Мы переглянулись с Никитенко. Он недовольно двинул бровями, явно отказываясь брать на себя эту обузу. У меня же никакого опыта общения с собаками не было. Да и не бросишь истощенную псину возле полевой кухни. Я хотел было уже отказать, как вдруг щенок ткнулся мне носом в руку, протестующее заскулил и с явным укором глянул в глаза.

— Ладно! Возьму. Только до Сожеля пусть у тебя побудет, — сказал я и сам удивился своему решению.

Тем временем, в дверях появился Пушкарев. Высмотрев нас в переполненном вагоне, он с трудом пробрался через завалы мешков и стоявших в проходе пассажиров.

— Владимир Васильевич, разрешите доложить! — Пушкарев, в числе некоторых старых солдат, добросовестно относящихся к службе даже в этой армии, называл меня по имени-отчеству. Не поднимался у него язык на 'товарища командира' и уж тем более на 'военспеца'. — У нас с Тимохиным всё в порядке, досмотр пережили благополучно.

Во время посадки на поезд в Хоробичах, где мы закупили полсотни мешков сахара для полка, нашей небольшой команде пришлось разделиться. Всем вместе, да еще с грузом, в одном набитом людьми вагоне разместиться не удалось. Кое-как на диких нервах, да еще задерживая отправку поезда, мы втиснулись в разные концы состава. Хорошо хоть сопроводительные документы выписали в двух экземплярах, и сегодня это пригодилось. Бойцов и мешки с сахаром не тронули. Впрочем, расслабляться нельзя до последнего — от заградотрядов всего можно ожидать, включая арест груза и спонтанный расстрел сопровождающих.

Отстояв положенное на станции Новобелицкой и освободившись от части пассажиров, поезд подъезжал к реке Сож. Панорама города на крутом речном берегу с выглядывающими из-за деревьев куполами соборов, дворцом и видными зданиями напоминала киевский в миниатюре. Я отметил взглядом свой бывший госпиталь, староверскую церквушку и в нетерпении откинулся к стенке вагона. Совсем скоро нам предстояли хлопоты с поисками наемных телег и их загрузкой. Но, боже мой, как же хотелось поскорее все это закончить!..

1919 год, февраль, 19-го дня, город Сожель

Оставив подводы с сахаром разгружаться на складе полка под присмотром Пушкарева, мы с Никитенко отправились по домам. Идти было по пути. Семен Аркадьевич жил неподалеку от Колесникова у мастера Либаво-Роменских ремонтных мастерских Клементия Босова. По возрасту они были ровесниками и успели хорошо подружиться. Как признавался Никитенко, по вечерам, таясь от жены хозяина, пропускали стаканчик-другой сладкой водки и затем допоздна пели песни.

— Эх, приятный город, этот Сожель! — С непривычной для него сентиментальностью вдруг сказал Семен Аркадьевич. — Все думаю, может вернуться сюда после службы, домик на тихой улочке отстроить, сад посадить?... Еще б, наверное, и детей родить успел. А то что я — сорок годов, а всё бобыль. И вернуться не к кому. М-да...

Мы вышли на Румянцевскую улицу, по мощенному тротуару которой неспешно прогуливалась местная публика. Начинало смеркаться, вечер был тихим и приятным. Домой идти совершенно не хотелось, и по обоюдному согласию с Никитенко мы решили удлинить свою дорогу, сделав небольшой круг по центру. Удовольствие от променада нарушала только неудобная и временами поскуливающая ноша.

— Вы бы отпустили собачку на землю, — посоветовал мне Семен Аркадьевич, заметив, что я неумело перехватил торбу со щенком.

Несчастное тощее создание, оказавшись на мостовой, посмотрело на нас обреченным потухшим взглядом. Лапы его дрожали и подгибались, ребра тяжело вздымались при каждом вздохе. Щенок смог пройти только несколько шагов, после чего остановился и, окончательно ослабев, улегся.

Взводный удрученно покачал головой и присел перед собакой:

— М-да... Не жилец кобелек. Совсем слабый. Поздно его Мадьяр подобрал.

