The Immortality

Почему я?

Кто я?

Сегодня, умываясь перед зеркалом, я спросил себя, почему позволяю себе не бриться и не стричь волосы. Это дань лени или возродившейся моде на длинные лохмы и запущенные морды? А, может, в таком виде я чувствую себя спокойнее? На улице редкий прохожий может распознать мои истинные черты лица, нижняя часть которого закрыта щетиной, а верхняя — длинной челкой. Не видя моего лица, люди не видят меня. Это забор, высокий забор, отделяющий меня от мира. Почему я его ставлю? Потому что меня не понимают. Кто? Ну кто меня не понимает? Да и как понять человека, который намеренно закрывается?

Я вижу вокруг очень много радости и столько же пошлости. Друзья (бывшие?) постоянно рассказывают о девчонках, с которыми переспали. Почему? Потому что они этого не делали, но хотят показать свою мысленную распущенность, может кто-нибудь клюнет и разговоры превратятся в действия.

Я не говорю о женщинах. Сейчас они мне не нужны. Все, о чем я думаю — это музыка. Моя Музыка. Я не хожу в музыкальную школу и не беру частные уроки. Этой осенью (по календарю — прошлой, но для меня год начинается и заканчивается весной) на подаренные в день рождения деньги я купил синтезатор. Черно-белые клавиши меня завораживают простотой. Мне нравятся плавные звуки, подобно воде перетекающие из одной тональности в другую. Я учусь играть по самоучителю, постепенно открывая новые возможности инструмента. Я не хочу, чтобы мне кто-то рассказывал или показывал, как расширить реку до океана, а затем высушить его, превратив в ручей. Это подобно самопознанию. На ощупь, спотыкаясь и падая, я открываю ноты, глядя в звуки сквозь призму слуха души. Мои импровизации подобны шагам по пещере, древней как камни Стоунхенджа, уже изученной многими, но мной постигаемые впервые.

Мои друзья не понимают этой маниакальной любви к музыке. Единственный человек, которому сейчас я могу открыть себя всего — это моя мать. Она и только она может постичь меня. Чудо, созданное природой, заключенное в хрупкое тело. Богиня понимания и силы воли. Она будто постигала этот мир и росла вместе со мной. Оценившая когда-то в равной степени слащавую музыку итальянских певцов и красоту безумия групп вроде "Deep Purple", "Led Zeppelin" и "Black Sabbath", одновременно восхищаясь Высоцким и рок-оперой "Иисус Христос — суперзвезда", она вместе со мной открыла для себя "Арию" и "Rammstein". Она выслушивает мой бред, рождающийся под впечатлением чего-либо, подобного романам "Сто лет одиночества" Маркеса или "Внутренняя Сторона Ветра" Павича, она плачет, читая мои стихи и смеется над моим пренебрежением к современной поп-музыке, она презрительно фыркает, услышав из окон очередной клон "Руки вверх" или "Стрелок" и зовет меня, когда в радио-эфире вдруг появляется "Алиса". Ни с кем не ощущаю я такой легкости общения, как с этим побитым жизнью, но не сломившимся Главным Человеком Моей Жизни. Она вместе со мной меняет взгляды на многие поступки людей. Она никогда не заставляла меня подстригаться и всегда защищала отказ от костюмов-галстуков на родительских собраниях в школе. Ее очень часто упрекали в потакании моему образу жизни, но она отвечала, что строгости мне хватает от отца, а слепой заботы от бабушки, которая всячески меня баловала и называла "единственной радостью". Впрочем, моя бабушка, как и дед — это отдельная история, наполненная совсем другими эмоциями и чувствами, слишком нежными и радостными для этого дневника. В отличие от матери, которая всегда шла в ногу с "моим" временем. И если когда-либо Бог (в которого я искренне верю) сделал мне самый лучший подарок — так это сотворив сыном этой Женщины.

Но даже постоянно ощущая поддержку матери, я жаждал общения со сторонними людьми, ТАКИМИ ЖЕ КАК Я. И здесь возникли вопросы.

