— Сэр! Вот ваше лекарство!
Миссис Шатл умудрилась войти так неслышно, что редактор вздрогнул от неожиданности и прикрыл руками разложенные на столе снимки. Еще не хватало, чтобы сова застала его за разглядыванием голых девиц!
— Вы просили выяснить относительно камеры "Кодак", сэр? Полицейский сказал, что камера будет возвращена по окончании следствия вместе с актом поломки.
— Поломки? Камера поломана?
— Да, сэр! Разбит телеобъектив.
— Я надеюсь, что вы не удовлетворились подобным объяснением?
— Еще бы! Вы же знаете, что я умею выпытывать информацию, как клещ. Так вот, камера разбилась при ударе о борт кадки с фикусом на балконе Лоренса Блоссома! Там она была найдена.
— А? Что? Черт меня побери! Я знал! Я догадывался! Мальчишка полез с камерой! С камерой, вы слышите! Он полез фотографировать, а не грабить эту потаскушку!
— Сэр!
— Извините, миссис Шатл! Я вам бесконечно благодарен, вы просто золото, вы — неоценимый работник.
Старушка плотно сжала губы и не повела бровью, но щечки ее порозовели от счастья.
— Миссис Шатл, соедините меня с Новым Скотланд-Ярдом, с комиссаром Бредли. Хотя, нет, не надо. Позвоните в Брикстонский участок и передайте телефонограмму на имя сержанта Коппа, укажите, что у меня есть кое-какая информация, способная пролить свет на загадку гибели Лоренса Блоссома. Куда же вы? Постойте, скажите, а разве в архиве был только один конверт с надписью "Новая Хоггартовская серия"? Мне помнится, что мальчишка приносил и второй конверт.
— Да, сэр. Но ведь вы сами распорядились вернуть ему второй конверт?
— Я распорядился? Когда?
— Да в тот же день. Он мне сам сказал, что вы посмотрите и вернете, он еще сел в приемной на стул и стал дожидаться. А когда вы отлучились, он попросил вынести ему конверт.
— И вы поверили? И так просто отдали?
— Но ведь вы не пометили конверт красным карандашом, сэр. Вот я и вынесла.
— Да... Странно, что я не пометил. Надо было пометить, вы правы. Благодарю вас.
После своих похвал старушке редактор не хотел портить ей настроение. Она бесшумно покинула кабинет, а мистер Трипкин забросил в раскрытый ящик склянку с лекарством и снова извлек кипу снимков.
Его толстые пальцы с шуршанием принялись за прерванную работу. Перед ним красовался почти полностью разложенный пасьянс из фотографий, но теперь он не глядел на него. Глаза его затуманились, и губы плотно сжались.
— Свидетель Эндрю Трипкин, положите правую ладонь на библию и повторяйте вслед за секретарем... У нашей Мери жил баран, шалтай-болтай, бла-бла, зашел под мост, поджавши хвост, правду, одну только правду и ничего, кроме правды!
— Назовите суду ваше имя, возраст и род занятий.
— Эндрю Гораций Трипкин, 65 лет, редактор отдела хроники и новостей "Утреннего Лондонского Меркурия". Женат на миссис Элеоноре Трипкин, урожденной Тандерболт, вот уже тридцать лет и три года, детей не было, нет и не будет. Состояние здоровья удовлетворительное, если не считать одного осколочного ранения, двух пулевых, ишемической болезни и миссис Трипкин в придачу. Доходы средние, позволяющие миссис Трипкин проводить по три месяца на Французской Ривьере. В старые благословенные времена на жалование суперинтенданта полиции моей супруге приходилось довольствоваться Брайтоном. Уже пять лет не беру в рот ни капли спиртного, не курю, стараюсь ходить пешком, автомобиль "Вангард" образца 1955 года. Ботинки ношу одни и те же вот уже пять лет, размер 43. Своим подчиненным не доверяю, все они как на подбор — бездельники и проходимцы. За время моего редакторства тираж газеты повысился вдвое. В этом я вижу исключительно свою заслугу. Нет, передовиц я не пишу, только репортажи и аналитические обзоры внутренних проблем большого города. Как пишу? Как все, высасываю из пальца. В еде неприхотлив, предпочитаю недорогой ресторан. Не переношу шума и вони, строго слежу за тем, чтобы репортеры после долгого рабочего дня принимали душ и меняли носки, прежде чем появиться у меня в кабинете. Кроме того, меня тошнит от трех видов запахов: во-первых, это запах больницы, во-вторых, запах рынка.