— Ладно, посмотрим, — пробурчал я и вновь взял пса на руки. В этот раз удачно. Нести теперь было удобно, тем более, что щенок почти ничего не весил. Однако настроение от его вида и состояния подпортилось основательно — так, что я уже подумывал свернуть на Аптекарской улице в сторону дома.

Никитенко, все еще пребывая в прекрасном расположении духа, фривольно рассматривал всех встречных дам и отпускал в их адрес довольно точные эпитеты. Но в какой-то момент вдруг остановился, замер и беззвучно тронул меня за рукав. Приготовившись было к очередной его шутке, я поднял голову, но тут увидел, что так приковало внимание взводного.

Чекисты! Расположенная на другой стороне улицы знакомая кофейня 'Париж' была оцеплена вооруженными бойцами из интернациональной роты ЧК. Мало того — из кофейни выталкивали по одному наших военспецов! Судя по отсутствию шинелей и ремней, заведенным назад рукам, все они были арестованы.

— Бог ты мой! Посмотрите, кого они взяли, Владимир Васильевич! — В полном ошеломлении прошептал Никитенко.

Очередной арестованный военспец оказался, ни много — ни мало, командиром 67 полка полковником Черкасовым! Он вышел, понурив голову, не обращая внимания на окружающих и ничего не предпринимая против своего задержания.

Ровно напротив входа кофейни, отрезая все пути к отступлению, залёг пулеметный расчет в полной боевой готовности. Я прикинул, сколько было бойцов чрезвычайки. Вышло около сотни, пара взводов. И все — с примкнутыми штыками, крепкие, неплохо обученные. За считанные мгновения они заблокировали соседние проулки и плотно оцепили площадку. Шансов уйти у военспецов не было. Повернув задержанных лицом к стене, их быстро обыскивали какие-то люди в кожанках и после досмотра отталкивали в сторону формируемой колонны. Кого-то особенно строптивого ударили рукоятью револьвера по голове. Офицер сильно пошатнулся, но на ногах устоял.

На почтительном расстоянии от кофейни — стараясь держаться подальше от гарцующих с обнаженными шашками кавалеристов — начали собираться люди. Пёстрая публика: и рабочие мужички, и евреи разной степени состоятельности, и интеллигенция. Даже несколько молоденьких девушек, по виду — гимназисток. Без одобрения или осуждения, все они молча смотрели на происходящее. В воздухе витали тревога и напряжение.

Какой-то намарафеченный идиот поднял свою лошадь на дыбы в опасной близости от прохожих. Люди панически отшатнулись, девицы коротко вскрикнули. И только вмешательство двух кавалеристов, жестко осадивших своего невменяемого сослуживца, спасло несчастных от ударов копыт.

Тем временем, задержанных — которых я насчитал двадцать четыре человека — повели колонной в сторону Базарной площади. Сопровождающий конвой, наверное, вдвое превосходил их по численности. И, судя по всему, направлялись они в местную Чеку.

По мере удаления процессии люди на улице постепенно выходили из созерцательного транса. Послышался гул голосов, сквозь шум проступали отдельные реплики. И даже чей-то ожесточенный спор о правомерности действий чекистов долетел до меня.

— Надо, наверное, нашим сообщить?! — Озадаченно почесал затылок Никитенко.

— Бессмысленно, — сказал я и кивнул на Кубика, затесавшегося в ряды чекистов.

— И этот... здесь! — Взводный в сердцах выругался. — Значит, не без ведома... Да к чертям собачим эту службу! Они ж своих, как овец на закланье, сдают! И вот зачем я пошел к ним, спрашивается?! Немца мало побил? Да где ж те немцы — и не видели и не увидим мы их уже! Жил бы себе спокойно на заимке, зверя бы добывал, с людьми прохожими вечер за разговорами коротал... Неееет, понесла нелегкая в эту Красную Армию!

