывая разноцветные магнитики на холодильнике, до тех пор, пока комната не опрокинулась в темный тоннель с бряцаньем выпавшей ложки и далеким выкриком моего имени.

Темный зимний вечер, знакомое, но непривычно молодое лицо напротив. Коридор роддома с выбеленными стенами, портрет генсека в рамке. Жаркий заводской цех, огромные гудящие станки, лязг железа и крики рабочих. Снова роддом, затем — клиника, эпилогом — летнее кладбище с новым памятником без фотографии, она появится позже, когда я научусь ходить...

Голубой навесной потолок с вкраплениями маленьких лампочек выплыл из тумана. Под головой — подушка, перед глазами — два обеспокоенных лица.

— Лина, возьми себя в руки, — кричал Марк, пытаясь вывести меня из шокового ступора. — Только скажи — кто? Кто, Лина?

— Де-да, — стоило выдавить первое слово, и они посыпались бесконтрольным потоком. — У них мои родители. Ты знал! Джон, скотина, ты знал еще вчера и нихрена не сказал. Они убили моего деда. Только что! А ты еще вчера знал, сволочь. Как? Доносчики? У вас везде есть шавки, да? А, может, вы с ними за одно? Может...

Хлесткая пощечина остановила.

— Мы не знали, где они, — без единой ноты оправдания сказал Джон, отбросив меня на подушки. — Прекрати орать. Где они сейчас?

Удар отрезвил. Я не смогла бы ничего предпринять. Не успела бы. Не нашла. Потому что там искать никогда бы не додумалась.

— Лина, опиши место.

— Это заброшенный литейный завод, где работал деда.

— Они сказали адрес?

— Да.

— Значит ждут, — Марк отпустил меня, поднялся с кровати и принялся шарить по тумбочкам. — Они знают, что ты с нами?

— Нет, но, может, догадались. Почему? Господи, ну почему они не прибили папашу? — вот теперь потекли слезы. Скупые, будто дань ситуации, а не потребность выплеснуть горе.

— Потому что так ты придешь если не за родителями, то ради мести.

— Я приду. Я приду! Приду. А....

— Да, кто тебя одну отпустит? — выдохнул Джон. — Хватит ныть, рассказывай, как там что расположено. Надо знать, куда суемся и как потом выбраться.

Глава 23.

Спустя четыре часа я уже летела на чужой "Тойоте" по трассе к родному городу. Рядом на пассажирском кресле лежал мастерски нарисованный Марком план здания со стрелочками и комментариями. Драконы должны были выехать позже, они еще собирались отдать на переплавку слитки, да и вместе светиться нам не следовало. Я боялась предательства, уговаривала себя: "не бросят, обещали", но, сколько ни искала, выгоду для драконов не нашла. Зачем подставляться ради жизней парочки никчемных людей? Мои родители полезны Марку и Джону лишь как подпитка — не более. И все же они обещали, не задавая вопросов, зачем я рвусь вытаскивать из ямы людей, от которых однажды сбежала. Они бы не получили ответа, кроме сумбурных объяснений, что одно дело — расстреливать образ в тире, и совсем другое — бросать на жертвенный алтарь. Потому я и ехала драться, вооруженная до зубов, злая, как призрак последней амазонки.

И все же, что-то не клеилось. Шестым чувством, третьим глазом я видела нестыковку, но попробуй, разберись в кавардаке интуиции, когда в голове — прошлое, мое прошлое, не отнятое никем, хотя в тот момент я с радостью поделилась бы памятью, лишь бы вернуть способность трезво мыслить. Я выбрала не ту сторону силы, да, деда?

На горизонте в закатном зареве показались заводские трубы. Бездыханные, мертвые столбы, ставшие приспешниками смерти. Я их запомнила по детским экскурсиям. Вскоре выглянули из-за горизонта и громоздкие туши цехов. Рядом, за высокими плитами забора, в окружении труб-переходов — трехэтажка с кабинетами.

Я остановилась километра за три. Вокруг — никого. Только тупая мошкара липнет к размазанным по лобовому стеклу сородичам. Чем не люди — такие же надоедливые и охочие до трупов особо занудных товарищей.

Включила передатчик. Драконы должны быть поблизости, они идут в обход, не светятся, как я, вражеским флагом на колокольне, снимай — не хочу. Сигнал пришел хриплый, трескучий.

— Лина, мы опаздываем, — предупредил Марк в ухо.

— Они меня видят, если буду сидеть, как дура, поймут.

— Лина, говорю, подожди.

Сквозь шум и шипение прорвался Джон.

— Марк!

— Лина, просто жди.

— Марк!

— Ли...

— Лина, разворачивайся назад, — Джон крикнул так, что у меня едва не лопнула перепонка. — Твои...

— Джон, заткнись, — гаркнул Марк.

— Хватит затыкать меня! Лина, твои родители в Сочи, это подстава. Разворачивайся, убежать время есть. Мы успели сделать все, что надо. Теперь можно сбежать. Плюнь на недоделок. В Европе не найдут. Слышишь?