Где они?

Кто они?

Кто я?

Я смотрел по сторонам в поисках людей, страдающих моей болезнью. Людей, с которыми можно поговорить о неописуемой тайне романов Эдгара По и поэзии Бодлера; людей, умеющих видеть в грозе не дождливую угрозу испепелить ударом молнии или подарить воспаление легких, а дикий танец стихии; людей, ищущих яркие краски в темноте ночного неба; людей, способных отыскать трогательную красоту даже в опавших листьях и высохших цветах; людей, верящих в непознанное и жизнь после смерти.

Это случилось вчера. В поисках новой интересной музыки я зашел в магазин типа "Сельпо" (как говорит мама). Это место всегда поражало меня соседством велосипедов и нижнего белья вперемешку с бижутерией, посудой и компьютерной техникой. Именно здесь какой-то чудак открыл музыкальный отдел, где можно встретить не только новые альбомы "Иванушек Int" или саундтрек "Брат-2", но и антологию "Beatles", ранние записи "Portishead" и все альбомы "Depeche Mode". Как всегда, не обращая внимания на витрину, я сразу нырнул взглядом в каталог. Пока я изучал новинки, к отделу подошла группа парней. Они спросили что-то мне совершенно незнакомое и, получив утвердительный ответ, попросили поставить запись. Музыка, зазвучавшая через минуту, поразила меня своей всепроникающей темной романтикой.

— Что это? — спросил я парней.

— "Bauhaus".

Такой группы я не знал. Но звучавшая музыка настолько меня поразила, что я не раздумывая, купил диск.

Я заглянул еще в несколько отделов, после чего направился домой. На крыльце магазина меня окликнули. Я обернулся. Те же парни, которые только что открыли для меня незнакомые доселе звуки, стояли неподалеку и изучающее меня оглядывали. Только сейчас я обратил внимание на их внешний вид. Хотя экипировка мало отличалась от моей — те же темные тона, наличие цепочек и браслетов, длинные темные волосы — но было в их облике нечто ОТЛИЧАЮЩЕЕ. Какая-то тоскующая сила таилась в глазах, обведенных черными карандашами. Один из парней подошел ко мне.

— Тебе нравится готика?

Так, обратившись к внешнему миру, я узнал ответ на вопрос "кто я?". Все, чем я жил: музыка, которая открывала двери в самые тайные и далекие чуланы моего сердца, которую я воспроизводил, перенося ноты струн души в аккорды клавиш; фильмы, вызывающие во мне фантазии, запрятанные глубоко эмоции и видения; книги, в мире которых я хотел бы остаться; все это — мир готики. Я не одинок, вокруг много людей, понимающих красоту, привлекающую меня своей таинственностью. Они вместе. Они часть готической субкультуры, которая приняла меня, опознав своего. Сейчас мама кричит из ванной, где все готово, чтобы поставить метку стаи. Я иду красить волосы в черный цвет. Так принято. Я один из них. Я один из.

Весна.199...+1 год.

Я медленно приближаюсь к безумию. Мои тихие, осторожные, наполненные суеверным трепетом шаги навстречу серому туманному лесу забытья отдаются гулким эхом нервной системы в такт музыке "Lacrimosa". Если бы кто-нибудь попросил меня описать состояние, вызываемое этой музыкой в двух словах — я бы не смог этого сделать. Столь всеобъемлюще ощущение страха и уверенности в неизбежности, необходимости смерти, как избавления от кошмара существования. И если музыка способна творить такие ужасы с душой человека, то, судя по всему, я держусь за слабеющую нить жизни лишь благодаря непониманию слов из-за полного незнания немецкого языка. Только идиот может назвать творения "Lacrimosa" музыкой Дьявола, потому что она божественна и гениальна до безумия в прямом смысле этих слов. Я преклоняюсь перед Тило Вульфом, сумевшим постичь глубину чувственности. Честно говоря, сначала мне было почти физически больно слушать эту истерическую исповедь. Но постепенно, проникаясь мелодикой и следуя за голосом, то поднимаясь на вершины спокойствия, то с истошным криком падая в глубины ужаса, я полностью растворился в дикой гонке за искренностью.