Он с чувством сплюнул и замолчал. Глаза его в жестком прищуре остановились на Кубике. Спустя долгую паузу, Семен Аркадьевич повернул ко мне голову и тихо сказал:

— Владимир Васильевич! Уходить от них надо. Не будет с ними добра. Вот как отправят нас на фронт — и надо уходить. Главное, до моих мест добраться. А там — не пропадем!

Я покачал головой. Никуда бежать мне не хотелось. Впрочем, как и думать о будущем. Сам презирал себя, но малодушно подыскивал причину для отказа.

— Вряд ли получится. На железной дороге перехватят. Да и в Ваших краях белые мобилизовать могут.

Взводный хотел возразить, но ему помешало появление Маркелова. Тот, с ополоумевшими глазами, летел навстречу нам под руку с ярко накрашенной девицей.

— Господа, вы это видели?! — забыв поздороваться, первым делом спросил Костя. Его щеки пылали ярким румянцем и, кажется, он был слегка пьян.

Насколько я знал, Маркелов несколько раз присутствовал на офицерских посиделках в 'Париже'. Однако общая атмосфера ему не понравилась, и завсегдатаем он не стал. В первый же вечер в кофейне сдружился с лихими ребятами-кавалеристами, и теперь частенько пропадал в их шумной компании. Да так, что на ночь домой приходить забывал.

Оставив Никитенко в обществе Кости и его дамы обсуждать случившееся, я побрел в сторону вокзала. Настроение стремительно падало. Руки устали держать щенка и дорога к дому Колесникова теперь казалась нестерпимо долгой. Однако назло себе извозчика брать не стал. Зашел по пути в знакомую ресторацию и уже по известной схеме взял пару бутылок водки.

У крыльца дома Колесникова я очутился одновременно с добротно одетым господином лет тридцати пяти в фуражке железнодорожного служащего. Мы замялись, пропуская друг друга к дверям, однако по моему настоянию он вошел первым.

В столовой уже было несколько гостей. Все — железнодорожники разного возраста. Николай Николаевич, одетый по форме, что-то громко рассказывал, Елизавета Карповна суетилась, накрывая на стол, а Ольга с кислой миной слушала какого-то пожилого, назойливого господина. Завидев меня в коридорчике, она просветлела — словно обнаружила путь к спасению — извинилась перед собеседником и быстро подошла.

— Владимир Васильевич! — Расширив глаза, тихой скороговоркой попросила она. — Ну, пожалуйста, сделайте вид, что я должна Вам в чем-то помочь! Не могу уже в тысячный раз слушать про строительство мастерских!

Едва сдержав улыбку, я кивнул.

— А мне действительно нужна Ваша помощь!

И развернул торбу со щенком.

Глаза у Ольги и вовсе стали огромными. Заметив, в каком плачевном состоянии находится собака, она задумчиво почесала ее за ухом и потянула меня за собой, в топочную. Там быстро соорудила у теплой печи лежанку из кусков старой шубы и побежала на кухню за хлебом и молоком.

— Как же тебя назвать, барбос? — Спросил я у дрожащего, свернувшегося клубком на меховой подстилке щенка. Он скосил на меня усталые темно-карие глаза и тяжело, буквально по-человечески, вздохнул.

Вопреки моим ожиданиям Ольга вернулась не одна. Следом за ней нес тарелку с молоком и белым хлебом Савьясов.

— Ну, показывайте, что за собака? — Не успел спросить он, как вдруг, увидев, громко и от души захохотал. Да так, что слезы на глазах выступили.

— Вы извините меня, — видя наши недоуменные физиономии, сквозь смех сказал он. — Но эти лавераки просто преследуют меня! И отец еще утверждал, что порода ну ооочень редкая!

Я пожал плечами и подвинул миску ближе к морде пса. Тот зашевелил ноздрями, приподнял голову и осторожно начал лакать молоко. Почувствовав вкус, встал на нетвердые лапы и уже жадно и быстро поглощал содержимое миски.

— Всё-всё! Убираем еду! — Закомандовал Георгий. — Еще подохнет от переедания. Нельзя сразу столько.

Говорил он категорично и со знанием дела. Не замечая протестующих возражений щенка, ощупал его с головы до хвоста, заглянул в пасть, осмотрел лапы. И недовольно покачал головой.