— А в-третьих, вы не указали третьего запаха!
— Я бы предпочел его не называть!
— Но вы дали присягу говорить только правду и ничего кроме правды!
— Извольте, третий запах — духи "Шинель-Саванн", которые употребляет моя супруга. Кроме того, я не переношу запаха мясного рынка.
— Вы уже упомянули этот запах.
— Да? Неужели?
Редактор встрепенулся, протер глаза и растерянно поглядел по сторонам. На стене, как ни в чем не бывало, восседали в своих прежних позах трое глупых барашков. А чуть поодаль висела просторная, как простыня, карта Лондона. Редактор извлек из-под кипы фотографий лист "Вестника" и подчеркнул карандашом название улицы.
Мистер Эндрю Трипкин был коренной житель Лондона, но о существовании Бэкбон — стрит он не имел ни малейшего понятия. Отыскать ее даже при помощи алфавитного списка оказалось совсем не легко. Кроме того, разглядеть названия улиц мешали бесчисленные разноцветные флажки. Ого, да эта улочка совсем крохотная, и находится прямо в притык к мясному рынку! Вот почему он вспомнил о рынке. Еще бы ему не знать этого рынка, самое зловонное место во всем городе. Но постойте, господа, что это? Флажки? Целых три синих флажка. Старая сова воткнула сюда три флажка, а он и внимания не обратил. Посмотрим-ка, что на них написано: 24 мая, 10 ч., 24 мая, 9 ч., 24 мая, снова 10 часов! Что за чертовщина! Примерно в одно и то же время люди видели кондора в районе рынка, все они звонили в редакцию. Старая сова записала координаты и тут же принялась тыкать в карту флажки. 24 мая, если верить газетенке, примерно в 11 был обнаружен труп мальчишки. Он полез на балкон к своей соседке, прихватив камеру. Он видел кондора! Именно за ним он и полез! Все сходится.
Да, господа присяжные, все сходится! Мы располагаем неопровержимыми доказательствами, что покойный предпринял свой последний роковой шаг не с целью грабежа. Он руководствовался профессиональным долгом, он решился на этот воистину героический поступок, чтобы читатель "Лондонского Меркурия", этой замечательной газеты, мог назавтра развернуть ее и увидеть редчайший снимок, достойный войти в сокровищницу фотожурналистики. Но кому-то захотелось очернить доброе имя покойного, и, как это не печально, обвинение поддалось на приманку, поверило этой неловко состряпанной легенде и решилось поддержать злонамеренную ложь. Господа присяжные, жизнь юного, подающего надежды фотографа оборвалась столь трагически. И наш с вами долг...
"Доброе имя юноши оправдано", "Недоснятая пленка, оборванная жизнь", "Долг и смертельный риск", "Разоблаченная ложь", "Мы будем гордиться тобой, Лорри!"
Да, неплохо, неплохо... Редактор перебрал в уме будущие заголовки "Меркурия", и почувствовал, что чего-то не хватает, изюминки. "Разоблаченная ложь" — это неплохо, но еще лучше так: "Не поддавайтесь вестникам лжи!" с явным намеком на "Вестник"!