За этот год произошло так много всего, что на описание событий у меня уйдет как минимум несколько месяцев. Скажу лишь, что мир, в который я окунулся с головой, не желая оставаться на поверхности, оказался более широк и захватывающ, чем мне поначалу казалось. Мать, являясь человеком наделенным огромными способностями к непознанному, не одобряет моего стремления к тишине и спокойствию кладбищ. Хотя она не отвергает величия и возвышенной прелести статуй замерших ангелов, склоняющих головы перед памятью о людях, которых я никогда не знал и не узнаю. Мы с друзьями можем часами сидеть в окружении замершего времени, туманя голову абсентом или вином, разрежая беззвучность места робкими наплывами музыки из плееров. Моя мать боится смерти. Я ее не боюсь. Избавиться от страха прекращения жизни мне помогла одна книжка ("книга" — слишком громкое слово для десятилистовой истории, отпечатанной дома на принтере одним из моих новых друзей). Она обошла почти всю нашу компанию и, попав ко мне, выглядела ветхой, истрепанной временем рукописью. Ее название — "Книга о Падшем Ангеле Земли". Сама история является плодом больного воображения неизвестного автора. Но мне одному из немногих удалось открыть истинный смысл написанного. Он заключался в выделенных шрифтом предложениях, помеченных буквами-индексами. Сложив их, подобно головоломке, в слово "ВЕЧНОСТЬ", я понял, что страх смерти — величайшая глупость человечества.

Люди, составляющие мое окружение прекрасны в одинаковой степени, но каждый по-своему. Мертвая красота лиц, мрачная загадка в глазах, легкость походки и плотные покровы одежд. Эти нереальные создания, познавшие красоту спокойствия и отрешенности, научили меня еще одному — видеть грязь и фальшь реального мира. Я не могу смотреть на прохожих, лживо улыбающихся друг другу, на ужимки желающих понравиться или извлечь какую-то выгоду для себя, на чистые одежды, прикрывающие грязные мысли. Именно поэтому, спустя год, я вновь обратился к извечному вопросу "кто я?". Меня приводит в отчаяние осознание, что в этом противном и мерзком мире я НИКТО. Просто биологическая единица, не способная что-либо изменить. Существующий мир наполнен искусственным светом удовольствий, которые можно купить. Мы же, называющие себя готами, бежим от этого света в мрак. В темноту ночи. Под защиту тени. Я не хочу видеть свет, просачивающийся сквозь щели. Но самое страшное, что он идет и от меня. Я одна из ламп. Я хочу потухнуть, и я это сделаю.

Весна.199...+2 год.

Мне не нравится жизнь, которой живу. Я постоянно чувствую на себе взгляды идиотов, считающих идиотом меня. Они почему-то берутся судить других, не представляя из себя ничего. В нашем обществе так повелось — называть придурками тех, кто не живет общепринятыми догмами. Я отверг два предложения работы, потому что там требовали постричься и ходить в белых рубашках и костюмах, хотя моя должность не предполагала постоянного контакта с клиентами. Моя бедная мама очень переживает по этому поводу, а я — нет. Я уверен, что найду свое место, найду нишу, в которой буду незаменим несмотря на внешний вид.