— Дистрофия жуткая! Никогда такой не видел. Молочные зубы почти все выпали, а коренные не смогли вырасти... Рахит, суставы искривлены, спина провалена. Щенок в ужасном состоянии, но, я думаю, выживет, если в данный момент не перекормим. Ему сейчас побольше творога нужно и рыбий жир.

— Хм, творога! — Усмехнулся я. — Посоветуй лучше, где его взять!

Георгий сконфуженно почесал затылок.

— Мда... Это я забылся. Ладно, сейчас попробую составить список продуктов, чем можно его кормить в наших условиях, — и, получив от Ольги листок бумаги с карандашом, присел на деревянную чурку возле пса.

— Владимир Васильевич, а откуда он у Вас? — Спросила Ольга, прикрывая дрожащую собаку еще одним куском шубы. — Я никогда не видела таких... как Вы назвали, Георгий Николаевич?

— Лаверак. Это охотничья порода, другое название — английский сеттер. Специализируется по болотной дичи — по бекасам, дупелям... Чутье — феноменальное, а уж стиль работы — просто поэзия! Мы с отцом и на утку с лавераками ходили, и на вальдшнепа. Хорошее было время... — Савьясов на мгновение погрустнел, затем как-то по-собачьи встряхнул головой и поддержал вопрос Ольги. — И, кстати, да — откуда такое чудо в перьях?

После моего краткого рассказа, Ольга тут же поинтересовалась:

— Если выживет, Вы его с собой на фронт заберете? — И, заметив мой неуверенный кивок, покраснев, попросила. — Может быть, мне подарите?

Ее просьба удивила меня. Как-то я совсем не рассматривал такой вариант. А вариант был неплох. Ольга сможет выходить пса. Кормить щенка шесть раз в день, как рекомендует Савьясов, у меня бы не получилось.

Я наклонился к сеттеру и, погладив его по голове, спросил:

— Ну что, возьмешь в хозяйки Ольгу Станиславовну?

Пес смешно фыркнул, что мы расценили как согласие и рассмеялись.

— Как собаку назовете, Ольга? — Поинтересовался Георгий, заканчивая писать свой список.

Она еще больше покраснела и после недолгих раздумий ответила:

— Пусть будет Ольгерд.

Савьясов иронично поднял брови и заметил:

— Сеттерам обычно дают имя короткое и звонкое, как выстрел. Впрочем, дело хозяйское и...

Закончить он не успел. Ольгу позвала Елизавета Карповна. И как только она вышла, я спросил у Савьясова о том, что всё это время не выходило у меня из головы — о массовом аресте наших военспецов.

Реакция Георгия была неожиданной. Прямо на глазах он неузнаваемо переменился и серьезным тоном ответил:

— Ну что ж. Этого надо было ожидать. Болтуны никогда еще хорошо не заканчивали. Я ждал, что их арестуют со дня на день. Даже удивительно, насколько нерасторопной показала себя ЧК.

Я озадаченно переваривал услышанное.

— Черкасова тоже арестовали? — Уточнил Савьясов, чем совершенно сразил меня.

Заметив мою реакцию, он грустно улыбнулся:

— Может, пойдем ко мне в комнату? Там более подходящее место для разговора. Маркелова пока не предвидится... Эх, еще бы по стаканчику вина!

— У меня водка есть, — показал я на сверток, который все еще был со мной. Вопрос с закуской не стоял — ресторан обычно прилагал к крепким алкогольным напиткам несколько бутербродов с засоленной рыбой.

Оставив новоявленного Ольгерда дремать у печки, мы вышли в коридор и направились прямиком к комнате Савьясова. Путь пролегал мимо столовой, откуда доносились громкие и категоричные голоса.

— ...Но посудите сами, господа! Я был вправе рассчитывать на нормальные человеческие отношения! — Жаловался присутствующим обладатель приятного тенора. — Мы вместе работали в подполье при немцах, потом лично я и Михаил Львович готовили забастовку машинистов. И это всего полтора месяца назад. А теперь...