Но тут его озарила еще более ослепительная мысль. Как это раньше это ему не пришло в голову? Сенсация! Парад Алле! Очереди у киосков, мальчишки, выкрикивающие заголовок, "Таймс" с перепечаткой из "Меркурия":
Предсмертный снимок Лоренса Блоссома
Он должен быть, этот снимок. Мальчишка должен был сфотографировать кондора. Он упорен, он добьется всего. Кондора видели первый раз в девять часов. Два с лишним часа он кружился над крышами этой проклятой Бэкбон-стрит. Мальчишка должен был его запечатлеть, пока он не скрылся из глаз. А когда скрылся за крышей, то он и полез за ним, ведь у него оставались еще недоснятые кадры! Так поступает настоящий репортер, настоящий профессионал. А где теперь эти кадры? В полиции! В недрах разбитой камеры они томятся в темноте и жаждут прикосновения живительной влаги проявителя. Но если какой-нибудь недотепа вскрыл камеру? Бесценные кадры погибнут в пламени смертоносного света!
В эту секунду зазвенел телефон. Черный телефон с пронзительным и резким звонком, телефон прямой связи — явно по стопам телефонограммы. Очень, очень кстати. Один звонок, второй, третий... Ничего, пусть немного потрезвонит, главное не торопиться! Если это из полиции, то он знает, как начать разговор. Седьмой звонок!
— Редакция "Меркурия" у провода!
— Могу ли я поговорить с редактором Трипкином?
— Комиссар Бредли?
— Нет, это сержант Копп. Это вы мистер Трипкин?
— Да, это я. Очень кстати, сержант, что это именно вы, а не комиссар Бредли. Мне сказали, что это вы занимаетесь делом Лоренса Блоссома.
— Дело курирует младший инспектор Каллаген, но основная работа ложится на меня.
Голос на другом конце провода принадлежал явно не мальчику, тон был уверенный и спокойный. Но это не смутило редактора. Он поудобнее расположился в кресле и начал игру.
— Поверьте, милейший, это ужасно, настолько ужасно, что я до сих пор не могу прийти в себя. Представьте себе, я очень близко знал покойного Лорри. Кто бы мог подумать, просто не верится, что такой многообещающий парень из хорошей семьи, и вот на тебе! Какой позор...
— Несомненно, сэр, очень жаль, сэр. Следствие, однако, еще не завершено. Вы можете нам в этом чем-нибудь помочь?
— Парень работал на меня. И как работал — просто загляденье. Я не мог им нахвалиться. Порой, правда, я ему прощал всякие его глупости. Мальчишка — сами понимаете! Я многое ему прощал, иногда шел у него на поводу, доверял дорогостоящую аппаратуру, не брал расписок, верил на слово. Но в одном он был аккуратен, он честно исполнял свое дело, знал, что вся его продукция принадлежит только нам и никому другому.
— Вы хотите сказать, что аппаратура, найденная у него, принадлежала вам? Это всё?
— Ну что вы, милейший, далеко не всё! Не всё сразу, милейший! Сначала я бы хотел узнать о судьбе аппаратуры и непроявленных фотоматериалов.
— Все проявлено, сэр! Если эти негативы сняты по вашему заказу, то вам придется лично наведаться в участок и дать письменные объяснения. Но я не думаю, что это были заказанные вами работы. А что касается аппаратуры, то можете все забирать. Предъявите расписку и забирайте. Вся она у меня под столом, так что поторопитесь, пока я не передал ее на склад. Если на нее не найдется претендентов, то вся она пойдет с торгов.
— Я прекрасно это знаю, милейший, и потороплюсь. Так что же насчет негативов? Смогу ли я их забрать?
— Я могу лишь повторить, что вы можете лично наведаться, и если вы подтвердите, что снимки сделаны по вашему заказу, то вам необходимо будет дать письменные объяснения.
— С какой стати? Я что-то не помню таких законов! По мне достаточно предъявить копию штатного расписания и имя фотографа.
— Боюсь, что в данном случае всего этого будет недостаточно. Снимки носят предосудительный характер.
У редактора снова защемило сердце. Мальчишка опять наснимал своих девочек. Но где же кондор? Ведь должен же быть кондор!
— Неужели? Вы в этом уверены, так уж и все снимки?
— Подавляющая часть. Но я не собираюсь с ними возиться. Сегодня же я обязан передать их по назначению.
— Кому, кому вы собираетесь их передать?
— Владельцу!
— Что? Какому еще владельцу? Владелец их покоится в урне у меня в багажнике!