Но в моей жизни есть и Великая Радость. Ее имя — Евгения. Темная девочка, живущая в одном со мной измерении, только немного глубже. Иногда мне кажется, что она родилась с мейк-апом и шипастым ошейником на шее. Она старше меня на два года, но порой кажется, что на десять. Женька относится ко мне, как к своему младшему брату. Даже когда мы занимаемся любовью (кстати, мы никогда не делали это на кладбище, готы вообще не спят на кладбищах, как пишут некоторые психи-журналисты), она излучает страстную заботу, направляя и защищая меня от неосторожных действий. Женька называет меня "Солнышком" или "Светлым мальчиком". И действительно, вся моя внутренняя темнота — озаренная солнцем пустыня, по сравнению с непроглядным мраком ее души. Она впускает меня в эту пещеру аккуратно, будто боится каких-то последствий. Каждый раз, когда мы заговариваем о мыслях, чувствах и стремлениях, мне становится холодно от ее слов. Столько неизвестно откуда взявшейся боли и отчаяния, столько пронизанных горечью тайн таит ее внутренний мир.

Женьку в нашей компании все уважают, даже немного боятся. Ее слово — закон, ее желания и идеи — руководство к действию. Многие завидуют мне, потому что после всех развлечений с другими мужчинами (такая женщина как Женька просто не может быть верной одному человеку) она возвращается ко мне. Всегда возвращается.

Женька понимает меня. Но огорчает одно обстоятельство. Она осуждает мою тягу ко всему темному. Она часто повторяет, что я не должен делать жизнь мрачнее, чем она есть.

Однажды мы разговаривали о Добре и Зле. "В мире нет Добра и нет Зла, — сказала она, — есть лишь Свет и Тьма. Свет отдает себя без остатка. Тьма поглощает все, оказавшееся поблизости. Так и люди. Кто-то растранжиривает свои силы, кто-то отбирает чужие. И самая главная трагедия человека — отдать свой Свет полностью, позволить Тьме завладеть собой. Не позволяй этому случиться".

Я верю Женьке. Она всегда права, но эти слова заставили меня задуматься. Разве человек, рожденный быть светлым, может переметнуться на противоположную сторону? Разве изначально заложенная натура не возьмет верх? Это слишком сложный вопрос для меня сейчас. Но я сделаю все, чтобы найти ответ.

Весна.199...+3 год.

Мир сходит с ума.

Я не могу объяснить почему самое чуждое ОБЫЧНОЙ ЖИЗНИ, самое неприемлемое для общего мира, самое тайное и скрытое — готика — становится модным?! Количество "готов" на душу населения превышает все допустимые рамки. Девочки и мальчики напяливают черные тряпки, разрисовывают лица и превращают кладбища в балаган.

Но самое смешное в том, что новоиспеченные готы еще и иерархию свою придумали — деление на "тру-готов", "бэби-готок", "херок" и прочий маразм. Причем это распределение основывается на музыке!

Однажды мы решили пообщаться с тусующейся неподалеку компанией "тру-готов", поговорить об их понимании готики. К слову замечу, что среди них мы выглядели как гопники в компании металлистов. Оказалось, что "настоящие готические группы" играют мрачную депрессивную музыку (интересно, они "Theatre of tragedy" когда-нибудь слышали?) и выглядят на сцене, как "настоящие вампиры/призраки/мертвецы" (причем под описание великолепно подходит Филипп Киркоров в некоторых воплощениях). В середине разговора одна девушка заметила, что настоящий гот не может радоваться жизни, потому что видит вокруг лишь несправедливость и обреченность. Когда я спросил, как она пришла к готике, ее лицо стало подчеркнуто-печальным. Она поведала жуткую историю о смерти своего кота под колесами автомобиля.

"И тогда я поняла, — завершила девушка свой душещипательный рассказ, — что жизнь — это череда смертей и неудач. Я разочаровалась в Мире и ушла в готику, чтобы бросить всем вызов".

Моя Женька очень внимательно слушала рассказчицу. А когда та закончила, спросила ее, как на этот вызов Мир ответил. Девушка вдохновлено поведала, что теперь окружающие ее боятся (?!) и стараются не общаться. Женька на это лишь покачала головой. Она поднялась, показывая, что разговор окончен, но все же добавила:

"На самом деле Миру все равно. Бесполезно выступать против того, кто тебя не видит, кому безразлично твое существование. Это бессмыслица, граничащая с позерством".