Я задержала дыхание, прикусив губу.

— Не хочу в Европу. Мне Питер нравится.

Я вынула из уха динамик и бросила в бардачок. Энпиры охотились за драконами слишком давно, чтобы остаться незамеченными. И я подвернулась как нельзя кстати. Хороший отвлекающий маневр — подбросить девчонку своре собак, чтобы спокойно добраться до цели.

Я вспомнила все. Запароленные реплики по дороге в еще незнакомый Омск. Первую встречу с Ватой, который удивительно вовремя оказался рядом. Неожиданный отъезд, якобы ради уничтожения следов моего воскрешения. Я вспомнила нарочито громкую ругань драконов после гибели Принцессы. Именно тогда началась открытая война, хотя передо мной разыгрывали наивное неведение.

Что мешало раньше разглядеть очевидное?

Передатчик призывно пищал, пока не отправился в форточку. Я не хотела быть ни чьей марионеткой. Не важно, у кого в руках крестовина, все равно леска когда-нибудь перережет вены. С драконами или без я должна сделать то, ради чего сбежала из загородного дома. Братцами можно заняться позже.

После агрессоров ходить на каблуках неудобно. Ножны во весь локоть не мешают, а вот браслеты у их основания доставляют дискомфорт — Марк слегка ошибся в размере, кожаный ободок впивается в запястье (еще и цепочка с кольцом мешается), кисть в движениях скована. К поясу и уплотненному подкладу плаща пристегнута дюжина пистолетов. Ходячая пороховая бочка.

Ее так легко пристрелить со снайперской винтовки.

Но я нужна живой.

Ворота открыты, на проходной ждет парочка идиотов.

— Сложите оружие и поднимите руки.

Встали по обе стороны. Вальяжные, самоуверенные. Надеются на свою реакцию. А я быстрее. Пиф-паф. Минус два патрона, плюс два простреленных черепа. Один ноль в мою пользу.

Правая рука дернулась. Пуля попала по пистолету, отбросила его в насыпь щебенки. Обезвредить хотят. Не получится. Три выстрела, и в маленьких окошках перехода между цехами больше не маячат макушки снайперов. Даже присесть не успели.

На пороге административного здания показался Певец, как всегда увешанный блестками и цепочками.

— А мы вас ждем! — он манерно развел руки в стороны.

— Я вижу.

— То лишь маленькая предосторожность. Сами понимаете. Да проходите же.

— Только после вас, — в тон слюбезничала я, но улыбка с пухлого лица слетела.

Поднявшись на деревянное, еще пахнущее краской крыльцо, я поняла, что карманы пусты. Запасные обоймы остались в машине. Досаду смягчила маленькая радость — недавний ремонт здания не нарушил планировки. Все те же коридоры с огромными окнами, небольшие кабинеты по правую руку, лестница по-прежнему находится в самом конце. И ступени остались кривыми, разной высоты и ширины. Как во времена работы деда.

Певец не сказал ни слова на мои пинки в каждую дверь первого этажа, хотя подобная предосторожность явно пришлась не по вкусу. Он всякий раз сопел и нетерпеливо переминался с ноги на ногу. В кабинетах никто не прятался. Я проверяла не взглядом, а обостренным до крайности радаром чувств. Перенапряжение отдавалось в ушах ноющей болью, но у меня не было права на ошибку, и так немало натворила.

На третьем этаже кабинеты больше, некоторые разбиты на две части для обеспечения покоя руководителям.

Далеко ходить не пришлось. За второй дверью ждала делегация. Все лица знакомы до отвращения.

— Дочка! — располневший "папаша" кинулся ко мне и напоролся на дуло "ТТ".

— Уберите обезьяну, пока не пристрелила, — пришлось поднапрячься, чтобы вытянуть из точной копии не стыкующиеся с характером отца заниженную самооценку, транжирство и любовь к каналу "Дискавери".

— Говорил я вам, что Алина не так глупа, как хотелось бы, — проскрипел Актер из-за стола и махнул сморщенной рукой "папаше", чтобы убирался. Выжил все-таки, старый пень. — Проходите, мы вам и стульчик приготовили, — он указал на офисное кресло в центре комнаты.

Удобное расположение, ничего не скажешь. Слева от кресла дверь в большой кабинет, там при полной боевой готовности ждут человек пять. Двое с автоматами якобы сторожат "родителей". "Папочка" с "мамашей" сидят в мягких креслах, обтянутых черной кожей. Он жует сомкнутые губы и тарабанит пальцами по подлокотнику, будто начинающий гитарист. Она качает тощей ногой в лакированном сапожке и теребит пуговицу джинсовой куртки, из-под которой виднеется рукоять (судя по изгибу — девяносто вторая "Беретта"). Актер сидит за узким столом, спиной к окну, его плешь блестит от света пяти лампочек люстры. Справа на длинном, во всю стену, диване развалился Певец. Его нарочито скучающий вид бесит. Рядом в шеренгу выстроились четверо вышибал. У каждого в лапах по автомату. Великолепный расклад.