— Владельцем считается не только тот, кто снимал, или тот, кто заказал съемку. Владельцем может быть и тот, кто на снимке запечатлен! В этом случае фотоснимок считается личной собственностью при условии, что владелец не намерен извлечь из него коммерческой выгоды.
— И кто же этот владелец? — с ужасом спросил редактор. "Кондор!" — пронеслась у него в голове шальная мысль.
— Сэр, я бы хотел сначала получить ясный ответ на вопрос, какой информацией вы обладаете?
— Сержант, кому вы намерены передать негативы?
— Сэр, я не обязан отвечать на ваши вопросы. Но вы в свою очередь обязаны сообщить мне, как офицеру полиции, все, что вам известно!
— Сержант, я знаю свои обязанности не хуже вас. Я сообщу все, что мне известно, но, скорее всего, не вам. Мне спешить некуда, несчастному Лорри уже ничем не поможешь, хотя кто знает... А вот нам с вами следует о многом подумать. Так кому вы собираетесь передать негативы?
— Это первый и последний вопрос, на который я отвечу. Я передам их мисс Пирейра.
— Но по какому праву?
— Снимки носят интимный характер, у каждого есть право на личную жизнь.
— Она была его любовницей?
— Сэр, я отказываюсь отвечать на дальнейшие вопросы.
— Но кроме негативов должна была быть еще и масса фотографий, таких небольших, четыре на семь...
— Не помню о таких. Все, что заснято, будет передано этой леди.
— Скажите сержант, вам не знаком такой номер "R 414 HMR"?
— Обратитесь в агентства такси! А теперь я слушаю вас, сэр!
— Я, милейший сержант, не получил ответов на многие свои вопросы. Я получу их в другом месте, и если я сочту нужным, то я вам перезвоню!
"Каков наглец, но каков дурак!" — проворчал редактор, приходя в себя от неприятного разговора. Этот сержант был хваткий малый, но проболтался. Когда редактор спросил его о номере, то сержант посоветовал обратиться в агентства такси. Значит, номер соответствовал именно такси! Это номер черного фургона с продавленной крышей, а жгучий брюнет за рулем — никто иной, как Томми Галуппи!
Мисс Пирейра, мисс Долорес Пирейра! Кто эта девка? Где она тут? Где была та фотография, эта? Нет, не эта! Вот эта фотография, их тут трое. Блондинка? Кудрявая? Или эта в черных очках? Видны только головы и плечи. А. может быть, эта, чья нога в черном чулке выползает на тротуар из машины. Выползает, как змея, чтобы ужалить бедного беззащитного мальчика, обвить своим черным телом его бездыханные останки, влезть в карман рубашки за набухшими от крови банкнотами. Но все ей мало. Она пересекает, извиваясь, холодный асфальт узкой улицы, ползет, вдыхая трупный запах рынка. Она коварна и ненасытна. Ей мало кровавой поживы, она жаждет заглотнуть все, что попадется, она уничтожит даже память о нем. Он услаждал ее чрево, но она слопала его без остатка, ничего теперь не вернешь. Но хотя бы ты отдала мне кондора, выплюнь, отрыгни! Или я уничтожу тебя!
Старая сова миссис Шатл застала своего шефа в середине рабочего дня все в той же позе. Он сидел, сгорбившись в своем кресле за столом, посасывал очередную таблетку и глядел на плакат с тремя барашками. Она собрала листки, исчерканные энергичной редакторской рукой, несколько заметок и корреспонденций, пульсирующих свежими чернилами. Все это легло в объятия картонной папки, чтобы потом отправиться на стол четырех проворных машинисток. Костяк завтрашнего номера газеты был вчерне готов. Миссис Шатл попросила позволения убрать мусор со стола, редактор кивнул. Она повертела в руках пустой конверт с надписью "Новая Хогартовская серия". Конверт уже не влезал во внутренний карман пиджака редактора.
— Миссис Шатл, попросите Чедвика завтра утром меня заменить. Я намерен нанести визит одной даме.
При этом глаза редактора сузились, а губы скривились в усмешку.
